– Откуда вообще Иварс узнал о съёмках?
– У него свои секреты. Надеюсь, он тебя не расстроил. Ты же не виновата.
Лео любит повторять, что я не виновата. В своих дефектах речи. В том случае с Даной. Камера выключается, когда я смотрю в зеркальце над лобовым стеклом и вижу её лицо. Всё как в той сцене. Волосы убраны наверх, открывая тонкую шею, губы и глаза ярко накрашены – хотя она прекрасно выглядела и без макияжа.
Она улыбается.
Но я знаю: в груди у неё истекает кровью след выстрела.
Утром я одеваюсь перед разбитым зеркалом. Цепь трещин бежит по лицу; камере трудно сфокусироваться, изображение рябит. Расчёсываюсь, нагреваю щипцы, чтобы завить волосы. Камера останавливается на лице, показывает его в анфас, в профиль, сверху, снизу… Какой ракурс ни выбрать, всё превосходно.
Звонят в дверь, посыльный принёс два письма. Одно от секретаря режиссёра: съёмки перенесли в павильон из-за дождя. И одно от Устинова.
Верчу в руках аккуратную карточку с приглашением на обед. Каллиграфический почерк, писал явно не сам Устинов: я видела его каракули во время съёмок. Обед для главных актёров его нового фильма, уже сегодня вечером! Камера отъезжает в угол, чтобы снять, как я прижимаю карточку к груди и кружусь, кружусь по комнате. Полы платья развеваются, глаза зажмурены. Новая роль! Новая роль у лучшего режиссёра!
Я бы выпила шампанского и даже на съёмки не поехала, но нельзя подводить труппу. Наскоро накрасившись, выбрав шляпку и перчатки, тороплюсь в павильон.
Камера не может передать этот запах: дешёвый кофе, чужой пот и сотня разных сортов сигарет. Камера не может передать и звук: здесь снимают одновременно три фильма. Кто-то кричит, ссорится, смеётся, плачет… Грузчики бегают с мотками проводов. Художники расписывают новые декорации. Миновав их, скрываюсь в коридоре и распахиваю дверь в свою гримёрку.
На столе меня ждёт букет цветов – мёртвых.
Этот навязчивый поклонник, он присылал вещи и похуже, взять хотя бы дохлую рыбу. Бросаю букет в мусорку, снимаю шляпку и перчатки, расчёсываю волосы. Скоро придёт гримёрша; нужно будет облачиться в костюм и выйти под взор камеры.
Тянется обычный день актрисы: мы снимаем три дубля новой сцены, я иду на обед, встречаю нескольких поклонниц, подписываю свои фотографии в журнале. Обновляю грим, репетирую с Антуаном ещё одну сцену. Когда солнце клонится к закату, переодеваюсь в обычную одежду – и в гримёрке появляется Лео.
У него нет офиса, любая комната – его офис. Лео достаточно открыть портфель и достать из него бумаги.
– Держи, – он протягивает мне листы. – Это контракт. Мне удалось выбить вам неплохие гонорары.
Берусь за перо, не вчитываясь в текст. За много лет нашей дружбы Лео ни разу меня не подвёл.
– Кто ещё будет сниматься?
– Устинов решил взять Антона. Он идеально смотрится в амплуа соблазнителей. И ему точно понравится оплата. Ещё будет Полина, ты её не знаешь, но она снималась в одном, – он делает паузу, – звуковом фильме.
О, боги…
– Но она очень изящна, будет играть Афродиту. И – Лидия.
Я замираю, не закончив подпись.
– Она же играет в театре.
– Может, ей нужны деньги?
– Не говори ерунды. Лидии нужны деньги?!
Лео разводит руками.
– Не знаю. Но постараюсь узнать.
Когда все бумаги подписаны и новый контракт отмечен парой глотков из фляжки Лео, мы расходимся. Камера движется за мной, спешащей к выходу, головокружительно резко перемещается от стены к стене, чтобы наконец сфокусироваться на тени, выскочившей из-за угла.
Иварс.
Его снова окружает ореол бриллиантинового сияния. А голос такой скользкий и вкрадчивый:
– Я слышал, Устинов начинает работу над своим новым шедевром. Вас уже пригласили? Кого ещё? Может, хоть один комментарий? – увивается ужом.
Что бы я ни сказала, в своей статейке он переврёт это. А Иварс не отстаёт:
– Странно, что Леонид не женат. Может, вы что-то скажете о его жизни?
– Он женат на работе, – камера показывает, как я презрительно поджимаю губы.
Никогда не видела Лео в объятьях женщины. Но со своим чемоданчиком он каждый день успевает на десятки встреч.
– Быть может, поужинаем вместе?
Камере приходится остановиться – потому что я резко замираю. Это не игра. Иварс не сводит с меня взгляда.
– Сегодня вечером, в «Еловой Тайге». Там прекрасно готовят, я лично знаком с поваром. Десерт вам понравится, без сомнений.
– Я уже приглашена сегодня.
– Какая жалость!
Наверное, он хотел выведать какие-то секреты. Или рассчитывает, раз я актриса, расположения можно добиться обычным ужином. Но – исход один. Когда дверь такси захлопывается, я откидываюсь на спинку сиденья и долго, беззвучно смеюсь.
Это стоит снять крупным планом.
Собираясь на ужин, я не стараюсь слишком сильно. Принимаю ванну с прохладной водой, чтобы кожа выглядела свежей. Едва касаюсь скул пуховкой с румянами, а губ – помадой; собираю волосы в пучок. Никаких украшений, кроме тонкого золотого браслета, простое платье цвета бордо.
Я могла бы обрядиться в шёлк и меха и надеть ожерелье с бриллиантовой россыпью – досталось в наследство от бабушки. Но хочу выглядеть выгодно на фоне Лидии.
Когда метрдотель проводит меня в уединённый кабинет, она уже там. Камера скользит с головы до ног. Светлые волосы, уложенные в замысловатую причёску, яркий макияж, кулон с голубым топазом в декольте, шёлковое синее платье. Все знают, для кого Лидия так наряжается.
Я так увлекаюсь её рассматриванием, не сразу замечаю ещё одну гостью в углу. Но она сама встаёт, протягивает ладонь для рукопожатия – так современно. Камера фокусируется на ней, и тут есть, что показать. Тёмные кудри, большие, выразительные глаза, но – серое платье и скромный жакет. Неудивительно, что она потерялась в смутном пламени свечей.
– Я Полина, – говорит она.
И я понимаю, почему она снималась в фильмах со звуком. Этот голос такой нежный, но сильный. Им можно и признаваться в любви, и призывать к революции.
– Я так рада с вами познакомиться! Я видела все ваши фильмы.
Лидия фыркает. Не успеваю ответить, взглядом или жестом, когда дверь открывается и заходит Антон, а за ним – Устинов. Поцелуи рук, комплименты. Нам приносят вино и закуски. Лидия сжимает нож для рыбы, как кинжал, а я смотрю на Устинова. Каждый раз вспоминаю тот фильм, над которым мы работали вместе. Он, Дана и я.
В отражении в серебряной тарелке – её лицо.
