Вождей похода встревожила столь точная картина бесчисленных мытарств, которые ожидали паломников, если бы они продолжали упорствовать в своих замыслах. Впрочем, усталость долгого странствия и болезни, уменьшившие их число, сильно замедлили их рвение. Они согласились с условиями, им предложенными, рассматривать их в качестве колонистов Южной России, предоставив им 35 десятин пахотной земли в собственность семейства, построить им дома, погашение ссуды за которые осуществлялось бы в течение десяти лет и беспроцентно. По прошествии этого срока колонисты облагались налогом в 20 копеек или сантимов за десятину(14). А до тех пор они освобождались от всех податей.
Таковыми были предложенные и принятые условия. Тем не менее, первые моменты этой колонизации оказались очень тяжелыми для новоприбывших. Каждый просил для себя дом и полагал, что правительство могло заставить возникнуть дома из земли, как шампиньоны. Поселенцы жаловались и составляли требования; они раздражали генерал-губернатора, поначалу им благоприятствовавшего и раскаявшегося затем, что допускал в свое губернское правление столь твердолобых людей.
Много раз наш староста отправлялся в депутации к нему, в юмористическом ключе повествуя о своих неприятностях с суровым губернатором Кавказа.
Наконец, все стихло, все упорядочилось, и стала соблюдаться законность; умы и предрассудки смягчились под тяжестью забот материальной жизни. Понадобилось приспосабливаться к климату, и смертность оказалась большой на протяжении первых лет.
Общая численность поселенцев, прибывших последовательно(15) в 1817 и 1818 гг. составляла 2 617 человек. В 1831 году их количество снизилось на 616 человек и долго не поднималось выше 2001 человека. Персидские войны соединились с плевритами, брюшным тифом, чтобы казнить их. В июне 1826 года Геленендорф и Анненфельд были разграблены и опустошены карабахскими Татарами, о чем я рассказывал. В августе месяце пришел черед Катариненфельда. Тридцать убитых поселенцев и 130 уведенных в рабство чудовищно уменьшили население этой деревни, насчитывавшей тогда 85 семейств; те, кто избежал оной участи, спасались в Элизабеттале(16).
Но в 1836 году количество населения уже превысило и его численность, подрастя на 401 человека, достигла 2 402 жителей как благодаря рождаемости, так и из-за возвращения некоторого числа пленников.
Петерсдорф являлась первой из основанных колоний. Благодаря своему изобилию и процветающему состоянию она, наряду с Мариенфельдом, занимает первое место. Остальные классифицируются с тем же соотношением в порядке, только что мной определенном.
Это процветание независимо от площади земельных наделов, которыми обладает каждая колония; поскольку ни Мариенфельд, ни Петерсдорф, ни Геленендорф не получили обещанное им количество пахотной земли, тогда как Элизабетталю достался свой надел. Все зависит от предприимчивости, дерзости и близости с рынками сбыта.
Мариенфельд и Петерсдорф располагают всем, чего можно пожелать: вином, зерном, лошадьми, в изобилии фруктами; и это на пороге Тифлиса. Каждый дом имеет свой виноградник и свой фруктовый сад, и приятно наблюдать красивые чистые дома, удобно выстроенные по линейке. Содержание ирригационного канала, который, по мнению поселенцев, должен был быть отремонтирован за государственный счет, легло на их плечи и стоило им больших затрат.
Я уже говорил о виноградниках Катариненфельда и его полях; я рассматривал также нынешнее состояние и будущее Геленендорфа. Я не знаю, чему приписывать отставание Элизабетталя, за исключением, возможно, характера каменистой, скалистой местности, его окружающей. В остальном, что касается общей площади надела, эта одна из наиболее благоустроенных деревень, поскольку обладает 2 302 десятинами пахотной земли и 467 десятинами пустырей (31 десятина + 6 1/5 десятины на семью), на которых жители высадили 67 900 футов виноградников и 2 658 фруктовых деревьев.
Александерсдорф имеет лишь 23 десятины пахотной земли на семью и 7 1/5 десятин пустырей. Его расположение в долине Куры и близость Тифлиса должны благоприятствовать его малому населению; но, кажется, ему недостает воды, а бедность общины не позволяет ему приступить к работам, которые привели бы воды Куры в большем изобилии. Почва Александерсдорфа ничем не отличается от окрестностей Тифлиса, которая мергелеобразная, сланцевая и скудная; от жары она растрескивается, превращаясь, так сказать, в золу, и только благодаря силе орошения из нее можно что-то получить. Каждый дом обладает своим садом, где довольно мало виноградников и фруктовых деревьев. Поселенцы этой деревни охотно обслуживают повозки и экипажи.
Что касается Тифлисской колонии, то можно сказать, что она только промышленная; поскольку семья владеет лишь 11/17 десятины с 2/5 десятины пустырей; 6 571 виноградная лоза и 943 фруктовых деревьем не могут прокормить население в 184 жителя. Почти все колонисты являются ремесленниками: среди них 3 кузнеца, 1 слесарь, 8 портных, 2 пивовара, 3 каменщика, 1 кожевенник и т. д. Город Тифлис им дает работу.
Несмотря на столь цветущее состояние этих колоний находятся люди, умеющие жаловаться на все. Дескать, по их мнению, этого еще недостаточно для предпринимательства и трудовой деятельности. Они вменяют колонистам в преступление то, что те переняли многие обычаи страны, продиктованные климатом, и даже использовали грузинский плуг. Согласно им, отнюдь не уроженцы Вюртемберга принесли свои деловые навыки, необходимые Грузии; они приглашают жителей Юга Франции, Италии, Греции, людей, сведущих в возделывании оливковых деревьев, инжира, шелковичных червей, индиго, открывать в Грузии, которой присущи все эти культуры, новые экспортные отрасли.
Системе наскучили эти люди, вечные резонеры, которых нельзя никогда удовлетворить. Они даже не в состоянии оценить радость, видя фанатичное население вновь возвращающимся к порядку и становящимся полезными членами общества. Оно этим обязано своим пасторам, людям, достойным всякого почтения благодаря усердию, проявленному ими в его просвещении и в его воодушевлении праведными идеями о деяниях христианства.
Все колонисты принадлежат реформатской религии, за исключением малого числа отделившихся семейств, живущих в основном в Александерсдорфе. Каждая колония имеет свою церковь, своего пастора, свою школу, кроме Петерсдорфа, который в этом плане зависит от Мариенфельда.
Большинство церквей добротно построены; самая красивая из них в Тифлисской колонии. Ее только что завершили, и я имел удовольствие ее подробно посетить в обществе преподобных отцов капуцинов из Тифлиса, которые любезно попросили нас ее показать, настолько любопытно им было узнать особенности нашего культа. Господин пастор Йордан им оказал честь, и своды храма зазвенели впервые от латинских фраз миссионеров из Рима и Базеля. Ибо все колонии окормляются пасторами, присланными Институтом миссий этого последнего города.
Отделившиеся не имеют ни пастора, ни церкви; среди них правит циничная свобода, странным образом контрастирующая с христианской моралью: жены, говорят, у них общие.
Управление делами всех колоний возложено на инспектора. Тот, кто им являлся во время моего пребывания в Тифлисе, сначала служил на таможне и не имел никакого отношения ни к немецким делам, ни к сельскому хозяйству – важнейшим качествам администрации, которая обязана создавать, поощрять и изыскивать новые ресурсы. Его заменили, чем воспользовались, чтобы улучшить способ управления.
Проезд из Тифлиса в Пятигорск через Кавказ
Мцхета
Благодаря диете и заботам моего соотечественника, я вскоре восстановился от повторного рецидива лихорадки, и я выехал из Тифлиса, чтобы пересечь Кавказ, 29 мая / 10 июня в обществе господина Клемана (Clément), советника коллегии и бывшего начальника Тифлисской таможни. Мы с грустью вспоминаем наших друзей из Тифлиса, собравшихся у господина полковника Тритилевича, чтобы попрощаться с нами.
Почтовая дорога из Тифлиса в Мцхету шла по правому берегу Куры; мы ехали по сланцевым и песчаниковым скалам, обрамляющим русло реки, имея на виду в глубине долины белую вершину Казбека. Верхушка холмов в разнородных слоях с песчаником и сланцем состоит, как в Нафтлуги и Авлабаре, из нагромождения крупных булыжников, свернутых обломков сланца, песчаника, а порой и черного известняка: эти булыжники расположены горизонтальными станинами, напоминающими грубый конгломерат, осыпающиеся крупные глыбы которого ограняют путь.
В 4 верстах от Тифлиса мы миновали небольшой ручей Вера, затем на 10 версте мы вошли в расширение долины, называющейся равниной Дигоми, длиной несколько верст на 2 или 3 версты ширины. Она знаменита в истории Фарнаваза, начинающего около 300 года до Рождества Христова череду царей Грузии. В этой легенде, сообщенной мной выше(1), нет ничего невероятного, даже в самом факте пещеры: она могла быть одной из тех, которые в большом количестве выстилают здесь скалу, как это заметно по дороге из Тифлиса в Большую Авталу, поднимаясь вверх по левому берегу реки Куры. Но подлинная ли она? Удостовериться в ней возможно не больше, чем в преданиях, лежащих в основе всех древних историй.
После равнины Дигоми мы вошли в ущелья, с трудом преодолеваемые между скалой и Курой. Пейзаж дикий, и река представляет собой много живописных мест для обзора.
У Мцхеты, недалеко от места, где Его Величество император Николай I едва не очутился в Куре, эта река внезапно меняет направление, делая резкий выпад рукавом: открываются скалы, и темная расселина позволяет Куре избежать верхних бассейнов Картли, чтобы выйти в долину Тифлиса. В этот рукав, называемый Грузинами коленом дьявола, Девис-Намухли, Кура принимает Арагви, текущую с севера на юг.
Мы поднялись в теснину, углубившись в расселину Куры: несколько разодранных скал поднимались из потока; остатки крепостей, башен покрывали эти скалы. Старинный мост, переброшенный с одной скалы на другую, доставлял странника через рукав Куры до подножия древней башни и других руин, которые разделяют малый мост от большего, посередине сделанного из дерева; замененная подобным образом арка давно исчезла; и если это действительно мост, сооруженный Помпеем для преследования Митридата и его спутников, то он давно уже бросил вызов силе стихий.
За мостом, оглянувшись на свои следы, мы прошествовали вдоль скал, над которыми некогда поднималось предместье Сархин(2), осажденное Александром Македонским.
Впрочем, мост на Куре служил сообщением предместья Сархин с горой Картлос, городом и алтарем Армази, расположенных почти напротив, на правом берегу Куры – город занимал глубину небольшой долины, где еще и ныне течет ручей Армази. Сколько богатств еще сокрыто для археолога в этих никем не посещаемых руинах!
Когда мы преодолели руины Сархина, то оказались на древнем месторасположении Мцхеты, на поверхности почти в полторы версты длиной между мостом Сархинети и слиянием Куры с Арагви. Я увидел лишь развалины и опустошение в этой древней столице Грузии, пережившей столько славных столетий, богатой и могущественной.
Древний кафедральный собор Свети-Цховели(3) является первым объектом, поражающим среди печальной сцены разорения. Он находится в центре разваленных фортификационных сооружений и башен. По внутреннему периметру этой стены расположены покои, предназначенные для патриарха; большая часть их оставлены, и каменные портики, вытесанные из зеленого порфира, изящно выстроенные теперь не что иное, как массы, изъеденные временем. Мы разместились в покое, занимаемом митрополитом Грузии, когда он прибывает на службу в Мцхету; нельзя ничего увидеть более прискорбного.
Церковь, возведенная с самым изысканным изяществом грузинского стиля, была первым храмом Грузии. Первые основания его заложил Мириан, обратившийся в христианство по призыву святой Нинон(4).
Мирдат, правивший с 364 по 379 гг. заменил эту первую деревянную часовню на каменную церковь(5). Несомненно, позднее она подвергалась реставрациям и изменениям. Но когда в 1414 году на трон взошел Александр, вся Грузия настолько оказалась разоренной свирепым Тимуром, что не оставалось «камня на камне метрополии Мцхеты, пресвятой кафолической церкви; она была полностью разрушена, как и все другие храмы»(6). Александр восстановил митрополию почти по старому плану, и я обнаружил вящую аналогию между стилем абсид и митрополии Кутаиса.
Купол обрушился в 1656 году и был восстановлен мусульманским царем Ростомом, правившим от 1634 до 1658 гг.(7). Наконец, Вахтанг V, царствовавший от 1704 до 1722 гг., повелел сделать большие украшения для этой церкви.
План церкви такой же, как и у всех грузинских церквей(8). В целом ее размер составляет 178 футов длины, 78 с половиной футов ширины и 111 футов высоты. Это крест, центр которого освещается сводом, а большой неф образует самую протяженную сторону. Узкие проходы отделены от большого нефа двумя аркадами неравных размеров.
Фасад абсид предстает совершенным образчиком грузинского стиля: он декорирован, как и в Кутаиси, двумя прекрасными нишами и искусственными сводами. Стены усеяны рельефами и животными.
Фасады трансцептов или рукавов креста созданы в том же стиле, что и абсиды. Снаружи большой неф украшен четырьмя дугами в форме ниш, опирающихся на крышу проходов, как в Гелати и Кутаисе.
Использовавшийся камень есть зеленый или красноватый порфир, как и в Чамокмоди.
В интерьере церковь украшена картинами, под несколькими из которых надписи на греческом языке; они самые древние; более современные надписи по-грузински.
Коронованные в этой митрополии цари Грузии здесь же по большей части и погребались. В их числе приводятся и Вахтанг-Гургаслан, Давид, сын Лаши, Димитрий-Тавдадебули, Луарсаб Великий, Свимон и Георгий(9). Патриархи также покоятся здесь. Очень мало украшенные надгробные камни все находятся на уровне почвы и несут лишь нечитаемые следы надписей. Могилы двух последних царей, Ираклия и Георгия, расположенные по обеим сторонам от иконостаса, сначала были просто возвышением, вымощенным кирпичом и покрытым большим хлопковым полотном. Император Александр повелел их заменить мраморными саркофагами.
Но истинное святилище этой церкви находится не в ней; оно пребывает в своего рода часовне, заметной слева при входе и освещенной куполом, частично покоящимся на двух колоннах, посреди которых стоит очень почитаемый каменный стол: на нем некогда хранился знаменитый Хитон, одно из разодранных облачений Иисуса Христа. На каждой из этих колонн можно прочесть надписи: одну по-гречески, другую по-грузински. Не имея времени сделать копию их, господин фон Штевен мне позволил воспользоваться сделанной им 19 октября 1804 года копией греческой надписи, опубликованной господами Гаазом из Французского института и Броссе младшим из Санкт-Петербургской академии(10).
«Это божественный и очень почитаемый храм Марии, нашей царицы, Божией Матери и Приснодевы (был…) на средства и благодаря заботам блаженнейшего служителя Божия Пебанпато… Пакрата и по молитве вождя, называемого гуриэлем Кайхосрови Гатером, венчанным князем Божиим…».
Такой смысл, который можно разумно извлечь из этой надписи, обезображенной по обоим краям. Две строки, предшествующие имени Баграта, не поддаются расшифровке, и невозможно разобрать, что общего было у царя Имеретии, повелевавшего в Мцхете, с гуриэлем Кайхосровом.
Однако мы знаем по истории Имеретии(11), что в 1658 году, то есть два года спустя после падения купола Мцхеты, гуриэль Кайхосров получил помощь от Картвелов в походе, предпринятом им против дадиана Мингрелии. Баграт, царь Имеретии, начинал править в ту эпоху; вероятно, что восстановление купола имело отношение к событию, касающемуся обоих князей. Удивило меня то, что об этом факте напоминала греческая надпись; но, кажется, что она не что иное, как перевод грузинской надписи, имевшей место на другой колонне.
На входной двери справа грузинская надпись, скопированная господином фон Штевеном и переведенная господином Броссе(12). Вот она:
«По воле Божией (Отца, Сына и Святого Духа) … мы Бостоганашвили Христофор католикос, предприняли роспись внутреннего свода оной церкви в 334 год ( – 1644 год) во спасение нашей души и оставление наших грехов под руководством Мамантия, монаха монастыря Святого Креста в Иерусалиме. (Кто-нибудь если увидит, пусть помолится за нас), Господь Бог вам окажет милосердие».
На восточном фасаде третья надпись очень грубыми курсивными буквами следующим образом выражает дату царствования Георгия XII.
«И. Х. Правление Георгия (XII), год 7180 от Адама, 1672 от Рождества Христова, 367 пасхальной эры. Боже, смилуйся над Михладзе».
Господин фон Штевен не нашел достойной копирования четвертой надписи курсивными буквами, находящейся на входных дверях с юга.
В 1804 году во время путешествия господина фон Штевена вокруг самой церкви располагалось от 30 до 40 земляных хижин, обитаемых крестьянами. Сегодня статистика господина Евецкого(13) здесь их помещает 124. Все то, что остается от древнего населения, которое, как хорошо отмечает господин фон Штевен, не могло быть сильно большим, ведь Мцхета заключала в себе узкое пространство, сжатое между горой Сархинети и слиянием двух рек. Но здесь существовала лишь крепость, а Мцхета простиралась во все стороны своими предместьями и укрепленными замками, средоточием которых являлась.
Я уже говорил о Сархине и Армази на юге и западе от Мцхеты. Прямо на север простирался обширный квартал Самтавро, узнаваемый в наши дни по прекрасной одноименной церкви, находящейся в 300 или 400 шагах на северо-запад от митрополии(14). Именно Мирдат, правивший от 364 по 379 гг., заложил первые фундаменты этого здания рядом со скромным святилищем Святой Нинон. И поскольку она разделила ту же участь, что и митрополия при Тимуре, то Александр ее повелел восстановить одновременно с митропоией. Стиль архитектуры, расположение плана, использовавшийся камень, работа, украшения – одни и те же для обеих церквей и доказывают факт. И только пропорции Самтавро меньшие.
Если эта церковь немногим и кажется более древней, чем митрополия; если стены и покрыты лишайниковым мхом; то лишь потому, что за ней не столь часто следили, нежели за другой, подвергшейся полной реставрации в начале восемнадцатого столетия. Она выглядит более обветшалой и изъеденной. Снаружи ее нет надписей; я не увидел их и в интерьере.
Старая монашка, занимающая со своими спутницами, столь же возрастными, что и она, старые лачуги, прислоненные к квадратной стене, окружающей церковь, мне открыла врата: говорят, что здесь похоронен царь Мир, правивший в 730 году от Рождества Христова.
Она меня сопроводила затем в святилище Святой Нинон, находящееся в нескольких шагах на восток от абсиды, также примыкающей к стене ограды. Здесь я увидел лишь малую разрушенную часовню шириной в дюжину шагов; ее грубое сооружение несет следы глубокой древности. Пока квартал Самтавро служил карантином против племен Кавказа, святилище Святой Нинон превратилось в аптеку.
Наконец, моя старая и любезная монахиня указала мне в юго-западном углу двора на здание, наполовину разрушенное… Вот дворец Гургаслана, по ее словам, и в ее глазах запечатлелась гордость, которую она почувствовала при воспоминании об этом знаменитом царе.
Стена, окружавшая церковь и непосредственно соприкасавшаяся с фортификационными сооружениями крепости Самтавро, часть которых выходила на гору Сархинети, была укреплена квадратными и круглыми башнями.
Вот то что осталось от Мцхеты на правом берегу Арагви; эта столица располагала также предместьем на левом берегу: Арагви здесь можно переходить вброд в теплое полугодие – тогда река представляет собой легкое сообщение с восточной областью. Этот городской район примыкал к крутой высокой горе, одной из отрогов Зедадсени, разделяющей долины Арагви и Иёра.
На вершине горы возвышается древняя церковь Степан-Цминда, называемая иначе Чачуис-Закдари, то есть Церковь Брони или Джварис-Монастири – Монастырь Святого Креста(15). Она предстает издалека внушительным образом, почти как старинная церковь Метеки в Тифлисе: я не имел возможности ее посетить, а потому позаимствовал в дневнике господина фон Штевена описание, которое он ей дает от 19 октября 1804 года. Оно предлагает нам интересные подробности, которые за более чем 30-летний отрезок времени могли сильно измениться.
Господин фон Штевен положил четверть часа на то, чтобы взобраться на гору. «Церковь, – пишет он, – целая, но все вокруг разрушено и покрыто деревьями. Вопреки греческому обычаю большой алтарь находится посередине храма, в нише которого изображен Иоанн ὃ θέολογος, как это читается рядом по-гречески. Я не заметил другой надписи в церкви. Алтарь на востоке был покрыт хлопковой тканью; последнее означало, что здесь еще совершались богослужения.
Колонны при входе в церковь украшены капителями, декорированными простыми листьями, а не завитыми, как лист аканта из коринфского ордера.
Снаружи изваяно несколько узоров и фигур святых, среди которых отмечается человек, благословляющий ребенка, с грузинской надписью(16).
Грузины сушат свои Rhus cotinus в комнатах и в башнях, ограждающих церковь.
Наверху горы наслаждаешься превосходным видом. Перед тобой узкая лощина, в которой течет Кура, неся свою мутную воду до слияния с Арагви, зеленоватые воды которой приходят к Куре по многим отдельным рукавам. Справа взгляд ускользает довольно далеко, поднимаясь по течению Арагви. Ее лощина намного более шире, чем у Куры; но горы, ее стесняющие, столь же крутые, сколь и дикие. Нигде глаз не встречает возделываемой области, радующейся зелеными коврами. В самом углу, где слияние Куры и Арагви, простирается древняя и величественная церковь Мцхеты; немногим дальше старинный монастырь Самтавро, а наверху, еще на более удаленной скале, на вершине над Арагви – руины крепости Нацихвари. На милю выше, вверх по течению Арагви, открывается лощина Мукрана, ограненная снизу лесами, а сверху через высокогорья и над ними возвышается своей двойной белеющей головой Казбек. Справа глаза еще убегают взором на более низкие кавказские альпы. За Курой различаются лишь скалы, нагие и пустынные области. Бедная страна, которая даже вокруг своей столицы не представляет почти никакого следа возделывания земли и покрыта тут и там лишь развалинами укрепленных замков. Позади взгляд утопает в восхитительной долине, окруженной фортами, которая оказалась бы прекрасным местом для сельскохозяйственной колонизации. Слева остается несколько следов разрушенной крепости Ссагурамо. Повсюду ничего, кроме пустыни».
Предание утверждает, что митрополия Мцхеты и Степан-Цминда сооружались первая архитектором, а вторая учеником, когда мастер, видя себя превзойденным, отрезал себе руку от безнадежности.
Еще более странная легенда предполагает, что железная цепь нисходила с острия купола Степан-Цминды на купол Мцхеты, и святые обеих церквей тем самым посещали друг друга по подвесному мосту. Утверждается даже, что от этой цепи идет наименование Церкви Брони; я не сумел уразуметь данную аналогию(17).
Что бы то ни было со всеми легендами и всеми преданиями, я полагаю, что реставрация этого здания, как и других церквей Мцхеты, принадлежит царю Александру.
Я завершаю описание Мцхеты обзором ее истории.
Картлос, первый мамасахли Грузии, заложил начала ее будущего величия, вырыв пещеры на горе, названной его именем Картли, известной сегодня под названием Армази. Он повелел похоронить себя на этой горе.
Его старший сын Мцхетос, ему наследовавший, пожелал выстроить город при слиянии Куры и Арагви; мне неведомо, делался ли он из дерева, либо он состоял из пещер, вытесанных в скальной породе по обыкновению той поры. Он дал своему городу собственное имя, которое иногда менялось на Деда-Халахи (мать городов или столица), поскольку мамасахли здесь установили свое пребывание.
После вторжения Скифов в Азию мы видим Перса по имени Ардам, губернатора от имени Персии даннической Грузии, окружившего Армази и Мцхету стеной из камня и извести, способ до тех пор неизвестный в стране. Два города были соединены в одной ограде.
В царствование Кира Туранцы, спутники Орпелианов, основали предместье и крепость Сархин.
Все изменилось при Азоне, губернаторе этих провинций при Александре и его преемниках. Он повелел снести древнюю стену и ее возобновить, прибавив к ней четыре новых замка, а именно: Армази, второй замок при рукаве Куры Армази, третий сверху над Мцхетой, несомненно, Самтавро и четвертый на запад от города, на месторасположении Сархина, заброшенный после взятия города.
Фарнаваз, происходящий от древних мамасахли, изгнав губернатора и возненавидев Македонцев, посвятил свою новую власть, установив на горе своего предка Картлоса большой идол в честь Армази, Ормузда Персов, и учредил четыре церемонии в его честь; именно тогда гора приняла наименование Армази. На востоке от Мцхеты, на другом берегу Арагви, он поставил второго идола – Задени, увенчивавшего вершину горы Зедадсени.