Повседневная жизнь американцев во времена Джорджа Вашингтона
Служба в Континентальной армии была краткосрочной – поначалу всего один год. Позже появились трехлетние контракты. Короткие сроки службы были настоящим проклятием. По мнению Вашингтона, это подрывало нормальный порядок службы: «Люди, нанятые на короткий, ограниченный срок, забирают слишком много власти над офицерами. Для достижения определенной степени популярности, чтобы побудить солдат завербоваться на новый срок, в ход идет своего рода фамильярность. Она приводит к ослаблению дисциплины, нелицензированным отпускам и другим поблажкам, несовместимым с порядком и хорошим управлением»55. Чисто военные последствия такой системы бывали печальны. 31 декабря 1775 г. Ричарду Монтгомери56 и Бенедикту Арнольду пришлось штурмовать Квебек посреди сильнейшего бурана. Монтгомери был убит, Арнольд – ранен, а город так и не взяли. Но подождать более благоприятных условий не было возможности: 1 января их солдаты просто разошлись бы по домам.
По своему составу Континентальная армия резко контрастировала с фермерами-минитменами. Уже новобранцы 1777 г. представляли не средний класс, не «йоменов», а различные маргинальные элементы революционного общества: сервентов57, поденщиков, безработных, дезертиров из английской армии, иностранцев. В Континентальной армии служило также некоторое число лоялистов. Нередко местные власти предлагали им завербоваться, чтобы избежать тюрьмы или искупить свою службу Британии. Так, в Морристауне (Нью-Джерси) патриотические суды приговорили к повешению по меньшей мере 105 тори, но лишь в четырех случаях приговор был приведен в исполнение. Остальные были помилованы при условии, что согласятся служить в Континентальной армии58.
В расовом отношении армия была неоднородна. Хотя индейские племена в большинстве своем сражались на английской стороне, у США среди них тоже были союзники. Вождь могавков Жозеф Луи Кук вступил в ряды Континентальной армии еще в 1775 г., прошел и тяготы похода на Квебек, и победное сражение при Саратоге59. Племена онейда и тускарора отправили Вашингтону около 50 воинов. Шестьсот воинов были присланы от племен пенобскотов и пассамакодди. Стокбриджские могикане из Массачусетса даже сформировали собственный полк60. Хирург Альбидженс Уолдо рассказывал об одном из них, умершем в Вэлли-Фордж61: «Без сомнения, он завербовался ради денег, как другие. Но он верно служил своей стране. Он сражался за тот самый народ, который отнял достояние его праотцев… Его память заслуживает большего уважения, чем у тех богачей, которые не дают миру ничего, кроме своих денег и пороков»62.
Чернокожие американцы записывались в Континентальную армию не слишком охотно. Да и белые патриоты не желали давать оружие своим рабам. Так, чтобы рабы не бежали в американскую армию в надежде получить свободу, виргинские власти приняли решение не допускать на службу темнокожих волонтеров, если только они не представят сертификат, что являются свободными гражданами63. Тем не менее, были и черные патриоты, подобные Питеру Сэйлему из Массачусетса. Хозяин дал ему свободу, чтобы он мог завербоваться в милицию. Именно так Питер и поступил. Он сражался при Банкер-хилле, Саратоге, Стоуни-Пойнт64. В конце 1779 г. он вышел в почетную отставку. Дальнейшая жизнь чернокожего ветерана сложилась благополучно: он женился, построил себе домик в массачусетском городке Лестер и зарабатывал на жизнь плетением из тростника. Иным был путь в Континентальную армию для раба Тобайеса Гилмора, уроженца Западной Африки. Он был отдан на службу вместо своего хозяина-рекрута. Тобайес служил в личной охране Вашингтона. После войны он получил в награду свободу, участок земли и даже списанную пушку, из которой устраивал салют каждый год на 4 июля. Считается, что в Континентальной армии служило от 5 до 8 тысяч афроамериканцев, в основном с Севера и Верхнего Юга65. Некоторые штаты, в том числе Нью-Джерси, Род-Айленд, Массачусетс, Пенсильвания, дали свободу чернокожим ветеранам войны. Но на Юге их судьба всецело зависела от доброй воли их хозяев.
Была у Континентальной армии и своя кавалерист-девица, или, вернее, девица-пехотинец – Дебора Сэмпсон из 4-го массачусетского полка. Дебора вынуждена была с детства зарабатывать себе на жизнь. С десяти лет она была законтрактованной служанкой. Ткала, плела корзины, немного плотничала, работала в таверне. Но такая жизнь не устраивала девушку, она мечтала сражаться за независимость своей страны наравне с мужчинами. Впоследствии она вспоминала: «Я разорвала путы, державшие мой пол в подчинении, и ухватилась за возможность, которую мир и традиции отрицали как мое естественное право. В важной драме я стала действующим лицом с несгибаемым решением упорно бороться, пока нам не разрешат наслаждаться свободой и независимостью». В мае 1782 г. она обрезала волосы, переоделась в мужскую одежду, сшитую собственноручно, и явилась на вербовочный пункт в Бостоне. Там она была зачислена в 4-й Массачусетский полк под именем своего умершего брата Роберта Шертлифа. Дебора участвовала в последних схватках с лоялистами на завершающем этапе Войны за независимость, проявила личную храбрость, была ранена. В октябре 1783 г. она вышла в почетную отставку. Газеты прославляли ее, как национальную героиню. Конгресс в специальной резолюции превозносил ее героизм и целомудрие, однако отказывал ей в пенсии вплоть до 1816 г.66
Единой военной формы поначалу не существовало. Солдаты и офицеры щеголяли в охотничьих куртках или донашивали мундиры времен Семилетней войны. К этому добавлялось множество местных вариаций. Например, «Нью-йоркские отважные лесовики» под командованием Александра Гамильтона67 облачались в короткие зеленые куртки. На шляпах у них были латунные пряжки с надписью «Свобода». Ополченцы из Мэриленда, Нью-Джерси, Южной Каролины носили синие мундиры с красными выпушками. При такой пестроте случались недоразумения. Капитан Мюррей рассказывал случай, когда английские солдаты приняли американцев в синей форме за своих гессенских союзников и обнаружили ошибку, только когда в них начали стрелять68. Зато вид у патриотов был бравый, а большего и не требовалось. Пенсильванка Эстер Рид делилась впечатлениями: «Действительно, все в нашем городе носит воинственный характер. Две тысячи человек на поле боя, все в форме, выглядят очень по-военному. Люди из полка, которых называют стрелками, одеваются, как индейцы, и представляют собой очень грозное зрелище»69.
Кроме собственно формы, для различения своих и чужих использовались кокарды на шляпах. Их присутствие должно было скомпенсировать недостаток военных мундиров. Ирландский иммигрант, ветеран Семилетней войны Ричард Монтгомери в июне 1775 г. узнал о своем назначении бригадным генералом Континентальной армии. Он взял черную шелковую ленту и попросил свою жену Дженет сделать из нее кокарду. Молодая женщина с ужасом представила грозящие близкому человеку опасности и не могла сдержать слез. Но он отвечал: «Затронута моя честь. Ты не будешь краснеть за своего Монтгомери»70. Он пал смертью храбрых в декабре того же года, при штурме Квебека.
Поначалу кокарды патриотов были черными, а после заключения союза с Францией стали черно-белыми. Белый цвет символизировал династию французских Бурбонов.
К 1779 г. главнокомандующий добился наконец единообразной формы. Солдаты Континентальной армии оделись в синее. Выпушки мундиров различались у полков разных штатов: у новоанглийцев белые, у ньюйоркцев – желтые, у виргинцев – красные и т.п. Офицеров отличали золотые эполеты. Некоторые старались еще дополнительно украсить свои мундиры. Но Конгресс этого не одобрял: франты, по мнению конгрессменов, были уж слишком похожи на монархистов. Поэтому офицерам запрещалось носить золотое и серебряное кружево, вышивку или велень71, не предусмотренные уставом72.
Вооружение было достаточно традиционным. Стандартным оружием была «смуглянка Бесс» – гладкоствольный мушкет образца 1722 г. со скорострельностью два-три выстрела в минуту и калибром 0,75 дюймов. Прицельно стрелять из него было сложновато: «смуглянка Бесс» была эффективна лишь на расстоянии в 60 ярдов. Но особенная точность и не требовалась: при линейной тактике попасть в линию вражеской пехоты было не слишком трудно. Стрельба из мушкета была трудоемкой операцией, согласно уставу, состоявшей из 15 отдельных движений. Следовало насыпать порох на затравочную полку, предварительно скусив бумажный патрон, в который упаковывались порох и пуля. Затем курок ставили на предохранительный взвод, чтобы мушкет не выстрелил раньше времени, и закрывали полку. Насыпали порох в ствол. Туда же забивали пыж (бумажную обертку патрона) и пулю. Затем заряд утрамбовывали шомполом. Почти всё: можно взвести курок и наконец выстрелить73.
Дань восхищения «смуглянке» отдал Редьярд Киплинг:
В глаза мужчинам прямо смотрел ее зрачок, Хлыщи пред этой дамой склоняли паричок, И веским было слово ее кремневых губ,Коль смуглый стан дубовый обнимет воин-друг!……………………………………Прически и наряды менялись у людей,Немало поменялось на троне королей,Но только не меняли ни мода, ни прогресс Смуглянку Лизу нашу, старушку Браун Бесс74.Для прицельной стрельбы использовались кентуккийские винтовки, которые, вопреки названию, впервые появились в Пенсильвании, где их выпускали немцы-оружейники. Такие винтовки было несложно починить даже в сельской кузнице, так что они стали любимым оружием фронтира. «Кентуккийки» били на поразительное для того времени расстояние в 200 ярдов. В сражении при Саратоге в 1777 г. снайперы с винтовками выцеливали британских офицеров; красные английские мундиры были для них отличными мишенями. На вооружении у английской армии имелась винтовка системы Фергюсона, более скорострельная и к тому же казнозарядная, а не дульно-зарядная. Правда, широкого применения она не получила, и англичане стреляли все из той же «смуглянки Бесс» (она использовалась в английской армии до конца наполеоновских войн).
Снайперская стрельба не была для американских охотников чем-то новым, а вот премудрость штыковой атаки далась им не сразу. Только на третьем году войны прусский офицер Фридрих фон Штойбен, о котором еще пойдет речь ниже, объяснил американцам, что штыком можно не только копать или жарить на нем мясо, как на вертеле. Благодаря его науке, в 1779 г. американцы смогли одержать победу при Стоуни-Пойнт штыковой атакой, с незаряженными мушкетами.
Артиллерия Континентальной армии была сделана в основном по британскому стандарту. Вес ядер составлял от 1 до 12 фунтов. Двенадцатифунтовка была тяжелой пушкой общей массой в 3200 фунтов. Для ее транспортировки требовалось двенадцать лошадей. Обычно ждали, пока враг подойдет на 500 ярдов, и тогда уже давали залп.
С артиллерией связана одна из легенд Американской революции – о женщине-пушкаре Молли Питчер. Реальные прототипы героини – пенсильванки Маргарет Корбин и Мэри Людвиг Хейс. Обе помогали мужьям-артиллеристам во время боя. Они носили воду, чтобы утолить жажду пушкарей и охладить раскалившиеся от стрельбы пушки. В ноябре 1776 г. муж Маргарет был ранен и не смог продолжать сражение. И тогда она встала к орудию вместо него. То же самое сделала Мэри двумя годами позже, в сражении при Монмуте75.
Самым необычным изобретением Войны за независимость была подводная лодка Дэвида Бушнелла. В 1775 г. Джорджу Вашингтону рекомендовали коннектикутского инженера с проектом нового оружия. Бушнелл искал способ борьбы с английскими военными кораблями. Он изобрел взрывное устройство, способное действовать под водой, а в придачу к нему – подобие деревянной субмарины. Подлодка должна была скрытно подобраться к вражескому судну; затем подводник должен был прикрепить взрывное устройство к корпусу супостата – и вот вам секретное оружие против мощного британского флота! Изобретение Бушнелл испытал на реке Коннектикут. Боевое применение состоялось в бухте Нью-Йорка в сентябре 1776 г. и оказалось неудачным. Сержант Эзра Ли, которому доверили управлять подлодкой, сделал несколько попыток, но то терял управление, то всплывал слишком рано. После этого провала Бушнелл переключился на новый план: он помещал взрывные устройства в бочонки и спускал их вниз по реке Делавэр, чтобы уничтожить английский флот в Филадельфии в январе 1778 г. Но и это не получилось: помешал лед на реке. Вашингтон вспоминал бушнелловское изобретение без всякого восторга76.
Дисциплина барона фон Штойбена
В первые годы Войны за независимость о дисциплине в Континентальной армии говорить не приходилось. Патриотический пыл не заменял выучку и не гарантировал готовность подчиняться приказам. Идеалом Вашингтона были европейские регулярные армии: лощеные офицеры, подтянутые солдаты. А перед глазами у него были колоритные персонажи вроде того, которого вспоминал рядовой Мартин: «Нашим полком командовал полковник Батлер, пенсильванец, – тот самый, я полагаю, который впоследствии стал генералом и был убит индейцами при поражении генерала Сент-Клера77 в бою с майами; но в этом я не уверен. Он был храбрым, но вспыльчивым и суровым. Всякий раз, когда у него возникал спор с собратом-офицером, а это случалось довольно часто, он никогда не прибегал к пистолетам и шпагам, а всегда к кулакам. Я не раз и не два видел его с подбитым глазом и видел других офицеров, которых он удостоил таким же знаком отличия»78. И это были еще цветочки. Как-то Вашингтон был шокирован, увидев, как офицер – в мирной жизни цирюльник – бреет своих солдат. Сам он был убежден: «Дисциплина – это душа армии. Она делает малое число людей грозным, обеспечивает успех слабым и уважение всем»79.
Его усилия принесли некоторые плоды. Массачусетец Уильям Тюдор рассказывал о том, что видел в военном лагере под Бостоном: «С момента прибытия континентальных генералов правила лагеря значительно изменились к лучшему. Раньше дела шли очень плохо. Генерала [Артемаса Уорда] презирали. Среди офицеров было мало соперничества, а солдаты были ленивы, недисциплинированны и грязны. Генералы Вашингтон, Ли и Гейтс80 пользуются уважением и доверием, а их приказы выполняются точно и радостно. И я надеюсь, что скоро мы сможем встретиться с британскими войсками на любой территории»81. Вашингтон также заботился о хорошем имидже своей армии. Он оперативно реагировал на жалобы гражданских, среди которых встречались довольно забавные: например, некие дамы жаловались, что солдаты купаются нагишом у всех на виду.
Но настоящий порядок в Континентальной армии навел пруссак Фридрих Вильгельм фон Штойбен, в Америке для пущей солидности именовавший себя бароном. Еще юношей он принял участие в боевых действиях русско-турецкой войны 1735–1739 гг. Участвовал он и в Семилетней войне и теперь искал новое применение своим знаниям. В декабре 1777 г. он высадился в Нью-Гэмпшире в компании любимого пса Азора, адъютанта, военного секретаря и еще двух спутников. Поскольку на них были красные мундиры, то их поначалу приняли за англичан и едва не отправили в тюрьму. Зато в Вэлли-Фордж бравый военный произвел самое благоприятное впечатление. Один молодой солдат рассказывал: «Никогда, ни до того, ни после мне не представлялся подобный образ древнего сказочного бога войны, как при виде барона. Он казался мне совершенным воплощением Марса»82. Его же впечатление от американцев было совсем не таким благоприятным. Он сообщал: «Я не нашел здесь ни устава, ни регламента, ни системы, ни военного министра, ни прощения, ни награды»83.
Но трудности не пугали достойного пруссака. От Конгресса он получил чин генерал-инспектора и жалованье в 84 доллара, в добавление к обычному жалованью генерал-майора84, после чего энергично приступил к наведению порядка. У него были четкие представления о том, как именно должна выглядеть армия. В частности, Штойбен требовал, чтобы все офицеры были знакомы с полевой службой и при необходимости могли обучать солдат. Новобранцам следовало освоить выполнение военных команд, несколько видов маршировки и перестроений, стрельбу. Свои соображения Штойбен изложил на бумаге. Его «Синяя книжечка» – регламент строевой службы – использовалась в армии США вплоть до 1814 г.
Организовать непосредственное обучение солдат было нелегко. Штойбен не знал английского, американцы не знали немецкого, так что при общении с солдатами приходилось прибегать к сложной системе. Штойбен выкрикивал команды по-немецки, его адъютант повторял их по-французски. Полковник Александр Гамильтон или генерал Натанаэль Грин85 выдавали английский вариант, чтобы солдаты-янки могли, наконец, понять, чего же от них требуют. Но постепенно дело пошло на лад, и к 1779 г. Континентальная армия могла похвастаться должной выучкой86.
Наказания были неизменной частью службы. Вашингтон, как и король Фридрих II, считал, что солдат должен больше бояться палки капрала, чем штыка неприятеля. Главнокомандующий Континентальной армии рассуждал так: «Три вещи побуждают людей к регулярному выполнению своего долга во время боевых действий: естественная храбрость – надежда на награду – и страх наказания. Первые две характерны и для новобранца, и для опытного солдата; но последнее, наиболее очевидно, отличает одного от другого. Когда трус убежден, что если он покинет свои ряды и откажется от своего знамени, свои же покарают его смертью, он попытает счастья в бою против врага»87.
Обычной карой за проступки солдата была порка. Орудием кары была плетка-девятихвостка, число ударов изначально не регламентировалось. О трагическом случае в английском гарнизоне Нью-Йорка сообщали газеты в 1767 г.: солдат был приговорен к тысяче ударов кнутом и предпочел жестокому наказанию самоубийство88. Революция навела в военной юстиции некоторый порядок. Конгресс не отменил телесные наказания в армии, но по крайней мере ограничил число ударов. В начале войны провинившийся солдат мог получить не более 39 плетей, позже их количество увеличили до ста89. Хирург Джеймс Тэтчер записывал в дневник: «Как ни странно это может показаться, часто солдат получает жесточайшие удары, не издавая ни стона, не уклоняясь от плети, даже если кровь потоком льется из рваных ран. Это следует приписать упрямству и гордости. Впрочем, они изобрели способ, который, по их словам, смягчает боль до некоторой степени. Они зажимают в зубах свинцовую пулю и жуют ее под плетью, пока она не станет совсем плоской»90. Телесные наказания в американской армии сохранялись вплоть до Гражданской войны и были отменены (на Севере) в августе 1861-го.
За серьезные преступления – дезертирство, нападение на офицера, бунт – солдата ждала смертная казнь через расстрел или повешение.
Вэлли-Фордж
Вопрос о размещении войск в Америке впервые встал в 1754 г., когда британские солдаты начали прибывать для участия в войне с Францией и индейцами. Лорд Лаудон, главнокомандующий британской армией в Северной Америке, решил, что положения Закона о мятеже, касающиеся расквартирования, применимы только к Англии, а не к ее колониям. Используя свою военную власть, лорд Лаудон постановил, что если не найдется казарм, то владельцы как частных домов должны будут предоставить постой для его людей. Лаудон предоставил местным гражданским должностным лицам принимать необходимые меры и добиваться возмещения расходов от колониальных законодательных органов. После окончания Семилетней войны британское командование приняло решение держать в колониях постоянную армию. Акт о квартировании войск, принятый в 1765 г., а затем реальное размещение английских войск в Бостоне вызвали возмущение колонистов. Акт о квартировании 1774 г. американцы сочли одним из «нестерпимых» актов. Соответственно, когда началась Война за независимость, не могло быть и речи о расквартировании Континентальной армии в частных домах, как это делалось в Европе. Для солдат устраивались палаточные лагеря или, в зимних условиях, временные поселки из наскоро построенных хижин.
Идеальный военный лагерь, по Штойбену, выглядел как строгие ряды палаток – отдельно солдатских, отдельно офицерских. Хирург, казначей и квартирмейстер размещались наособицу. Кухни предполагалось устраивать в сорока футах от офицерских палаток, отхожие места – в трехстах футах91. Офицеры должны были каждый день инспектировать солдатские палатки, проверять чистоту и порядок, а также, проветриваются ли соломенные постели. Мусор полагалось сжигать или закапывать. В палатках запрещалось принимать пищу, если только погода не была слишком плохой92. О том, как все это выглядело в реальности, можно узнать, например, из письма Джона Адамса: «Вместо воинственных, мужественных и изящных упражнений их (солдат. – М.Ф.) заставляют рыть траншеи в земле, в результате они вечно грязны, и, не имея жен, матерей, сестер или дочерей, чтобы заботиться о них и содержать их в чистоте, как это было у них дома, они постепенно пропитываются потом и теряют здоровье»93.
Самым трагическим и прославленным в истории Континентальной армии стал военный лагерь в Вэлли-Фордж94. Здесь Вашингтон и его солдаты провели зиму 1777–1778 гг. Это был третий из восьми зимних лагерей Войны за независимость. В сентябре 1777 г. Конгресс бежал из Филадельфии, спасаясь от захвата города англичанами. После неудачной попытки отвоевать столицу Вашингтон повел свою армию на зимние квартиры. Пенсильванский исполнительный комитет потребовал, чтобы армия осталась в пределах 30 миль от Филадельфии. В противном случае угрожал полностью прекратить снабжение армии95. Более или менее подходящая локация нашлась в 18 милях от города. Это была долинка на берегу реки Скулкилл. В мирное время местные квакеры занимались здесь кузнечным ремеслом, почему местность и получила название Вэлли-Фордж – Кузничная долина.
Военным сразу же не понравилось выбранное место: в глуши, со всеми сопутствующими трудностями снабжения. Но выбора у них не было. Джордж Вашингтон позже писал о марше в Вэлли-Фордж: «Видеть людей без одежды, чтобы прикрыть свою наготу, без одеял, чтобы лечь, без обуви, так что их путь можно было бы проследить по кровавым следам их ног, и почти так же часто без провизии, как и с ней; маршировать по морозу и снегу и на Рождество занимать свои зимние квартиры в пределах дневного перехода от врага, без крова, пока не будут построены хижины, и подчиняться этому безропотно – это знак терпения и послушания, которые, на мой взгляд, едва ли с чем-то можно сравнить»96. Маркиз де Лафайет, добровольцем прибывший в Америку, рассказывал жене: «Не так давно нас отделяла от врага только небольшая река; в настоящее время мы находимся в семи лигах от него, и именно в этом месте американская армия проведет всю зиму в маленьких казармах, которые едва ли веселее, чем подземелья… Все побуждало меня уйти, и только честь велела мне остаться»97.
В этом негостеприимном месте возник целый город с населением в 12 тыс. человек. Это сравнимо, например, с тогдашним Чарльстоном. В Вэлли-Фордж жили не только солдаты. В лагере было от 200 до 400 женщин, последовавших за своими мужьями или возлюбленными. Они приносили солдатам воду, стирали белье, готовили пищу, чинили одежду, вязали шерстяные носки, ухаживали за ранеными.
Жили поначалу в палатках и лишь к Рождеству обзавелись хижинами. Джозеф Пламб Мартин подробно описал эти жилища: низенькие бревенчатые избушки площадью примерно в 16 квадратных футов. Крышу покрывали дранкой. Офицерские хижины отличались от солдатских наличием деревянных полов. В задней части устраивали очаг из камней, глины и палок. Импровизированные очаги нещадно дымили. Порой солдаты предпочитали ночевать вне хижин, у огромных костров, лишь бы спастись от дыма.
В Вэлли-Фордж армии пришлось в полной мере испытать на себе все несовершенство существовавшей системы снабжения. В довершение бед, в сентябре англичане устроили рейд на долину. Они уничтожили кузницу, уже построенные хижины, запасы муки. Они также увезли в качестве трофеев то, что для Континентальной армии в тот момент было ценнее сокровищ: топоры, лопаты, конские подковы. Перспективы Вашингтона пережить зиму сразу стали более сомнительными. Возможностей пополнить запасы почти не было. Континентальный конгресс, а следовательно, и Континентальная армия в вопросах поставок полностью зависели от штатов. Штаты же не спешили выполнять обязательства перед военными, особенно если на их собственной территории враг пока не появлялся. Иногда срабатывал своеобразный шантаж: либо гражданские власти снабжали армию тем, что было ей нужно, либо военные сами конфисковали необходимое. Губернатор Нью-Джерси сообщал Вашингтону, что штат распорядился собрать для нужд солдат тысячу одеял и закупить еще столько же, вместе с необходимой одеждой. Он не скрывал причину такой щедрости: в следующем же предложении он просил отменить военные приказы о конфискации всего этого98. Когда удавалось, фуражиры Вэлли-Фордж заворачивали в свой лагерь фермеров, везших продукты в Филадельфию. Патриотизма фермерам явно не хватало, зато практичности было в избытке: английский гарнизон расплачивался звонкой монетой, а американский – сертификатами со смутной перспективой их обналичивания после войны. Джозеф Пламб Мартин описывал свои занятия фуражировкой: «Мне приходилось разъезжать повсюду, в холод и в бурю, днем и ночью, и каждый раз подвергаться риску жестокого обращения со стороны жителей, когда я грабил их имущество (ибо я не мог считать сам акт изъятия скота, сена, кукурузы и пшеницы против воли владельцев чем-то лучшим, чем грабеж)»99. Иногда помогали добрые души. Жительницы окрестных ферм старались приезжать в лагерь, нагрузив седельные сумки хлебом и пирогами для армии. Марта Вашингтон, присоединившись к мужу в Вэлли-Фордж, набила свою карету различными припасами, как Роксана в «Сирано де Бержераке». Но заменить систематический подвоз одежды и продовольствия этими добрыми поступками было невозможно: не привезешь ведь в седельной сумке припасы на 12 тысяч человек!