Повседневная жизнь американцев во времена Джорджа Вашингтона

«Никакого короля в Британской Америке»

Одним из популярных «политических» тостов кануна Войны за независимость был: «Король-патриот или никакого короля в Британской Америке!» Американские виги долго не могли расстаться с иллюзией наивного монархизма. Им все казалось, что короля Георга III ввели в заблуждение. Просто какой-нибудь злонамеренный министр или губернатор оклеветал их в глазах монарха. И достаточно донести до королевских ушей свою правду, и всё наладится. Но ничего не налаживалось. Всё новые налоги сыпались из метрополии, как из дырявого мешка. Американские революционеры по мере сил старались оставаться в правовом поле. Беда была в том, что официальные власти за ними права не признавали. И тон по отношению к королю в Северной Америке менялся.

В 1768 г. на страницах вигских газет Георг III оценивался как «наш лучший защитник и всеобщий отец», «величайший правитель на Земле»158. Через шесть лет писали уже иначе: «Неужели вы верите, что наш нынешний король и его министерство – прямые наместники Царя Царей… и что, следовательно, сопротивляться им означает противиться Господу?»159 4 июля 1776 г. наступил логический финал: монархия в тринадцати восставших колониях была свергнута.

В колониальной Америке королевская монограмма «GR» – Georgius Rex160 была повсюду: на кружках для питья, дорожных знаках, юридических документах. Королевские гербы можно было увидеть на вывесках таверн, на стенах церквей и правительственных зданий. Ими декорировали каминные решетки и чаши для пунша. Обычным украшением жилища американских колонистов были гравюры, изображающие короля Георга III или королеву Шарлотту. Теперь всему этому пришел конец.

9 июля 1776 г. толпа ньюйоркцев, и вместе с ними солдаты Вашингтона, отправились на Боулинг-Грин, чтобы низвергнуть конную статую Георга III. Памятник обезглавили, разбили на куски, а потом перелили на пули для Континентальной армии. Вашингтон, впрочем, не одобрил мероприятие. Он объявил, что не сомневается в патриотизме добрых граждан Нью-Йорка и все же считает, что происходящее было слишком уж похоже на массовые беспорядки. На будущее он посоветовал своим солдатам не участвовать ни в чем подобном161. Под крики «ура!» королевские портреты и королевские гербы срывали повсюду, где находили: в присутственных местах и даже в церквях. Самые пламенные виги отказывались принимать деньги с королевским гербом. В Балтиморе чучело его величества протащили по улицам привязанным к телеге, как делали с осужденными преступниками, а затем торжественно сожгли. В Бостоне в костер полетели не только королевские гербы, но и все изображения корон, британских львов и тому подобных символов, какие только нашлись в городе. Такие костры полыхали во многих городах Америки.

Параллельно создавались новые властные структуры. Вначале это были комитеты с неопределенными полномочиями. В 1774 г. собрался Первый континентальный конгресс, в следующем году – Второй. Конгресс стал центральным органом, скреплявшим еще непрочный американский Союз. В себе он объединял все ветви власти, занимался и международной политикой, и ведением войны. И в то же время это была слабая структура, наделенная только правом давать штатам рекомендации. Что касается бывших колоний, превратившихся в штаты, то они начали создавать у себя новую республиканскую власть с 1776 г., и к концу Войны за независимость почти все они обзавелись новыми конституциями. Почти стандартно в них было двухпалатное законодательное собрание (легислатура) и губернатор, чья власть порой ограничивалась исполнительным советом. В 1781 г. была ратифицирована и первая Конституция США – «Статьи Конфедерации и вечного Союза».

Республика в XVIII в. – это не просто свержение короля и уничтожение его герба. Под республикой понимался совершенно особый, во многом утопический мир, где царствует добродетель. Это трудноопределимое качество заключалось в самоотречении и патриотизме, в готовности жертвовать своими удовольствиями и самой жизнью ради свободы. Еще до официального установления республики в Америке виги ожидали от своих сторонников соответствующего поведения. Ярким законодательным воплощением идеала гражданской добродетели стала «Ассоциация», принятая Первым континентальным конгрессом (1774). По условиям этого документа, американцы должны были с 1 декабря 1774 г. отказаться от импорта либо потребления любых товаров из Великобритании, Ирландии или же Вест-Индии. С 10 сентября 1775 г. должен был прекратиться и экспорт из Северной Америки. Кроме этого, американцы обязывались «поощрять бережливость, экономию и трудолюбие… препятствовать любым видам экстравагантности и расточительства». Запрещались азартные игры, театральные представления, вообще фривольные развлечения162. Конгресс, таким образом, сделал серьезную заявку на то, чтобы контролировать американскую повседневность в соответствии со своими этическими нормами.

Комитетчики

Персонажи пьесы виргинца Роберта Манфорда «Патриоты» (1777 г.) рассуждали между собой:

Трумэн. Что, комитет сегодня собирается, Минвелл? Ненавижу эти мелкие демократии.

Минвелл. Берегитесь, сэр, и имущество, и репутация находятся во власти этих трибуналов163.

«Эти мелкие демократии», «трибуналы» были неотделимы от повседневности накануне Войны за независимость. Постепенно комитеты становились настоящим теневым правительством колоний. Современные историки говорят даже о «правлении комитетов» в предреволюционной Америке164. Комитетов стало так много, что для современников «комитетчик» стал воплощением революционера-вига.

Прежде всех появились комитеты связи – удачное изобретение Сэмюэля Адамса165. Адамс рассуждал так: «Давайте поступим мудро: спокойно осмотримся вокруг и подумаем, как лучше всего поступить. Давайте вместе поговорим на интереснейшую тему и свободно откроем друг другу свои умы. Пусть это будет темой для разговоров в каждом светском клубе. Пусть соберется каждый город. Пусть повсюду будут созданы ассоциации и объединения для консультаций друг с другом и восстановления наших справедливых прав»166. Первый такой комитет был организован в Бостоне в 1764 г., чтобы координировать оппозицию парламентскому акту, запрещавшему Массачусетсу выпускать собственные деньги. Усилиям комитетов отчасти способствовали политические традиции, процветавшие в североамериканских колониях. В Новой Англии для решения политических вопросов всегда использовались городские собрания, а сотрудничество, необходимое для распространения новостей и информации, уже заложило основу для создания комитетов. Комитеты формировались из почтенных горожан: священников, юристов, успешных бизнесменов и т.п. Однако первоначальные комитеты существовали недолго, только до отмены того закона, против которого они боролись. К началу 1770-х гг. стало ясно, что Парламент не ограничится тем или иным законом: попытки ввести налогообложение в колониях были частью определенной политики. Это потребовало новых организационных форм для протеста.

В 1772 г. бостонцы создали постоянный комитет связи с целью «заявить о правах колонистов вообще и нашей провинции, в частности, как людей, как христиан и как подданных»167. Комитет сообщал вигам других колоний свое мнение о текущих событиях и просил поделиться своей точкой зрения на происходящее. В Виргинии такой же комитет появился несколько месяцев спустя, так что впоследствии два штата спорили за приоритет в этом вопросе168. К 1774 г. комитеты связи были уже во всех тринадцати будущих штатах США. Только в Массачусетсе действовало 80 таких организаций.

В Американской революции долго не было единого координирующего центра. Координация действий вигов в разных колониях обеспечивалась за счет активного обмена информацией. Комитеты связи пересылали единомышленникам последние новости из метрополии, наиболее удачные образцы патриотической пропаганды и сведения о том, как можно противодействовать мерам Парламента. Пользоваться королевской почтой было бы неосторожно, да к тому же патриоты считали почтовые сборы неконституционными. Поэтому их корреспонденцию доставляли добровольные курьеры.

Девизом «комитетчиков» могли бы стать слова Сэмюэля Адамса: «Мы не можем создавать события. Наше дело – мудро их улучшать»169. Эта сеть помогла создать единство между различными городами, соединяя их с соседями и включая в сферу их повседневных интересов общеколониальные и даже общеимперские проблемы. Когда в сентябре 1774 г. появилась идея Континентального конгресса, взаимосвязанные межколониальные комитеты стали необходимой инфраструктурой для выдвижения делегатов. Готовились к возможной обороне от английских оккупационных войск. Резолюции графства Саффолк (Массачусетс, 1774 г.) предусматривали организацию целой системы оповещений. В случае приближения врага местный комитет связи должен был отправить курьеров в близлежащие городки, а те – распространить информацию дальше, чтобы быстро собрать помощь170. После создания Континентальной армии комитеты связи стали снабжать ее актуальной информацией. Дэвид Рамсей, один из первых историков Американской революции, восхищался: «То, чего Демосфен не смог добиться от греческих государств своим красноречием и талантами, оказалось возможным при помощи столь простого средства, как комитеты связи»171.

Со временем система комитетов усложнялась и приобретала новые функции. Менялся и их состав. Всякая революция – своего рода восстание масс, и Американская не была исключением. Возмущенный губернатор Джорджии описывал местный революционный комитет как «кучку людей низшего сорта, главным образом плотников, сапожников, кузнецов и т.д. во главе с евреем»172. Работа в комитетах давала большому числу людей возможность попробовать себя в политике, обрести голос в общественных делах. «Народ почувствовал свою силу», – констатировал губернатор Массачусетса Ф. Бернард173.

Бойкоты импортной продукции, с помощью которых виги надеялись одновременно продемонстрировать свою гражданственность и оказать экономическое давление на метрополию, вызвали к жизни новые типы комитетов. Задачей наблюдательных комитетов было обеспечение соблюдения бойкотов. Вместе с комитетами безопасности они постепенно брали на себя повседневные функции управления делами на местах. Они проводили расследования, выявляли лоялистов и требовали для последних «гражданской анафемы» (формула северокаролинского комитета безопасности). Они следили за соблюдением требований «Ассоциации». В Виргинии, например, торговцам запрещалось продавать свои товары без сертификата от комитета графства, удостоверявшего, что продукция ввезена без нарушения «Ассоциации». Комитеты собирали средства для блокированного Бостона. В Бостоне специальный комитет пожертвований распределял помощь среди нуждающихся, снабжал плотников деревом, а ткачей – льном, создавал рабочие места, организуя ремонт мостовых и строительство кирпичного завода174. Комитеты старались пресекать недостаточно добродетельные, с их точки зрения, развлечения. Так, в Нью-Йорке местный комитет закрыл кукольный театр как «оскорбительный» для патриотических чувств175. Комитеты добывали порох, свинец для пуль, кремни для мушкетов. Уилмингтонский комитет в Северной Каролине разжился даже небольшой пушкой176. Они же занимались набором рекрутов в местную милицию (ополчение) и в Континентальную армию.

Если прочитать лоялистские памфлеты, в изобилии выходившие накануне Войны за независимость, можно подумать, что комитетчики жестко контролировали повседневную жизнь людей. Комитеты сравнивали с инквизицией. Нью-йоркский лоялист Сэмюэль Сибери разражался патетическими сентенциями. Он описывал деятельность патриотических комитетов, призванных наблюдать за соблюдением «Ассоциации» и публиковать в газетах списки ее нарушителей. И, конечно же, разворачивал мрачные подробности мифа о революционном терроре: «Их (нарушителей «Ассоциации». – М.Ф.) будут считать людьми вне закона, недостойными защиты со стороны гражданского общества, отданными на милость беззаконной, неистовой толпы. Их будут обваливать в смоле и перьях, вешать, топить, четвертовать и сжигать. – О, дивная американская свобода!»177 А ведь власть комитетов была по сути призрачной. Силовые структуры, суды, тюрьмы – все это было под контролем их противников. Если бы комитетчиков не поддерживала значительная масса населения, им не удалось бы сделать ничего. Наказания, которые они могли применить, либо носили моральный характер, либо требовали вмешательства рядовых горожан.

Как же работала эта власть без полномочий? Важнейшим оружием комитетов был моральный авторитет, и авторитет они старались по мере сил поддерживать. Комитеты старались воспроизводить привычный парламентский декорум, чтобы хотя бы символически поднять свой престиж. Например, комитет графства Роуэн (Северная Каролина) завел у себя привратника, как в английском Парламенте. (Традиционная функция привратников в Парламенте заключается не только в том, чтобы открывать и закрывать двери, но также приносить известия от Парламента монарху и следить за порядком в зале. В данном случае привратник, видимо, служил для связи разных вигских организаций.) Комитет графства Сарри в той же колонии постановил, что любой из его членов, который явится на заседания пьяным, позволит себе сквернословить или хулиганить, будет оштрафован178. Комитетчики могли защищать и свою личную честь, и свою политическую деятельность привычными для джентльменов средствами. В июле 1774 г. нью-йоркский комитет связи принял резолюции, призывавшие к солидарности с блокированным Бостоном и к созыву Континентального конгресса179. Некому Джону Морину Скотту, хотя он и сам был «сыном свободы», резолюции не понравились. Разглагольствуя о политике в кофейне, он заявил, что эти решения направлены на разобщение колоний. Джон Джей, один из авторов документа, счел такие слова пятном на своей чести и потребовал от Скотта публичных объяснений180.

Самым мощным оружием в арсенале комитетчиков было давление местных сообществ на провинившихся. В маленьких американских городах, где все друг друга знали, это действовало безотказно. Некий Дэвид Уордроб из Виргинии попал в поле зрения местного комитета едва ли не случайно. В письме к своему другу из Шотландии Уордроб описал некоторые действия вигов, в том числе повешение чучела министра лорда Норта. Как это иногда делали в XVIII в., его письмо было перепечатано в шотландской газете. Ничего особенно оскорбительного для вигов в письме не было, но комитет решил иначе. Было решено, что Уордробу откажут в аренде здания, где он организовал школу, а родителям учеников будет рекомендовано забрать своих детей из идеологически сомнительного класса. Боясь остаться без средств к существованию, Уордроб на коленях просил прощения за проявленный недостаток патриотизма. В другой раз комитет призвал прихожан не ходить на проповеди священника, у которого нашли лоялистские памфлеты181. В большинстве случаев от нарушителей не требовалось ничего, кроме публичного покаяния и корректировки поведения. В январе 1775 г. комитет безопасности графства Чоуэн (Северная Каролина) обнаружил нарушение «Ассоциации». Организаторов заставили опубликовать в газетах свое «сердечное и искреннее» раскаяние, а также пообещать соблюдать решения Конгресса в будущем. Комитет Уилмингтона счел необходимым известить трактирщиков, что в соответствии с «Ассоциацией» будут запрещены балы и танцы. Когда в марте 1775 г. миссис Остин из Уилмингтона все же вознамерилась устроить бал, она получила такое письмо: «Комитет, назначенный для проведения в жизнь решений Континентального конгресса в этом городе, информирует Вас о том, что бал, который должен был состояться в Вашем доме сегодня вечером, противоречит указанным решениям. Поэтому мы предупреждаем Вас о необходимости отказаться от бала и сообщить заинтересованным сторонам, что Ваш дом не может быть к их услугам, в соответствии с благом Вашей страны»182.

Если нарушитель упорствовал, его могли приговорить к обваливанию в смоле и перьях. Тут уже действовала городская толпа. В Чарльстоне, например, обваляли в смоле и перьях солдата, который во всеуслышание ругал Америку и «всех ее комитетчиков»183. О похожем случае в своей родной Виргинии сообщал будущий четвертый президент США Джеймс Мэдисон184. Путешествующая шотландка Дженет Шоу описывала ситуации, когда северокаролинские комитетчики не только использовали моральное давление на лоялистов, но и откровенно запугивали их. В начале Войны за независимость за ними уже стояли ополченцы, что позволяло комитетчикам чувствовать себя более уверенно. В марте 1775 г. уилмингтонский комитет формально принял континентальную «Ассоциацию» и потребовал от северокаролинцев подписать документ под угрозой бойкота. Когда упрямые лоялисты спросили, по какому праву их заставляют подписывать эту бумагу, офицер-виг показал на своих солдат и ответил: «Вот мои полномочия. Оспаривайте их, если сможете!»185

После провозглашения независимости пестрая и хаотичная стихия комитетов постепенно уступила место более регулярным властным институтам. Но в свое время они были не только проводниками вигской политики на местах, но и своего рода культурным феноменом. Какая же революция без конспирологических мифов? С точки зрения лоялистов, система комитетов подтверждала существование заговора, задуманного кучкой бостонских республиканцев с целью развалить Британскую империю. Массачусетец Дэниэль Леонард клеймил их: «Говорят, это изобретение плодовитого ума одного из наших партийных агентов. Это самая подлая, коварная и ядовитая змея, какая только вылупливалась из яиц мятежа»186. Ну, а виги пользовались комитетами как своеобразной социальной сетью, позволявшей обменяться мнениями и информацией, скоординировать действия. К тому же, комитеты во многом формировали коллективное самосознание вигов. Джон Адамс отвечал Леонарду, сравнивая комитеты с ихневмоном, «весьма трудолюбивым, деятельным и полезным животным, которому поклонялись в Египте как божеству, потому что оно защищало их страну от губительных нападений крокодилов. Все занятие этого маленького существа заключалось в том, чтобы уничтожать этих коварных и прожорливых чудищ»187.

Выборы

И в колониальной, и в революционной Америке выборы были важным, а иногда и весьма бурным мероприятием. Так случилось в 1742 г. в Филадельфии. В это время пенсильванская политика определялась столкновением двух сил: правящей партии квакеров и оппозиционных англикан. В 1742 г., на выборах в колониальную ассамблею, политическая борьба между ними обернулась мордобоем. И квакеры, и англикане были настроены на победу. Правящая партия привезла голосовать в Филадельфию немцев-мигрантов (прием, известный и в наши дни!). А оппозиционеры наняли вооруженных моряков, чтобы то ли контролировать избирательные участки, то ли запугивать всех, кто голосует «неправильно». (Голосование было открытым.) 1 октября 1742 г., в день голосования, после небольшого спора о том, кто именно должен быть наблюдателем на выборах, моряки пустили в ход дубинки. Немцы начали отбиваться чем попало и в конце концов загнали противников на корабли. Дубинки не принесли англиканам и электоральной победы: шокированные избиратели в массовом порядке проголосовали за правящую партию188.

Революция расширила сферу выборов. Выборными стали, например, должности губернаторов, которые до 1776 г. в королевских колониях назначались королем, а в собственнической колонии Пенсильвания – семейством Пеннов. Расширилось избирательное право. Традиционные имущественные цензы уже не воспринимались как нечто естественное. Франклин, по слухам, однажды рассказал такую притчу: допустим, у человека есть осел стоимостью 50 долларов, и он имеет право голосовать; но накануне следующих выборов осел умирает. Его хозяин, быть может, за это время набрался опыта и знаний, но осел мертв, и человек голосовать уже не может. А теперь, джентльмены, прошу вас, скажите, кому было предоставлено избирательное право? Человеку или ослу?189 Отменить у себя имущественные цензы в это время смог только Вермонт, но их снижение произошло почти во всех штатах. В 1787 г. избирательное право для всех мужчин-налогоплательщиков существовало в Нью-Гэмпшире, Делавэре, Джорджии, Северной и Южной Каролинах, Пенсильвании. После революции до 90% белых мужчин имели право голоса190. Нью-Джерси изумлял современников тем, что дал избирательное право женщинам191.

Неудивительно, что избирательные кампании требовали от политиков много времени и внимания. При этом традиционная «охота за голосами» (electioneering) была рассчитана на ограниченный круг избирателей. В середине XVIII в. виргинские графства в среднем располагали 350 избирателями, редко их число достигало тысячи. Джеймстаун, старейший город колонии, и вовсе превратился в «гнилое местечко»: он по старинке выбирал своего представителя в Палату бургесов, но там было только 25 человек с правом голоса192. Соответственно, колониальные предвыборные кампании были камерными. Кандидат мог навещать наиболее влиятельных жителей своего округа. Небогатым избирателям он помогал добраться до избирательного участка. Центром пиар-кампании было угощение избирателей. Существовала даже особая выпечка для таких случаев. Избирательный пирог – массивный, сладкий, с изюмом, инжиром и специями – был распространен во всех колониях с 1660-х гг. Деликатес со временем стал ассоциироваться прежде всего с Хартфордом, где им угощали избирателей, приехавших в коннектикутскую столицу издалека. И конечно, рекой лилось спиртное: ром, виски, пиво.

Угощение было обычной практикой, но на него рано начали смотреть косо. Письмо, опубликованное в 1769 г. в «Boston Evening-Post», звучало безапелляционно: угощение избирателей – низко и подло и заслуживает презрения каждого человека. Ужасно «продавать голоса за глоток пунша»193. Некоторые колонии еще до революции пытались искоренить «покупку голосов». В 1751 г. выборы в графстве Балтимор (Мэриленд) были оспорены на том основании, что кандидат «раздобыл столько крепких напитков для раздачи народу, что многие из них (избирателей. – М.Ф.) были пьяны и не могли отдать свои голоса благоразумно и осмотрительно или согласно с тем, что они бы сделали, будучи трезвыми»194. Виргинский закон 1705 г. запрещал кандидатам угощать избирателей, дарить им подарки и даже делать предвыборные обещания195. Однако закон не соблюдался. Кандидаты обходили его ограничения, например, устраивая угощение не от собственного имени, а от имени какого-нибудь приятеля или собственной супруги. И Вашингтон, и Джефферсон избирались в Палату бургесов, обильно угощая избирателей. Вашингтон даже устраивал для своих сторонников балы.

В больших (по американским меркам) городах кандидаты организовывали предвыборные парады. В колониальном Нью-Йорке это могло выглядеть так: во главе колонны шли трубачи и скрипачи, за ними – фригольдеры196 со знаменами, на которых красовалось имя короля Георга и девиз «Свобода и закон». Далее следовал кандидат, а дальше – три сотни всадников. По окончании парада все они направлялись в близлежащую таверну, где им было приготовлено угощение. В адрес соперников выкрикивали предвыборные лозунги вперемешку с оскорблениями197.