Дорога к храму
Александр Васильевич Стерхов
В сочетании этих двух простых слов так много смыслов: так же много, как и путей, ведущих к вере. У каждого этот путь свой. Для кого-то он прям, короток и несомненен, а для иных это расстояние, переплетенное опытом атеистического воспитания двух-трёх поколений, длиною в годы, десятилетия, а порою в целую жизнь.
Иерей Александр, Стерхов Александр Рыбаков
Дорога к храму. Рассказы, Очерки, Публикации
Рисунки: Надежда Безбородова
© Иерей Александр, Стерхов Александр Рыбаков, 2024
Федот
Он давно уже забыл свою трезвую жизнь, бросил работу, перестал заботиться о семье, о доме. Его время измерялось не рассветами и закатами, а стопками и стаканами зелья, которое не давало проясняться его разуму, только и занятому размышлениями о том, где-бы его, это зелье, можно было раздобыть. Очнувшись ночью после очередного запоя, он, оступаясь и падая в грязь, спешил туда, где можно было облегчить свои похмельные страдания глотком напитка, ставшим смыслом его жизни. И не важно, что это было: брага или средство для мытья стёкол, важно было быстрей погасить огонь, бушевавший внутри его утробы. Частенько за доставленное беспокойство его били, даже ломали рёбра, но ничто не могло его унять. Он унижался, пресмыкался перед всеми, потерял человеческое лицо, забыв такие понятия, как стыд и совесть. Его не интересовало: во что одет, где будет спать и что есть, он просто жил при людях как собака, которую из сострадания кормили. Он высох, ходил вечно в рванье, которое едва прикрывало грязное, худое тело. Одежду пропивал, иногда приходил домой вообще без штанов, загнав их знакомому барыге за стакан бормотухи.
Однажды после очередного запоя захотелось ему попариться в баньке. Забравшись на верхний полок, он хлестал себя веником по бокам, ухая от удовольствия. Нахлобучив шапку по самые брови, чтоб не жгло уши, поддав на каменку очередной ковш воды, он вдруг почувствовал какое-то движение внизу у печки. Лениво покосился: «чтобы это могло там быть?» и чуть не лишился чувств. Вытаращенными от ужаса глазами он смотрел как что-то лохматое, кряхтя, карабкалось к нему на полок. Дух перехватило, сердце почти остановилось от страха, он пробовал кричать, но получался только невнятный хрип…
Ростом он был чуть больше собаки, на задних лапах копыта, сзади – длинный хвост, чёрная шерсть свисала по бокам. Не обращая на Федота внимания, чудище взгромоздилось на другом конце полка и начало чесаться.
– Ну-ка почеши, не достаю, – палец с длинным кривым когтем ткнул ему куда-то между лопаток. Федот машинально протянул руку к подставленной спине, с ужасом ощутив твёрдую шкуру, покрытую жёсткой шерстью, стал чесать. В бане разразился сильный запах серы. «Чем это от него так прёт?» – пронеслось у него в голове, и не сознавая что делает, опрокинул на лохматого таз с горячей водой. Тот, увернувшись, выскочил из бани. Федот, прихватив по пути полено, кинулся за ним. Лохматый, увёртываясь от ударов, бежал по улице, похохатывая:
– Ты что ко мне пристал, я же просил только спину почесать, а ты меня – поленом!
Валентина жена с ужасом смотрела на мужа, который голым бегал по двору с поленом и орал кому-то: «Убью, собака!»
Выскочив со двора, Федот понёсся по улице, потом через соседние огороды вернулся в свой двор. Заскочив за чудищем в баню, он его потерял – лохматый исчез. «Угорел что ли?» – подумалось ему. Мимо, словно в облачке пара, проплыла физиономия, похожая на свиное рыло… «Допил до чёртиков!» – пронеслось в угасающем сознании, и он без чувств свалился на пол.
* * *
Три недели после этого он ходил сам не свой: не пил, ходил понурый, на все вопросы отмахивался рукой, уходил в дальний угол двора за сараи, дымил папиросой и часами сидел, обхватив голову руками, думая о чём-то тревожившем и не дававшем ему покоя. Валентина вся извелась, глядя на него, не понимая причин его понурого состояния: «вроде бы и не пьёт», а радости от этого не было. Задумавшись, она просмотрела Ваньку, который пригнувшись, задами, крался за сараем.
– Ты где пропадал? – спросил, протягивая грязную, с жёлтыми, прокуренными пальцами руку, Федоту.
– Да так, – буркнул тот в ответ, пожимая руку.
Я тут у бабки Авдотьи изгородь поправил, вот, – нацедила! – Вытаскивая зубами из бутылки затычку, скрученную из газеты, – сказал Иван. – Твоя тут ошивалась, не застукала бы…
Он налил полстакана, протянул Федоту.
– Не, не буду, – испуганно отшатнулся тот.
Видя, что Федот медлит, крякнув, сказал:
– Ну, ладно, будь, – равнодушно сказал Иван и стал медленно цедить пойло, приправленное для крепости махоркой. Кадык судорожно ходил вверх – вниз, издавая характерный звук. Федот, наблюдая за ним чуть не захлебнулся слюной; резким движением выхватил бутылку из рук Ивана, и крутанув привычным движением, опрокинул её содержимое в глотку. Он даже сам не понял, как быстро все произошло: не хотел ведь пить, и – на тебе! Ванька вдруг вскочил:
– Твоя идёт! – и моментально исчез за ветхим забором.
Валентина выглянула из-за угла сарая, посмотрела на мужа, молча покачала недовольно головой: «пора ведь ужинать, сколько можно уже сидеть?!» Тот в ответ только рукой махнул, отстань, мол.
Проводив ее взглядом, он продолжал сидеть, откинувшись на тёплые доски сарая, и ожидал того счастливого момента, когда, наконец, загорит внутри огонёк, согревая кровь; погонит её по телу горячей волной, и развеселится, наконец, душа: отлетят прочь тревоги-печали….
Вдруг он почувствовал чьё-то присутствие, подумал: «Не Иван ли вернулся?» Нехотя приоткрыл глаза и… поперхнулся от ужаса: рядом с ним сидел лохматый – тот из бани. Закинув лапы за рогатую голову, он жмурился на заходящее солнышко, и казалось не обращал на соседа никакого внимания. Федот, увидев хвост, копыта и отвратительное свиное рыло, стал заваливаться на бок, теряя сознание.
– Да не робей ты, – сказал лохматый, – просто не привык ещё ко мне, вот и боишься, а пообщаемся немного – привыкнешь! Вообще – то, мы с тобой давно знакомы, только не время было мне объявляться, а вот сейчас, – в самый раз!.. Да не робей, говорю! – придержал Федота, который никак не мог прийти в себя, и всё норовил свалиться на бок, – ведь ничего с тобой не случилось в прошлый раз, даже гонялся за мной с поленом! – посмеивалось чудище.
«И правда ничего», – подумал Федот, отодвигаясь чуть в сторону; от того, как и в прошлый раз сильно разило серой.
– И к запаху привыкнешь, – читая его мысли, сказал лохматый, – ты только не пугайся: я не один пришёл, с приятелем.
– Да не пугаюсь я совсем, – хмель придал ему смелости.
Лохматый издал неприятный свист, и перед ними появился ещё один с хвостом, похожий на первого. Федот ошалело смотрел на происходящее: «Неужели схожу с ума?» – подумал, щипая себя за ухо; было больно, а значит, – не сон, всё происходило наяву.
– Наяву-наяву, – сказал первый лохматый, и обращаясь ко второму, спросил:
– Ну что, как дела?
– Всё сделано в лучшем виде, сейчас принесёт, – расплылся тот в противной улыбке.
В дыру забора, радостно скалясь, протискивался Ванька с двумя бутылками пойла: «Вот, достал!»
Федот взял у него бутылку, налил в стакан, протянул первому, тот залпом опрокинул содержимое в пасть, радостно подмигнул: «Хороша, зараза!»
Налив опять, Федот спросил у первого:
– А «друган» твой тоже будет? – вопросительно глянул на второго. У того, как у пса с языка капала слюна, он заворожённо смотрел на стакан.
– Сам ты пёс, – прочитав его мысли, обращаясь к Федоту, сказал второй, опрокидывая стакан себе в глотку.
– Ты это сейчас с кем разговариваешь? – с подозрением глядя на друга, спросил Иван. Тот с недоумением посмотрел на него, не понимая о чём его спрашивают.
«Он же их не видит!» – наконец дошло до него.
– Да это я так… сам с собой, – буркнул в ответ, протягивая ему стакан.
– Наш парень! – хлопнул Федота по плечу второй. Первый, обращаясь к Федоту, сказал:
– Ну, не будет выпить, – напряги извилины, вспомни обо мне, – я и прибегу, помогу, выручу с выпивкой!
После этого они оба исчезли, как бы растворившись в воздухе.
* * *
Прошло несколько дней. Много раз Федот пытался воссоздать в памяти встречу с бесами, но почему-то казалось, что всё это ему только приснилось. Наконец, вспомнил, как ему показалось важное: «Напряги свои извилины, вспомни обо мне, – я и прибегу!»
Он сидел на своём месте за сараем и громко ругал лохматого за то, что толком не объяснил, как его вызывать.
Валентина, услышав голос мужа, кинулась к нему: «Опять с Ванькой горькую хлещут!» Но Федот был один; у неё сердце оборвалось: «Всё! Похоже, у мужика «крыша» поехала…», метнулась к нему:
