Осколок империи
– Любопытное письмо, Алексей. Спасибо, что передал мне его. Там и о тебе пара строк есть.
Пара строк? Ну-ну! По сути оно мне, то есть моей маске, и посвящено. Старый иркутский чекист не имел ни времени, ни желания возиться с Фоминым сам, но решил сделать такой подарок столичному знакомцу. Так, с легким прицелом на будущее. Если выйдет что стоящее – будут два должника – собственно Фомин и немножко Руцис. Ведь если протеже оказывается полезным, то… В общем, все понятно, так было, так и будет. И неважно, какой строй: монархия, республика или вот этот вот… коммунизм непонятного окраса.
– Марк Захарович говорил, что упомянет обо мне в своем письме, – подчеркиваю этот факт и выжидающе смотрю на Руциса несколько секунд. И хватит, паузу затягивать не стоит, надо продолжать. – Я бы очень хотел работать в ОГПУ. И надеюсь, что моя мечта сбудется, я столько времени готовился к тому, чтобы все это произошло…
– Готовился? Я посмотрю, к чему ты там готовился, Леша. А пока дай мне посмотреть все свои документы.
Будут тебе документы, чекист, будут. Знаю я про эту вашу особенность насчет любви к официальным бумагам с печатями. Потому заранее приготовился. Каким образом? Да просто выбрав наиболее подходящего по внешности человека, чье место в жизни собирался занять. Так что смотри весь комплект – от партбилета до списка оценок в университете за прошедшие три курса. Развлекайся, сравнивая фотографию со мной. Я уже наловчился придавать лицу такое выражение, которое максимально приближало меня к настоящему Фомину. Плюс к тому бритая наголо голова вносила свою лепту. Чекист не мог не знать, что достаточно сменить прическу и о стопроцентном сходстве с фотокарточкой даже говорить не стоит. Да и вообще, с чего бы ему серьезно сомневаться в моей личности? Не столь великая он фигура, чтобы разведки иных стран подводили к нему своего агента. А стандартную проверку моя «легенда» легко выдержит.
И что дальше? А дальше были вопросы. Ничего особенного, обычный для подобной ситуации набор насчет основных событий жизни, планов на будущее, причинах, по которым недоучившемуся студенту вдруг захотелось сменить будущую профессию. Он спрашивал, а я отвечал. Естественно, упирая на давнюю мечту, верность коммунистическим идеям и делу мировой революции. Не позабыл напомнить про уже имеющиеся заслуги, вытащив газетные вырезки и вновь привлекая внимание к именной папироснице. В общем, лез без мыла во все отверстия, как и полагалось юному энтузиасту.
Реакция чекиста была… неплохой. Меня не обрывали, не посылали в неведомые дали нехорошими и даже вежливыми словами. Скорее уж оценивали, пусть пока и очень приблизительно. А потом пошли куда более узконаправленные и серьезные вопросы:
– То, что ты уже обстрелянный в боях с врагами советской власти – это хорошо, Леша. Я, конечно, все это проверю, уж не обижайся, работа у меня такая.
– Понимаю, Аркадий Янович, – изобразил я на лице этакое озабоченное выражение. – Ведь враги СССР хотят проникнуть в ОГПУ, сердце безопасности нашей страны.
Легкая улыбка от столь искренне-наивных слов была ожидаема и порадовала. Вспышка верности идеям замечена и засчитана. И хватит, слишком много восторженности – это минус.
– Хорошие успехи в учебе. Будущий юрист… Нужные знания, да. Немецкий язык. Хорошо говоришь?
– Читаю хорошо, а говорю… я стараюсь совершенствоваться… – Тут нужно потупить взгляд. – Но я быстро учусь. Вот еще хочу французским серьезно заняться. Пока сам начал, но без учителя сложно.
– В твои годы успеешь выучить, если он нужен будет. Или не французский… – Интересная оговорка. Показывает заинтересованность, как ни крути. К тому же чекист этот в иностранном отделе работает, так что совсем по его направлению нюанс насчет языков. – Только в ОГПУ нужно не только быть готовым разоблачать врагов, бороться с ними, но делать это умело. Сможешь или нет?
Простой вопрос, на который ожидается простой ответ. Но в этом и риск. Скажешь, что «конечно, смогу», а окажется, что выставил себя пламенным, но глупым любителем. Такого могут как взять на заметку «на потом», так и сделать простым информатором, хотя и нормальная реакция не исключена. Только вот яркого впечатления не произвести. А оно все же желательно. Пусть будет повышенное внимание, ну так и плюсов от такого развития событий много. Куда больше, нежели минусов. Рискуем…
– Тут я не могу ответить, просто нечего. Тут как в сказке, где «пойти куда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что», – увидев заметный проблеск удивления в глазах чекиста, продолжаю: – Аркадий Янович, я же не чекист, я просто не могу знать, что требуется для успешной работы в ОГПУ. Вот если вы спросите о чем-то конкретном, тогда я смогу ответить, не вводя в заблуждение ни себя, ни вас.
Туше! Проблеск любопытства сменился полноценным интересом. Похоже, что не часто ему доводилось бывать в таких вот ситуациях, когда юный член партии, желающий вступить в ОГПУ, проявляет не только пламенный энтузиазм верного ленинца, но еще и умение думать вкупе со здравой оценкой ситуации.
– Похвально, Леша. Думать в нашем деле надо, а поспешные решения могут дорогого стоить. Вот как бы это объяснить тем… излишне уверенным сотрудникам, которые лезут вперед, ни о чем не думая, кроме… Да и об этом тоже не думая. А потом по ним на могилках горько плачут. Да, бывало. А ты, Алексей, пей чаек, он здесь хороший. Сейчас новый принесут.
Пробрало чекиста, раз стали проскакивать эмоции не искусственные, а настоящие. Это уже не внешняя маска, тут он сам заговорил. Но это и опасно. Сейчас он просто должен принять решение насчет меня. И если я правильно понял его суть – будет проверять на умение принимать верные решения. Что ж, азы жандармских умений мне в помощь, которых я нахватался у отца – последнего живого человека из семьи, пережившего остальных на два с хвостиком года…
Руцис говорил сейчас откровенно ни о чем. Ну не считать же важным разговором сравнение вкусов того или иного сорта чая, которые в этом заведении подают. Я вежливо вставлял слово-другое и ждал. Чего? Когда собеседник созреет до того, чтобы спросить что-то серьезное. И дождался. Спустя минуты две после того, как нам обновили заказ, Руцис резко сменил тон:
– Я работаю в иностранном отделе, поэтому и вопрос такой. Отвечай быстро, не задумываясь. Тебе нужно завербовать агента в посольстве, и есть несколько вариантов: один из секретарей, посвященный во многие тайны; служащий, не имеющий доступа к бумагам, но давно работающий и находящийся вне подозрений, служанка со смазливым личиком; один из охранников. Первые два не любят нашу страну очень сильно, третья относится равнодушно, последний же тайно симпатизирует идеям социализма, что хоть и не коммунизм, но близкое идеологическое течение. Твой выбор?
– Уточнение. Я нахожусь в другой стране или здесь?
– А для тебя таки есть разница? – изогнул бровь чекист, вопрошая меня с явной иронией. – Оба случая.
– В обоих случаях не стал бы вербовать охранника, так как он, как сочувствующий социализму, первый попадет под подозрение. Но здесь особенно. Служанка – здесь тоже не лучший вариант. В СССР посольства всегда будут более внимательно следить за простыми людьми. Лучше попробовать секретаря или простого служащего… И предварительно узнать о слабостях, таких как вино, женщины, нехватка денег на них. И спровоцировать очень неблаговидную ситуацию, если такой уже нет. Если все происходит за границей – можно попробовать выдать себя за иностранца. Чтобы след вел в никуда… – Прервавшись, я все же добавил последний «штрих к портрету»: – Аркадий Янович, если дадите более конкретную задачу, мне будет легче сказать больше. А сейчас больше не скажу, слишком нечетко все.
– Гхм… А как же классовая близость? Социалист мог бы работать, воодушевленный идеей.
– Мог бы. Особенно как ложная цель. Создать вроде как информатора, но поручать то, что было бы ложью, вводило врагов в заблуждение касаемо истинных целей.
– Я тебя понял, Леша. Необычный для такого юного человека подход. Мне нравится… Разреши только спросить, откуда такой подход к решению предложенной мной задачки?
– Читал много, Аркадий Янович. В том числе того же Макиавелли с его «Государем». Понимаю, что такие, как он, всегда были и будут врагами трудового народа. Но приятно использовать оружие тех же буржуев против них самих. Есть в этом своя историческая справедливость! Ведь сам Владимир Ильич Ленин говорил, что «капиталисты сами продадут нам веревку, на которой мы их и повесим».
– Правильная, очень удачно выбранная цитата великого человека, – с довольным выражением лица закивал Руцис. – Приятно мне, немолодому уже человеку, встретить в молодежи не только желание встать на стражу нашей страны, Страны Советов, но и понимание того, как это делать. Но тебя многому надо учить. Только ты не волнуйся, найдутся нужные люди. Ох, Маркуша, хорошего человечка ты ко мне послал!
Все, дело на мази. Раз уж чекист немного расслабился, то его удовлетворил как ответ на вопрос, так и дальнейшие пояснения с уточнениями. Мне остается лишь не спугнуть удачу.
– Значит, я…
– Ты интересен ОГПУ, – вновь спокойным, почти без эмоций голосом ответил Руцис. – Только сразу тебя никто на работу к нам не оформит. Нужно будет написать заявление, пройти проверку документов и подлинности личности, затем собеседование. И, конечно, решить, в каком именно отделе тебе лучше работать.
– А что бы рекомендовали мне вы?
– Решил прислушаться к советам? Молодец, Леша, никогда не забывай, что излишняя уверенность многих подводила, – благосклонно воспринял легкий такой «прогиб перед начальством» Руцис. – Тебе может подойти Секретно-оперативное управление, особенно контрразведывательный отдел. Или же иностранный отдел, где работаю и я. Но это лишь совет, который зависит не только от желания ему последовать, но и от свободных мест.
– Я понимаю. И готов приносить пользу Советскому Союзу в том отделе, в каком потребуется.
Улыбка… Понимает, что так ему намекают, что в любом отделе, но непременно в ОГПУ. Но отторжения не чувствуется.
– Потребуется, Леша. Мое слово весит не очень много, но и не услышать его нельзя. Месяца два или три, я думаю, займут проверка и оформление бумаг. Ты где остановился?
– В гостинице, – вздохнул я, показывая, что для простого советского студента это не лучший выход, если вспомнить об отсутствии денег. – Справлюсь, если попробую на временную работу устроиться. Вагоны, например…
– Лучше займись учебой. Языками и еще кое-чем, я подумаю, что посоветовать, – кажется, Руцис призадумался на тему сделать из меня своего протеже и пользоваться этим в будущем, если все хорошо для него сложится. – На гостиницу денег у тебя на такой срок не хватит. В общежития наши тебя не устрою, бумага нужна. Дам несколько адресов, где часто комнаты сдают. Недорого.
– Спасибо, Аркадий Янович!
– Успеется… – Промельк в глазах: дескать, я еще свое сторицей стребую, потом, когда смысл появится. – И не забудь позвонить, когда устроишься. Мне будет что тебе сказать и посоветовать. Сейчас же пора, еще встретимся.
И чекист, не сильно озадачивая себя правилами хорошего тона, встал из-за стола и неспешно направился к выходу из чайной. Счет, кстати, предоставил оплачивать мне. Нормально, уж такую мелочь точно переживу, с моими-то финансовыми запасами. Теми самыми, о которых роже чекистской знать точно не положено. Так что продолжаю прихлебывать чай, заедая его сдобной булочкой с маком и думать.
Мыслей было много, но все они двигались в радующих меня направлениях. А как иначе? Первый шаг по внедрению осуществлен. Теперь должна быть некоторая пауза, но это неизбежно. Ничего, посидим тихо, изображая тщательную подготовку к работе в ОГПУ. Руцису непременно позвоню, вежливо попрошу совета, чем лучше себя занять в плане учебы. Ну, помимо изучения иностранного языка… или языков. Главное для меня – получить официальную принадлежность к той организации, которую я абсолютно ненавижу. Изнутри, как известно, куда легче ударить в нужную цель. А к тому же избегая подозрений.
Глава 3
Покуда существует революционный террор, должен существовать и полицейский розыск. Познакомьтесь, господа, с революционной литературой, прочтите строки, поучающие о том, как надо бороться посредством террора, посредством бомб, причем рекомендуется, чтобы бомбы эти были чугунные, для того, чтобы было больше осколков, или чтобы они были начинены гвоздями. Ознакомьтесь с проповедью цареубийства.
П. А. Столыпин, премьер-министр и министр внутренних дел Российской империиОбразец надо дать. Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не менее 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц. Отнять у них весь хлеб. Назначить заложников, согласно вчерашней телеграмме. Сделать так, чтобы на сотни верст народ видел, трепетал, знал, кричал… Найдите людей потверже.
В. И. ЛенинСудьба любит порой забавно подшучивать над людьми. А так как я, несмотря на некоторые странности внутри моей головы, все же человек, то и меня фатум не обошел стороной. Совсем не обошел!
За все достижения надо платить. Это я знаю. Но на сей раз плата оказалась… крайне оригинальной. И ведь знал, что это будет противно, но не представлял, до какой степени. О чем это я сейчас? Да о том месте, где я вынужден был жить вот уже почти три месяца. О богами проклятом месте – коммунальной квартире! Знал, что для полной достоверности придется косвенным образом намекнуть Руцису, что гостиница не по карману студенту-недоучке. Догадывался и о последствиях, но не думал, что ситуация окажется настолько омерзительной.
Название «коммунальное жилье», как всем понятно, происходит от слова «коммуна». Жуткое изобретение советской власти – засунуть в одну большую, многокомнатную квартиру несколько семей, создавая ад на земле. Впрочем, многие обитатели этого ада сами в него заползали – радостно и с половецкими плясками. Тогда еще, сразу после революции, когда этакими первобытными ордами набивались как сельди в бочки в квартиры бывших, как они считали, «угнетателей». И, само собой разумеется, портили и обгаживали все, что под руку попадалось. Например, топили книгами буржуйки и из роскошных штор вертели косынки и портянки. Вот он, человек советский во всей своей красе. Не создавать новое, но разрушать «до основания» старое. Впрочем, это им и их идеологическая накачка велит. Как там звучит в их песенке? «Весь мир насилья мы разрушим до основанья. А затем… Мы наш, мы новый мир построим. Кто был никем, то станет всем!» Вроде бы так они поют. Ну да, разрушить мир у них получилось. Не весь, но уж великую империю точно. Вот только устроенная на ее обломках хибара никакого уважения не внушает. Может, она и способна будет ужасать, когда на нее смотрят извне. Но жить внутри, быть ее частью и восторгаться всем дерьмом жизни типичного «хомо советикус»… Сомневаюсь, что нормальный человек, с честью и гордостью, способен на такое. А вот насчет того, что бывшие никем стали всем – это да! Достаточно всего лишь как следует поинтересоваться, кто сейчас находится на важных постах, и… тихо побиться головой о стену, потому как здоровая голова подобное нормально воспринимать просто не может. Там не то что университетское образование – законченное реальное училище или гимназия практически не встречались.
Кухарка может управлять государством? Нет, вопросительная интонация тут лишняя – это было еще одно утверждение нынешнего покойника, который теперь упокоился в своем личном мавзолее. Вроде как его, хотя точно сказать не берусь – у меня уже голова кругом от всех этих цитат. А знать их надо, положение обязывает.
Впрочем, не о том речь. Науправлялись… кухарки! Их любимый военный коммунизм перерос в голод. Продразверстки, бунты даже тех крестьян, которые их поддерживали, потом снова голод. Затем был НЭП – не от любви к частному капиталу, а просто от осознания безвыходности положения. Подождали бы с ним годик-другой – тогда или с голоду окончательно перемерло слишком большое количество населения, или смели бы «товарищей», потому как еды не просто не было, а «не было совсем».
Несколько лет НЭПа убрали угрозу голода. Кое-как оживили промышленность, за ради дееспособности которой – вот стыдоба – пришлось с нуля специалистов завозить из-за рубежа за очень большие деньги. Ну да, своих или вырезали, или же те сами убежали на огромной скорости из страны «победившего коммунизма».
Результат? Появились нэпманы – скоробогатеи, дикая буржуазия – да еще сильное влияние иностранного капитала, особенно в сырьевых, перерабатывающих и промышленных секторах. Не лучшая перспектива для любого государства, но для СССР еще и идеологически чужеродная. Капитализм ведь! Буржуи! Впрочем, все шло тем же манером, что и во время французской революции. Там ведь тоже острая фаза резни «бывших» сменилась затишьем и торжеством недобитой, а особенно новообразовавшейся буржуазии.
А потом НЭП стали свертывать. Сначала аккуратно, вытесняя частный и особенно иностранный капитал из важных сфер. Это было логично и понятно для многих. Дескать, государство стремится к контролю за жизненно важными областями. Зато потом, осенью двадцать восьмого объявили курс на коллективизацию. Тут уж даже тем, кто способен был лишь к самым слабым размышлениям, стало понятно – пошел откат к тому самому «военному коммунизму». А где он, там и запрет частной собственности. Пусть не на все, но почти на все. И прочие пакости ожидались, причем много и солидных размеров.
Проще говоря, дали барашкам жирку и шерсти нагулять – пришло время их сначала стричь, а потом и резать. И резать стали. Коллективизация пахла кровью, могильной землей, от ее воплощения в жизнь были слышны истошные крики. Пока в деревне, но они вот-вот доберутся и до города. Я это видел, к тому были все предпосылки.
Хотя… Они сами посадили себе на шею эту власть. Кто-то активными действиями, другие одобрительными криками. А немалая часть – своим бездействием, стремлением забиться в норки с надеждой, что все обойдется, особенно если не будешь высовываться. Премудрые пескари! Верно про таких Салтыков-Щедрин писал, ой верно! Забрались поглубже в придонный ил во время революции, гражданской, времени после нее. Вылезли, когда объявили НЭП. А сейчас снова в тину, в той же идиотской надежде, что удастся пересидеть. И словно не помнят о том, какое количество им подобных лишились всего. Многие даже жизней, порой весьма мучительными способами.
Эх как меня занесло, пусть даже в мыслях! А что поделать, обстановка вокруг сильно влияет. Коммунальненькая такая, от которой хочется скрыться как можно дальше и больше туда не возвращаться. Однако возвращаюсь, причем каждый вечер, пусть и ближе к ночи. Ночевать-то все равно где-то надо. В гостиницах – нельзя. Там документы требуют, а еще информировать о постояльцах обожают. Тьфу, чума на все их деревянные головы!
Не дают спокойно поспать и так замученному мне, Александру фон Хемлоку, волею обстоятельств временно ставшему Алексеем Фоминым. Как только наступает утро – время сборов на работу, – в небольшой такой коммуналке из пяти комнат на четыре семьи плюс я, начинается форменное светопреставление.
Думаете, я шучу? Ага, как же! Чтобы убедиться в печальной реальности, достаточно простейшей арифметики. Итак, начнем.
Дано: более десятка людей, частично не связанных между собой даже приятельскими узами, одна кухня и один, прошу прощения, туалет типа сортир, в который порой и зайти страшновато, до такой степени он изгажен… Про единственный коридор даже упоминать не стоит, это и так очевидно, но по сравнению с прочим совсем уж малозначимый нюанс.
Вопрос: может ли вся эта орава, которой надо на работу примерно к одному времени, поделить кухню и обойтись без очереди в, кхм, места общего пользования? И чтобы все это происходило без постоянного выяснения отношений на повышенных тонах и с использованием очень разных и зачастую неприличных выражений?
Ответ: не может! Никогда и ни при каком условии, потому как сама природа человеческая будет постоянно восставать против такого над собой издевательства.
Вот он, парадокс жизни в советской стране, решать который власти, судя по всему, просто не собираются. В ближайшие годы уж точно. Для них куда важнее совершенно иные задачи. К примеру, выполнение плана этой их пятилетки. Не понимают, болезные, что находящиеся в более человеческих условиях и работать будут лучше. А то вместо нормальной жизни в мало-мальски приличной обстановке – одна корявая идея. Почему корявая? Есть много причин, очень много, даже заново пролистывать их в мыслях лень.
Поднимаюсь с заметно продавленного дивана, потягиваюсь… Хорошо выспался, хотя еще часик-другой можно было. Но не при таком шуме за дверью, право слово! Чтоб большей части источников этого шума просто провалиться! Так ведь не сделают. А если и провалятся – то на этаж ниже, в естественную область обитания таких же созданий. И тогда… шума будет на порядок больше.
Что-то в горле пересохло. Выпить минеральной воды будет неплохо. Взгляд обшаривает те места, где могла бы стоять купленная вчера вечером по дороге домой бутылка, и… Проклятье, я ее еще ночью приговорил, одна тара осталась. Значит, придется простую водичку пить, из крана. А кран у нас, вестимо, на кухне расположился.
Открываю благоразумно запираемую на замок дверь, выходя из личного пространства в самое что ни на есть общественное. И сразу же мимо с шумным топотом проносится представитель пролетариата – Семен, работающий слесарем… где-то. На роже следы похмелья, в глазах ненависть ко всему миру вокруг. Ну и вопль в сторону невидимой сейчас, но несомненно присутствующей в квартире жены:
– Куда ботинки дела, стерва?! Зашибу!
– Интересно, а останется ли бас после того, как яйца оторвутся?
Вопрос был задан в пространство, тихим голосом, но этого хватило. Разбуянившийся слесарь заметно погрустнел, зачах-засох и уже без прежнего порыва удалился. Наверное, самостоятельно искать свою обувь. Ах да, еще пытался бросать на меня злобные взгляды, но лишь тогда, когда считал, что я не вижу.
Все это привычно, можно сказать, естественно, учитывая срок моего тут пребывания. А началась «цепь событий» буквально через два дня после того, как я, руководствуясь советом чекиста Руциса, снял комнату в этой квартирке. У пожилой супружеской пары, оба сына которых убыли на какие-то там стройки, связанные с досрочным выполнением пятилетки. Собственно, со сдающими комнату никаких проблем не было – люди простые, но безобидные. Зато остальные жильцы по большей части были тем еще паноптикумом. В одной из комнат проживало семейство в лице бабки, давно выжившей из ума, ее дочурки с мужем и целого выводка совершенно невоспитанных детишек, от старшеотроческого до дошкольного возраста. В другой – тот самый Семен с женой Аглаей и сыном лет трех-четырех. Ну а в последней – недавно закончивший институт и устроившийся на работу в столице инженер-электрик, явно выбивающийся из всей этой сомнительного качества компании.
Первый день прошел… да никак, я вовсе не собирался проводить в этом месте сколь-либо длительное время. Место для сна, не более. А заниматься изучением нужных вещей и исследованием города можно, а то и нужно, вне стен комнаты. И уж тем более обедать-ужинать, поскольку я и процесс готовки слабосочетаемы. Получающиеся у меня «яства» – отдельная песня. Ими хорошо разве что недругов травить, на большее они не пригодны.
А вот вечером второго дня, появившись на общей для жильцов кухне, я увидел не самую приятную картину. Нехилая туша Семена возвышалась над сжавшейся в комок его женой и орала. Громко так, с заметным преобладанием непристойных слов. А вдобавок, явно окончательно разошедшись, сей амбал отвесил ей довольно сильную оплеуху. Причина? Как я понял из воплей, женушка позволила себе даже не флирт, а всего лишь улыбку кому-то во дворе. И сейчас, по меркам Семы-маргинала, было вполне заслуженное наказание. Вот только мне это эстетического удовольствия отнюдь не доставляло. Пришлось вмешаться. И совсем не в советском стиле.
– Эй, ты. Пасть закрыл, жену свою отпустил, после чего убежал в комнату и сидел тихо, как мышь под метлой.
Абсолютное изумление выражала даже спина Семена. Боюсь даже представить, что у него на роже творилось. Он окаменел на несколько секунд, потом яростно… пожалуй, все же хрюкнул и ме-едленно так развернулся в мою сторону. Жену, правда, в покое оставил.
– Это какая сволота?.. Ты, студентишко, интеллихент сраный! Ты на кого? На меня, рабочего человека! Я сейчас тебя изувечу, будешь кровавыми соплями истекать и кровью ссать…
Быдло. Правда, массивное и на вид внушительное. Интересно, он и правда думал, что я либо испугаюсь, либо полезу выяснять отношения в кулачном бою? Нет, мог бы, причем без особых опасений, но не стал. Вместо этого аккурат в его чугунный лоб прилетела деревянная скалка. Победила дружба. Иными словами, лоб не проломился, но и кухонный инвентарь не сломался. И обе стороны конфликта упали. Скалка сразу, сиротливо укатившись в угол кухни. Семен с некоторым опозданием, сначала что-то прохрипев, а потом осев на грязноватый пол там же, где и стоял. Мне только и оставалось, что подойти поближе для окончательного вразумления возомнившего о себе невесть что маргинала.