Он пожал плечами.
Я вздохнул: ненавижу очереди. Еще с детства, когда стоять приходилось за всем подряд. Зумерам не понять – они так разве что за айфонами выстраивались.
Только сейчас я осознал, что все это время мобильник был у меня в руке.
Попробовал позвонить – глухо. А вот беговое приложение запустилось. Я увидел маршрут, по которому попал сюда, плюнул на очередь и пошел обратно по своим следам, как по нити Ариадны. Поток людей в белых халатах усилился – они, словно нарочно, шли мне навстречу, толкались, давили.
– Эй, полегче!
Я прижался к стене, надеясь, что толпа схлынет.
Мне на ногу пребольно наступила уже знакомая женщина.
– Я же сказала: талончик! – рявкнула она. – Назад нельзя!
– Это почему? – рассердился я. – Может, я на соревнования опаздываю! А ну-ка!
Я ринулся мимо нее, как заправский спортсмен, – помогло баскетбольное прошлое. Вправо! Влево! Развернуть корпус. Резко затормозить, встав на носки. Рвануть вперед!
– Талончик! – донеслось сзади.
Жалко, что регби я не занимался. Толпа из белых халатов попросту перла на меня, загораживала проход. Мобильная Ариадна подсказывала, что до исходной точки остаются считаные метры.
Я сбил кого-то с ног, рванул в сторону – и попал из коридора в белую комнату. В операционную.
На столе лежал я – все еще в кроссовках и майке. Майка красная, как кроссовки, хотя я точно помнил, что она была белой.
– Время смерти – 13:23, – сказал усталый врач.
13:23 14 июня 2023 года.
Я машинально сжал в руке мокрый от пота талончик и посмотрел на телефон. Я увидел весь путь, который я пробежал. Прошел. Проехал. Пролетел. От точки своего рождения – стремительным броском из родительского дома, потом круги в мегаполисе, командировочные петли. Непрерывная трасса от начала и до конца. До того места, где меня сбил грузовик на перекрестке у парка. И оттуда – на скорой – сюда, в больницу. Здесь заканчивалась одна моя трасса и начиналась другая.
– Телефончик сдайте! – услышал я голос за спиной. Снова эта тетка – с пластиковым поддоном, как в аэропорту. Я положил туда мобильник.
– Пойдем, проведу! – сказал она, нетерпеливо шевельнув белыми крыльями за спиной.
Я пошел за ней, ни с кем больше не сталкиваясь. Теперь всем было с нами по пути. Встал в хвост очереди за Пижамой.
Очередь двигалась медленно. И это хорошо. Кто знает, что там – на выходе?
Чистые руки
(свободная тема)
– У вас усталый вид, – сказал я. – Плохо спали.
Он потер широкой лапищей воспаленные глаза. Блеснула слезинка.
– Да… Почти не сплю. Только не видит этого никто…
Я понимающе кивнул:
– Ну да, эта маска…
Он смял колпак в руке и сунул в карман. Сжал губы, начал ходить взад-вперед – сколько позволяло пространство. Пусть выговорится.
– Вы не представляете, как это тяжело, доктор… Вставать каждый день… Идти на эту… работу. Меня же все ненавидят, понимаете? Все! Даже жена со мной не разговаривает. Говорит, у меня грязные руки. А они совсем не грязные!
Он сорвался на крик и вскинул ладони прямо перед моим носом.
– Это очень обидно, – кивнул я. – Вы же совсем не такой.
– Не такой! – подхватил он. – Я не такой! Я люблю всякие вещи выстругивать из дерева. Могу одним топором из этой колоды вырезать что-то… красивое! Я люблю красивое… Только…
– Только никто не видит в вас этой красоты, – сказал я. – Поэтому вы сами перестали ее видеть.
Он всхлипнул. Как же долго никто не разговаривал с ним по душам?
– Перестал, – бубнил он. – Прихожу домой с работы, и…
Обычно я не додумываю за пациентов, но наше время ограничено, поэтому подхватил:
– Пьете…
– Да! Пью! – он поднял голову, и его лицо вновь исказилось. – И буду пить! А что мне остается…
Он снова уронил подбородок на грудь и стал тереть глаза ручищами.
До конца оставалось всего несколько минут, а он так и шарахался от агрессии к самобичеванию. Конечно, стоило бы завести разговор о его матери. Я наверняка знал, что он скажет. Что мать его не любила. Не замечала выструганные из дощечек поделки. Ругала за грязные руки. Отец… Я бегло оглядел его сгорбленную фигуру, содрогающуюся от рыданий… Отец наверняка его бил. И теперь он тоже хочет быть сильным. Вот только времени нет. Придется сразу переходить к финалу.
– Вы не виноваты, – сказал я. Выдержал паузу. – Не виноваты.
Он вскинул голову, и его распухшие глаза озарились внутренним светом.
– Правда? – сиплый голос не вязался с кряжистой фигурой.
– Правда.
Он кинулся ко мне и сгреб в охапку. Если бы я мог, я бы обнял его.
– Спасибо… – шепнул он мне куда-то в разорванный ворот рубахи. – Спасибо, доктор…
Я шептал что-то ободряющее и изо всех сил держался, чтобы не упасть под его тяжестью. Теперь самое главное.
– Вы придете на следующий сеанс? – спросил я.
Это первый вопрос, который я задал ему. Профессиональная привычка – эмпатия, утвердительные интонации. Но без этого вопроса никак.