Гнев и Голод

Он кричал навзрыд, пока стоящие внизу ублюдки тихо посмеивались.

Револьвер был пуст, другие солдаты тоже остались почти боеприпасов, так что сейчас они лишь в горестной злобе сжимали древки своего бесполезного оружия. Этот крик мог бы разноситься над долиной, но был слишком слаб. Потому отдавался лишь в сердцах и выступал на солдатских глазах горькими слезами.

Череп эльфа лопнул, с треском разорвав кожу, его тело упало с крыши на камни, орк опустил залитую кровью руку. Густые капли текли вниз по когтям, завершая свой путь прямо на замершем в бледной ненависти лице Даэвина. Чёрный схватил командир так же, как ранее схватил Морохира и точно так же и вытянул над кишащей орками пропастью.

Все замерли.

Тут Вальдман краем глаза заметил маленький, почти незаметный блик на нижнем этаже соседнего здания. Такие блики просто так не возникают, главное – их не спугнуть. Поэтому стрелок не стал поворачивать головы. Вместо этого посмотрел на искажённое лицо Даэвина, потом в серые холодные глаза орка и закричал:

– Стой, урод!

Орк замешкался, всего на несколько секунд, но этого хватило для выстрела. Вальдман уже обращался, когда холодный свистящий диск, проделав угрожающе точную траекторию, мигом пронёсся мимо огромной тёмной фигуры. Рука со скрипом рвущихся волокон отсоединилась от мускулистого тела, выпуская эльфа из своей стальной хватки.

Даэвин полетел вниз, он уже почти коснулся земли, как вдруг его схватил под руки огромный лохматый зверь. Верберд разметал орков вокруг себя, и, не давая никому очухаться, стремительно двинулся прямо к двери. Шерсть скользила по камням мостовой, мешала двигаться, но Вальдман успел забросить эльфа внутрь, прежде чем на него набросились толпы очнувшихся тварей.

Однако мушкетёры с соседних зданий не дремали и тут же всей толпой дали из окон спасительный залп по приблизившимся к ним оркам. Очистив тело Вальдмана от врагов, они быстро перезаряжались, готовясь выстрелить второй раз, но тут медведь собрался с силами и запрыгнул на балкон второго этажа, начисто снеся резные перила.

Уже там он обернулся снова, поднял голову и увидел, как Даэвина под руки медленно ведут по лестнице на верх, стараясь прямо на ходу привести его в чувство. Он выглядел очень плохо.

Чёрный смотрел на кровоточащий обрубок руки, оценивающе склоняя голову набок. Потом взял с пояса флягу, высыпал на рану немного пороха и поджёг от трута. Капли дождя быстро потушил яркий огонь, но рука довольно долго горела. За всё это время орк не издал ни единого звука.

Орк посмотрел на правое здание, где Вальдман сейчас лежал, распростёршись на остатках балкона. А потом молча указал оставшейся рукой, уже держащей топор, прямо на тяжёлую дубовую дверь. И мордовороты молча двинулись вперёд, подминая под себя более слабых собратьев, все они надеялись неотвратимым натиском войти внутрь, а затем сделать с людьми то, что недавно сотворили с эльфами.

Но не тут-то было, когда ряды орков двинулись на штурм, соседний дом разразился чудовищным залпом арбалетных стрел, и фланг атаки орков захлебнулся в собственной крови. Болты неплохо пробивали крепкую броню, хотя бы с нескольких попаданий, а вопли умирающих орков не добавляли их сородичам боевого духа.

Когда железные всё же подобрались к дому, и первый молот уже навис над хрупкими резными дверками бывшего увеселительного заведения, то опуститься на них так и не смог. Его затормозила огромная волосатая лапа, спустившаяся сверху, и орк увидел перед собой только налитые ненавистью большие чёрные глаза. Его подняло в воздух и что есть силы садануло об стену, как тряпичную куклу. Дальше вниз по доскам потекла только чёрная кровь вперемешку с белыми костями.

Затем Вальдман спрыгнул вниз, подмяв под себя ещё несколько смельчаков, и принялся истреблять мордоворотов, одного за другим. С верхних окон полетели стёкла, зеркала и мебель, даже один отличный ореховый шкаф. Из него, к слову, выскочил тот самый озлобленный гном в меховой шапке, что встречал когда-то Вальдмана в донжоне.

Сейчас он, запрыгнув на одного из высоких орков, без устали махал лёгкими топориками. Крепко удерживаясь ногами на мускулистой шее, гном вскрывал все ярёмные вены, до которых только мог дотянуться и никак не позволял себя сбросить. Сейчас его оскалом можно было колоть орехи.

Второй бордель тоже начали штурмовать, и даже выломали дверь, но на пути орков встали алебарды. Арбалетчики и лучники истребляли тварей в холе, мушкетёры давали зал за залпом из верхних окон, а пикинёры копались в орочьих потрохах. И все они непрестанно орали от нахлынувшего на них адреналина.

Люди действовали в едином порыве и истребляли орков с большим удовольствием. Чувство самосохранения сейчас заменяло собой всеподавляюще желание мести. Солдаты кололи, рубили, грызли зубами, посылали стрелу за стрелой в поганую зелёную реку. Двое из оставшихся гномов с налитыми кровью глазами прямо на полу борделя душили орка собственными бородами.

Казалось, дома разлетятся в щепки, дождь размоет гору и смоет город, а люди будут стоять вечно, и Каценберг будет жить. Бронированные, высокие, низкие – все орки смешались в одну массу, их порыв остывал в холодном ливне. И даже лучшие из лучших сейчас дрогнули и остановились.

Но какой ценой…

***

Шёл дождь, городские дома истекали кровью.

После двух долгих часов яростной обороны, горстка защитников порешила между собой, что, даже если они хоть как-то и выстоят при следующей волне, стены её не выдержат никак. Потому отступать в донжон казалось верным решением, хотя бы потому, что там остались кое-какие запасы пороха.

Примерно та же мысль пришла в голову и соседям, в несколько знаков они обозначили свои намеренья, получили согласие от парламентёров и тихо открыли дверь чёрного хода. Долго договариваться не пришлось, выходили по одному, молча.

Пока солдаты готовили позиции для прикрытия, стрелок поднялся наверх, чтобы забрать с собой Даэвина. Он рассчитывал, что эльф ещё не очнулся и лежит, как побитая собака на одной из коек, но это было не так. Они с Вальдманом встретились, когда Даэвин с трудом спускался вниз по лестнице, удерживая рукой сломанные рёбра. Так он упал со ступеньки Вальдману на плечо, снова без сознания.

Выглядел эльф при этом неважно.

На лестничном пролёте оказался мушкетёр, он как раз проверял этажи, и сейчас натолкнулся на Вальдмана и Даэвина. Оглядевшись, он спросил:

– Чё тут?

– Давай помоги, – на ходу бросил Вальдман.

Он взвалил эльф солдату на плечо и помог поднять, оказалось, что Даэвин был тяжелее, чем выглядел. Через несколько минут они уже выбрались наружу, первое, что им открылось – несколько затаившихся за баррикадами арбалетчиков и остатки драгун, выносящие раненых. Рядом с троицей двигала ещё одна группа, они выходили из здания последними.

Когда орки двинулись на штурм, бордель уже практически пустовал. По улицам вновь пошёл бронированный строй, тогда мушкетёры без промедления дали залп, затем – ещё один. Это отчасти смазало атаку, но из соседнего дома ещё не все успели отступить. Раненые, опираясь на здоровых, быстро уходили по улицам некоторые отстреливались. Из вымокших насквозь сползающих бинтов на мостовую стекала кровь, дождь всё не прекращался.

Орки явно были быстрее, не все солдаты успели добраться до заслона с группами прикрытия. Кого-то просто затоптали, кто-то получил стрелу в спину. Залп за залом мушкетёры честно пытались спасать товарищей, но почти безуспешно. Отход превратился в банальное бегство.

…. А дождь всё лил и лил….

И когда казалось, что оборона уничтожена, город взят, всех людей перебьют, а орки прямо без остановки дойдут до столицы, внезапно, как и всегда, появился Штраух. Его отряд вышел наперерез железным и спокойно направился им навстречу, кондотьер возглавил контратаку. Огибая раненых, солдаты врезались в орочью толпу, удерживая её алебардами, а аркебузиры открывали по ним шквальный огонь.

Многие отступающие развернулись, Вальдман передал эльфа в руки солдат и тоже бросился в атаку с топором и первым попавшимся под руку ножом. Остальные отходили из одного опорного пункта в другой, к донжону, неся за собой раненых. Прикрытие постепенно редело, отходя за остальными, но горстка храбрецов всё ещё чудом сдерживала зеленокожую толпу.

Об этом вряд ли будут петь песни, писать стихи, рассказывать истории детям и внукам. Это не стоило никаких контрактов. Их было не больше пятнадцати, но они держались против всех. Каждый взмах их клинков был словно удар молнии. Задние ряды орков не понимали в чём дело, а авангард рушился под тяжёлыми ножами.

Под обороняющимися рос кровавый холм, а стрелки над героями трудились, как пчёлки, не жалея припасов.

И не были те, внизу, ни элитой, ни безумцами, ни жадными до голов наймитами, они просто делали своё дело. И Штраух, и Вальдман, и Грод, который впивался ножами в мясо, и гном в меховой шапке верхом на очередном орке, и допельсольднеры с длинными мечами, и пикинёры с острыми алебардами.

Они просто спасали жизни, свои и чужие, уже почти не думая о звонкой монете. Возможно, те мальчишки-солдаты, которым они спасли жизнь, будут помнить о них. И расскажут об этом, если, конечно, выживут.

Первым пал гном, его проткнули копьём прямо в горло. Он, обрубив древко, продолжал сражаться до тех пор, пока не истёк кровью. За ним отправилось ещё трое, из наёмников, когда огневое прикрытие слегка поутихло. Даже Вальдман начал уставать, а Грод пробил головой окно, когда обозлённый орк откинул его ударом молота.

Людей оттесняли к двери трактира. Верберд отступал, стараясь закрыть собой других, но ещё двое драгун не сумели выжить. И всё-таки горстка смогла забраться в опустевшее здание и занять там оборону. Враги уже начали его огибать, чтобы взять в кольцо.

И тут Штраух, стоя посреди зала и упирая глаза прямо в разрушающуюся дверь, закричал, наверное, впервые в жизни по-настоящему:

– Валите отсюда! Я остаюсь! Бегите-бегите, идиоты!

Солдаты убрались в проём чёрного хода за стойкой, некоторые мушкетёры попытались за ней укрыться. Вальдман хотел было возразить командиру путём захвата кондотьера в широкие лапы и срочной его эвакуации, но Штраух лишь оттолкнул его.

– Довольно, – сказал он, – Выбирайся отсюда и спасай ребят, не будь дурнем.

Вальдман уже покидал здание трактира, через чёрный ход, когда кондотьер, немного погодя, добавил:

– Сегодня выдался хороший денёк.

Вальдман не ответил и не стал разворачиваться, он открыл дверь, захватил с собой стоящий рядом полупустой бочонок рома и ушёл в дождь.

***

Не об этом в своё время мечтал Штраух, вообще не понятно, мечтал ли он о чём-либо когда-нибудь всерьёз. У него с рождения не было для этого времени, вокруг роились дела, которые всегда требовали к себе его пристального внимания. И он как-то успел позабыть о своих грёзах.

Только сегодня он понял, на краю своей гибели, он-таки подвёл итог. Что его методичность и желание везде поспеть не сыграли с ним злую шутку. Что он, бухгалтер от мира войны, находится сейчас ровно на том месте, где должен находиться. Что ошибки его не были ошибками, а верные решения не были верными. Что жизнь – это лишь жизнь, ни больше, ни меньше.

Он оглянулся назад и с улыбкой сознал, что счёт свой оплатил, и закрыл.

Старость не для таких людей, семья – тоже. У них остаётся только то, что они умеют и любят делать. Поэтому сейчас, в эту минуту, кондотьер, когда-то давно уволившийся из Императорской гвардии, чтобы оказаться на передовой, стоял и ждал, когда окончательно сломается дверь и произойдёт самое лучшее сражение в его жизни.

Лучшее, потому что последнее.

***

«Так, положение отчаянное, – думал Вальдман пока спиной наваливался на трясущуюся дверь, – боеприпасов нет, жрать нечего, народу нихрена. Задачка».

Холл донжона был до отказа забит суетящимися людьми. Одни подносили стрелкам заряженные ружья, другие орудовали топорами, превращая мебель в упоры для стен, третьи перевязывали раненых, четвёртые изучали местность на предмет путей отхода. В общем, не протолкнуться, и всё-таки многим хотелось, чтобы людей было больше.

– Как он там? – спросил Вальдман у подошедшего гоблина.

– Нормально, – утирая пот, ответил Грод, – Скоро оклемается. Я его одной штукой отпаиваю, так что драться будет. Но за все переломы я не ручаюсь.

– Поаккуратней там, ладно? – честно попросил стрелок, – Он нам ещё в своём уме нужен.

Пока Вальдман говорил, в дверь за его спиной ломились молоты.

Гоблин с ухмылкой удалился наверх, Вальдман остался держать проход, пока, наконец, солдаты не притащили упоры. Он уступил место сменщикам и рухнул на пол, кто-то подхватил его и оттащил к стене, чтобы не мешал, потом налили рому. Дверь была быстро завалена, крыша оказалась вне досягаемости, толстые стены наглухо закрывали помещение от внешнего мира. Теперь здесь было надёжно, как в казначействе.

Только выхода не осталось, подземный туннель даже не предполагался, здание оставалось окружено, а орки сейчас, наверное, уже разносят город по частям. И когда закончится дождь, они подожгут последний бастион, затем – уйдут дальше на юг, по Железному Пути, даже не обыскав пепелище. Вальдман предполагал, что это бесславный конец для такого славного боя.

– Ну, что делать будем? – спросил стрелок где-то через час с небольшим, когда в голове перестало звенеть.

К тому времени, оборонительная работа уже стихла, все сидели на полу или настырно наблюдали за улицей через окна, раздувая фитили. Вопрос никого не удивил.

Да, гвардия была отнюдь не многочисленна: мушкетёры, несколько ободранных рыцарей, пара выживших драгун из тех, что постарше, трое наёмников. Армия превратилась в ватагу, так что финальная схватка не предвещала особых перспектив.

– Какие варианты? – спросил наиболее разумный из рыцарей, лысый мужчина с густой бородой.

– Ну, в принципе, – прикинул Вальдман, – мы можем сидеть здесь и трястись от страха, а потом подохнуть, от голода или пожара.

– Либо выйти наружу, когда кончится дождь, и показать уродам землю в огне, – продолжил Грод, – Так или иначе, они всё равно будут пировать, но мстить нам при этом никто не запрещает.

– Пленных они один хрен не берут, – заметил бородач.

– Эх, хотел после дозора в поместье съездить, – мечтательно проговорил рыцарь с длинными рыжими волосами, – поохотиться. Но, тут, как видно, дичи больше, просто так не отпустит.

– Поохотился? – отозвался выходящий из кабинета сержант мушкетёров, – Как бы там ни было, решайте быстрей, молодцы, боеприпасы у меня на исходе.

Новость была плохой, настолько плохой, что это заставило спорщиков замолчать.

– Думаю, – через несколько минут сказал Вальдман, – сейчас ещё можно подумать, герр.

Все посмотрели на сержанта.

– Да, это возможно, – подтвердил тот, – Торопиться-то нам всё равно некуда.

После этих слов наступило долгое и вязкое, как гудрон, молчание, на этот раз оно продлилось гораздо дольше. Каждый из защитников чувствовал сейчас, что их внутренние ресурсы закончились где-то на половине пути, а внешних не будет уже никогда.

В такие моменты начинает накатывать какая-то весёлая грусть, когда смотришь на лица своих товарищей. И можно лишь надеяться, что твоя последняя мысль будет чертовски приятной.

– Закуривай, ребят, – сказал сержант.

Он выложил на бочку с ромом маленький мешок табака и объявление о чьём-то розыске.

Тем временем, на улице всё стихло, лишь дождь продолжал свой неспешный ход на юг. Их ждали.

Табак был отличным, крепким, с лёгкой вишнёвой ноткой. Плавно залегал в жилах и тянулся с удовольствием, словно лучшее мгновение в жизни. Такой привозят в Империю только с Золотых островов, в Восточную Гавань. Откуда такой великолепный табак оказался у обычного сержанта имперских мушкетёров, было загадкой, наверное, не обошлось без грабежа.

Вальдман посмотрел на щедрого мецената, тот, с наслаждением вдыхая прелестный дым, словно наслаждаясь поцелуем, покачивал головой, тем самым давая понять, что загадка останется неразгаданной. Один из салаг закашлялся, все пустили вежливо-посмертный смешок. Парень в ответ лишь улыбнулся.

– Хорош, собака, – отметил он.

– И не говори, – подтвердил рыцарь.

На какое-то короткое время каждый оказался в том месте, куда их унёс летучий дым. У каждого такое есть, куда бы он хотел попасть, находясь в сущем кошмаре. Куда долетают искры огня, лёгкий хмель или тихая песнь, куда душа, в итоге, сама находит дорогу отовсюду.

– Однако, пора, – проронил кто-то.

Дым рассеялся как-то сам собой, и люди вновь увидели друг друга. Несчастных не было, грустных – тоже: все несчастные остались там, за стеной.

Защитники встали, взялись за оружие, арбалетчики побросали свои инструменты и схватили кацбальгеры. Стрелки, те что остались без ножей, держали свои верные аркебузы за цевьё. Рыцари нацепили на себя столько железа, сколько смогли найти и схватили столько оружия, сколько смогли унести.

Все яростным взором смотрели на завал, за которым скрывалась дверь.

Неожиданно на лестнице послышались тихие, но уверенные шаги. Даэвин, слегка пошатываясь и крепко сжимая в бледной руке клинок, спустился в холл.

– Ты куда собрался? – спросил Вальдман, у которого не было настроения собирать товарищей по костям.

– Мне уже лучше, – ответил эльф.

Голос был нормальный, однако слегка подрагивал и сам Даэвин будто бы держался только на пружинах да шарнирах.

– Предупреждаю, эффект временный, – заявил гоблин.

Зрачки у эльфа были узкие, как игольное ушко, а мимика лица играла новыми красками.

– Да ладно, – махнул рукой бородач, – И такой сгодится.

Вальдман лишь пожал плечами и продолжил разбирать завал вместе с рыцарями.

Дверь открылась, бойцы вышли наружу, выстроились. Орда напротив стояла молча, спокойно, впереди был Чёрный. Холодный взгляд смотрел на стрелка, зубы сходились в довольном оскале.

На самом деле, он мог просто дать команду лучникам, и от людей не осталось бы даже сапог, но хорошая драка – это хорошо, так он думал. И сейчас должно было состояться такое, о чем мало кто не будет хвалится перед другими зеленокожими в будущем.

Чёрный махнул оставшейся рукой, орда молча пошла вперёд. Уже не скажешь, что они все до единого жаждали крови, но и отступать не собирались. Былой боевой дух орков куда-то пропал, а люди даже не обращали на это внимания. Они просто стояли, улыбаясь и перекатывая во рту вкус табачных листов.

А потом вдруг внезапно яростно ринулись на обалдевших зеленокожих. С первыми рядами было быстро покончено, солдаты резали врага с такой необратимой злобой, что орки часто просто не успевали опомниться. Слишком больше удовольствие вызывали у людей брызги чёрной крови и рычаще-визжащие тела под ногами.

Вальдман точно знал, что ищет в этой резне: эта тварь сегодня живой не уйдёт, уж он точно об этом позаботится. Он самолично вскроет ему глотку.

Чёрный вошёл в ряды людей, как в масло вонзается раскалённый нож. Солдаты один за другим умирали под его ударами, лезвие топора вскрывало броню, разрубало сталь и вгрызалось дальше, в белую плоть. Хладнокровие при этом не покидало серых глаз.

Вальдман в ярости ринулся к нему. Даэвин увидел это и тоже бросился товарищу на помощь, но его оттеснили, и как бы он ни старался прорезаться сквозь злобную ораву, оказаться на другое стороне у него не вышло. Слёзы катились по его щекам, крик боли вырывался из надломленной груди. И даже когда гоблин подоспел ему на выручку, отчаянье не покинуло его.

А верберд уже встретился с Чёрным лицом к лицу. Орк хотел одним ударом раскроить стрелку череп, но тот лапой перехватил топор. Оборотень уже собирался вонзить свои зубы в пульсирующую глотку, но противник хлестнул его наотмашь своим обрубком.

Удивительно, насколько силён был этот проклятый ублюдок. Откинуть оборотня, пусть даже полу-обращённого, мало кому удавалось. Вальдман бросился на него опять, на этот раз надеясь на мощный удар сверху, однако Чёрный увернулся, и верберд только-только успел отскочить от ответного удара топором под рёбра. Лезвие всё же слегка полоснуло его по животу.

Невозможно описать схватку демона с демоном. Никому не подвластно представить эту жестокую пляску двух порождений тьмы. Та скорость, с которой они уворачивались, парировали, контратаковали, обрушивали друг на друга удары, разрывали и сокращали дистанцию походила на движение ядерных частиц в бесконечном танце случайности.

Казалось, они разорвались на молекулы, силились с природой и теперь старались одним атомным дождём не схлестнуться с другим. Поединок протекал сквозь измерения, где время было не властно над пространством, а пространство над временем. Ещё немного, и они должны были бы потерять сами себя в этом движении.

В таких случаях, в поединках побеждает воля, и на этот раз, воля оказалась на стороне оборотня.

Он как раз обеими лапами давил на топор, лежащий на горле врага, когда Чёрный достал кинжал и с хрустом вонзил его прямо между медвежьих рёбер. Верберд взревел от боли, но не ослабил хватку. Наконец он отпрянул от рукояти, когда орк перестал сопротивляться.

Вальдман вернулся в человеческое обличие, схватил пальцами рукоять и вытащил кинжал из своей плоти. Перед глазами заплясали кровавые мухи, из раны хлынула кровь. Стрелок подполз к лежащему орку, взглянул в серые глаза, занёс клинок для решительного удара в сердце…

…и остановился.

Клеймо на правом плече, два скрещенных серпа, такими же узорами был расшит и шатёр в долине. Жирные красные черты были глубокими бороздами выжжены в чёрной коже, заметные даже теперь, под слоем крови и времени.

***

Его забрали давным-давно, ещё в далёком детстве. Коснулись зелёной кожи калёным железом, затем пытали, морили голодом и бессонницей, сводили с ума. А потом долго дрессировали, как тупое, бессловесное оружие. Чья-то злая воля натравливала его на людей, на орков, на всё живое долгие годы. Маленькому существу оставили шрам на всю жизнь, на теле и на душе.

А потом выкинули в горы, спустили с цепи, оставили одного наедине с собой. Он убивал, чтобы есть, и ел, чтобы убивать, он карабкался вверх лестнице, утопая в крови своих собратьев, пока не стал вожаком. Он не хотел этого, но, никак не мог вытравить из своей головы голоса, приказывающие ему убивать.

Но он был умён, был умён тогда и остался умён и сейчас. Он знал, что единственный способ избавиться от пульсирующей жилки в его мозгу – это избавиться от себя самого. Его воля, его ненависть заставляли искать достойного врага для того, чтобы прекратить страдания, и он его нашёл. Теперь его сердце спокойно, спокойно, потому что не двигается.

Чёрный орк, подавляя в себе боль, на ломанном людском языке произнёс:

– Помни…медведь…помни.

Кинжал сломал грудину и проткнул сердце насквозь. Орк протяжно выдохнул и улыбнулся, наконец-то в своё удовольствие…

Вальдман сразу вскочил на ноги и едва-едва успел перехватить опускающийся на его голову топор, как тут же получил удар сандалией по спине. Схватка всё ещё продолжалась, и церемониям не было места. Людей теснили обратно к донжону, орки вповалку падали на землю, продолжая наступать, а Даэвин наконец пробился к стрелку, чтобы прикрыть раненого товарища.

Храбрецы отступали, их становилось всё меньше, и положение выглядело совершенно отчаянным. Вальдман истекал кровью и не мог даже подняться, Даэвин был на последнем издыхании, как вдруг…

Звук имперского рога, тяжёлый и простой, как замах гильотины, отдалённо прозвучал где-то над просторами зелёных предгорий. Потом прозвучал второй раз, третий, затем начал звучать, не переставая и быстро приближаясь к городу. Сражение замолкло, бойцы прислушивались, приглядывались, принюхивались. Какое-то мгновение люди и орки, остановившись, тупо смотрели друг на друга, не желая шевелиться. А потом орда просто развернулась и строем зашагала назад, к городским стенам.

Их вождь мёртв, порядок разрушен, гвардия перемешалась с простыми орками и зеленокожие снова начали повиновались древнему, как их маленький мир, правилу: где драка, там хорошо. А за стенами сейчас идёт драка гораздо интересней, чем внутри них.

Где-то через пятнадцать-двадцать минут остатки гарнизона Каценберга в полном составе оказались наедине с самими собой. Вдали слышались выстрелы, лошадиное ржание и звуки порядочной резни. А люди всё стояли и стояли, и смотрели на пустой окровавленный город.

– Нужно…поглядеть…– выдавил из себя Вальдман.

Стрелка и эльфа, который уже отошёл от эффекта гоблинского зелья и не мог больше держаться на ногах, подхватили под руки и понесли наверх, на крытый наблюдательный пункт донжона. Мушкетёры провели их по крутой винтовой лестнице, порядочно залив её кровью, и прислонили обоих к стене. Затем, все вместе, они уставились в долину.