Гнев и Голод

К тому же траектория снарядов и пуль не отклоняется из-за капель, но через пол часа пот начинает сильно застить глаза, а лёгкие сдавливают сердце. Дождь же обеспечивает защиту от проблем с огнём. На то, чтобы бегать по крепости с вёдрами, умоляя организовать цепь, не хватало людей, и, тем самым, пришлось бы выдёргивая людей с позиций, а это недопустимо.

Все эти беседы, с оживлённым маханием рук, нервным хохотом и выпученными глазами заглушали в бойцах накопившийся за день неотступный животный страх. Он уже давно свил себе прочное гнездо прямо у них под сердцем и теперь голодно взирал на иссушённый мозг и истощённые нервы.

Как бы ни была ужасна погода, как бы ни было тяжело жить, как бы ни была велика задолженность перед кредиторами, хозяевами таверн, городскими властями, купцами, работницами борделей, сейчас всё казалось собравшимся на позициях мелким и незначительным, по сравнению с тем зверем, что рычал там, внизу живота.

Почти всем приходило на ум одно и то же: чудная выпечка, холодное пиво, роскошные благовония, интересные книги, только-только расцветающая природа, прекрасные дамы, улицы, увешанные праздничными гирляндами, раки, которых великолепно приготавливают в Восточной Гавани, цветущий сад и вечный праздник. И что везде хорошо, где их нет.

И многим из тех, кто сидел у костров, хотелось оказаться в другом месте, забиться в самый дальний угол, можно и без праздника, только бы жить. Но угла для них уже давно не было. Все норы и все углы для бойцов остались далеко, на юге, а тут им оказалось нечего искать и некого ловить, а на душе только горсточка надежды и отточенные охотничьи инстинкты.

Придётся распорядиться этими крохами с умом, иначе миру – конец.

***

– Прямо в глаза-то, боги…

Этими словами Вальдман начал новый день, точнее, поприветствовал яркое солнце. Он только что выпал из объятий сладкой дрёмы и поднял голову с бревна. Ослеплённые солнцем, его глаза смотрели на мир с неподдельным отвращением.

– Лучше солнце, чем удар дубиной, – философски заметил Грод.

Судя по его деловому виду и спокойным жёлтым глазам, он уже давно поднялся и теперь методично полировал острые диски циркулярных пил.

– Пора, Вальдман, вставай, – сказал Даэвин.

Он протянул Вальдману свою руку и тот с удовольствием принял его помощь, так-как у него сейчас почему-то чудовищно болели бока, и встать оказалось для него задачей сложнее, чем он думал.

– Что нового? – незамедлительно спросил стрелок.

– Похоже, все собрались на праздник, – Штраух, как всегда, объявился внезапно и заговорил спокойно.

– Доброе утро, капитан, – поприветствовал собрата командир эльфов, – Вы спали сегодня?

Капитан ненадолго задумался.

– Не помню, – ответил он, – Как дела?

– Скучновато пока, – ответил за всех Вальдман, – думаю, мы ещё успеем нормально закрепиться, прежде чем всё начнётся.

– Я тоже так думаю, – согласился Штраух, – Помните, что на вас ложится основная ноша нашей обороны. Стойте крепко, а мы с ребятами как-нибудь вас прикроем.

– Само собой, – тон Грода был наполнен сарказмом, – Двинем отсюда только тогда, когда двинем кони.

– Добре, – на ходу бросил Штраух, уходя в сторону города.

Ещё долго бойцы поднимались на ноги и постепенно приходили в себя. Кто-то с трудом пытался разлепить глаза, кто-то вчерашней водкой одолевал сухость во рту, кто-то скрипел одеревеневшими суставами. Само собой, всё это с кряхтением, зевками на половину лица и богохульством.

День выдался ярким и очень погожим. Яркое солнце ослепительно отражалось от начисто отполированных доспехов и лезвий, острые колья наливались жаром, а в небе летали блиставшие опереньем на солнце вороны. Серые громады гор равнодушно озарялись золотым цветом, и мох на них насквозь светил зелёным изумрудом, как и головы орков.

Совсем не то описание для прекрасного утра, наступающего после непогоды, когда природа показывает всё своё великолепие. Но вскоре это перестанет быть важным, когда пейзаж будет омыт кровью. И многие это ощущают уже сейчас, особенно, нервные бойцы, что тихо блюют в сторонке, лицом своим становясь похожими на тот самый мох.

И в этот раз традиции любой битвы с орками соблюдались безукоризненно. Сперва небольшое затишье перед бурей, потому что всем надо построиться, приготовиться, и вообще, на самом деле, никто уже не хочет нападать и все забыли, что там нужно было делать. Этот ритуал длился где-то часа полтора.

Затем была исполнена хоровая песня орков, не известно, кого больше подбадривающая, их самих или горящих в непримиримой злобе людей. Потом слышались какие-то невнятные крики с предложением сдаться и убираться. В ответ – только ветер и одинокий шум сверчка где-то в крепости. Здесь всё так же прошло довольно гладко.

Потом из хаотичной зелёной толпы вышел орк-боец, крупный, с широкими плечами и огромными лапищами. Он на ломаном имперском предложил выставить против себя воина людей, чтобы понять по результату их поединка, кто будет нападать. Штраух в ответ на это взял у кого-то из стрелков аркебузу и метким выстрелом продырявил претенденту череп через глаз навылет. Тем самым он показал, что из крепости никто и носа не сунет.

И только после этого озверевшая зелёная лавина двинулась под гору.

Именно тогда начались первые странности. Обычно, орки не утруждают себя тактическими особенностями и стратегией, просто бегут и орут проклятия, пока не добегут, а дальше уж как судьба решит. Сегодня точно никто не ожидал ни осадных лестницы, ни дождя стрел. Тем более, совсем никто не ожидал, что орки в атаку будут идти строем.

Положительно, поздние историки заключат, что сегодня будет много интересного…

***

Ничто не сравнится с теми секундами, когда враг движется прямо на тебя, в сомкнутом строю. Его облик можно разглядеть в мельчайших подробностях, от слюнявых клыков до паразитов, бегающих в грязных космах чёрных волос.

С каждой секундой в твоём теле всё сильнее разрастается страх, ползёт по оголённым нервам розовой горячей патокой и постепенно вливается прямо в воспалённый мозг.

Когда до столкновения тел и металла остаётся чуть меньше минуты, земля становится наэлектризованной, воздух – холодным и медленным, а время – вязким и тягучим. Можно попробовать представить это мгновение: очень похоже на миг, когда граната, прежде чем разорваться, едва-едва успевает коснуться земли.

Тоненькая воздушная подушка между металлом и землёй начинает выгорать, а земля превращается в тонкую стеклянную корку. Чугун неистово покрывается трещинами, уже не в силах держаться под напором огненной массы, а по сторонам стремительно разлетается окалина.

И, пока враг идёт, в голове теснится мучительный от своей невозможности выбор: пусть ничего никогда не настанет или пускай уже побыстрей меня разорвёт на куски этой силой, лишь бы всё это абсурдное кипение вокруг наконец прекратилось!

Только бы не обделаться, только бы не обделаться!

Передовая линия приняла на себя первый удар, Вальдман ни разу не видел, чтобы люди так высоко подлетали в воздух. Кто-то пытался удержать орков огнём, но зеленокожих ни солдаты, ни укрепления почти не волновали. Они карабкались по телам своих же сородичей, насаженных на острые колья баррикад. Чёрная кровь буквально выплёскивалась из них от ярости.

Закипел бой, лучники сместили фронт атаки вглубь рядов противника, стараясь не задеть своих. Пушка на башне неплохо работала, отправляя бомбы куда-то далеко-далеко в тыл, мушкетёры давали залп за залпом, но, чёрт побери, этого не хватало. Передовая не могла сдержать врага, хотя, как ни странно, всё ещё очень старалась.

Ряды драгун трещали по швам, вниз по камням стекали потоки чёрной и красной крови, смешиваясь и образуя лужи, на которых орки постоянно поскальзывались. В воздухе висела постоянная мелькающая туча искр, железной стружки и порохового дыма.

Уже через два часа первые ряды были смяты, отступления никакого не предвиделось, ибо некому было отступать. Лишь отдельные ободранные с ног до головы люди спасались бегством, теряя пробитые шлемы и расколотые кирасы. Орки прорвали фланги, заблокировал пути отхода между кольями и вырезали всех, до кого могли дотянуться. Крики и булькающие хрипы заглушались лязгом стали и восторженным звериным рёвом.

Никто не хотел такой судьбы. Есть много вещей хуже, чем смерть, но ни у кого здесь не было причин знать о них. И растерзанные, растоптанные, умирающие люди постараются это подтвердить, когда кровь перестанет хлестать у них из горла.

Однако немало орков осталось навечно лежать на подступах к стенам вперемешку с порванными телами людей. Бунтари и головорезы на этот раз постарались хорошо, оркам пришлось остановиться и прийти в себя прежде, чем на приступ пошла вторая волна.

Свежие ряды бросились в атаку, стрелы защитников вновь пронзают ясное солнечное небо. Вот уже эльфы один за другим забывают про луки и достают клинки, встречая орков широким размахом лезвия от плеча, как это они обычно делают. А мощные тела движутся вперёд, ломая кости, рассудок и жизни.

На баррикадах нет больше надменных улыбок. Теперь хрупкие черепа, обтянутые бледной кожей, трещат под подошвами крепких сандалий. Однако бой всё идёт, не внемля их стонам и мольбам.

Вальдман уже давно обернулся, его тело выросло вдвое, он отрастил себе клыки, когти, косматую шерсть и медвежью морду. Он думал о том, что осторожность сегодня не в чести: если хоть кто-нибудь из защитников останется в живых, кому и что они смогут рассказать про это день? Другой вопрос, смогут ли они пересилить стук зубов, чтобы начать разговаривать?

Грод отступил назад, прихватив с собой вещи Вальдмана. Оказавшись на возвышении, он принялся запускать одну пилу за другой в наступающие на него ряды. Гоблин была в ярости, от бешенства и страха, он издавал какой-то странный сдавленный хриплый вой. Кровавые брызги от слетающих орочьих голов разлетались повсюду, спусковая цепь арбалета раскалилась до красна и была готова лопнуть.

Но эльфы гибли, гибли и оставшиеся с ними люди, кого смерть не успела достать на передовой. Через три часа непрекращающейся резни фланги дрогнули и начали отходить, увлекая за собой центр. Потихоньку, медленно, но защитников выдавливали к стенам.

Отряды отступали долго организованно, по правилам прикрытия, пока их не разметали окончательно. И всё больше и больше спин жалось к каменному валу, надеясь, что, хотя бы он придаст им крепости. На деле же он становился для них чем-то вроде большой и очень длинной плахи.

А вот с третьей линией церемониться не пришлось, тамошние мушкетёры сразу принялись за организованное отступление прямо за стены. Потому крепкий крепостной барбакан уже распахнул свои объятия, принимая отстреливающихся солдат. Они прикрывали друг друга, как могли, в надежде, что смогут потом хоть как-то кому-то помочь.

А ещё они очень надеялись, что никого не останется за воротами, когда они закроются. Никто из них не имел достаточно опыта, чтобы потом, после этого спокойно спать по ночам. К тому же, для всех уже стало ясно, что в одиночку здесь не победить, а вот подохнуть – запросто.

***

Верхушка крепостной стены полностью утопала в густых облаках порохового дыма, где-то там же копошились и люди, много людей. Орки толпились внизу и пытались до них добраться. Однако на них сыпались камни, летели арбалетные болты, стрелы, пули, ружейный грохот не смолкал ни на минуту. Всё равно штурмовые лестницы постоянно с грохотом опрокидывались на широкие брёвна.

Когда орки поднимались наверх по перекладинам, им трудно было что-то разглядеть в дыму, они часто махали вслепую, наугад пытаясь попасть по противнику. Однако от этого их удары не становились менее смертоносными, и солдатам уже битый час приходилось быстро отталкивать лестницы вниз, даже несмотря на нависшие на них туши. Если хоть одна их них останется стоять – замок превратиться в ловушку.

И всё же шанс на то, чтобы продержаться здесь хотя бы до ночи, сейчас казался не таким уж и малым.

– Какого хрена пушка молчит, мать вашу?! – это был голос Штрауха, его самого не было видно.

– Чёрт его знает! – наугад проорал Вальдман, – не мешало бы это выяснить!

Стрелок давно уже был в человеческом обличии, в полной экипировке и даже относительном порядке. Само собой, если не считать щедрого слоя чёрной крови на всём теле и, особенно, на лице.

– Возьмите, кого надо, герр, и проверьте, – приказал кондатьер, – и поторопитесь, пока нас всех здесь не сожрали.

Вальдман оглянулся вокруг, незанятых людей он не нашёл.

– Даэвин, Грод, идём, – позвал, наконец, он, – времени нет, давайте.

– Идите! – закричал эльф, – я своих не брошу!

Стрелок, вместо возражений, впился когтями ему в плечо.

– Нам нужен толковый боец на башне, – твёрдо сказал он, – Мы гораздо быстрее поможем твоим остроухим, если снесём к чертям эту толу. Пошли!

Затем стрелок умчался по стене, а Даэвину пришлось замешкался: пара орков перелезали частокол на его участке. Однако, когда стена оказалась под защитой, он сразу же бросился за стремительно несущимися по лестнице Гродом и Вальдманом. Эльф чувствовал, что поступает правильно, что это единственный возможный вариант из всех возможных. Но мысль о том, что он лишь дезертировал с поля боя, никак не хотела его покинуть по пути наверх.

Даэвин решил послать вообще все мысли куда подальше и начать обдумывать их потом. И это казалось верным решением.

Наёмники вбежали по высокой лестнице наверх, в караулку. Они увидели, что даже в пролёте между бревенчатыми перегородками торчали матово-чёрные острые наконечники болтов. Оказывается, орки теперь неплохо владеют арбалетами.

Картина, представшая перед теми, кто пришёл к орудию, была отвратительной. Прямо перед порогом караулки медленно растеклась вязкая лужа крови, просачивающаяся сквозь щели в полу. У пушки лежали два изломанных трупа. На них не было живого места от стрел, один из солдат крепко сжимал в побелевших пальцах всё ещё тлеющий фитиль.

– Ты знаешь, как с этой штукой обращаться? – Вальдман отправил вопрос куда-то в пространство, и ему очень хотелось услышать ответ.

– Снарядов нет, – спокойно ответил гоблин, уже обдумывая план красивой смерти, – правда, есть порох.

– Что будем делать? – спросил Даэвин.

– Для начала, попробуем вырвать фитиль у парня, – с сочувствием, но строго сказал Вальдман, – Грод, у тебя есть бутылки с зажигательной смесью?

Гоблин покачал головой.

– Не-а, – не терпящим возражений тоном ответил он, – Просто сделаем много огня, ещё и пушку разнесёт. Ты чего хочешь добиться, скажи?

И тут озарение тонкой шеренгой фотонов стреножило гоблинский мозг, словно петля из раскалённой проволоки. Его лицо приобрело удивлённое выражение лица, а глаза отбросили невидимые искорки.

Он поднял восхищённый взгляд на товарищей.

– Ребяяят…– начал он, но Вальдман остановил его рукой.

– Тихо, не спугни думку, – сказал он, вращая в голове какую-то мысль.

Эльф поглядел сперва на одного, потом на другого наёмника, и то, что он в них заметил, ему совершенно не понравилось.

– Что… вы хотите сделать? – настороженно спросил он.

Грод почесал подбородок когтистой лапкой.

– После этого нас по головке не погладят, – рассудил он.

– Победителей не судят, – резонно ответил Вальдман, – а проигравших не останется, если дальше так пойдёт. Так что лучше молись, чтобы металл оказался достаточно прочным.

– Да что происходит, чёрт побери, – вскричал Даэвин.

На самом деле, он уже начал догадываться, что будет дальше, но поверить в это никак не мог: состояние безумия пока ещё не постучалось в его двери.

– Гномья работа, – гоблин похлопал остывающую пушку по борту, как лошадь, – Голову на отсечение, выдержит.

– Нужно подгадать момент, – отметил Вальдман.

– А вон он, подкатывает, – указал гоблин узловатым когтистым пальцем в орочью толпу.

То, что наёмники увидели в бурлящей толпе под стенами, определённо превзошло все их ожидания от сегодняшнего дня. Прочный деревянный остов, обитые железом широкие колёса, толстые якорные цепи, на которых покачивалась каменная колонна с медным набалдашником – таран был сделан отменно.

Он катил между рядами орков под их общий гвалт и приближался к крепости с неотвратимой неизбежностью. Таран всем своим видом говорил о том, что рано или поздно прочные створки городских ворот встретятся с ним и превратятся в мелкую щепу для погребальных костров.

Не раз во время походов в горы солдаты отмечали про себя, что какая-никакая, а творческая жилка у зеленокожих всё-таки присутствует, изуродованная, но не безнадёжная. Иногда орки просто-таки-напросто заставляли себя уважать.

Вальдман пришёл в лёгкое оцепенение. Затем, придя в себя, он принялся хватать пороховые картузы из кранцев и быстро подносить их к орудию.

– Доставай, всё, что есть, – говорил он на ходу, – Нам нужен хороший заряд.

– Неужели вы…– Даэвин сам ужаснулся своей мысли и не сыскал сил озвучить её до конца.

– Да! – весело ответил гоблин, – мы собираемся уронить эту хреновину на таран!

Эльф не нашёлся с ответом, вместо этого они принялся запихивать картузы в жерло орудия один за другим, пока порох не начал высыпаться наружу крупными горстями. Параллельно с этим Грод опустошал в пушечный ствол через фитильное отверстие бутылки с маслом, зажигательной смесью и спиртосодержащими эликсирами.

Что-то ужасающе неправильное крылось за этим процессом. Чем больше уставали наёмники, тем сильнее у них складывалось ощущение, что реальность утекала сквозь пальцы, как будто в полусне. Когда всё было кончено, орудие общими усилиями содрали с лафета и подкатили к краю наблюдательной площадки. Толстые перекладины балкона выломали заранее.

– Вы уверены, что это сработает? – запыхавшись, спросил Даэвин.

Стрелок и гоблин переглянулись, затем оба пожали плечами.

– Нет, – ответили они.

Жерло орудия вмиг оказалось забито ведром, промасленный фитиль установлен в отверстие для протравника, и всё было готово к фейерверку, однако поджечь фитиль так и не удалось.

Неожиданно с соломенной крыши свесилась огромная орочья голова. Голова недоумённо осмотрелась, покрутилась, а затем оскалилась в гримасе ярости при виде изумлённого эльфа.

– Да твою мать, – проворчал Грод, закатив глаза.

Дэвин машинально срезал голову одним взмахом клинка, даже не успев отойти от шока. Голова полетела вниз, вслед за ней с крыши медленно соскользнуло и всё тело. Только потом из окон, сверху, снизу, с лестницы, ото всюду постепенно начали показываться другие орки. Взгляды их были весьма кровожадными.

Вальдман бросился на них молча, двоих сразу же столкнул вниз, третьего повалил на пол и упорно пытался начисто выдавить ему глаза. Вслед за Вальдманом в бой вступил и Даэвин, яростно разрезая на куски всю подвернувшуюся под горячую руку плоть. Где-то в это же время Грода атаковал орки, которые, судя по всему, оказались умнее остальных и зашли в помещение из окна, с фланга, однако им это не помогло.

Таран тем временем всё ближе и ближе подкатывали к воротам, орки наглели всё сильнее. До товарищей начало доходить, что они ещё долго могут так развлекаться, но дело, увы, само себя не сделает. Теперь они всеми силами пробивались к орудию, наплевав на защиту лестницы, чтобы столкнуть его к чёртовой матери вниз, даже не думая, что будет дальше. Возможно, оно само по себе как-нибудь разнесёт таран в клочья, даже не взорвавшись, и день будет спасён.

Орки, кажется, тоже поняли, что происходит, а потому грудой навалились на наёмников, мешая им продвинуться вперёд. Те, в свою очередь, уже не могли толком прорываться дальше: их ноги постоянно поскальзывались в кровавых лужах, а руки уже болели от блокируемых ударов. Казалось, ещё немного, и всё закончится: их просто выкинут с башни, а таран выломает ворота, орки войдут в город.

Но тут случилось неожиданное, и настолько странное, что многие даже не восприняли бы это за простую случайность. Таран, добравшийся наконец до ворот, ударил в створки с такой силой, что башню и барбакан чуть не свалило наземь. Во всяком случае, тряхнуло, как следует, настолько, что жаровня, закреплённая на одном из брёвен, поддерживающем крышу, упала вниз и случайно зажгла фитиль.

А затем орудие, и без того покатывающееся туда-сюда и ломающее ноги то одному, то другому, спокойно и почти беззвучно ушло вниз, за край.

Убегали быстро, спонтанно и сверкая пятками. Как товарищи оказались на лестнице, укрытые тяжёлой бочкой, никто из них позже не вспомнит. Но у каждого в памяти навсегда отпечатаются те выражения, которые были написаны на лицах орках, когда они осознали всю трагедию своего положения.

А затем…затем свершилось.

Перед тем, как кровь брызнула у некоторых бойцов из ушей, над крепостью на несколько мгновений зависла абсолютная, космическая тишина. Молчание окутало ряды орков, таран завис на пике размаха, люди прекратили стрелять.

А затем грохот по кускам развалил атмосферу, спровоцировав пару-тройку обвалов в горах и вызывая дожди где-то на равнине, в основном, в штанах. Чугун всё-таки не выдержал, орудие свалилось на таран, переломило его пополам, а потом рвануло, как следует. При ударе борта раскололись, словно хрусталь, и теперь разлетались в стороны в виде горячей шрапнели.

Крупные кусочки пробивали черепа и плоть, а мелкие вплавлялись в кости и выжигали глаза. Люди пригнулись ещё на стадии грохота, тем самым минимизировав потери. У орков же на открытой местности не осталось ни единого шанса. Таран немного добавил своей лепты в общий поражающий эффект, длинной щепой и каменной крошкой. Но ничто не могло сравнится по мощи с силой ударной волны.

Радиус поражения превзошёл все ожидания: на пятьдесят метров вглубь рядов орков сейчас простирался дымящийся и слега подгорающий трупный ковёр. Разорванные тела, конечности, зубы, осколки костей украшали всю стену до самого верха, некоторые из них продолжали тлеть.

Эффект был настолько велик и резок, что ворота крепости моментально, в один миг, окрасились в чёрный цвет.

И над всем полем боя разносился всепоглощающий густой туман, насквозь пропитывая всё вокруг, особенно одежду, сладковато-едким запахом горящего мяса.

Когда ушам Вальдмана вновь открылся неведомый и таинственный мир внешних звуков, он оторвал окровавленные руки от своего лица и попытался кое-как подняться хотя бы на колени. Упав обратно на зад, он произнёс:

– Я бы сейчас всё отдал, чтобы никуда отсюда не выходить.

Само собой, его никто не услышал, все вокруг были слишком заняты, лёжа в позе зародыша и крепко-накрепко сжимая руками голову.

***

Вальдман выбрался из башни на стену, волоча за собой два вяло сопротивляющихся стонущих тела. Глаза его тут же атаковало яркое предвечернее солнце, похоже, он провалялся без сознания гораздо дольше, чем рассчитывал. Однако вокруг не было ни выстрелов, ни звона стали, вообще никакого особого шума.

Оглядев деревянный помост, его обитателей и внутренний двор, стрелок пришёл к неутешительному выводу:

– Ага, похоже, тут все такие.

Неловкий момент – контузия. Пока она атакует незащищённый мозг, сознание жертвы пребывает в таком непонимании происходящего, какое не может позволить себе ни один дурман. Уши настойчиво отзванивают церковную обедню, а перед глазами пляшут немыслимые образы, картинки, формы, которые вызывают чудовищную головную боль.

Тело тем временем перестаёт контролировать мышцы и плюёт на инстинкты, просто отходя на второй план. Даже, если каким-то чудом ноги при этом отбиваются от стада и всё ещё несут на себе куда-то весь остальной бесполезный набор субпродуктов, то движения при этом становятся абсолютно случайны. Место, куда в очередной раз упадёт стопа, остаётся загадкой до самого финала.

Вот как раз сейчас нечто подобное и творилось вокруг. Одни орали, другие лили слёзы, третьих рвало от всей души, иные постоянно вздрагивал из-за приливов адреналина, а кто-то прямо на глазах Вальдмана навернулся со стены.

И над всем этим, как летний бриз над морской волной, вольно летал по кругу густой запах свежего дерьма.

Прямо под ногами стрелка один из людей пришёл в себя, он открыл глаза и серьёзно посмотрел на него. Затем у человека хватило сил слегка подняться, а потом даже заговорить. Из-за слоя сажи узнать его было трудно, однако голос был вполне знаком.

– Какого чёрта здесь произошло, вот что я хочу знать, – сказал человек.

– Пришлось действовать срочно, герр Штраух, – спокойно ответил стрелок, – Я потом всё объясню.

Через час, после того, как все наконец пришли в себя и последних раненых уволокли в тыл, отмывать от страха, двое командиров, верберд и несколько рыцарей сидели в кабинете Штрауха и тщательно обдумывали насущный вопрос.