Секс и ничего личного

Глава 4

До зимних праздников Перелома Года еще почти месяц, но Олерон-сюр-Марн уже пахнет горячим вином с пряностями, яблоками в карамели и пряниками, а на площади Адель Сюршам, где ближайший к академии рынок, уже залили каток, торгуют уличной едой и вовсю веселится молодежь.

Я бы тоже с удовольствием влилась гомонящую толпу, чтобы, поддавшись витающему вокруг духу, погрузиться в веселье, но увы. Доходы не позволяли.

После того, как успеваемость Вивьена гросс Теккера уверенно и показательно пошла вверх, ко мне дважды обращались по поводу репетиторских услуг. Но я, уже зная, как это тяжело, учить того, кто отнюдь не рвется учиться, очень задрала ценник. Желающих платить мне такие деньги за то, чтобы самостоятельно впахивать, не было – а у меня не было желания мотать себе нервы за меньшую сумму.

Решение не шельмовать с чужими работами обходилось мне дорого, но придерживалась я его неукоснительно и на уговоры старых клиентов не поддавалась. И дело было не только в том, что после сцены в кабинете декана я была уверена, что с новой политикой администрации это обернется для меня отчислением… Мне казалось, что я дала обещание покровительнице не поступать так больше. И это многое для меня значило.

Но и просто гулять, красивой и нарядной, среди таких же красивых и нарядных людей, заряжаясь их приподнятым настроением, тоже было здорово.

В конце концов, я, в кои-то веки вырвавшись из академии, позволила себе макияж – и весьма удачно вышло, не даром гросс Теккер, с чьей компанией я столкнулась на выходе из академии, чуть шею себе не свернул!

И не так уж плохо всё у меня с финансами, я вполне могу себе позволить вина и какую-нибудь ерунду!

Глинтвейна во мне и в бумажном стаканчике болталось поровну, а помада съелась с губ вместе с пряником.

Я решила, что поправлю ее, когда допью вино, и побрела по блошиному рынку: вообще-то, ради него я на Адель Сюршам и пришла. Здесь, где между лотком с разномастной посудой и прилавком с видавшими виды книгами, нашел себе место продавец артефактов, меня знали, как завсегдатая: о любви к артефактам я капитану Ламберу не врала. Впрочем, я ему и во всем остальном не врала.

Вот и теперь с упоением копалась в развале магической мелочевки.

Поговаривали, кстати, что на блошином рынке на площади Адель Сюршам купить можно всё. Вообще всё. Главное – знать, к кому подойти и на кого сослаться. Впрочем, я не знала ни первого, ни второго, а на виду на прилавке был разложен ширпотреб. Большинство артефактов было примерно того же класса, что и у меня. Да мои артефакты большей частью с блошиного рынка родом и были: как правило, уже бывшие в употреблении, иногда со следами поломки и любовной починки, заботливо приведенные в порядок. Иногда – новые. Но всегда – заряженные под завязку. Здешний продавец, смуглый и черноглазый мужчина шельмоватого вида, которого все звали Момо, ужасно этим гордился: любой его артефакт можно купить и сразу же использовать.

Временами у Момо появлялись какие-нибудь затейливые штучные вещицы, на которые он охотно разрешал поглазеть, но покупать я все же предпочитала то, что попроще и подешевле.

– Что-то конкретное интересует? – подошел ко мне Момо, когда убедился, что я не на минуточку у прилавка задержалась, а целенаправленно ищу.

– Да, мне бы фонарик.

Вернуть мне “удильщика” я так и не решилась попросить. А капитан Ламбер сам инициативу проявлять не спешил.

– Есть “светлячок”, есть “одуванчик”. У “светлячка” свет в зеленоватом подтоне, но зато четыре режима мощности и левитация. “Одуванчик” дает хороший бело-желтый свет, но режимов мощности всего два, и к левитации не способен: после активации либо держишь в руке, либо фиксируешь на любую поверхность. Зато есть возможность активации так называемых “семян” – артефакт распадается на сегменты и те парят в воздухе, освещая внушительную площадь. Правда, функция одноразовая, артефакт при этом разрушается… Так что, берешь “светлячка”?

– Не-не-не, – торопливо отказалась я, вспомнив ночной парк, и Луизу, залитую сине-зеленым светом. – У меня на зеленую подсветку, кажется, аллергия! Сколько за “одуванчик”? Скидка постоянной клиентке будет?

– Десять франков, – ухмыльнулся он.

– Давай за пять? – Предложила я, включая обаяние, улыбку и подзабытые навыки флирта (а на ком бы мне их тренировать? Мне хватает гросс Теккера, а с ним флирт не нужен!)

– Ты обалдела, постоянная клиентка? – возмутился продавец. – Восемь, и ни сантимом меньше!

– Ну, давай за семь с половиной!

– Ладно. Уговорила!

– Слушай, а есть что-то с ночным видением, но без зеленой подсветки? – спросила я, отсчитывая Момо франки и сантимы.

“Гнилушка”, конечно, осталась при мне, никакой капитан ее не конфисковал, но… про аллергию я Момо тоже не соврала!

– Ну-у-у… – протянул он, глядя на меня с сомнением. – Есть. К примеру, полярная сова!

– Да иди ты! – Ахнула я. – А посмотреть дашь? “Полярная сова”! Реально?

Момо, посмеиваясь, вытащил из рук у опешившей меня деньги и отдал артефакт.

Я бездумно сунула четырехгранный увесистый кристалл “одуванчика” в карман, всё так же восторженно таращась на продавца. “Полярная сова”, ну!

Момо достал из поясного кошелька бархатную коробочку, раскрыл и достал из нее артефакт размером с монетку, только толстенькую, пятигранную, синеватую и покрытую рунами. На его ладони одна толстенькая монетка развалилась на две потоньше, и Момо протянул мне одну, позволяя рассмотреть поближе.

Я подцепила кончиками ногтей половинку артефакта, удивляясь тому, какая она неожиданно тяжеленькая для своего размера!

– Артефакт ночного зрения “Полярная сова”, контактного типа ношения. Крепится на виски. – Разливался соловьем Момо, прекрасно, впрочем, зная, что я не тот клиент, который может себе подобное позволить, и продолжая расписывать достоинства товара исключительно из любви к искусству.

Разглядывая лежащую на моей ладони половинку артефакта, я кивала в такт словам продавца, жалея, что подобную прелесть я себе позволить не смогу еще долго, а скорее всего, и вовсе никогда, ввиду полного отсутствия надобности. Но это же не мешало мне ее хотеть!

Момо, между тем, продолжал сыпать соль на раны моей страсти:

– Защищает глаза от резких перепадов освещенности, корректирует дефекты зрения носителя, правда, не лечит, эффект сохраняется только на время ношения… Ну так что, берешь?..

Я смерила уважаемого мсье продавца испепеляющим взглядом и, поджав губы, сунула ему его игрушку обратно:

– Мне, пожалуйста, что-нибудь более… – я пошевелила пальцами в воздухе, подбирая подходящее определение. – Более менее!

Этот бессердечный человек на мое возмущение только рассмеялся, а половинки артефакта на его ладони, оказавшись рядом, притянулись друг к другу, словно намагниченные и снова слиплись в единую толстенькую монетку.

– Ну, тогда могу предложить “летучую мышь”. Тот же принцип действия, что у твоей “гнилушки”, но подсветка желтая, а не зеленая, и радиус действия побольше. В остальном – один-в-один.

– Сколько? – Заинтересовалась я.

– Двадцать.

Я закусила губу. Денег было мучительно жаль. Но “гнилушкой” пользоваться больше не хотелось вплоть до того, что я готова была отменить утренние пробежки.

С другой стороны… раз уж этот артефакт столь противен нынче моей трепетной натуре…

Я решительно нащупала в кармане куртки кольцо среди прочей мелочевки. Убедилась, что это именно то кольцо.

И с самой обаятельной улыбкой протянула “гнилушку” Момо:

– Предлагаю равноценный обмен!

– И десять франков в придачу!

– С ума сошел?! Думаешь, я не знаю – эта твоя “мышь” магию жжет, как топка, да еще без самовосстановления заряда модель! На подзарядке у мага разоришься!

Торговались мы до хрипоты, неистово, с азартом. Сбив в итоге сумму доплаты на две трети, я сунула Момо деньги, сгребла теперь уже свою “летучую мышь” возбужденная, счастливая от удачной покупки и приятно проведенного времени, и уткнулась носом в куртку мужчины, стоявшего прямо за моей спиной так тихо, что я и не заметила. Не почуяла.

Сначала я подумала, что это просто бестактный покупатель.

А потом… А потом он заговорил:

– Здравствуй, девочка моя. Я так рад, что нашел тебя… почему ты не пришла на встречу?

В кафе было тепло. Старинный граммофон, заботливо омоложенный каким-то наверняка начинающим магом (они часто берутся за подобные подработки – обновить старые вещи), мурлыкал гортанным голосом Марго Жаклин, бывшей на пике славы лет тридцать назад. Капуччино и свежая булочка с шоколадом, принесенные официанткой, источали упоительный аромат, а сказочная зима за окном подмигивала гирляндами.

А у меня внутри, где-то в животе, скрутился мерзкий ком, отдающий тошнотой в горло, который никак не хотел рассеяться. Я сидела, обхватив чашку ладонями, смотрела на елочку, нарисованную на пене шоколадной крошкой, и никак не могла поднять глаза на дядюшку. Причем сейчас, когда он сидел передо мной, открыто улыбался и рассказывал о том, как и чем занимался последние несколько месяцев и каких успехов достиг, я даже сама не могла понять почему. И чувствовала себя дура-дурой.

– …конечно, предстоит еще немало работы, но я уверен, что все получится. Ты ведь меня знаешь, я не пропаду. Но я что-то болтаю и болтаю, просто так давно тебя не видел, соскучился. Расскажи, Кэсси, как твои дела?

Глаза пришлось поднять.

Дядя по-прежнему улыбался. Тепло и очень по-отечески, так что я окончательно перестала понимать, чего же я три этих года боялась.

Мои родители погибли, когда мне было тринадцать. Автокатастрофа. Других родственников не было. Папа был поздним ребенком да и сам женился довольно поздно, так что его родители едва дожили до моего рождения, и я их толком даже не помню. Бабушка маму воспитывала одна и скончалась незадолго до моего одиннадцатилетия. Так что после аварии я оказалась в детском доме.

Правда, ненадолго.

Буквально через пару месяцев на его пороге появился некий Квентин Морель, утверждающий, что я его племянница, и что он не позволит, чтобы дочь его брата оставалась в этом “клоповнике” хоть еще один день.

Я не то, чтобы хотела оставаться в “клоповнике” (хоть и не понимала, почему дядя так его называет, потому что там не то, что клопов, но и даже мышей не водилось), но и как относиться к появлению этого чужого мужчины в моей жизни не знала. Оказалось у папы был младший брат, который очень много путешествовал, объездил весь мир, и как раз был в очередной поездке, когда узнал о том, что его дорогой брат скончался, оставив сиротой малышку Кэсси.

Эта история не совсем объясняла, почему я никогда не слышала о дорогом дядюшке. Но когда взрослые отчитывались перед ребенком?..

И когда даже директриса подтвердила, что дядя Квентин действительно мой кровный родственник по всем документам, во мне зародилась надежда.

Вот только государственная система, совершенно не приспособленная к обретению сиротами возникающих из ниоткуда родственников, к появлению дяди Квентина отнеслась более чем прохладно. Количество бумаг, которые он должен был предоставить, увеличивалось прямо пропорционально количеству уже предоставленных.

И у меня в памяти отчетливо отложилось, как я сидела на скамейке в приемной директрисы, а из-за плотно закрытой двери доносились неразборчивые голоса. И нет, со звукоизоляцией в кабинете все было в порядке, просто никакая звукоизоляция не могла справиться с таким ором.

Дядя вышел из кабинета хлопнув дверью, раздувая ноздри, излучая бешенство. Он повернулся ко мне, и у меня внутри в тот момент все сжалось от ужаса. Что он обвинит во всем этом меня, что он решит, что все это того не стоит…

Но ярость в обращенном на меня взгляде продлилась от силы несколько секунд, а потом ее будто выключили. И голос, обращенный ко мне был оглушающе ровным и спокойным, улыбка – теплой, а слова – обнадеживающими.

“Не переживай, Кэсси, дядя Квентин со всем разберется”.

Через неделю я уехала из детдома…

И сейчас он смотрел на меня с той же улыбкой, которая так запала мне в душу.

– Все хорошо, – пробормотала я, сообразив, что мне задан был вопрос, а я на него так и не ответила. – Учеба как учеба.

– Ну-ну, – дядя укоризненно покачал головой. – Я выяснил, что ты одна из лучших учениц курса и как бы не всей академии, есть чем гордиться!

Он расправил плечи, лучась этой самой гордостью, тряхнул кудрями, которые куда больше подошли бы лохматому подростку, а не мужику слегка за пятьдесят. Но дяде эта прическа удивительным образом шла, он вообще весь целиком вызывал исключительно симпатию и всегда нравился людям.

Я продолжала молчать. В душе царил паршивый раздрай. Насколько три года назад я была уверена в своем решении исчезнуть, настолько сейчас не понимала, что происходит. Я думала, он будет злиться, вспоминать все мои грехи за пять предыдущих жизней, требовать, чтобы вернулась. Ведь я бросила его, украла деньги…

– Кэсси… – дядя протянул руку и накрыл мою ладонь своей, заглядывая мне в глаза. У него был пронзительный голубой взгляд, как будто в самую душу заглядывающий. – Если ты не хочешь говорить о прошлом, то не будем, хоть я так и не понял причин твоего поступка. Ты ведь могла бы со мной поговорить, объяснить… Впрочем, это все уже неважно. Важно, что я тебя нашел, что с тобой все в порядке. Кстати, в знак нашего воссоединения у меня для тебя подарок. Постоянно таскал с собой, надеялся, что смогу тебя где-то подкараулить. Держи, мне кажется, для твоей учебы пригодится.

Он вытащил из внутреннего кармана куртки толстую прямоугольную коробочку и положил передо мной. На коробочке отсвечивал золотым перечеркнутый крест на крест шестигранник – одна из лучших марок артефактной техники. Внутри могло быть только одно, но поверить в это было невозможно. Может быть, он просто использовал коробку, чтобы убрать подарок?..

Не выдержав зудящего любопытства, я подцепила крышку ногтями.

Под крышкой в атласном белом гнездышке лежал тот самый телефон, на который я уже несколько лет капала слюнями. Последняя модель. Как у гросс Теккера!

Я с трудом сглотнула эти самые слюни.

Внутри отчаянно дрались, вырывая друг из друга клочья шерсти, два демона. Один требовал не брать от этого человека ничего и никогда и вообще сваливать поскорее, а лучше бросить все и еще разок переехать. А второй орал, что первый дебил, и на такой телефон мы заработаем еще не скоро, если вообще заработаем, а вот если он у нас будет, то как раз-таки станем еще более крутыми специалистами и точно заработаем и если что отдадим все до последнего сантима!

– Это слишком, – пробормотала я, вцепившись пальцами в колени, чтобы не вцепиться ими в телефон, потому что тогда мы с ним срастемся, как половинки “Полярной совы”. Боги, пусть он сейчас скажет что-нибудь такое, что вернет меня с небес на землю, а ситуацию на круги своя.

– Ерунда, – отмахнулся дядя Квентин. – Мы же семья, а семья должна друг другу помогать. Я вижу, что ты пока еще не готова к разговору. Поэтому поговорим в следующий раз.

Он поднялся, и я дернулась, но он опустил мне руку на плечо.

– Посиди, отдохни. Наверняка, быть лучшей ученицей в лучшей правовой академии страны дело нелегкое. Я оплачу. И да, мой номер забит в телефон. Позвони мне, ладно?..

Дядя клюнул меня поцелуем в макушку и удалился, что-то весело насвистывая, не забыв задержаться у кассы.

На столе остались лежать булочка и телефон, а ароматный кофе отчаянно остывал в чашке…

Вивьен

Внезапно оказалось, что Морель симпатичная.

То есть, прям вообще симпатичная, не только голая.

Да и других достоинств у нее оказалось полно. И главным из них оказалось то, что с ней было легко и ненапряжно. Как с приятелем. С приятелем-умником, вроде Жан-Шарля Тессье, который втихую считает тебя чем-то вроде примитивной формы жизни, но по-дружески прощает тебе этот недостаток. С таким на развеселую вечеринку до утра не закатишься, но и мозг за твои несовершенства от тебе выносить не будет.

Но с Морель, при всём при этом, еще можно было и потрахаться. Тут она обходила Шарля как стоячего!

Идеальная, в общем, девчонка: любит секс, умеет пошутить, не пилит… А что заскоком на тему учебы – так и на солнце есть пятна.

Я бы, может, вообще в нее влюбился – но Морель выставила условие “никаких отношений”, а с соблюдением договоренностей у нее был пунктик.

Провожая одобрительным взглядом круглую попу, обтянутую джинсами, я немного завис, а потому пропустил тычок локтем от Дамьена:

– Интересно, у нее вообще сиськи есть?

– Сейчас не будет, – с ленцой отозвался я.

Дамьен, не вдуплившись, весело уточнил:

– Чего не будет?

– Зубов, говорю, у тебя сейчас не будет, если хлебало на завалишь, хамло. Морель, между прочим, про тебя гадостей не говорит.

– Ты охренел? – Сузил глаза друг.

А я не охренел, я набычился, уперся взглядом ему в переносицу и подобрался, готовясь собственноручно подтверждать свой прогноз.

Некоторое время мы с Дамьеном мерялись взглядами, а потом он отступил. Поднял руки, ухмыльнулся, спуская тему на тормозах:

– Ладно, ладно, был не прав! – И весело оглянулся на остальных. – Ну что, парни, по пиву?

Он сгреб за плечи ле Ру и Фонтэна, и потащил их в сторону и так опостылевшего за будние дни студенческого бара. Под дружное ржание моих приятелей-имбецилов и разноголосые “У-у-у!”, “О-о-о!” и “Наш Вив, кажется, влип!”

Обиделся, засранец.

Я это констатировал где-то даже с удовлетворением.

Дамьен, конечно, мне друг, и друг он неплохой, но тут дело такое… Если хочешь, чтобы он что-то точно услышал – нужно сразу говорить жестко. Иначе потом придется всё равно говорить жестко, только вдобавок еще бить морду, и обижаться Моранж будет в два раза дольше.

А какие у моих девчонок сиськи – это вообще не его собачье дело.

В баре было пустынно – выходной же, кто сюда вообще ходит в выходной?

– О, отлично! Мест полно! – Возликовал Дамьен, как будто ожидал чего-то другого, и занял козырный столик у окна.

– Ага, – ворчливо поддакнул я. – Все в город ушли.

Мы, между прочим, тоже могли бы. Там хорошо, там свежие лица… Может, удалось бы пересечься с Морель!

Моранж сделал вид, что не услышал.

Я сделал вид, что не ухмыляюсь: ну чего его дразнить, он и так бесится.

Пивные кружки со стуком опустились на стол. Официантка, улыбнувшись, водрузила в центре блюдо с чипсами-орешками и удалилась.

– Ну, рассказывай! – Потер руки Люка, и подтянул к себе пиво.

Светлое, хотя заказывал темное.

– Какого демона, ле Ру! – Жан-Шарль возмутился и попытался отобрать свой заказ, но Люка, паршивец, сражался как лев, хоть и был не прав, и Тессье, плюнул и подтащил к себе стаут ле Ру.

Люка отсалютовал ему кружкой, празднуя торжество тупой силы над интеллектом, и присосался к светлому, а меня в ребра пихнул локтем Тома:

– Ну, чего молчишь? Делись давай! Как она в ко…

Я легонько, самую чуточку, развернулся к нашему пижону, ка-а-апельку наклонился, нависая.

– Как ты с ней замутить умудрился, я хотел сказать, – переобулся в воздухе Тома и улыбнулся мне, как святая невинность.

Парни смотрели с жадным любопытством, и я приосанился, расправляя плечи и глядя на парней свысока:

– Эх вы, сосунки! Ладно. Не плачьте! Папа вас научит, как закадрить девчонку…

Первое пиво закончилось, и мы заказали по второму, дружно освистав всем суровым мужским коллективом Тома, взявшего вишневое пиво.

Жан-Шарль снова заказал светлое, и снял его прямо с подноса, не дав Люке ни единого шанса, и вынудив того пить свою кислятину.

Парни, потоптавшись еще немного по мне и моих внезапных вкусах, смирились, что горячих подробностей не будет и переключились на темы поинтереснее.

– …и вот стоим мы с Тома как два придурка, с “умывайкой” в кармане, а этот упырь, хозяин “Пьяной русалки”, оказался магом и орёт как ушибленный, что сейчас он всех просветит сканером, и узнает, кто притащил в его заведение эту гадость! – энергично жестикулируя, Люка рассказывал, какую очередную дичь они с Тома сотворили.

Сам Тома, с истинно императорским величием забив болт на наше осуждение, тянул свое девчачье пойло и тонко улыбался.

– Нахрена вы вообще ее туда потащили? – Не выдержал Дамьен, который слушал Люку, вольготно развалившись на диванчике. – Там вообще активные артефакты запрещены.

– Кроме защитных и медицинских, – вставил педантичный Жан-Шарль.

Люка вскинулся:

– Ну так… это… Думали, на танцполе активируем, с девок косметические иллюзии послетают – прикинь, хохма! А пока они будут визжать, мы с Тома себе хорошеньких выберем. Ну, интересно же посмотреть, что у твоей подружки под иллюзией! Может, она крокодил! Откуда мы знали, что там на входе сканер стоит?

Дамьен спрятал лицо в фейспалме:

– Деби-и-илы! Если “Пьяная русалка” вся в иллюзиях, как праздничная ель – в шариках, то конечно, там на входе сканер!

– Да “умывайка” вообще слабенькая!

– Ага, слабенькая, только танцпол накрыла бы!

– Ой, иди нахрен, умник! Короче, мы с Тома выпившие были, и не сообразили, ага?

И меланхоличный Фонтэн, элегантно и мечтательно оторвавшись от пива, подал голос:

– Позволю себе вставить ремарку: то, что наш дорогой друг Люка называет “выпившие”, я бы назвал иначе. Скажем так: ходить мы еще могли, соображать – уже нет!

– И вас в таком состоянии пускают в приличные заведения! – С неприкрытой завистью фыркнул Дамьен.

Снисходительность у Тома получалась еще лучше, чем величие:

– Пить, мой дорогой друг, нужно уметь!

– Не пить – тоже нужно уметь, – осклабился Дамьен.

Люка отмахнулся от кощунственного предложения и продолжил рассказ:

– Ну, в общем, хозяин “Пьяной русалки” оказался магом, сказал, что сейчас всех просканирует, начал строить какую-то фигню… Мы поняли, что если нас сейчас застукают, то в “Русалку” никогда больше не пустят, ну и решили, что “умывайку” надо сбрасывать! Я заслонил Тома, а он эту фитюльку в фонтан уронил… Кто ж знал, что “умывайка” от этого активируется?