Тэсса на краю земли

Глава 8

Холли Лонгли проснулся от ощущения, будто кто-то дул ему на лицо. Сонно удивившись такому явлению, он открыл глаза и едва не заорал: над ним склонялся призрачный старикашка. Он был наполовину прозрачным – сквозь голову с клочками седых волос можно было увидеть пошлые цветочки на обоях.

– Мама, – осипшим голосом прошептал Холли.

Тэсса Тарлтон предупреждала, чтобы он ни за что не ходил на третий этаж: там живут призрак смотрителя кладбища и корнуэльские пикси, – но Холли ей не поверил. Решил, она просто не хочет, чтобы постоялец шлялся по дому.

И вот на тебе.

– Где мое молоко? – проскрипело привидение.

– Какое молоко? – пролепетал Холли, и от затхлого могильного запаха ему поплохело.

– Молоко! Мое молоко! – капризно повторил старик. – Тэсса всегда приносит молоко в это время!

На лестнице послышался стук каблуков, и в приоткрытую дверь заглянула Фанни. В руках она держала две миски.

– Мистер Уайт, – строго сказала она, – что это вы мне тут арестантов пугаете.

– Я художник, – зачем-то поправил ее Холли, но Фанни на него даже не посмотрела.

Призрак жадно потянул носом и поплыл в сторону двери.

В коридор он просочился прямо сквозь стену.

Холли шумно сглотнул, поежился и скользнул в ванную комнату, то и дело оглядываясь по сторонам. Кто его знает, чего теперь ждать от этого дома. Вдруг пикси выпрыгнут из вентиляционной решетки. Или демоны. Или кто еще тут может обитать.

Ему было не по себе от холодности Фанни, хотя ее излишнее дружелюбие вчера тоже пугало.

Холли привык, что его все любили и баловали, всем-то он нравился и все были рады его видеть.

Единственным человеком, который не лебезил перед ним, была его собственная помощница Мэри, но Холли ей специально доплачивал за это.

И сейчас Мэри очень не хватало – она бы уже обеспечила ему и ортопедическую подушку, и легчайшее одеяло из льна, и позаботилась бы о коктейле из пяти трав и трех овощей на завтрак. Без Мэри он чувствовал себя беззащитным.

И в то же время Холли четко понимал, что ей не место в Нью-Ньюлине. Это была внутренняя интуитивная убежденность, будто бы эта странная и своеобразная деревня сама выбирала себе жителей.

Наскоро приняв душ, Холли торопливо прыгнул в рваные джинсы, натянул пеструю майку и босиком спустился вниз.

Пол был теплым и деревянным, он обожал такие полы, и старые дома, и скрип половиц, и запах нагретого камня, и влажное дыхание моря. За высокими окнами моросил дождь, и в такую погоду хотелось валяться на диване с книжкой в руках и ни о чем не думать.

Фанни уже вернулась и теперь варила кофе.

– Хотите тосты? – сухо спросила она.

Холли не хотел, но не посмел отказаться.

– А где Тэсса? – спросил он с мучительной неловкостью.

– Уехала рано утром.

– Из-за меня? – вырвалось у Холли.

Фанни вдруг резко крутанулась на своих невозможно высоких каблуках, нависла над ним, и он близко увидел ее лицо – резкие черты и красивые глаза. С точки зрения Холли, она была удивительна, необычна и даже красива – чеканной, гравюрной красотой.

Серые стальные глаза оказались цвета неба за окном – пасмурными и грозовыми.

– Ну вот что, художник, – сказала Фанни мрачно, – мне плевать, звезда ты, миллионер или гений. Но здесь, в Нью-Ньюлине, никто не будет называть Тэссу гадостью.

– Я вовсе… – начал было Холли растерянно, но ему не дали договорить.

– Инквизиторы, значит, тебе не нравятся, – взгляд у Фанни стал совершенно диким и яростным, – а ты помнишь, почему орден возродили тридцать лет назад? От нечего делать? Ради того, чтобы без всякой причины мучить невинных людей?

– Да нет же! – крикнул Холли. – Это все не мои слова и мысли!

– Как это? – оторопела Фанни.

– Так бывает, – расстроенно признался Холли, бездумно кроша тост, – я иногда будто бы становлюсь приемником чужих чувств. И вот это все… про инквизиторов – не мое вовсе. Просто вдруг нахлынуло ярко и сильно.

– Так, – угрожающе процедила Фанни, – не твое, значит. Стало быть, поганца Фрэнка Райта – больше ведь в доме никого не было.

– Да нет же, – Холли опустил глаза, совсем не уверенный в том, что нужно говорить это вслух. С одной стороны, это было неприлично – раскрывать подобные секреты, а с другой – он совершенно не мог выносить больше обвинений Фанни. И он решился: – Так думает про себя Тэсса Тарлтон. Это она считает себя гадкой, и это ее тошнит от себя самой.

Фанни помолчала, а потом вздохнула:

– Ну и что ты сделал со своим тостом? Одни крошки остались. Я дам тебе другой. А хочешь, сбегаю к Бренде за сливками и клубникой?

– Дождь же, – испугался Холли, и его испуг так развеселил Фанни, что сразу после завтрака она потащила его гулять и фотографироваться на пляже.

Потом он долго сох и лениво ругался с Мэри по электронной почте на планшете, который вручила ему Фанни. Холли писал своей помощнице, что имеет право на творческий отпуск, и ни на какую благотворительную оперу прибыть не может, и вообще намерен насладиться простой деревенской жизнью.

«Ты? Деревенской? – строчила в ответ Мэри. – Да ты же не выдержишь и дня без карамельного латте и кондиционера».

Холли в ответ написал, что художника всякий обидеть может, и выключил планшет.

И тут одиночество навалилось на него сразу и беспощадно.

Фанни ушла в управление, заявив, что без шерифа и мэра весь Нью-Ньюлин на ней.

Дом поскрипывал и покряхтывал, дождь не останавливался, а где-то там, наверху, затаились привидение и пикси. Тэсса уехала – не из-за того, что устроил вчера Холли, а сама по себе, и ее отсутствие порождало грусть и меланхолию.

Холли не любил себе в этом признаваться, но он терпеть не мог человеческих трагедий. Возможно, это характеризовало его как пустышку, поверхностного человека, но он искренне считал, что жизнь создана для радости и счастья. Листая свои дни согласно своим прихотям и мимолетным желаниям, Холли старался держаться подальше от всего грустного и сложного. Его картины любили за свет и надежду, которые они излучали, за чувство покоя и уюта, а соприкосновение с драмами могло потушить этот дар.

Но вчера…

То, что произошло вчера, глубоко потрясло Холли.

Ему и прежде приходилось ловить и даже транслировать чужие эмоции, но обычно это было что-то приятное – влюбленность, эйфория от победы, гордость, удовольствие. Впервые за все свои сорок лет Холли оказался лицом к лицу с абсолютной тьмой, и это напугало, но и заворожило его. Открывало новые грани для творчества, может быть.

А теперь Тэсса куда-то пропала, а ему так не терпелось узнать ее поближе.

Холли побродил по гостиной, заглянул на кухню, нашел в холодильнике сельдерей, сгрыз его и – теперь уже ощущая себя настоящим преступником – прокрался на второй этаж.

Здесь было всего две спальни. Налево – та, что предложила ему Тэсса, направо – та, что занимала она сама.

Зачем-то выглянув в окно и убедившись, что на лужайке перед домом все еще дождь и все еще никого нет, Холли шмыгнул направо.

Он толкнул дверь, вздрогнул, как заяц, от ее скрипа и со взволнованно бьющимся сердцем – ого, настоящее приключение – ступил в чужие владения.

Вот так, с нервным смешком сказал себе Холли, пускать в свой дом незнакомцев.

Окна были без штор – огромные, в пол, точно такие же, как и в его спальне, только у него они были забраны тяжелыми портьерами. Сквозь капли на стекле по левую руку было видно море, а прямо – кладбище.

Жуть какая.

Поколебавшись, Холли сделал робкий шаг вперед и замер.

По позвоночнику пробежал холод, а ладони вспотели.

Эта комната была полна кошмаров.

Они прятались по углам, затаились на потолке, скалились хищно и зло. Здесь их было собрано столько, что Холли едва мог дышать.

– Господи боже, – прошептал он и опрометью бросился вон, скатился вниз по лестнице и, как был босым, выскочил на улицу, поскальзываясь на мокрой траве. Дождь проникал за шиворот и стекал по лицу, когда он добрался до своего крохотного автомобиля.

Рывком рванув на себя дверь, он отодвинул пассажирское сиденье и нырнул назад, в салон, где на полу стояли его ящики с красками и кистями.

– Боже мой! – снова воскликнул Холли, по очереди доставая тяжелую поклажу.

Он приехал в Нью-Ньюлин, повинуясь неожиданному и непреодолимому порыву, который пробудил его среди ночи. Холли вдруг вскочил с кровати и понял, что ему немедленно, без промедления нужно исправить картину «Томное утро после долгой пьянки», о которой он уже и думать забыл.

Но даже в том лихорадочном состоянии Холли взял с собой самое важное.

Почти не чувствуя тяжести, он поволок свои рабочие инструменты в дом, не потрудившись захлопнуть дверь машины.

На пороге чужой спальни Холли выдохнул, зашелся от ужаса – как, ради всего святого, он сможет находиться внутри? – потом толкнул ногой дверь и втащил ящики внутрь.

Голову будто тиски охватили, и он торопливо открыл все окна – влажный свежий воздух ворвался в спальню, и стало чуть-чуть полегче.

– Ох, – Холли изможденно протер мокрый лоб, – ладно.

И схватился за свои кисти, как средневековый рыцарь за меч.

Фрэнк был крепким мужчиной, но тридцать часов дороги все же изрядно его измотали.

Тэсса, бодрая и собранная, за руль его так и не пустила и выглядела так, будто ее задница вовсе не отваливается.

В Эксетер они въехали в три часа пополудни, и огромный «Линкольн» каким-то чудом впихнулся на маленькую стоянку возле первого попавшегося мотеля. Она заказала мойку автомобиля, достала из его недр два объемных чехла для одежды и подмигнула Фрэнку.

– Обратно поедем с остановками, – утешила она, поднимаясь в номер, – покойникам спешить некуда.

– Так ведь разлагаться будет.

Тэсса оглянулась на него, и глаза ее весело блеснули:

– Не переживай об этом. Покойники, считай, моя основная специализация.

В чехле, который вручила ему Тэсса, были черный строгий костюм и белая рубашка. В пакете – блестящие черные ботинки. Приняв душ и облачившись во все это, Фрэнк ощутил себя страховым агентом.

Тэсса уже ждала его за дверью, нетерпеливая и решительная. Ее волосы влажно блестели, собранные в строгую прическу. На ней тоже были темный строгий костюм, белая рубашка и даже галстук.

– Послушай, Фрэнк, – сказала она, когда они снова забрались в «Линкольн» (Фрэнка передернуло от омерзения – он уже ненавидел этот автомобиль), – мне нужно, чтобы ты посмотрел в глаза одной женщине по имени Марта Бертон.

Он промолчал.

Фрэнк никому прежде не позволял использовать себя таким образом – а уж предложений было предостаточно. Как от криминальных структур, так и полицейских. И те, и другие не стеснялись применять угрозы и физические средства убеждения, но так ничего и не добились.

– Да ладно тебе, – лихо выруливая со стоянки, раздраженно буркнула Тэсса. – Если уж с тобой приключилась такая пакость, то пусть она хотя бы приносит пользу людям, иначе совсем обидно.

– Каким людям? – неохотно поинтересовался Фрэнк. Ему совершенно неожиданно стало обидно, что в эту долгую поездку его пригласили исключительно из-за особенностей его взгляда.

– Девочку зовут Одри, она живет в сарае в саду доктора Картера. Когда Одри плачет, в Нью-Ньюлине идет дождь. Я не знаю, что случилось с ее родителями и как она оказалась в системе, но ребенок эту самую Марту Бертон боится и ненавидит.

Фрэнк припомнил, как в одно мгновение над деревней разверзлись хляби небесные, и сразу поверил в отчаянное детское горе.

Как это порой страшно – быть ребенком.

– Я посмотрю, – вздохнул он, – в качестве исключения.

Тэсса улыбнулась ему – разбежались крошечные морщинки вокруг ее глаз, делая лицо мягче и нежнее.

– Спасибо, – произнесла она спокойно.

В этот раз они провели в «Линкольне» совсем мало времени – около пятнадцати минут. Потом Тэсса притормозила у скромной часовни, и они вошли внутрь.

Фрэнк, как это ни странно, никогда не был на похоронах и нервничал. Тэсса выглядела так, будто точно знала, что делает.

Внутри, в прохладе и запахе ладана, их ждали всего двое: молодой священник и красивая женщина в трауре с усталым сердитым лицом.

– Ну наконец-то, – приветствовала она их недовольно, – вы явились. Сколько можно вас ждать!

– Мы ехали издалека, – ровно ответила Тэсса, прошла мимо нее и остановилась в ногах закрытого гроба, вслушиваясь во что-то свое, внутреннее.

Женщина смотрела на нее недоуменно, а священник – с явным испугом.

– Святая инквизиция, – прошептал он.

– Нет-нет, – поправила его Тэсса с улыбкой, – инквизиция в отставке. Тэсса Тарлтон, смотритель кладбища Вечного утешения.

Священник поджал губы.

– Ваше кладбище – это кощунство, надругательство над замыслом Божьим! – провозгласил он и услышал в ответ только непочтительное хмыканье.

– Что с ним случилось? – не позволила себя втянуть в теологические споры Тэсса.

– Какое ваше дело, – ответила женщина резко. – Просто заберите его.

– Разбился на байке, – сказал священник торопливо. Он все еще излучал праведное негодование, но и побаивался Тэссу тоже.

– Куда же ты так спешил, малыш? – ласково спросила она у гроба, и Фрэнк застыл, на полном серьезе ожидая, что из-под тяжелой крышки донесется ответ.

– Она сумасшедшая? – поинтересовалась у Фрэнка женщина, и он, тихонько вздохнув, посмотрел на нее.

– Так что случилось с Джеймсом, Марта? – тихонько повторила свой вопрос Тэсса.

– Ему исполнилось восемнадцать, – проговорила женщина, не отводя взгляда от Фрэнка, – и он решил уехать в тот же день. Мы с мужем его не гнали, но Джеймс… – Марта издала сухой всхлип, – очень спешил.

– Почему?

– Из-за Одри. Она писала ему про какое-то волшебное место… Нью-Ньюлин или как-то так. Одри всегда была диковатой девочкой с буйной фантазией. Все время ныла, и над моим домом висела огромная туча. Ужас – в соседнем квартале солнце, а у нас – дождь. Все время дождь, невыносимо!

– Вы наказывали Одри за это? – Фрэнк узнал эти интонации. Его мать разговаривала с ним таким же тоном.

– Ругала, наверное, – пожала плечами Марта. – А кто бы не ругал? Я подала в суд тогда на систему – они же обязаны предупреждать о подобных вещах заранее, не так ли? Их юристы заявили, что и сами не знали – способность открылась только после смерти родителей Одри, до той поры она была обычной девочкой. Ужасно неприятная история. В итоге Одри просто сбежала, а ведь судья почти назначил компенсацию! Но и после побега Одри продолжала писать Джеймсу, совсем ему мозги запудрила. И вот что получилось.

– И вот что получилось, – эхом отозвалась Тэсса. – Фрэнк, ты не поможешь мне погрузить гроб в машину?

– Да что вы, – всполошился священник, – у нас есть кому, я позову…

И он скрылся в боковом нефе.

Фрэнк вопросительно посмотрел на Тэссу: это все? Не будет никакой кары инквизиторской?

– Ну а чего ты хотел? – возмущенно набросилась она на него уже в машине. – Самая обычная стерва! Детей не била, не ела, не насиловала, кишки на капища не наматывала… А то, что злая, – так на то она и человек.

У Фрэнка даже челюсть отпала:

– Ты же не перечисляешь сейчас случаи из практики?

Тэсса мельком взглянула на него и не стала отвечать. Нервно побарабанила пальцами по рулю.

– Скажем Одри, что мы эту Марту прокляли, – решила она. – Господи, хоть бы увидеть солнце до конца лета! Сейчас затянет надолго.

– Ну так и прокляла бы ее, – огрызнулся Фрэнк. – Ты же умеешь?

Тэсса так разозлилась, что от нее едва искры не посыпались. Буквально перепрыгнув лежачий полицейский, она вырвалась из города на трассу.

Некоторое время они неслись вперед в полном молчании, и Фрэнк вдруг понял, что на полном серьезе боится сейчас Тэссу – от нее будто волнами исходило нечто пугающее его до мурашек.

– Я же только то и делаю, – вдруг прорычала она, – что проклинаю всех, кто мне под руку подворачивается, без разбору. А я тебе говорю: нет здесь состава преступления!

– Слушай, – решил Фрэнк, – давай поменяемся местами. Тебе поспать надо.

К его удивлению, Тэсса не стала спорить. Не говоря ни слова, съехала на обочину и вышла из машины. Постояла, закинув голову к небу, выругалась, а потом хмыкнула:

– Может, мне к Джеймсу забраться? Там поудобнее будет.

От ее могильного юмора у Фрэнка даже глаз дернулся, но он не стал никак комментировать, не желая попасть под горячую руку. Сел за руль и подождал, пока Тэсса устроится на соседнем сиденье.

Пока он привыкал к габаритам «Линкольна», Тэсса уже заснула. Вырубилась, как по команде, и следующие восемь часов Фрэнк слушал ее сбивчивое дыхание и вздрагивал от ее резких движений.

Кошмары.

Обычное дело.

Мэри, секретарь Холли Лонгли, сделала что могла: как следует наворчала на своего начальника и даже попыталась уговорить его посетить оперу. Он ответил на все ее призывы к благоразумию твердым отказом.

Что ж, ей же лучше. Ее шкаф просто заполнен нарядами, которые так и просили, чтобы их выгуляли в театр. И выставку она сможет открыть сама – бирюзовый брючный костюм будет более чем уместен.

Главное, чтобы Холли, где бы он ни был, не перестал рисовать, а уж со всем остальным она справится. Сразу после того, как примет джакузи в его роскошной квартире.

Глава 9

Сварливый Джон Хиченс, тихонько раскачиваясь в поскрипывающем кресле, гневался. Дождь заливал деревянные полы веранды, ветер трепал лоскутные коврики. Суставы, как всегда в такую погоду, начинали ныть, и находиться на улице было крайне неразумно, но Джон только кутался в потрепанную шаль покойной жены и не спешил возвращаться в дом.

Он слышал, как за забором ворчит и ругается невыносимая Бренда, оплакивая свой урожай. Ее громкие причитания о том, что клубника становится водянистой, а по капусте ползают слизни, услаждали слух.

Поделом ей, говорил себе Джон. Это же надо! Убить собственных куриц назло ему – какой дурной бабой нужно для этого быть!

Душа алкала мщения, и теперь Джон раздумывал, как бы ему позатейливей напакостить соседке в ответ.

В эту минуту послышался звук шагов по гравийной дороге, и из-за пелены дождя показался доктор Картер.

Он был очень высоким и очень худым. Кофейного цвета кожа блестела мелкими каплями, черные волосы прилипли к идеальной формы черепу, а угольные глаза излучали бесконечную любовь ко всему живому. Увидев своего гостя, сварливый Джон встрепенулся и немедленно устыдился своих коварных замыслов. Рядом с доктором Картером замысливать недоброе было совестно.

– Добрый день, Джон, – энергично приветствовал его доктор, – что это вы на веранде торчите? Вам бы к камину поближе, друг мой.

Он шагнул под крышу, отряхнулся, как собака, и широко улыбнулся.

– А вы чего шляетесь без зонта? – ворчливо отозвался Джон. – Пойдемте скорее в дом, я вас чаем напою.

– Погодите-ка минутку, – попросил доктор Картер и проворно присел на корточки. Джон дернул шаль, освобождая колени, и едва не застонал от блаженства, когда крупные руки накрыли их. Теплая исцеляющая волна прошла по ногам, а потом волшебные целительские руки переместились на локти, качнули Джона вперед, прошлись по плечам, позвоночнику, пояснице. Напоследок доктор коснулся его висков, и ноющая мигрень исчезла.

– Вы ведь могли бы спасти тысячи людей, – Джон с удовольствием вздохнул и легко встал, – а торчите здесь.

– Вы же знаете, что не мог бы, – с легкой укоризной ответил доктор, и они вошли в дом.

Джон захлопотал над чаем, время от времени бросая любопытствующие взгляды на Картера.

Когда он только появился, Камила Фрост провела целое расследование и написала в своей газетенке, что прежде доктор работал в больнице Бирмингема и там ему предъявили обвинения в домогательствах. Юная пациентка пожаловалась – якобы доктор схватил ее за грудь с извращенным умыслом. На суде Картер объяснял, что всего лишь хотел излечить ишемическую болезнь сердца – редкий диагноз для молодой девушки. Был ужасный скандал, доктор избежал тюремного заключения, но получил запрет на работу во всех больницах страны.

А потом вдруг появился в Нью-Ньюлине, и кто ему указал дорогу сюда, оставалось загадкой.

– Ну и погода, – заметил Джон, – держу пари, что это Камила довела девчонку. Уж больно она злая – хуже нее только невыносимая Бренда.

– Черт его знает, – сказал доктор. – Одри заперлась в сарае, и выкурить ее оттуда невозможно. Я уж и уговаривал, и угрожал. Стыдно сказать – обещал снести дверь и выпороть, совсем она меня довела. Голодает ребенок. И Тэсса еще уехала! Ничего толком не объяснила, только попросила приглядеть за Одри. А как за ней приглядеть, если она в сарае?

– Уехала? – встревожился Джон.

Он не любил, когда их шериф, мэр и все остальное болталась где-то за пределами деревни. Неправильно это было.

– На катафалке, – со значением подтвердил доктор.

– Вот черт, – Джон расставил на столе заварник и кружки, достал из буфета сушки. – У нас тут сплошные похороны и ни одной свадьбы.

– Так ведь и некому идти под венец.

– А я так скажу: поставь свадебную арку – и желающие найдутся! – заупрямился Джон. – Я подам прошение на имя мэра, как только Тэсса вернется.

Их прервал стук в дверь, а потом раздался голос Кевина:

– Мистер Хиченс! Я вхожу! О, так вы здесь чай пьете! Я ужасно вовремя – Мэри Лу передала для вас круассаны. Еще горячие.