И тут же как апофеоз всему и всем в повисшей и зависшей на несколько секунд над гостиной тишине послышался громкий звук сглатывания. А точнее даже и прогремел, ведь был не хуже, а даже и лучше, чем и у самого Егора же до этого, уже и никак не напоминая что-то и с чем-то, а именно же являя и собой то самое нервное сглатывание слюнного кома. И не кем-нибудь, а самым же и что ни на есть конкретным младшим из всех же здесь и сейчас собравшихся. Раскрываясь бомбочкой чайной розы над всеобщим же бело-черным хаосом помещения и ударяясь же своим розовым бутоном в потолок.
– Хочешь что-то еще нам сказать, друг-дружище? – Взглянул на него серьезно Влад, как и сам же Александр на него до этого. Хоть и не убирая же до сих пор своего ехидства и с лица. Но и про стержень же его в себе не забывая. Что буквально же и выпиливал, раздвоившись, сейчас его черные зрачки, ожесточая и без того злой взгляд коричнево-янтарных глаз при все еще и заводной улыбке. – Ты же ближе и чаще всего… да и всех же… был и есть с ней! Как она, м? То, что не пахнет, я уже понял… Спасибо! Мне посчастливилось узнать это и самому… буквально же как и из первоисточника. Хотя… И как сказать… Да и посмотреть… И кому… Но и ты! Не замечал синяков и ран… Не чувствовал и запаха крови… Но и это же еще полбеды! Неужели и так же не чувствовал чего-то у нее внутри и… под кожей? Чем она под ней истекает и протекает… Каких-то и иных, знаешь, инородных модификаций и новшеств… Частных обновлений и в общей же структуре… как внешней, да так и внутренней… и наоборот. Саму Розу – внутри и снаружи… А даже и, знаешь же что, изнутри же наружу… Все еще: нет?!
– Нет! То есть… Нет, я… – и шатен тут же сжался, опустив взгляд на свои ноги, поймав на себе же все строгие и внимательные, почти что уже и готовые стать полноценно злобными и яростными, а там и вовсе же гневными и ожесточенными взгляды разом. – Мы же оба в одежде и… всегда! А когда переодеваемся и на физкультуру… там женские и мужские раздевалки… ее видит там разве что Карина. Да и у нас и здесь, когда она же еще и ночевала, я ведь не смотрел… не подглядывал за ней. Тем более не разглядывал и не рассматривал… Не приглядывался! Но да, знал. Знал ведь и… конечно! Но и как все мы и… уже. Читал ведь об этом и… ранее. Какую-то часть, по крайней мере! Которую она сама же и позволяла, отдавала и… передавала мне. Но… там явно же было… как и есть… не все. И… в пределах же разумного. А если бы что-то и было… если бы было лишнее что-то… лишка… и с Розы же стороны… перебор… мы бы уже давно и наверняка же об этом знали… От Софии или… нет! Но нам же не сказали? София не написала. Мы и не знаем… об этом и… всем… и все. В моментах же только… И не так дотошно, как допустим и ты же сам, Влад! Да и в конце-то концов: «насилие ведь для всех разное». Не говоря уже и о его моральной или физической стороне! С какой стороны ведь посмотреть, в принципе, и… под каким углом… как и… кому. Как и на те же все самые муки! Мы же не знаем об этом… о них… как и о самих же мучениках! Не знаем и… всего. И да, пусть это и не единичный случай… Но ведь и все еще достаточно редкий при том! Как и меткий, на сегодняшний же момент и манер: не в бровь, а в глаз же, прям. А Роза… как и сказал же уже Ксан… ее куратор. Ей же… да и лучше знать, в отличие же все от нас и в сравнении же… как и наверняка. Ну и если уж на то пошло – София вполне могла же ведь слегка и… приукрасить. Из своего же все творческого потенциала и творческой же жилки! Не романтизируя же все это и… излишне… конечно. А говоря лишь за себя… И исключительно! Как видит и чувствует, ощущает это… лишь… и она же сама. Да ты же и сам это чуть ранее сказал, напомнив, просто и чуть другими словами, что не все то, чем кажется. Что на первый, да что и на последующие же взгляды… И это же только что еще касается и теории. А практики… Она же обращается! Проходит испытания-задания вне и… дома. Как ангел и… мученик. После же будет – как демон и мученик. Если захочет… Она же, как и мы, не знает пока до конца и всех же тонкостей, чтобы раскрытие души, как и тела прошло полностью… Вроде и той же самой икоты. Которую сбить можно только выпив достаточно воды или неожиданно напугав… Но и так же, чтобы и жертве же не знать, когда это, на самом деле, произойдет… И как и все же, наверняка принимает это за должное – за муки! Собственно, чем это, скорее всего, и является… Ты же и сам просто выловил ее в момент, когда она не была готова… Когда не могла притвориться… хорошо притвориться… И сыграть! Не желая видеть проявлений жалости и сострадания к себе… Скорби! Что и с лишним же вниманием к себе… И к своей же все персоне! Как фактически же и одной такой… А еще и без отца! Одной и… в принципе. И здесь же! Справляется ведь как может… Как это и дано. И видит же все так, как видит… сама… и как хочет это видеть! Как и каждый же из нас… Но и это ведь совсем, далеко и не всегда же значит, что это не так и не правильно. Не правда… Как и наоборот. И пусть я и сам пару раз ловил ее между делом одну и с Кариной под руку, помогающей ей дойти и добраться… Видел, как и ты трудность… где-то и совсем невозможность… движений. Почти и неподвижность же конечностей… Красноту глаз и носа… Всего же лица! Но никакого влияния, а уж тем более и внедрения в нее… как и тем более же Розы… в и на ней не было. А если… и не поверхностно и внутрь… не считаешь ли ты тогда, что в таком же вот случае… весьма и противном… уже был бы и какой-то кипишь? Да и хоть… там. Роза же отчитывается перед Советом… Если и не прямо и лично перед Сергеем! Но он-то данные получает… Все знает! Следит же и сам периодически, коль и не видит… не встречается и не спускается… постоянно. Вряд ли бы ей все это… и такое же открытое… да и так же открыто… так просто и с рук бы сошло. И так же легко бы те и спустили… Да еще и вновь!
Огорченно покачав головой, Влад только хотел опровергнуть все это и продолжить говорить свое и в своем, как взглянул вновь на Егора и замер, следя же теперь за тем, как быстро бегают его черные зрачки из стороны в сторону, перебирая же внутренне и перед собой все те же или нет, но и вновь же свои воспоминания. И ладно бы обычные, ничем не примечательные, но тогда бы ведь и сами зрачки таковыми оставались – мелкими. В этот же самый и конкретный момент, как и сам же Влад буквально и приблизился же к нему, оставаясь еще пока и телом на месте, чтобы если и не рассмотреть досконально кадры, так хоть и понять их истинный же посыл и настрой, он поймал же их и на расширении. И тут же был сам пойман и с поличным. Как и откинут же: сначала качанием белесой головы, после жестким волновым порывом, создав вмиг проблем не хуже, чем и для Сизифа и все же еще с огромным круглым валуном, а к концу и к началу же, как ни иронично, пути и подножию же самой скалы. Что как раз таки и стояла перед бескрайним же морем, которое же пока только пахло собой и не было видно за ней и у кромки же уже избитого, но и буквально же зазубренного сейчас леса, уже и за его собственной спиной. С одними лишь казалось только соснами и елями. И с их же все еще хвойным сосново-еловым запахом, как и их же смолы, что ни с чем же не спутаешь. Как и не забудешь, ведь если он еще не в почках, то в печенках и кого-то был уже точно. А ведь он так и не успел прочувствовать же все и до конца! Разве только что вновь зацепился за эти же все маслянистые хвойные нотки. Потому что и не обжигающие же как прежде и раньше и как если бы это была злоба, а скорее даже и теплые. Какие-то и массажные. Пряные и терпкие. Будто бы еще и возбуждающие. Но и скорее же даже – возбужденные!
Но так ведь и не успел раскрыть свой довольный рот, как и глаза же во всю их высоту и ширь, как сделал же это ранее и Никита, как и тут же дал себе внутри оплеуху – пока же ее и не только не дали другие и снаружи. Ведь уже даже и готовились. Судя все по тем же сощуренным синим глазам и заострившимся донельзя скулам под таким же еще и добротным слоем желваков. И только лишь сдержанно подмигнул ему, прикусив нижнюю губу, так и рвущуюся же до сих пор подбить верхнюю на хороший такой, добрый, но и скорее же даже и такой же, как там был и добротный, хитрющий оскал.
– Не верю же, что говорю это… вам… сейчас… и… я же сам, но… и очень жаль. Да как и зря. Ведь готов поспорить – там карта звездного неба… со всеми же и созвездиями… и в масштабе же один к одному! – И, тут же прикусив язык, он перевел огорченный взгляд на задумчивого Александра. С чьей тяжелой руки и именно же сейчас душистость и сладость розы обрела новый виток в виде же медовости и сахаристости жареного попкорна, будто и таким вот образом, как и через силу, он и позволил ему продолжить, коль начал. А что еще делать? Не продолжать же врать и себе. Тем более что «тату» все видели. От ничего она бы не возникла. Так и в двойном же еще экземпляре. – Вряд ли это… муки. Те самые! Как и вряд ли бы они внимания стоили… И удостоились бы! Как и от той же все Розы… Тем более! А в разрезе еще и той же Софии… и подавно. Да и еще при таком же рвении первой и… к ним самим? Это… другое. Иное. Как и инородное… Это уже как раз таки и… издевательства! И насилие во всей же своей некрасе… Жестокой и… жесточайшей! Полностью отличной от той, с которой бы Роза могла все это закончить… и задолго же до. Раньше! Оставив Софию же на ее задания, как и сами же задания на нее. Без дополнительных и мук… Будто и без нее их Софии было мало! Без какой-то своей и идеи… Да и цели… Без своего же и интереса… И своей же выгоды! А и не закончить же Софию и… саму. И сама же… Просто и покончив же с ней! Что, кстати, пока что лишь еще не произошло, но обязательно же произойдет и уже очень скоро – при тех же все темпе и интересе, взбудораженности новым, кои демонстрирует и с превеликим же удовольствием эта же все самая прекрасная женщина… И если ты мне сейчас скажешь, что это не так… я ошибаюсь… и это все те же самые муки, которые София должна будет пройти и пройдет… и что ты веришь же Розе, как и вдруг откуда ни возьмись взявшимся ее ответственности и желанию меняться, изменяться, исправив же тем самым все ошибки прошлого… а там и ее же попечительски-опекунскому материнскому инстинкту… я клянусь – я умою руки… спущу это все на тормоза… кину же на осадок, покурив… брошу льда на нервы вместе же с алкоголем… чуть позже… но сделаю это… Перед этим же лишь разве что еще кое-что добавив, в виде… В уголках губ Розы была кровь бегуна! И не какого-то, а задания Софии. Я унюхал его… перед этим увидев и в ней… и почти что уверен, что… хоть это был и человек… да и она сама же это подтвердила… еще и вернувшись только с пробежки, не успев все смыть и спрятать до конца и как следует, когда пришел я… да и особо не старалась же… наоборот, довольствовалась этим… ведь… она продолжает то, что было тогда! Только теперь уже и сама. Как глава и… главная. Хотя и что еще пока возможно – еще же с кем-то… Кого так же, как и ее же саму, по доброте же душевной тогда и отпустили… И похоже, что и не им едина! Не забыв, конечно же, еще и про саму Софию. Когда бы она сама и всю же работу делала. С все теми же ее и грязными аспектами… И я, конечно, пока не знаю, что именно она ей подсыпает… И подсыпает ли? Но это уже точно не как в прошлый раз… Не букеты. А и тем более не венки. Она усовершенствовала все! В том числе введя перепроверку самих заданий… Проверяя их дважды. Перед заходом Софии. И после. Добивая за ней их! Буквально. И будоража же, просыпая сразу и две ее стороны… параллельно. Но и по факту же лишь одну и… свою. И нужную же ей самой как никогда, нигде и ни у кого. Задымив же при этом мозги и Совету: через Сергея ли… или… еще через кого-то… или через кого-то и Сергею. Один фиг! Там же от перемены мест слагаемых сумма особо-то и не меняется. Розе ли не знать… Убрав его же самого тем самым из игры, как я понял. И сначала. И подумав же еще перед этим и на Женю. Но нет. С Женей – нет. Ведь и в противном же случае он бы, Сергей, уже был бы здесь и все бы сделал как надо… С Женей или без. А теперь же еще и его тюкать надо. Возвращать! Ведь там и без сильнейших мира сего, как и без их же всех поддержки, и всем же нам никак не подкопаться и не справиться! Собственно, как и к тому, с чем именно спит София. Что ее так сильно вычищает за ночь… По словам же все самой Розы… Что избавляет одну и от другой. Пусть и на время… Я хочу это узнать. И узнаю… Она не мученик! Хотя бы и потому что я лично говорил с Розой. И как в случае же с жертвой, она ясно дала понять, что наплела об этом всем… Перед тем же как раз как и вышвырнуть же меня с пятого этажа… Наплела тебе… Сергею… Всем! Для чего? Это я тоже узнаю. Но пока же я это и узнаю́… и пытаюсь собрать все же это в одну картину… не мешайте мне и… верьте мне! Если уж до сих пор и не в самого меня…
И оборвав же вновь себя сам, только ли чтобы набрать побольше воздуха легким, а может, еще и чтобы занять куда более высокую и выигрышную от того позицию, когда же все и будут просто вынуждены смотреть наверх, чтобы и видеть, а там и полноценно слышать его, внимая каждому же слову, где осознанно, а где и не, а может, и все сразу, Влад наконец отошел к лестнице и начал подниматься по ней. Подбирая же по пути и свой рюкзак и закидывая же его сразу и на свое правое плечо двумя лямками. Чтобы было удобно придерживать их одной и правой, пока левая же лежала в кармане-кенгуру кофты на животе, уравновешивая же тем самым и все же его тело: не перетягивая его в ответ и излишне же влево, как и вниз. Но так и не дошел же до второго этажа, остановившись сказать и еще же кое-что напоследок:
– Она взяла мою кровь после того, как хорошенько избила… В любой момент она может оказаться в теле Софии… И на меня же падут все стрелы… А после чего и на всех вас… Я не хочу подвергать вас опасности. Но и молчать более не собираюсь, как вы! И пусть, да, я не могу сказать ей всего и сейчас напрямую. Но намекать же никто пока не запрещал! Тем более когда и надвигается же ЧС такого масштаба. И пусть же не вселенского, но и обще же, внешне, внутри и межмирового… И прося конкретно не мешать, я говорил именно об этом. Тогда, и если что, вы не пойдете со мной пособниками и соучастниками. Как вариант – лишь свидетелями. Это важно для всех вас! И в особенности для Ксана… – его печальный, но куда более усталый и уставший светло-янтарный взгляд коснулся вновь мужчины. – Ведь если Софию оставят Розе… и без права видеться с тобой… вами… когда и все же это окажется правдой… она попросту не доживет! Ведь та, в свою очередь, не остановится ни перед чем… ни перед кем… не имея же и эмоционального якоря… пока… – и дернул левой рукой, вновь обращая внимание всех на «тату». – Фактически же это непреложный обет! Как и обет молчания лично для меня… Должен был им быть, во всяком же случае. Но куда уж больше молчать, да? Тем более что и она, походу, и сама не поняла как… Да и в принципе же ничего не поняла. А уж что сделала и чему дала ход… и подавно. Уверенная же просто, что я буду молчать… и так. За собой же имея этим: «Только бизнес». И никаких же чувств, эмоций и ощущений отныне… Хорошо же так обжегшись тогда! Жаль, только и не плохо и не избавившись же от всего этого совсем… пока… Пока, видимо, не сделает эту ебаную ч/б вечность цветной… не подсидит окончательно Сергея и не восторжествует сама там… сбросив же того или может, уже и ту… и вновь же сюда! – И тут же безжалостно накрыл предплечье, как и запястье, серым рукавом: «от греха же подальше». И с глаз же долой, как говорил же сам и чуть ранее. И пусть же еще тогда и не себе. Да и если уж и не из сердца и вон. Но и тоже же ведь – пока что. – Семь шипов… Это не цифра и из головы. И не семь узелков на счастье на запястье… Она начала считать, Ксан! И в ее руках уже семеро… И еще ведь неизвестно, как с сегодня на завтра все сложится… Надеюсь же все же, что София все-таки справится и потянет… протянет и дотянет… и всех же нас. Дав еще немного времени понять, что и как с ней и на ней же самой… И нахуя, да? А и главное – зачем? А в твоих же пока еще сама София и ее же собственная жизнь… Не ты ли и любитель перестраховываться, м? Сразу и после все того же… вон… шахматиста с задетым мужским самолюбием сейчас! – И качнул рыжей головой в сторону Егора, но взгляда так и не отвел. И так же прекрасно чувствуя всю силу, мощь и морозную синюю глубину прожигающего взгляда на себе. Со слегка лишь перебивающим его теплом – желтым. – Лучше же всегда раньше, чем и позже. Даже если и не выгорит… Тем более: если не выгорит! И не перегорит ведь. Лучше сейчас, чем никогда… И да, вы можете мне пока не верить… пусть я об обратном и попросил вас сам и чуть ранее, но и без должных же все еще, как и однозначных же пруфов и доказательств… но проверить-то… пусть и пока же не все, как и… во всем, но и сами-то… вы можете! Как и то же, что я же уже сам и назвал же перед всем этим… А уже после и поделиться некоторыми итогами же и со мной – сверить дабы часики. Пока же вот был ее шах – дело за нашим матом!
Глава 6
****
– Так, все! – Встрепенулась брюнетка и, быстро глянув на свое еще сонное лицо в отражении экрана так уже позабыто неубранного, но и благо еще незамеченного никем своего же черного телефона в таком же матовом чехле – нет ли залеженности от себя и каких вмятин от вещей на коже, подорвалась с належенного на парте и руках крест-накрест места и осмотрела аудиторию. Параллельно еще и прибирая таки технику в ее излюбленное место – в небольшой цветной тканевый рюкзак с белыми слонами и цветными рисунками хинди в белом, розовом, желтом и черном исполнении со вставками из черной кожи на небольших передних карманах, кожаной небольшой ручкой у его изголовья и с такими же, но уже и чуть длиннее ручками на его спине.
Благо на пары она старалась особо не краситься, зная же уже прекрасно, что, скорее всего, а даже и точно захочет вздремнуть и весь марафет потечет и растечется, отдавая предпочтение светлым тонам, кося тем самым под дневной и естественный макияж, и редко же когда темным. Разве что приглушенным и только для ресниц и бровей – и тоже ведь: только иногда. Ведь, будучи темными длинными и широкими еще от природы и только после уже и от папы, как и кое-где же от мамы, они позволяли не прятать их естественность за искусственностью. В основном же и для всего же остального используя бежевые и нюдовые матовые тона: что в тенях и помаде, что в тоне и пудре. С корректорами же лишь чуть темнее и только на один тон от тона своей кожи при и природной же все еще ее бледности пусть и пока еще с небольшим, но и имеющимся же загаром. Чтобы, если что вдруг рассыплется и посыплется на лице и по нему, было не так видно. И губы же не так часто съедались, как и квадратные ногти со светло-бежевым лаком редко облупливались и сгрызались, сливаясь со всем и сразу. А тем более и со светло-розовыми ничем не покрытыми губами. И самими же веками изнутри. Как и кожей под почти что и прозрачными ногтевыми пластинами.
– Пора валить отсюда!
И, оправив рукава темно-бежевого длинного кардигана с опущенным плечом чуть приподняв один и левый из них до середины же предплечья, чтобы браслеты-фенечки с керамическим крылом и стальными кубиками не резали и не давили на запястье и чуть оттянув ворот черной футболки, высвободив тем самым наружу и начавшие уже почти душить и продавливать кожу ключиц и груди бижутерии-подвески, она стряхнула мелкую белую стружку от стиралки, оставшуюся еще с прошлой пары, с нее и черных брюк-дудочек и обула наконец в тон им невысокие лакированные ботинки на низком ходу. Стопы же ног затекали и буквально прели за полтора часа пары. А таких ведь бывало и по четыре. И по пять. А порой и по шесть-семь на дню. Что девушке приходилось буквально разуваться, если не совсем раздеваться. Но и не расшнуровываться, чтобы в случае чего, как и говорил и смеялся же над своим же все остроумием сам Ник, вставить и пойти. К доске же, конечно!
И, хоть и примостившись же за ровно сидящими впереди нее одногруппниками, как и одногруппницами она вполне могла продолжить видеть седьмые, а там и девятые сны без резких движений, но преподаватель так дотошно и долго скребла белым мелом по деревянной темно-коричневой доске, что она сдалась.
Да, вопреки же тому, что эта женщина была и вовсе не старым человеком, возраста же тридцати – тридцати пяти лет, умные доски и проекторы, как и компьютеры с ноутбуками были не для нее и слыли же еще пустым звуком. Ей же по вкусу были старые, но и совершенно ведь не добрые и не технологии. Вроде и все той же уже выцветшей и не стираемой начисто практически же и никогда доски из-за въевшегося в нее, как и в трещины самой же ее древесины, мела. Но и не только из-за него самого. А еще и из-за серой старой тканевой тряпки, что лежала у нее и только еще больше разгоняла его по всей ее поверхности и забивала же по всем ее местам и углам, будучи еще только же в сухом виде. Что уж и говорить про размалевывание и когда в мокром.
Конспекты у нее так же были только в собственных тетрадях и написаны же своими руками, как и ручками. А точнее – и одной и своей. И такой же все обычной синей шариковой, всегда лежащей в них. Не в электронном виде. И не из электронных материалов-носителей. Разве что из учебников и учебных же материалов до. И уже из ее личной библиотеки знаний и личных же конспектов, записей соответственно и после. Из одного из которых она и диктовала сейчас тему, держа достаточно толстую темно-синюю тетрадь левой рукой. С разлиновкой, и исписанную полностью, в черную мелкую клетку и в белой же матовой обложке. Непонятно же только было от чего и больше: от еще самой себя и по изначально именно такой задумке или уже и от меловых отпечатков ее пальцев на ней, ведь правой же рукой в то же самое время она черкала буквы и цифры на доске, иногда берясь за нее ей и проверяя себя, сверяя данные, как и перелистывая же ее саму.
Сама же она была миниатюрно-худая, хоть и достаточно высокая брюнетка с тугим длинным хвостом темных, а даже и именно черных выпрямленных волос хорошо сдобренных лаком и парочкой невидимок, шпилек и заколок. Женщина с иголочки и без петухов, так бы ее можно было назвать. Хотя, и как вполне же себе куда больше походящую на Розу, и обозвать. Ведь, как и ее же неутонченную и не близняшку, ее редко можно было встретить с распущенными волосами, достающими так, между прочим, и до поясницы, разве, может, только дома и без лишних глаз. Да и тоже ведь не факт. Как и не в чем-то легком и открытом. Кроме все строгого учительско-преподавательского дресс-кода. Вроде и того же все серого костюма, состоящего из пиджака, надетого поверх накрахмаленной белой рубашки и юбки-карандаша, длиной почти до колена и лишь чуть ниже, что был сейчас и на ней. Вот кроме этого и в чем-то же ином ее встретить было просто нереально. Так и черные же еще и плотные колготки в тон лакированных лодочек на высокой шпильке тоже были чуть ли и не ее священным Граалем. Вечным атрибутом. И никогда ведь опять же носки или чулки. Как и плотная же косметика на лице. Ведь от природы ее черные глаза, в обрамлении таких же длинных ресниц и широких бровей, не требовали подкраски как акцента. Разве же только ее узкие губы и сами же просились на блеск. И то лишь только светлый. И раз же в пятилетку. В паре с ярко же выраженными и так скулами, но и все же, как и периодически, под светло-розовыми румянами. Редко, но метко, как говорится. Да и так ведь тонко, что не всегда и можно было понять: «а есть ли что-то из этого вообще?». Чуть смуглая кожа все же давала ей полное право не покрывать ее чем-то, что могло бы и при ином раскладе не оттенить ее и скрыть бледность, а только еще больше затонировать и запудрить. То же правило касалось и ее миндалевидных ногтей средней длины под бесцветным либо же донельзя прозрачным и светлым лаком. И аромата духов, такого легкого и ненавязчивого, отдающего же лишь слегка и свежей зеленью, белыми цветами и ноткой кориандра, почти что и под запах собственного тела. Чего, кстати, она придерживалась и в отношении студенток. Как и студентов. Последних, правда, все-таки было меньше. Да и в рядах же все же отъявленных камикадзе, решивших дерзнуть и переборщить с ярким тоном теней или помады. А тем более и лака для ногтей. Их длиной. А там и ресниц. Подобные ведь садомазохисты сразу отправлялись радовать собой уборные, чуть ли и не под конвоем ее же святейшества смывая всю эту красоту.