Подлинная история баскервильского чудовища
– Вы не подумали, почему вам предлагают такие деньги и откуда они? – прищурился Холмс.
– Он представил рекомендации от бруклинского Общества Социальной Гармонии, членом которого являлся, – отрезал Меслов. – Я не видел причин не доверять своим коллегам и единомышленникам или отказывать им.
– Да, понятно, – сыщик зевнул, аккуратно прикрыв рот тыльной стороной кисти. – Итак, вам предложили осмотреть негра. Как он вам?
– Обычный негр, с уровнем развития, характерным для этой расы, – пожал плечами Меслов. – Он не умел толком говорить ни на одном европейском языке. Но его болезнь меня заинтересовала.
– Чем?
– Сначала я посчитал ее редкой формой легочного заболевания и стал настаивать, чтобы его осмотрел хороший специалист по туберкулезу. Но адвокат настаивал, чтобы он наблюдался именно у меня.
– Настаивал, открывая кошелек пошире?
– Можно подумать, вы работаете из любви к человечеству! – возмутился Меслов. – Я знаю, чем занимаются сыщики, и по сравнению с этим… – он не закончил фразы.
– Ну-ну, не кипятитесь, – примирительно сказал Холмс. – И насчет сыщиков вы правы. Самая доходная статья в бюджете любого детектива – сбор сведений о чужой личной жизни, обычно о супружеской неверности и связях на стороне. Учитывая вашу специальность, можно сказать, что ваши клиенты – это наши недоработки.
Доктор улыбнулся, почти против воли.
– Вам виднее, Холмс, – сказал он. – В общем, я не стал возражать, тем более что болезнь была хроническая. Но потом она внезапно активизировалась. У пациента началось истощение, потом – симптомы, отчасти напоминающие туберкулезные: сухой кашель, одышка и нечто вроде лихорадки. Я пытался применить метод Стивенса, но тщетно. Все завершилось бурно развивающимся фиброзом… Вам, наверное, неинтересны эти подробности, – остановился он.
– Не беспокойтесь, я не настолько невежествен в медицине, – Холмс сделал недовольное лицо. – Итак, ваш пациент умер. Ваш клиент настоял на тщательном изучении тканей. Скорее всего, с юридической стороны все было обеспечено наилучшим образом?
– Да. Пациент завещал свое тело науке.
– Завещание оформил и расходы оплатил все тот же адвокат? Не отвечайте, и так понятно. Думаю, к тому моменту ваше исследовательское любопытство было в достаточной мере разожжено. Вы вскрыли труп. И что вы нашли?
– Нечто весьма любопытное. Я изучил легочные ткани и не обнаружил в них ничего, кроме обычных пневмацистов. Это микробы, которые в принципе способны вызвать воспаление, но иммунитет организма их подавляет. Создавалось впечатление, что болезнь каким-то образом подавляет иммунную систему. Впоследствии мои изыскания подтвердили это.
– Кстати, как вы назвали эту болезнь? Своим именем? – перебил сыщик.
– Я об этом думал, – признался Меслов. – «Пневмония Меслова» или что-то в этом роде. Но пока использую условное название: Acquired immunodeficiency Syndrome. Синдром приобретенного имуннодефицита.
– A-I-D-S. AIDS. Звучит недурно, в меру зловеще, – отметил сыщик. – Так, значит, пресловутый адвокат уговорил вас продолжить исследования. На что он сослался? На то, что есть и другие больные? И настаивал именно на половом способе заражения?
– Не помню точно, что он говорил, – признался Меслов. – К тому моменту его интерес к болезни уже казался мне подозрительным. Я предположил, что он сам болен. Или болен кто-то из его близких. Но скорее всего – какой-нибудь высокопоставленный человек, который боялся огласки почти столь же сильно, сколь и смерти. Вы же знаете этих американцев, они все помешаны на здоровье. Физическом, умственном и нравственном.
– К сожалению, не все, иначе бы мы с вами не беседовали в столь неподходящее время… Кстати, время…
Снова звякнула крышка часов. Этот звук напомнил доктору берлинскую клинику. Свет дуговых фонарей, кафель, белые столы, Джим катит тележку с позвякивающими инструментами… Он мотнул головой, отгоняя видение.
– Да где же они там, уж пора бы, – процедил сквозь зубы сыщик. – Ладно, продолжим. Вам удалось выделить возбудителя заболевания?
– Вибрион? Увы, нет. Чем бы он ни был, он – за гранью возможностей наших микроскопов. Возможно, в Америке я смогу заняться этим вопросом, используя новейшую технику… Но я выяснил, что заболевание передается через кровь. Мне удалось заразить обезьяну. Я использовал вытяжку из лимфатических узлов.
– К тому времени вы уже знали, в чем состоит американский план?
– Видите ли…
– Смелее. Или мне помочь?
– Все дело именно в способе заражения. Насколько я успел разобраться, возбудитель не контактен к слизистым как таковым. Для того, чтобы заражение произошло, нужны разрывы слизистых – трещинки, ранки. Появление таковых вероятно в случае неестественного или нежеланного контакта с органом носителя заболевания. Это означает… – доктор задумался, подыскивая формулировку.
– Ну, ну, – с недовольством протянул Холмс. – Давайте уж прямо. Под неестественным контактом вы понимали содомизи-рование. А под нежеланным – естественное соитие, но в ситуации, когда женщина не хочет или не готова. Что указывает либо на насилие, либо, что вероятнее, на занятие проституцией. Профессионалки обычно занимаются своим ремеслом бесстрастно… Итак, наибольшие шансы заразиться «пневмонией Меслова» имеют либо мужеложцы, либо продажные женщины.
– А также их клиенты, – уточнил доктор. – Недостаточно увлажненные ткани слизистых повреждаются при интенсивных фрикциях…
Туманное пятно, обозначающее Холмса, шевельнулось.
– Давайте без этих подробностей. Продолжу сам. Ваш клиент сообщил вам, что Общество Социальной Гармонии считает эту болезнь хорошим способом очистить американскую нацию от нежелательных элементов. То есть от мужеложцев, в том числе высокопоставленных, а также от проституции. Американцы, как вы удачно выразились, помешаны на здоровье, физическом, умственном и нравственном – и, более того, не видят особой разницы между его видами. Хотя, конечно, лечить нравственные болезни посредством физических – это все-таки сомнительный способ, вы не находите? Хотя в свое время американцы продавали индейцам одеяла, зараженные оспой. То, что вы задумали, – примерно то же самое.
Меслов помолчал, собираясь с мыслями.
– Я думал об этом. Да, Холмс, такой путь оздоровления нравов может показаться жестоким – для сентиментальных барышень, которые падают в обморок при виде вскрытого фурункула. Но я-то знаю, насколько жестокими могут показаться некоторые методы лечения. Увы, такова цена, которую приходится платить за изнеженность и порочность. Лечение больного общества тоже не может обойтись без болезненных процедур. К сожалению, в наше гуманное и просвещенное время хирургические средства не в чести. Поэтому приходится прибегать к терапии, которая может оказаться еще более жестокой. Это цена, которую приходится выплачивать за понимание вечной истины – мы созданы естественным отбором и можем двигаться вперед только за счет постоянного совершенствования нашего рода и отсечения гнилых ветвей. Интересы расы стоят выше частных интересов.
– А с вами хорошо поработали, – протянул Холмс. – Чешете как по писаному… простите мне подобное просторечие, но оно здесь уместно. Вы сами-то заметили, как изменился ваш голос, построение фраз и так далее? Как будто читаете вслух пропагандистскую брошюру. Чью?
– Я произносил речь на эту тему в Обществе Социальной Гармонии, – пожал плечами доктор.
– Интересная, очень интересная организация это ваше Общество. Насколько я понимаю, пресловутый Мальтус имел к нему самое непосредственное отношение?
– Он был одним из основателей, – строго поправил доктор.
– Ну, это вы зря. Общество гораздо старше. В каком-то смысле оно существовало – под разными именами – всегда. И многое сделало для того, чтобы привести человеческие порядки в согласие с естеством…
– Вы так говорите, как будто в этом есть что-то предосудительное.
– Ну что вы, право, – голос Холмса сделался очень неприятным. – Что может быть предосудительного в том, что называется естественным? Тот же отбор, например.
– Вы против естественного отбора? – удивился Меслов.
– Обожаю свою страну, – процедил сыщик. – Мы, британцы, просто гении по части лицемерия. Например, слово «естественное». В Дарвина поверил весь мир. Хотя в большинстве случаев слово «естественное» нужно понимать как «английское», а точнее – «выгодное правящим кругам Британии».
– Очищение общества выгодно всем, – сказал доктор убежденно.
Холмс издал непонятный звук – что-то вроде «тьфу».
– Может быть, вы недурной врач, Меслов, но вы ничего не понимаете в вопросах общественного устройства. Вы над ними даже не задумывались. Хорошо, попробую кое-что объяснить, хотя это не в наших правилах. Эпидемия «пневмонии Меслова» будет использована для того, чтобы представить Новый Свет источником опасности. Никто не захочет иметь дело с американцами. Чего и добиваются силы, стоящие за этим вашим социально-гармоническим обществом.
– Что значит «не захотят иметь дела»? – не понял доктор.
– Вы все прекрасно поняли, – сухо сказал сыщик. – Вы ведь хорошо осведомлены о нравах высших классов современной Европы.
– Да, я это хорошо знаю, – признал Меслов. – Именно это меня и убедило.
– Но вы не задумывались, почему они именно таковы. Вы просто называете все это испорченностью, как будто это слово имеет какой-то смысл и что-то объясняет… Подумайте вот над чем. Социальные низы объединены голодом и ненавистью к верхам. Но чем объединены социальные верхи? Что общего у двух лордов, двух миллионеров, двух политиканов? Ведь они – конкуренты. Лорд стремится отобрать у другого лорда место в Палате, миллионер разевает рот на чужой миллион, а как ненавидят друг друга представители разных политических направлений! Что же принуждает их держаться вместе, а не вступить в смертельную схватку, с привлечением низших классов?
– Очевидно, боязнь последствий, – пожал плечами Меслов. – Bellum omnium contra omnes в наше время может привести к социальной революции.
– Этого мало. Всегда существовала некая тайна, объединяющая высших. Тайна возвышенная или низменная, но тайна. Нечто такое, в разглашении чего не заинтересован никто. Раньше это было участие в скрытых от постороннего взора мистериях орденов, в тайных обрядах и жертвоприношениях, запрещенных Церковью. Но сейчас никто не верит в Бога: научное мировоззрение подвигает к атеизму, а оно сейчас главенствует… Значит, нужно что-то другое. Если тайна не может быть возвышенной, она должна быть хотя бы постыдной. Жертвоприношения заменились тайными оргиями. При которых совершаются действия, способствующие заражению этой вашей болезнью. Позвольте обойтись без подробностей… Как бы то ни было, иных методов поддержания единства европейской элиты не осталось. Поэтому исключение американцев из общей системы вызовет самые катастрофические последствия для Соединенных Штатов. Они станут изгоями, париями. Более того, их собственная система закрытых клубов тоже развалится. А это сделает Америку легкой добычей британской интриги. Причем это лишь одна сторона дела. Вторая – это AIDS, пошедший в массы. Низшие классы низки и нравственно. Об этом вы, судя по всему, не подумали.
– О моральном облике так называемых простых людей я знаю достаточно, – доктор потер ладони, пытаясь разогнать кровь, – но вы преувеличиваете. Для того, чтобы болезнь пошла в массы, необходимо полное падение нравов, свойственное разве что дикарям.
– Вот именно, Меслов! А вы не задумывались о том, чем наша экономика обязана дикарям? Например, к чему приведет эпидемия этой болезни среди чернокожих? Например, в Африке и других колониях? И как это отразится на мировой системе?
– Почему вы мне все это рассказываете? – перешел в атаку Меслов. – В конце концов, чего вы от меня хотите?!
Холмс откинулся на спинку стула, явно чем-то довольный.
– Ну наконец-то вы задали правильный вопрос. Точнее, половину вопроса. Вы так и не удосужились спросить, кого я, собственно, представляю.
– Очевидно, британское правительство, – проворчал доктор.
– Британское правительство сейчас играет на стороне Общества. Да и вообще интересы британской верхушки меня не волнуют. Я работаю на континентальную организацию, отвечающую за безопасность белой расы в целом. В которой, кстати, состоят и многие ваши знакомые. В том числе – очень старые.
Сыщик скрутил с пальца кольцо и кинул на колени собеседнику. Меслов механически взял вещицу, поднес к глазам. Кольцо было из темного металла, с печаткой в виде пчелы. На спинке насекомого доктор разглядел череп.
– Это наш символ, – сказал сыщик, протягивая руку. – Мы – «Фауст», – он осторожно накрутил кольцо на палец. – Тайная организация, отвечающая за порядок в Европе.
– Претенциозно. К тому же чем вы отличаетесь, например, от того же Общества? – поинтересовался доктор.
– Я мог бы говорить долго, но вряд ли это произведет на вас сильное впечатление. Скажем так: мы – часть той силы, что иногда совершает зло, дабы сохранить благо… Вы меня поняли?
– Опять вы мне угрожаете, – вздохнул доктор.
– Нет, не угрожаю. Речь идет о рациональном выборе. Вот сейчас для него настал момент. Меня интересует один вопрос. Вы можете солгать, и тогда вы останетесь здесь. Я имею в виду – навсегда.
Он замолчал.
– Или? – голос доктора предательски дрогнул.
– Или сказать правду. Тогда мы вас спасем. Вы даже не промочите ноги. Итак?
– Что вас интересует? – Меслов вздохнул.
– Всего лишь один мелкий эпизод. Помните Джима, вашего лаборанта? Который каждое утро приносил вам кофе и булочку с маслом и всегда забывал нож? Однажды он разбил пробирку и порезался о стекло. Помните? Это было совсем недавно, три дня назад. Что было в пробирке?
Доктор посмотрел на туманное пятно перед собой. Прищурился. Потом медленно кивнул.
– Симптомы? – осведомился он.
– После пореза – небольшое повышение температуры, головная боль… Это оно?
В каюте повисло молчание. Оно длилось недолго – секунды три, но было очень напряженным.
– Я ничего не обещаю, но при регулярных проверках и надлежащем уходе Джим может протянуть достаточно долго, – Меслов заговорил совершенно другим тоном, жестким и уверенным. – К тому же, быть может, мне удастся найти способ лечения. Для этого мне понадобится оборудование и определенные средства. Надеюсь, ваша организация ими располагает. Кроме того, вы должны предоставить мне защиту. Общество Социальной Гармонии будет очень недовольно. Я должен исчезнуть…
– Ну что ж, – вздохнул Холмс, – будь по-вашему. Вы исчезнете. Ап!
Неуловимо быстрым движением сыщик выбросил вперед правую руку, в которой каким-то образом оказался смычок.
Твердое дерево пронзило левую глазницу доктора, пробило ее и вошло глубоко в мозг.
Абрахам Меслов вскинулся, хватаясь за лицо, и упал на кровать. В горле у него булькнуло – но звук был уже неживой, как из бутылки с водой.
Холмс тяжело, с шумом вдохнул. Подержал сырой холодный воздух в легких, потом быстро выдохнул. Наклонился и подобрал с пола очки доктора. Потом внимательно посмотрел в обезображенное мертвое лицо.
– Я же говорил: вы не прогадаете в любом случае, – сказал сыщик, обращаясь к мертвецу. – Это гораздо лучше, чем то, что здесь скоро начнется.
В коридоре раздались шаги, остановившиеся у двери. Потом осторожный стук – та, та-та, та, та.
– Наконец-то, – сказал Холмс. – Входи.
Дверь каюты беззвучно приотворилась. Внутрь бочком пробрался высокий грузный человек в черном. Лицо его скрывал капюшон.
– Ты его все-таки убил, Шерлок, – осуждающе сказал он.
– И к тому же испортил хорошую вещь, – грустно усмехнулся Холмс, смотря на торчащий смычок.
– Тебя же просили не делать этого!
– Мне жаль, Майкрофт, – сказал Холмс, – но мы не можем ему доверять.
– Почему?
– Я дал ему понять, что лаборант Джим – это я. Он неглупый человек и прочел немало полицейских романов, так что знает, как меняет внешность грим и парик – а при желании можно подделать и голос. Кстати, с голосом у меня были проблемы: насилие над горлом мне дается с трудом, не то что раньше. Но Джим был неразговорчив… В общем, он поверил. Потом я напомнил ему, как Джим порезался о разбитую пробирку. А после этого – спросил, не заразился ли Джим той болезнью. Меслов знал, что в той пробирке не было ничего опасного. Но не знал, что я это знаю.
– И что же? Он солгал?
– Да. Стал предлагать помощь на своих условиях. Он говорил очень уверенно – как будто точно знал, что я болен. Из чего я сделал вывод, что он решил заразить меня при первом удобном случае. Как он это делал со своими пациентами.
– Вот даже так? Жаль. Но я все же хотел сохранить его для нас. Он больше всех знал об этой болезни. К тому же… а-а-апч-хи! – Майкрофт чихнул, потом выпростал из балахона огромный клетчатый платок и вытер лицо. – …Досточтимый мастер Рейнхарт будет очень огорчен, – закончил он.
– Под старость досточтимый мастер стал чересчур сентиментальным, – процедил Холмс.
– Мастер считает, – вздохнул Майкрофт, – что отчасти виноват в этой истории. Если бы не его совет, этот Меслов так и остался бы обычным графоманом. Может быть, даже научился бы строчить романчики.
– Ну это вряд ли, у него были проблемы с развитием действия, – протянул Холмс. – Но досточтимый мастер в чем-то прав. Когда-нибудь какой-нибудь посредственный художник с горя займется политикой…
– И мир взвоет, – в тон ему ответил Майкрофт.
– Давай о деле, – сказал Холмс. – Итак, основной контингент больных здесь. Общество Социальной Гармонии положило все яйца в одну корзину. Даже не верится. Они обычно так осторожны.
– Они уверены, что эта корзина очень прочная, – усмехнулся Майкрофт. – Корабль считается абсолютно непотопляемым.
– Но мы хорошо поработали над этим, – усмехнулся Холмс.
– И очень скоро увидим результат, – Майкрофт усмехнулся. – По радио с «Калифорнийца» сообщили, что прямо по курсу – подходящий айсберг. Столкновение – около полуночи, если все пойдет по плану.
– Значит, у нас еще полчаса. Кто принимал передачу с «Калифорнийца»?
– Все под контролем наших людей, Шерлок. Ты же знаешь, я неплохой организатор.
– Корпусные работы проведены? Не придется взрывать переборки?
– Я тебе говорил уже десять раз: все было сделано еще в Саутгемптонском порту.
– Что с пассажирами?
– Замки кают испорчены, сейчас наши люди заваривают решетки.
– Сколько доберется до шлюпок? – Холмс потер лоб, что-то прикидывая в уме.
– Из второго и третьего класса – процентов двадцать, может быть, меньше. То есть около ста человек. Среди них, возможно, останутся зараженные. Их мы добьем позже, в воде.
– Постарайтесь сохранить женщин и особенно детей: они, скорее всего, здоровы, – серьезно попросил Холмс. – Что с первым классом?
– Благодаря твоим сведениям, дорогой брат, у нас есть полные списки клиентов Меслова. Гуттенхейм, например. Или супруги Страус.
– Ну, за этих я не волнуюсь. Они потонут так, как подобает людям из высшего общества. Слава богу, аристократия еще не потеряла представления о чести и долге… Но второй и третий класс внушает опасения.
– Вот и проследи за этим, Шерлок, – сказал Майкрофт. – Мы должны уничтожить заразу полностью. А Общество Социальной Гармонии должно понять, кто хозяин положения.
– Не надейся, – вздохнул сыщик. – Сейчас они, конечно, подожмут хвост. Но у них наверняка имеются образцы зараженных тканей, а может быть, и… о черт, – под ногой Шерлока что-то хрустнуло, как раковина улитки. Он наклонился и увидел раздавленный голубой переплет романчика Робертсона. На обложке было написано «Тщета».
– Подходящее к случаю название, – пробормотал он. – Когда-нибудь они снова попытаются.
– Но это будет не скоро, – Майкрофт потянул брата за рукав. – Пойдем. Пора.
– Пора, – сказал Холмс, вставая с места.
…Ночь была безлунной и очень тихой. Огромный корабль шел по курсу со скоростью в двадцать один узел, убивая бортами плоские серые волны.
Впереди стоял холодной стеной арктический лед.
Подлинная история баскервильского чудовища
– Всякое сравнение хромает, как Полифем, – назидательно изрек Шерлок Холмс, тщетно пытаясь разворошить тлеющие в камине угли лаковым рожком для обуви.
– Особенно это, – усмехнулся Ватсон. – Полифем не хромал. Он был одноглазым.
Холмс поднес руку ко лбу, сосредоточиваясь. Длинная тень метнулась по стене, украшенной портретом Ее Величества и следом от пули.
– Нет, – с уверенностью сказал великий сыщик, поправляя левой рукой шаль, в которую он кутал тощую шею. – Полифем хромает. Последний раз, когда я его видел на Пикадилли, он едва волочил свое левое копыто. Посмотрите, Ватсон, нет ли поблизости от вас какой-нибудь газеты, на растопку…
Ватсон молча подал другу смятую «Дейли».
– О, кстати, – заметил Холмс, бегло просматривая лист, перед тем как скормить его огню, – уголовная хроника. Единственное, что может интересовать разумного человека в наше время. Кроме разве что объявлений о розыске пропавших родственников.
– А как же политика, Холмс? – вздохнул Ватсон.
– Это самый неинтересный раздел уголовной хроники… Впрочем, иногда они соприкасаются. Вот, например, – он поднес газету ближе к глазам, чтобы разглядеть слипающиеся в полумраке буквы, – кража серебряной посуды в Клубе рыболовов… Преступник, к сожалению, уже найден, – с недовольством добавил он. – А вот поджог библиотеки… Скорее всего, обычный пироманьяк, если только в ней не было чего-нибудь такого, что необходимо было уничтожить. Я допускаю, что Александрийскую библиотеку сожгли только для того, чтобы испепелить какое-нибудь примечание на полях пыльного свитка. Да только ли библиотека? Несколько последних военных конфликтов… О, ну-ка, ну-ка… Смотрите-ка: «Д-р С.Т. Н. извещает друзей о своем прибытии и просит как можно скорее связаться с ним известным им образом». Как я это пропустил… Я хочу сказать, что за таким объявлением может скрываться что угодно – или, точнее, кто угодно, вы не находите, Ватсон?
– Ерунда какая-то, – проговорил доктор сквозь зубы, отчаянно пытаясь подавить рвущийся наружу зевок.
– И в самом деле. Мы ведь говорили о чем-то интересном, а я читаю вслух вчерашнюю газету… Так вот, о Полифеме. Полифем хромает. Недавно это помешало ему удрать от полисмена, который и препроводил его в участок как подозреваемого в мелком вымогательстве наличных денег у почтенных джентльменов. Проще говоря, в попрошайничестве… – он снова взялся за рожок, пропихивая бумагу к угасающим угольям.
– Я вообще-то имел в виду мифологическое чудовище, а не ваших сомнительных знакомых, – пробурчал Ватсон, шаря рукой под креслом. – Холмс, оставьте эту штуку. Для углей есть кочерга.
– Вы ее видите, Ватсон? – осведомился Холмс, не прекращая своего занятия.
– Нет, – Ватсон скрючился, пытаясь достать до пола, где, по его предположениям, она могла лежать.
– И я не вижу, – констатировал Холмс, кутаясь в красный персидский халат, – а между тем в нашей комнате всего лишь десять градусов по Реомюру. Это довольно холодно – даже для такого промозглого ноября, как этот.
– Вы способны с такой точностью определять температуру? – оживился Ватсон.
– Способен, как и всякий человек, у которого перед глазами градусник, – острый подбородок Холмса вынырнул из потрепанной шали и дернулся вверх, указывая направление.
Над дверью поблескивал старинный французский градусник с алой каплей подкрашенного спирта в стеклянном брюшке.
Доктор тяжело вздохнул:
– Холмс, я столько времени провел в вашей комнате, но никогда не обращал внимания на эту штуку. Я все-таки очень невнимателен.
– Люди вообще мало на что обращают внимание, – отметил великий сыщик с плохо скрываемым самодовольством. – Иногда кажется, что они слушают глазами и смотрят руками… О дьявол! – он выдернул из камина затлевший рожок и замахал им в воздухе, распространяя запах паленого.
– Да, Холмс, и к вам это тоже отчасти относится, – заключил Ватсон, подавая Холмсу кочергу.
– Благодарю, – сухо ответил Холмс. – Где вы ее откопали?
– Нашарил под креслом. Как видите, руки иногда способны увидеть то, чего не видят глаза, так что ваше сравнение хромает, – не удержался доктор от колкости.
– Возможно, и хромает, зато оно зорко, – рассеянно сказал великий сыщик, разбивая кочергой обгоревшую головню.
– Зорко? Как Полифем? – дожал Ватсон, подволакивая кресло ближе к камину: оттуда наконец повеяло теплом.
– Ну хотя бы, – невозмутимо ответил Холмс. – Если, конечно, иметь в виду не короля лондонских нищих и не злополучного пленителя Одиссея, а его более счастливого тезку – лапифа-аргонавта, ставшего киосским царем. Мореплаватели обычно отличаются хорошим зрением.
– Э-э-э… Я думал, вы не читаете художественной литературы, – сказал Ватсон не слишком уверенно.