Теория порнографии 2-0. Цикл лекций по теории и экспертизе порнографии

Таким образом по субъектному составу (субъекты «преступления» не деликто- и/или дееспособны, да и умысел кого-либо сексуально возбудить – отсутствует), граффити объективно не могут являться предметом уголовно преследуемой порнографии и, следовательно, – объектом моего дальнейшего исследования (тем более, что их большой поклонник, Гитин В.Г. /250/, уделил им достаточно внимания в своей книге).

Так же, как и граффити, фольклор не является предметом уголовно преследуемой порнографии, так как устное народное творчество эротического и непристойного содержания исторически имеет свободное распространение без оглядок на какие бы то ни было цензурные запреты и официальные этические нормы. Как пишет Гитин В.Г. /250/, «фольклор, в отличие от упоминаемых выше граффити, имеет открытые, публичные формы выражения, […] но при этом неуязвим»… эти тексты «представляют собой некую объективную данность, существующую независимо от оценочных реакций каких бы то ни было государственных и общественных институтов. […] Эротика фольклора непременно облечена в юмористическую форму.» А «матерные слова и выражения являются не ругательствами, а простыми и наиболее емкими обозначениями детородных органов человеческого тела и напрямую связанных с ними физиологических процессов».

А как утверждает немецкий ученый и писатель Эрнст Фукс (1870-1940) /566/, в южных странах, где жаркое солнце заставляет кровь струиться быстрее и горячее, где чувства более пламенны, требовательны и ненасытны, там истинный облик руководящего закона предстает открыто и ярко. В особенности в крестьянском быту и в слоях населения, мало покрытых еще лаком культуры, этот закон проявляется на каждом шагу с такой вулканической силой, что нужно быть совершенно глухим или слепым, чтобы его не заметить. Здесь эротика находит выражение в самых откровенных словах и поступках, здесь не пользуются фигуральными выражениями, здесь ее, как самую естественную вещь в мире, называют своими именами, здесь не скрывают того, что она в то же время и самое ценное и важное в мире. То, что характеризует мужчину, его потенция, находится в центре всего мышления и чувствования. Это величайшая гордость зрелого человека, этим он открыто и громко кичится. Возлюбленная, невеста, молодая женщина и печальная вдова открыто и громко называют это центром всех их чувств, желаний и счастья. […]

Сложнее дело обстоит, когда устное народное творчество документируется на бумаге, превращаясь тем самым в литературное произведение или в комикс.

Лубок – [прототип комикса, – прим. автора] народная гравюра, или разрисованный оттиск с деревянного клише – появился в России во второй половине XVII в. и вплоть до начала нынешнего столетия оставался самым массовым видом изобразительного искусства и литературы. Первый исследователь «простонародных изображений» И.М. Снегирев писал: «Так называемые лубочные картинки составляют у простолюдинов в России картинные галереи и письменность; потому что в них слово соединено с образом, и одно другим объясняется». Эти картинки три века назад можно было встретить и в избе самого нищего мужика, и в царских покоях (однако постепенно «высший свет» перестал интересоваться мужицкой забавой). Лубки мог купить кто угодно за грош на первой попавшейся ярмарке. В Москве мастера по изготовлению лубков жили на Лубянке, то есть там, где после революции свили гнездо представители органов госбезопасности. /767/

Сюжеты лубка были самыми разнообразными: от сказочных до религиозных. Однако особой народной любовью пользовались картинки, как выразился крупный специалист по лубкам профессор Ровинский, «неприличного содержания» [как видим, на Святой Руси языческую порнографию любили больше православия, – прим. автора]. Поэтому лубки с фривольными картинками и нецензурными подписями производили в больших количествах. Правда, в 1839 году с ними расправилась цензура: с деревянных клише стерли матерщину, а те лубки, где дело было не в тексте, а в рисунке (например, «Женская баня»), и вовсе запретили. Тем не менее, некоторые «старинные комиксы» до нас дошли. Как вам понравится такой вот лубок. Картинка: жена встречает мужа, пришедшего домой. Текст под картинкой гласит: «Муж спрашивал жену: «Какое делать дело? Нам ужинать сперва или …тъся начинать?». Жена ему: «На то ты сам изволь избрать, но суп еще кипит, жаркое не поспело». – И на колени к нему села». /767/

Одним же из самых популярных в народе был лубок с изображением девицы, пекущей блины, и пристающего к ней парня. Вот какими репликами они обмениваются: Блинщица: «Пожалуй, поди прочь от меня, мне дела нет до тебя. Пришел, за ж… хватаешь, блинов печь мешаешь. За ж… хватать не велят, а то блины подгорят. Я тотчас резон сыщу, сковороднем хвачу…». Парень ей на это отвечает: «Твоя воля, изволь бить, дай только за п… схватить… Только любовь надо мной покажи, вместе с собою в постелю спать положи». /767/

Рисовали и анекдотические сюжеты на темы: старый муж и молодая жена; молодая невеста и пьяные гости. Издевались также «художники» над женщинами без комплексов, которых тогда (слыхом не слыхавшие ни о какой политкорректности) наши предки попросту именовали б…ми. /767/

А еще на Лубянке продавались лубки с виду приличные, но надписи… Например, вот такая картинка: сторож поймал вора, забравшегося в сад за яблоками. Пойманный, сидя на яблоне, произносит следующую речь: «Отойди прочь, сам видишь, что невмочь. Если штаны спущу, то всего тебя обд…у. Не отойдешь – увидишь, как уберу, тебе в шляпу нас…у. Когда не хочешь прочь отстать, вынужден тебя скоро обос…ть». И т.п. /767/ Но это уже по части непристойности, а не порнографии.

Но и с литературой не все так просто. Основой литературы является текст и национальный язык. Таким образом, чтобы прочесть литературное произведение, нужно как минимум быть носителем языка и уметь читать на этом языке. В развитых странах навык чтения дети приобретают в возрасте 4-7 лет. Но мало уметь читать, – нужно еще и осмысливать прочитанное (а иногда и домысливать), т.е. иметь воображение, абстрактное мышление, интеллект.

Чтобы подвергнуться «пагубному» влиянию эротической литературы, мало иметь детское необузданное воображение, – но минимальный сексуальный опыт. Минимальный сексуальный опыт, согласно данным сексологов и здравому смыслу, нормальные дети во всем мире начинают приобретать в половозрелом возрасте.

Второе. Если воображения у детей хоть отбавляй, зато с логическим мышлением проблемы. Эротические тексты начинают осмысливаться детьми в половозрелом возрасте и то, только в том ключе, в каком его навяжут взрослые. И это проблематика не только эротических текстов, но и «взрослой» литературы вообще. «Войну и мир», «Тихий Дон» и т.п. произведения, с моей точки зрения, вообще не стоит преподавать в общеобразовательной школе, поскольку дети в силу своего психоэмоционального развития не только не осмысливают их, но, при этом, еще и портят зрение.

Третье. Современные дети не только не хотят читать, но и думать. Максимум на что они способны, так это потреблять готовый продукт, т.е. изображение (фото или рисунок), а еще лучше – самодвижущуюся картинку. Теперь они сами являются главными производителями цифрового порно (благо сотовые телефоны со встроенными фотомеханизмами и веб-камеры общедоступны). Молодежная комедия «Американский пирог» или та же «скабрезная» реклама сотовых «фото-трубок» на отечественном ТВ – тому яркое свидетельство.

Четвертое. Взрослея, уже юные «дядьки и тетьки» вообще перестают читать художественную литературу, главную носительницу эротики (так как изображение сексуальных переживаний присутствует в подавляющем большинстве литературных произведений). Набравшись «ума палату» в ВУЗах некоторые из них, кто в силу переизбытка интеллекта, кто в силу социального положения (домохозяйки), а кто – в силу возраста (пенсионеры) – вновь начинают почитывать, в том числе эротические опусы.

Исторически сексуально откровенные материалы зачастую использовались как средство критики политических и религиозных властей. Сексуальные литературные темы часто становились оружием вольнодумцев и политических активистов, и их распространение предшествовало крупным политическим революциям против деспотических режимов. По мнению Л. Хант (Hunt, L.) /258/, роль порнографии как средства сексуального возбуждения, по-видимому, стала более отчетливой в конце XVIII века, одновременно с началом развития материалистического подхода в философии и науке.

Из истории эротической литературы мы знаем, что «эротическое» как таковое никогда не подвергалось гонениям, кроме двух случаев: когда авторы пытались сделать главными «героями» 1) сильных мира сего (представителей аристократии, духовенства, правоохранительных органов и т. п.), что подрывало их общественный авторитет, а как следствие – устои общества (равно как они не могли быть казнокрадами, убийцами и далее по списку грехов), 2) детей. Дети в возрасте до 16 лет в Российской Федерации защищены от эротики и порнографии, как известно, ст. 135 УК РФ (развратные действия). Поэтому гонения на эротическую литературу если и имели место, то все они всегда имели исключительно политический оттенок и говорить здесь о какой-то борьбе за нравственность не имеет смысла. Кроме того, степень эротичности произведения может оценить лишь человек с развитым воображением, да и то, – в меру своей «испорченности». А этот критерий абсолютно субъективный. Поэтому умный блюститель нравственности не станет без оглядки вопить о повальном грехе, дабы его самого не заподозрили и не уличили в распутстве. Другое дело, когда затронута честь мундира или сословия. Во всех остальных случаях литературное произведение – это всего лишь набор букв или знаков, которые следует расшифровывать. А как известно, чужие мысли и воображение пока еще не поддаются внешнему контролю, регулированию, а, тем более, – их нельзя запретить: писателям писать, а читателям – читать, осмысливать, додумывать, воображать. Поэтому половые акты, описанные самым циничным образом в литературных произведениях, никогда не станут «вульгарно натуралистическими», пока блюстители нравственности не напрягут свою единственную извилину и не нарисуют в своем воспаленном извращенном сознании достойную их картину воображаемого ими «блядства». Поэтому для меня до сих пор остается загадкой, как в советские времена могли засадить человека за решетку за распространение просто «голого» текста (без картинок), это все равно что осудить за изнасилование мужчину, всего лишь продемонстрировавшего женщине вибратор. Поэтому тот максимум, на который могут рассчитывать «жертвы» литературной «порнографии» – возмещение морального вреда посредством гражданского судопроизводства. А «если говорить о запретных темах как критериях оценки порнографии, – пишет Гитин В.Г. /250/, – то критикам следовало бы прежде всего обрушиться на Библию. Там можно встретить и инцест, и проституцию, и совращение, и адюльтер… Но это считается в порядке вещей».

Хотя в последнее время попытки цензуры эротических тем в литературе не очень распространены, – пишут Шпиндел (Spindel, B.) и Даби (Duby, D.) /258/, – местные библиотеки и школы США часто подвергаются давлению со стороны разного рода групп, требующих изъятия книг, которые им кажутся неприличными. Количество претензий по поводу материалов, используемых в школах, поразительно возросло в течение 90-х годов прошлого века, и почти в половине случаев книги были изъяты или выдача их была ограничена. Среди книг, вызвавших больше всего нападок, были произведения классиков и книги, награжденные литературными премиями, в том числе «Навсегда» Джуди Блюм, «Гекльберри Финн» Марка Твена и «Я знаю, почему поют птицы в клетках» Мэйи Энджелу.

Благодаря усилиям «КРОН-ПРЕСС», русский читатель смог познакомиться с классикой европейского (в первую очередь, французского) галантного романа. /906/

Толстая антология «Дитя борделя: Семь лучших французских эротических романов» (1998) среди прочего содержит шедевр Альфреда де Мюссе «Гамиани, или Две ночи бесчинств» и обычно приписываемый Александру Дюма «Роман Виолетты». В данном томе он атрибутирован маркизе де Маннури д'Экто. /906/

В 2000-м году изданы две новые французские книги в серии «Забавы Венеры»: антологии романа XVIII-XIX веков «История моя и моей любовницы» и «Две ночи бесчинств», а также «Сумерки нимф» – два романа и два цикла новелл изысканного французского декадента, поэта и прозаика Пьера Луиса. /906/

Посмертный роман Луиса «Дамский остров», веселый и непристойный, украсил еще одну антологию – «Четыре шага в бреду: Французская маргинальная проза первой половины ХХ века» (СПб.: Гуманитарная Академия, 2000). Кроме того, в нее вошли сюрреалистическо-натуралистический роман Луи Арагона «Лоно Ирен», экзистенциальный роман Жоржа Батая «История глаза» и трагический гомосексуальный роман Жана Жене «Керель» (экранизированный Р.Ф. Фассбиндером). /906/

«История глаза» Жоржа Батая принадлежит одновременно классике крутой порнографии и классике философской прозы ХХ века. Теперь читатель может сравнить новый сильный и точный перевод Маруси Климовой и Вячеслава Кондратовича с разнузданным переложением Ивана Карабутенко, опубликованным в томе Батая «Ненависть к поэзии: Порнолатрическая проза» (М.: Ладомир, 1999). /906/

Классику европейского эротического романа в 2000 году начали выпускать в серийном оформлении московские издательства «АСТ», «ЛГ Информэйшн Груп» и «ГЕЛЕОС». Появились «Мемуары женщины для утех» (Фанни Хилл) Джона Клеланда, «120 дней Содома» маркиза де Сада, и «История О» Полин Реаж. Три великих литературных скандала: Англия XVIII века, Франция начала XIX и середины ХХ веков. Все они уже переводились и, к сожалению, книги весьма уступают предыдущим, более полным и комментированным изданиям. Так, «120 дней Содома» содержит лишь первую часть, являющуюся развернутым повествованием, а заключительные три части – компендиум извращений – опущены. Переводчик Евгений Храмов мотивирует это тем, что они «имеют только клинический интерес и годятся разве что в академическом издании». Курьезный аргумент применительно к основоположнику «садизма»: первая часть тоже не популярное развлекательное чтиво, а далее просто идет сжатый конспект повествования, которое автору не удалось завершить; зачем же отнимать его у читателя? /906/ – недоумевает Николай Гладких.

Вслед за «неистовым маркизом» австриец Леопольд фон Захер-Мазох пожертвовал фамилией, чтобы появилось название противоположной перверсии. Его сборник «Наслаждение в боли» (М.: ЭКСМО-Пресс, 1999) содержит знаменитую «Венеру в мехах» и роман «Любовь Платона». /906/

Не забыты и американцы. В тома трилогии Генри Миллера «Сексус», «Плексус» и «Нексус» (СПб.: Лимбус-Пресс, 1999-2000) вклеена подборка эротической фотографии 1920-30-х годов. /906/

Ксавьера Холландер – автор и главная героиня книги «Счастливая проститутка: Хозяйка веселого дома» (М.: АСТ, Астрель, Олимп, 2000), искательница развлечений из респектабельной американской семьи стала девушкой по вызову, а потом – хозяйкой элитного борделя в Нью-Йорке. Это тоже как минимум третья публикация книги на русском языке. /906/

Единственная в России серия эротических книг [«Улица красных фонарей»] вышла в издательстве «ВРС» под пристальным взором опять же единственного в России эротолога, уникального знатока европейской эротической литературы, наконец, «женщины и матери», как пишут некоторые впечатлительные критики, Ольги Воздвиженской. Каждую книгу, а их число уже приблизилось к полусотне, сопровождают тщательные комментарии Воздвиженской, из которых впору составлять монографию по истории мировой эротической литературы. /516/

Николай Гладких, тем не менее, причислил «Улицы красных фонарей» к сборникам переводных и оригинальных порнографических текстов, таких же, которые выходят в серии «Бульвар крутой эротики». /906/

По словам Воздвиженской, в России отсутствует какая бы то ни было система в представлениях о мировой эротической литературе – к примеру, чем сочинения периода Просвещения отличались от текстов периода романтизма; в чем разница между британской эротикой и французской – а разница эта огромна. […] За последние лет триста эротическая литература переживала несколько ярко выраженных всплесков: французские тексты «прекрасной эпохи», английские книги времен царствования королевы Виктории, североамериканский пласт времен Реконструкции. […] /516/

В целом оставляя в стороне так называемые «традиции» пресловутой «советской школы художественного перевода», мы вынуждены бороться с некоторыми аспектами ее наследия. Я уже говорила о «внутреннем цензоре». На практическом уровне представители этой школы (а другой-то у нас и не было!) просто неспособны, видя в английском тексте prick, не поставить многоточие после «х» или не написать вместо нужного слова «член», «штучка», «орган», «дружок», «палка»… Это самоочевидный пример. Кроме того, они находятся под воздействием мифа, будто бы говорить и писать о сексе – это выдумка нынешней распущенной молодежи под влиянием растленного Запада, а они, дескать, в их время были такие возвышенные, трепетные, целомудренные… Эти люди искренне изумляются, увидев даты первых изданий книг в оригинале. Потому мы подбираем переводчиков из молодых людей нынешнего поколения. С ними другая проблема: явно недостаточный уровень общегуманитарной эрудиции. Вроде бы очевидно, что чтобы переводить классическую литературу, о чем бы она ни повествовала, хорошо бы знать историко-культурный контекст – тот, кто «не в теме», даже не представляет себе, к примеру, сколь разнятся между собою английская поздневикторианская эротика и современная ей французская эротика «блестящей эпохи» в силу того факта, что в Англии – монархия, а во Франции – республика, и что англичане – протестанты, а французы – католики. […] /516/

Инициатором издания серии стали, строго говоря, сами читатели. Попытки сделать нечто подобное предпринимались еще в перестройку. Но тогдашним издателям, может быть, не хватило именно культурной эрудиции, или же понимания, как с такими книгами работать. Было совершенно неясно, кому же в сущности может быть адресована такая серия. Эротоманам? Интеллектуалам? Представителям нетрадиционных ориентаций? Молодежи? […] /516/

Вообще-то деление литературы по описываемым видам секса – принцип не особенно продуктивный. Эротическая литература на том и стоит, что всякая сексуальность, естественно присущая человеку, хороша и достойна изображения. […] Я вообще уверена, что нет стольких способов заниматься любовью, сколько существует способов это описать. […] /516/

Когда «Ладомир» утвердился со своей серией «Русская потаенная литература», издательство стало получать множество писем от читателей, желавших, во-первых, получить не только рассуждения о «русском Эросе» – российской сексуальности, но, собственно, тексты, притом тексты лучшие, отборные – а это, к сожалению, именно иностранные сочинения. Стало понятным, что серия такая может и должна быть по «сверхзадаче» именно популярной, общедоступной, при этом не теряя в качестве подготовки текстов, принятом в «Ладомире» как научном издательстве. С этого мы и начали. В 1997 году вышла в свет достославная «Фанни Хилл» как знак серьезности наших намерений. Следом было выпущено еще четыре книги из викторианского наследия. Наблюдения за их «бытованием» на рынке и у читателя и подсказали именно существующий ныне формат, оформление, принципы подачи текста. Мы дерзнули издавать тексты безо всякого «внутреннего цензора», точно переводя то, что написал автор, снабжая их необходимым историко-культурным комментарием и статьями. Дальнейшее показало, что чем больше становилось книг в серии, тем более они оказывались востребованными. При этом есть люди – и их немало – которые, прочтя на выбор две-три книги, подписываются на серию целиком. А есть такие, кому, например, интересны только английские книги, или только об определенных направлениях в сексе, или где главным действующим лицом является женщина, или только пародии на известные произведения мировой литературы. У нас есть все и для всех. Вот по этим причинам к концу первого десятка проект пришлось выделить и создать «ВРС» (только не спрашивайте меня, как это расшифровывается!). […] /516/

Эротическая литература спокон века одновременно выполняла несколько задач. Долгое время, будучи по природе андерграундной, она воплощала в себе поиски свободы. Пародируя хрестоматийные произведения, дразнила общественный вкус и мораль. Наконец, просто развлекала. Ну, и возбуждала, конечно. Вот все это я и пытаюсь донести до читателя при подборе книг. […] /516/

То, что в России до сих пор эротику воспринимают не как часть культуры, а в диапазоне от писанины на потребу сексуально озабоченных до повода к судебной ответственности – это наследие Византии, вполне усвоенное советской властью. Опять же, я уже говорила – и языка соответствующего нет, и навыка говорить на эти темы спокойно и обоснованно, и видеть в этом красоту – главный предмет искусства – еще не научились. И если, к примеру, в живописи, фотографии или кино русские люди уже хоть как-то попривыкли – может быть, в силу условности, свойственной этим жанрам вследствие дистанции, существующей между изображением и смотрящим, – то текст более прямо воздействует на воспринимающего, читателю легко отождествить себя с героем, и тут он начинает стесняться. Опять-таки, к сожалению, мы страна культурно отсталая, эротическое искусство только-только начало формироваться в «серебряном веке», и процесс этот был прерван большевистским переворотом. Даже старорусская классика ушла в «самиздат», и там же очутились немногие новые авторы-анонимы. О литературном качестве в тех условиях говорить не приходилось. Да и сейчас многие воспринимают эротику прежде всего как литературу сопротивления или полагают, что нагромождение мата и междометий уже делает текст эротическим. Наша задача в русской части проекта – как раз прежде всего очистить понимание эротики от налета грязи и неприличия и перевести эту тему в разряд искусства. /516/

Как утверждает французский прозаик и эссеист Паскаль Киньяр /351/, «порнографических романов и эротической живописи нет, по определению», т.е. есть только эротический роман и порнографическая живопись.

Поэтому, только говоря собственно об изобразительном искусстве, мы наконец сделаем маленький, но верный шаг в сторону истинного предмета порнографии. Как мы уже знаем, эротику изобрели «стыдливые» женщины, которые «любят ушами», порнографию – мужчины. Именно для услады их взора появилась сначала живопись, потом фотография.

Даже если исходить из формулировки «порнографии», предложенной тандемом Скуратова-Лебедева, согласно которой порнографическими «признаются живописные, графические, литературные, музыкальные и иные произведения, основным содержанием которых является грубо натуралистическое детальное изображение анатомических и (или) физиологических подробностей сексуальных отношений», то как бы не хотели его авторы, живописное или графическое изображение никак не может быть натуралистическим, потому что создано воображением художника. Глядя на такое произведение, мы можем только воскликнуть или подумать: «как живой (настоящий)». Но разве можно уголовно преследовать за воображение?

Многие представители традиционных направлений искусства XIX и начала XX века тоже считали, что установить момент превращения эротического сюжета в сюжет порнографический невозможно. Так, по мнению В. Ходосевича /336/ «основной признак порнографии можно обнаружить исследуя характерные примеры, которыми она пользуется для достижения своей цели». Если истинное искусство, – писал он, – пользуясь образами действительности, уводит от нее, то порнография – напротив, «неживое или словесное изображение стремится в наибольшей степени приблизить к реальности». Тот же В. Ходасевич указал, что порнография как антихудожественное явление якобы «…ищет как раз того, отчего бежит подлинное искусство, а именно реальности и документальности. Именно это обстоятельство, по мнению не только Ходасевича, но и большого количества деятелей искусства в первой половине ХХ в. определяло порнографический характер произведения. Именно это вызвало необходимость в экспертизе художественной продукции на предмет ее порнографичности, – делает вывод С.В. Прянишников /336/. Например, сюрреалистическое искусство, бурно развивавшееся в ХХ веке, – пишет он /336/, – чрезвычайно часто обращается к сексуальной проблематике. Изготовление того, что называют порнографией, все больше входит в мир искусства, и данная продукция нормально воспринимается значительной частью населения Западных стран. В данной ситуации эксперты, пытающиеся найти признаки порнографии в том или ином произведении, все чаще заходят в тупик, тем боле, что правовая формулировка порнографичности по-прежнему весьма расплывчата в большинстве законодательств.

«Стремится приблизиться», и только. Другое дело фотография.