Лживые зеркала

– Со мной все отлично, – пробормотал Дарлинг, вставая рядом. – А ты? В тебя он не попал?

Не в силах вымолвить больше ни слова, она помотала головой. Револьвер в ее руках прыгал, сколько Уинифред ни стискивала ладони. Она в мясо искусала себе щеки, но боль не помогала.

Что же ей теперь делать? Оставлять его здесь нельзя. Убить? Да, пожалуй, надо убить. Но как она может…

Мэшвуд со стоном привалился к стене, не в силах подняться, и, видимо, осознал свое положение. Порез оказался глубже, чем она думала – кровь продолжала капать сквозь его пухлые красные пальцы.

– Ты… ты… – прохрипел он. – Предательница. Крыса.

Напрягшись, Дарлинг тем временем шагнул к старику.

– Пусть так, – с достоинством ответила она. – Но я не предавала никого, кто этого не заслуживал.

– Пусть так, – повторил за ней Теодор. В его голосе дрожали яростные металлические нотки. – Но она в сотни… нет, в тысячи раз лучше вас! Не вам судить ее!

Мэшвуд закашлялся и крепко обхватил себя руками – видимо, любое движение причиняло ему мучительную боль.

– Все равно, – возразил он, пропустив слова Теодора мимо ушей. – Предатели хуже убийц, Уинифред Бейл. Убийцы честны в своем намерении, у них всегда есть цель. Убийцы вершат суд не только за себя, но и за своих любимых, за свою честь. Предатели же всегда спасают только свою шкуру. – Мэшвуд перевел взгляд на Дарлинга и добродушно ему улыбнулся. Гримаса вышла жуткой, потому что старик едва мог поднять веки. – Я оказываю тебе услугу, мальчик. Лучше быть убитым, чем преданным.

Под рукой Мэшвуда сверкнуло лезвие. Старик прытко вскочил, бросился на Теодора, и Уинифред – прежде, чем подумать о чем-то, прежде, чем успеть хоть что-то почувствовать, – нажала на спусковой крючок.

Старик рухнул ей под ноги, стиснув в кулаке маленький нож с дорогой, инкрустированной сапфирами рукоятью. Уинифред отстраненно подумала о том, что за такой ножик можно получить немалые деньги, если знать, где его продать.

Дарлинг охнул и отшатнулся, оставив ее молча стоять над телом Мэшвуда. Выстрел пришелся в грудь, чуть выше того места, в которое она метила. Старик еще дышал, но сил держать руку на шее у него не осталось. Теперь под ним расплывались две лужицы крови: одна под туловищем, другая, поменьше, под головой. Интересно, она все-таки задела вену? Крови много.

– Уинифред, – жалобно позвал ее Теодор, но голос, хоть и различимый, доходил до нее приглушенно, как будто он говорил из соседней комнаты.

Она почувствовала, как юноша вынимает из ее окаменевших пальцев револьвер. Зачем он ему?

Мэшвуд почувствовал приближение смерти. Это было явственно написано в выражении его лица, подавленном и озадаченном. Жизнь уходила из тела старика с каждым выдохом, с каждой каплей крови – стремительно и вместе с тем мучительно медленно. Мэшвуд, не отрываясь, смотрел на луну, которая стала их молчаливым свидетелем, а потом перевел взгляд на свою убийцу и нежно ей улыбнулся. Зубы покраснели, как будто он набрал полный рот красных чернил. Он, видимо, что-то хотел сказать ей, но тут сильная судорога толкнула его тело изнутри. Мэшвуд дернулся и запрокинул голову. Полная луна отражалась в его остекленевших глазах.

В это мгновение Уинифред Бейл узнала, что все-таки способна на убийство. Она упала на колени, неотрывно глядя в лицо мертвецу. Странно, но боли от удара о брусчатку она не ощутила. Все ее тело будто онемело, превратилось в камень. Лужица крови коснулась кромки ее платья, и на промокшей ткани расцвели алые узоры.

Убийца.

Уинифред опустила голову на колени и крепко обхватила себя руками, не давая выбраться на волю рыданиям, которые заставляли трястись все ее тело. Слезы душили ее, застревали комком в горле, щекотали щеки, и она никак не могла успокоиться и сделать глубокий вдох. Каждый выдох казался ей последним. Каждый спазм, стискивающий грудь, должен был переломать ей ребра.

Когда кто-то коснулся плеча Уинифред, ее тело среагировало само собой. Она дернулась вбок и обхватила голову руками, чтобы защитить ее от ударов. С ее губ сорвался жалобный тонкий всхлип, а потом она подавилась собственными рыданиями и закашлялась. Уинифред было все равно, кто это и с какой целью он пришел. Она не могла дышать. Легкие словно уменьшились до размеров спичечного коробка. Она делала судорожные торопливые вдохи, не приносящие облегчения. Ей хотелось раскрыть рот, но стиснутые челюсти свело, Уинифред не могла пошевелить ни единой мышцей.

Чья-то рука снова тронула ее плечо – робко, колеблясь. Второе прикосновение не было для нее неожиданным, и в этот раз она не дернулась. Рваные короткие вдохи не давали ей глотнуть воздуха. Она задыхалась. Задыхалась.Задыхалась.

Рука мягко погладила ее плечо и снова скользнула вверх. Потом еще раз. Тихий голос Теодора произнес:

– Винни. Вдохни.

Уинифред захотелось рассмеяться – будто это так легко! Будто он понимает, как тяжело ей сейчас бороться с собственным телом не то что за вздох – за жалкий его клочок!

Дарлинг мягко отвел ладонь Уинифред от головы и переплел с ней пальцы. Легкое, но надежное пожатие его руки немного успокоило ее.

– Медленно. Со мной.

Теодор сделал громкий вдох, задержал дыхание и со свистом выпустил воздух через зубы. Уинифред не видела его, но отчетливо слышала дыхание. От неожиданности она растерялась и даже не попыталась сделать, как он говорит, продолжая крупно трястись и стискивать изо всех сил его ладонь. Но Теодор продолжал делать длинные, медленные, несколько театральные вдохи и выдохи, и мало-помалу она начала подстраиваться под темп его дыхания.

Вдох. Задержка. Выдох.

Вдох…

Спичечный коробок в ее груди рос с каждой попыткой. Чтобы не думать только о дыхании, Уинифред попробовала сосредоточить внимание на чем-то другом и обнаружила, что Теодор большим пальцем вырисовывает круги на ее кисти. Потом вдруг поняла, что во рту солоно из-за ее дурной привычки кусать щеки. Затем в ее мир начали возвращаться другие детали: шум в ушах, холодный камень, онемевшие ноги, мокрый ветер и, наконец, сладкие цветочные духи. Уинифред и сама не заметила, как вдруг вдохнула полной грудью. Просто в какой-то момент все перестало быть совсем уж невыносимым, а точного мгновения ей было уже не припомнить.

Дыхание Теодора стихло, но он продолжал выводить маленькие кружки на ее коже. Она не спешила убирать руку.

– Тебе лучше? – наконец тихо спросил юноша.

Уинифред хотела поднять голову, но знала, что лунный свет ее ослепит.

– Да, – прохрипела она. В горле поселилось болезненное ощущение. – Мне лучше.

Уинифред смогла бы идти, если бы захотела, но Теодор без рассуждений подхватил ее на руки. Вжавшись щекой в мокрую ткань его сюртука, она слушала его сбивчивое сердцебиение, пока не уснула от изнеможения.

Она проснулась ночью, измотанная и нисколько не отдохнувшая. Сквозь просветы между портьерами в комнату пробивался ядовитый желтый свет фонарей. Прищурившись, она села в постели, слишком мягкой и поэтому незнакомой и неудобной.

Теодор лежал рядом, держа Уинифред за руку. Когда она шевельнулась, юноша проснулся.

– Уинифред?

– Извини, что разбудила, – шепотом ответила она, с любопытством оглядываясь.

Воспоминания о том, что происходило несколькими часами ранее, маячили где-то неподалеку, готовые заполнить ее мысли. Уинифред отгоняла их, смутно догадываясь, что они принесут лишь боль.

– Нет, что ты… Я зажгу свечи.

Пошарив по прикроватному столику, Дарлинг зажег три свечи в тяжелом бронзовом подсвечнике, и Уинифред зажмурилась, прикрывая глаза ладонью. Руки до самых запястий скрывала ночная сорочка. Теодор заметил ее взгляд и торопливо пояснил, краснея:

– Лаура тебя переодела. Твое платье… после ночных событий…

Уинифред все вспомнила. Воспоминания о мистере Мэшвуде, револьвере и совершенном ею убийстве вернулись в одно мгновение. Тяжело сглотнув, она опустила голову.

– Куда ты дел оружие? – бесстрастно спросила она, касаясь собственной щеки. Боль от удара рукоятью револьвера давно прошла.

– Выбросил в реку. И нож, и булавку тоже. Они ведь не всплывут?

Теодор замолчал, и Уинифред услышала, как он аккуратно кладет коробок спичек на столик. Искренняя тревога в его словах рассмешила ее. Если она, конечно, все еще способна на веселье.

– Разумеется, нет. Скорее всего, их никогда не найдут. – У нее в горле пересохло, но она не решалась попросить воды. – А что с… с мистером…

– Оставил там. – Голос Дарлинга был не громче шепота. – Надеюсь, ты не сочтешь за дерзость, что я привез тебя к себе домой.

– Ты…

– Идиот, знаю. – Дарлинг пристыженно повесил голову. – Извини. Клянусь, я не…

– Ты в порядке?

– О, Винни! – Он стиснул ее ладонь обеими руками. – Только лишь благодаря тебе!Я должен тебя об этом спрашивать!

Уинифред отвернулась к стене. Когда Уоррен называл ее Винни, ей всегда было противно, даже в детстве. Будто он не принимает имя, которое она выбрала для себя сама, а вместо него подсунул ей кличку, как собаке. Но Теодор произнес его иначе – с такой безоговорочной, безграничной нежностью, что не было ни малейших сомнений в его искренности. Для него это совершенно другое имя.

– Я убийца, – прошептала она и высвободила свою руку из ладоней юноши. – Я убила его, даже не задумавшись. Конечно, ты мог подумать, что человеку вроде меня совесть чужда, но… – Уинифред горько рассмеялась. – Выходит, что нет.

– Ты должна была! – горячо возразил Теодор. – Если бы ты не взялась за оружие, он прикончил бы нас обоих. К тому же подумай о всех тех людях, которых Мэшвуд погубил своей отравой! Ты спасла больше жизней, чем отняла!

Дарлинг говорил нежно, но слова были жесткими, безапелляционными. Он ничуть в них не сомневался. Уинифред подняла на него взгляд. Как может этот робкий, ласковый, сердечный юноша так цинично рассуждать об убийстве?

– Ты не можешь действительно так думать, – недоверчиво произнесла она. – Теодор, яубила человека! Это непростительно, это не… – Она сбилась. Ненависть к самой себе жгла ее изнутри. Она вжала ногти в ладони с единственной целью – причинить себе боль. – Этому нет оправданий.

Дарлинг нахмурился.

– Прекрати. Я знаю, зачем ты это делаешь.

– Нет, не знаешь, – огрызнулась Уинифред, но на всякий случай разжала пальцы. Пора бы уже запомнить, что Теодор внимательнее, чем показывает.

– Уинифред, тебе не нужно причинять себе боль, чтобы очищать мысли и прятать чувства, прятать гнев.

– Нет, нужно, – упрямо возразила она. – По-другому я не могу.

Ей захотелось назло Дарлингу с его грустными щенячьими глазами снова вонзить ногти в ладони. Юноша потянулся и удивительно нежно развел ее ладони в стороны. У него были длинные сильные пальцы, как у музыканта.

– Ты можешь, – терпеливо отозвался Теодор. – Ты самая умная, смелая, удивительная девушка, которую я когда-либо встречал. Чувства не делают тебя глупее, трусливее или хуже. Они делают тебя собой. И когда ты поймешь, что их не нужно прятать – нельзя прятать! – тогда ты обретешь второе дыхание.

Он говорил тихо, очень мягко, но Уинифред различала каждое слово.

– Я не могу чувствовать, – выдохнула она. – Все, что я чувствую, – это злость. Иногда дикую, первобытную ярость. – Ее пальцы инстинктивно сжали ладони Дарлинга. – Я не могу показывать это лицо – лицо гнева. Тем более тебе.

– О, Винни… Ты гораздо больше, чем твой гнев.

Ей показалось, что в его голосе зазвучала грусть – тонкая и музыкальная, как звон стекла.

– Я не могу его показывать, – еле слышно повторила она.

– Ты не можешь его копить, но можешь превратить в нечто прекрасное.

Уинифред подняла глаза. Его лицо, обычно мальчишеское и растерянное, сейчас казалось ей лицом взрослого мудрого мужчины. Ее снова охватила ярость. Это было самое глупое, что она когда-либо слышала. Она вырвала ладони из рук Теодора, подняла лицо выше и прошипела:

– Как может быть прекраснойзлость?

Дарлинг уронил руки. В его глазах Уинифред видела твердую решимость и очень, очень много доброты. У нее защемило в горле, и она пожалела, что вырвала руки.

– Ты можешь сделать гнев своим оружием. Мечом, которым будешь сражать врагов. Щитом, которым оградишь своих любимых.

Уинифред хотела выплюнуть, что у нее нет любимых, но слова застряли на языке. Она понимала, что выглядит глупо со своими широко распахнутыми глазами и плотно сжатыми губами, но не смогла заставить себя произнести ни слова.

Она обхватила себя руками и отвернулась. В груди расползалось странное щекочущее тепло. Она никак не могла стряхнуть с себя это чувство.

Так вот чем Дарлинг может оправдать убийство? Любовью? Ради любимых он, этот хрупкий юноша, собирающий в саду улиток, может взять в руки оружие? Что ж, наверное, он по-своему прав. Если и стоит убивать, то только ради любви.

– Я хочу сказать… – Теодор замялся. – Я понимаю, почему ты это сделала. На твоем месте я поступил бы так же. Я пошел бына все.

Смысл его слов доходил до нее долго – гораздо дольше обычного. С ее губ сорвался смешок. Прежде чем Уинифред успела понять, что происходит, она уже смеялась во весь голос, запрокинув голову. Она готова держать пари: слова Дарлинга – самое странное признание в любви на свете.

– Винни? – испуганно спросил Теодор. – Винни, что с тобой?

Уинифред задыхалась от хохота, руками прикрывая рот. Юноша привлек ее к себе и сжал в объятиях. Она смеялась у него на плече, пока истерические смешки не превратились в длинные всхлипы.

Он как-то раньше ее понял, что смех ее исходил не от веселья, а от скорби. Скорби за ту часть души, которую она убила в себе ради спасения жизни того, кого любит.

Уинифред не заметила, как заснула, убаюканная собственным плачем и объятиями Теодора. Проснувшись, она не обнаружила его в комнате и, как была, в ночной сорочке и босая, прошлепала в коридор. Комнаты наверху пустовали. На лестнице Уинифред миновала испуганную горничную с тазом белья, спустилась на первый этаж и толкнула дверь в кухню.

Кухарка дремала на стуле, раскинув руки в стороны и раскрыв рот. Чтобы разбудить ее, Уинифред схватила со стола половник и с силой зарядила им по кастрюле. Подпрыгнув, женщина раскрыла осоловевшие от сна глаза.

– Мисс? Что вы тута, стало быть, делаете, а?

– Где Лаура? – коротко спросила она.

Рассерженная кухарка уперла руки в бока.

– Ишь чего! Приперлась на кухню, да еще и вздумала тута мною командовать! Прежде поздоровайся, как надобно, негодница ты эдакая!

– Мне нужна Лаура, – с нажимом повторила Уинифред, сложив руки на груди. – Где она?

Женщина, неодобрительно косясь на нее, встала со стула и пошаркала к плите.

– В Малом кабинете небось, – с неохотой ответила она. – Завтрак убирает. Мистер Дарлинг уже уехал ведь, знамо.

– Уехал? Куда?

– На воскресную службу… И почем это мне тебе докладываться? Проваливай-ка отсюда, дорогуша!

Кухарка загремела посудой, и Уинифред с достоинством поблагодарила наглую прислугу, изумляясь собственной благосклонности:

– Спасибо.

Кухарка с удивлением поглядела ей вслед.

Лаура нашлась в Малом кабинете – девочка действительно собирала со стола чашки и тарелки. Увидев Уинифред, она приподняла брови и медленно выпрямилась, держа в руках чашку.

– Мисс Уинифред? Я думала, вы проспите до обеда. Ох, неужто я слишком шумела?

– Вздор. – Уинифред плюхнулась в кресло и схватила со стола недоеденный тост с маслом. – Почему Теодор уехал? Что еще за воскресная служба?

– Мистер Дарлинг всегда посещает воскресную службу. Он полагал, что успеет вернуться до вашего пробуждения, ведь вы так крепко спали… – Лаура смутилась и отвернулась, старательно собирая со стола крошки. – Как вы себя чувствуете?

– Отлично, – с раздражением отмахнулась она от надоевшего вопроса. – Вот досада! Я думала, он сходит со мной за револьвером.

Лаура посмотрела на Уинифред, словно на умалишенную. Это ее позабавило.

– Он же в реке… в доках… Негоже вам туда возвращаться… Да и зачем? Скорее всего, уже нашли тело. Скоро новость разлетится по газетам…

– Да не тот! Мне нужно оружие, чтобы в случае чего я могла защитить себя. И… других. – Уинифред принялась изучать свои ногти, заметив, что чернила до сих пор не вымылись. – В оружейную лавку мне необходимо сопровождение мужчины.

Она представила, как скривилась бы от этих слов Эвелин, и улыбнулась себе под нос.

– Тогда возьмите с собой мистера Акли, – предложила Лаура. – Он наверняка свободен. И покупка оружия может стать тем самым делом, которое нас свяжет, но не даст ему знать слишком много.

– Отличная идея! Только сначала надо будет заскочить к мистеру Уоррену и обрадовать его свежей вестью. Пошлешь записку мистеру Акли? Ах, ладно, я сама – у тебя и так дел полно. Прогуляемся с ним до оружейной лавки. Погода, похоже, будет чудесная!

Уинифред улыбнулась девочке, удивляясь собственному приподнятому настроению. Похоже, убийство и впрямь не стоит тех волнений, которые она на него потратила – оправилась она довольно быстро.

Однако Лаура смотрела на нее с тревогой.

– Мисс Уинифред, мне что-то это не нравится. Может, лучше останетесь дома? – Девочка вытерла руки о передник. – У вас же даже платья нет. Давайте дождемся возвращения мистера Дарлинга, а потом…

– Глупости. Найду какое-нибудь платье, а потом переоденусь в офисе. И к чему мне ждать Теодора? Я сама справлюсь.

При мысли о нем у Уинифред что-то дрогнуло внутри, но она быстро стряхнула неприятное ощущение.

С помощью Лауры Уинифред влезла в самое простое платье, какое нашлось в доме – из гардероба миссис Дарлинг, так и не разобранного после ее смерти. Все ее туалеты безнадежно вышли из моды, зато были ей впору. Уинифред хотела попросить Лауру проверить еще гардероб Кэтрин Дарлинг, но вовремя спохватилась и прикусила язык.

Она выбрала темно-зеленое платье без отделки, чем-то похожее на то, которое она испортила накануне. В одежде покойницы Уинифред почувствовала себя неуютно.

Лаура вышла проводить ее. Меж бровей девочки пролегла озабоченная складка. В порыве чувств она схватила Уинифред за руку.

– Останьтесь лучше дома, мисс Уинифред! Вам незачем ехать прямо сейчас! Прошу вас, останьтесь! К тому же мистер Дарлинг забрал экипаж!

Тронутая ее заботой, Уинифред погладила девочку по плечу и вытянула руку из ее пальцев.

– Нет, я пойду. Прогуляюсь. Не беспокойся так, милая! Со мной все будет в порядке, правда!

Лаура с сомнением покачала головой.

До «Рассвета» было всего ничего, поэтому Уинифред решила пройтись пешком. После полуночи в городе прошел ливень, но уже к утру он закончился, оставив после себя мокрые, еще не оплеванные дороги и белый туман над шпилями.

За две недели она немного отвыкла от пеших прогулок, и ноги начали ныть. Уинифред нравилась эта боль. Ночной разговор с Теодором натолкнул ее на кое-какие мысли, но размышления испортили бы ей день. Поэтому Уинифред просто неторопливо прогуливалась, подслушивая разговоры незнакомцев из распахнутых окон, вдыхая посвежевший после дождя воздух и просто позволяя себе ни о чем не думать.

И все-таки ей было тревожно, что она упустит какую-нибудь маленькую, но важную мысль. Становилось еще хуже, когда ей казалось, что она эту мысль поймает.

Мистера Уоррена в «Рассвете» не оказалось. Уинифред поколотила в дверь, немного постояла, пялясь в знакомые до смерти узоры на дереве, а потом поплелась к секретарю.

Мистер Холбрук открыл после первого же стука, будто поджидал ее. Как всегда, молча, не здороваясь, он распахнул дверь ровно настолько, чтобы показать в проеме свое лицо.

– Где господин Уоррен? – прямо спросила она, не утруждая себя приветствием.

Секретарь скривил губы.

– Уехал, – коротко ответил он.

Голос Холбрука, как обычно, показался ей до странного отталкивающим и вместе с тем интригующим.

– Велел вам передать.

Он вынул лист бумаги, сложенный втрое и не скрепленный печатью. Уинифред уронила скупое «спасибо», и Холбрук, не прощаясь, захлопнул дверь. Ну и пускай. Ей все равно никогда не нравился этот напыщенный, похожий на крысу идиот.

Она развернула письмо. На листе было накорябано всего несколько строк:

«Винни,

Если ты вернулась в «Рассвет», то уже, наверное, знаешь, что мистера Мэшвуда нет в живых. Я навел справки – его «Флорентина» так и не пришла. Не думаю, что это совпадение.

Разумеется, сегодня ты свободна.

Уоррен».

Уинифред поглядела на дверь мистера Холбрука, чтобы убедиться, что она заперта. Впрочем, он наверняка прочел послание.

Значит, Мэшвуда нашли. Как верно заметила Лаура, скоро новость разлетится по всем газетам. Констебли обставят дело как ночное ограбление, даже если найдут у убитого бумажник – им ни к чему поднимать шум. До тех же, кто близко знаком с деятельностью Мэшвуда, дойдет другая версия: его доверху нагруженный корабль не пришел в срок, и кто-то из недовольных застрелил несчастного старика его же оружием. Правду знают лишь трое: его убила семнадцатилетняя шпионка, чтобы защитить любимого человека. Благородное, доблестное убийство.

Она обнаружила, что ее прошиб холодный пот. Сосущая дыра в груди вновь раскрыла свою жадную пасть, и Уинифред, чтобы обмануть ее, улыбнулась самой себе.

Она справилась. Она в порядке.

Спрятав записку, Уинифред медленно зашагала к выходу.