–Ну, не совсем, а только или по работе, или внутри клана и то только экстренно или со старшими.
– А мое возрождение – это не экстренно? Ты вообще кому-нибудь сообщил обо мне?
– Маме, потом деду с отцом.
– И? Что в ответ? Где фанфары и лепестки роз?
– Ты знаешь, они мне не очень поверили. Они сказали, что я одержим этой идеей и в каждой смуглой девчонке буду видеть вторе пришествие.
– Ок. Теперь скажи ты обо мне случайно узнал?
– Не совсем. Мне друг позвонил, геолог. Он сказал, что нужно проверить информацию, имя твое назвал. А он откуда узнал – я не спросил даже.
–Бо-Ни, ты – лох. Вы две с половиной тысячи ждёте чуда и у вас нет никакой инструкции. Что с этим чудом дальше делать. Это просто пипец.
– Ну а ты бы что сделала?
– Во-первых оповестила бы всех сестер, они бы дали план дальнейших действий. Ну, а теперь мой план: сейчас я делаю видео на летурийском, мы заливаем его в сеть и во все твои чаты. Свои – поймут, чужие пройдут мимо. Далее, сестрам говорим, что через три дня я должна быть в главном храме – они найдут возможность. Все, Бо-Ни, никаких проблем.
– А виза? А документы?
– И мама. Блин. Я совершенно забыла. Я же вчера обещала быть дома.
Лиля быстро схватила телефон, как только мать взяла трубку, девочка затараторила, не давая никому вставить и слова.
– Мама, прости, я забыла. Я влюбилась, я нашла своих, я очень скоро уеду. Завтра уеду. Подготовь мне документы, и что-нибудь из одежды. Не плачь. Просто твоя девочка очень быстро выросла. И еще, милые мои, спасибо вам за мое детство, никогда раньше я не была так счастлива. Мамусик, я вас буду ждать. Недели через две, мне кажется, я со всем справлюсь, я хочу показать тебе и папе мой мир, мой народ. Все целую. Сегодня не жди, – она отключила телефон.
– Лиля, ты с ума сошла. Так нельзя разговаривать, ты же слова не дала сказать.
– Я знаю, но так было надо. Я больше не их девочка и они должны принять это.
– Ты всегда будешь их девочкой.
– Борис, ты не понимаешь? Ты не помнишь, на кой черт я вообще рождаюсь? Я через три дня должна буду что-то делать, я снова должна принести себя в жертву, я снова сдохну. Мне жить осталось трое суток. А я не хочу. Я не хочу, чтобы они страдали, чтобы они узнали об этом. Пусть живут в надежде, пусть помнят мою холодность – это поможет им жить дальше, – Вэйда, королева Летурии, тринадцатая дочь, великая спасительница, – ревела.
Борис обнял ее за плечи, крепко прижал к себе. Она всхлипывала, повторяя «я не хочу», «а давай спрячемся», «спаси меня», а потом вдруг шмыгнула носом, отстранилась, выпрямила спину и сказала: «Я сделаю это». У Бориса были красные глаза, может быт он почти не спал, а может тоже плакал, прижав свою королеву. У него всего лишь три дня. Три дня чтобы любить, быть любимым. Три дня, чтобы она его запомнила на целую вечность. Можно все это время посветить объятиям и поцелуям, можно сходить в кино или на концерт, можно много чего сделать…
Борис встал с дивана, который предательски скрипнул, освободившись от лишней тяжести. Прошел в кухню. И уже там, сделав несколько глубоких вдохов, успокоился.
– Пошли кофе пить, – крикнул он из кухни.
– С печеньками? – Вэйда улыбнулась, она хотела пошутить, но улыбка была натянута, а глаза по-прежнему заплаканы.
Плакать больше нельзя, она- королева, а это недопустимая слабость.
– Бо-НИ, ты никому не расскажешь, что я ревела.
– Это будет наша тайна, – сказал мужчина, подавая ей чашечку с кофе.
– Кофе у тебя тоже говняный, как и чай? – спросила Вэйда
– Понятия не имею. Мне нравится. Разве дело во вкусе? Главное, с кем и по какому поводу ты пьешь кофе.
– Тогда он будет вкусный, но с очень явной горчинкой. Горчинкой – расставания.
– А бУхни туда ложки три сахару – на каждый день по ложке, – теперь они смеялись искренне.
– Сейчас кофе. Потом работать.
Еще один день подходил к концу, когда в прихожей раздался звонок. Пронзительный, долгий – Мария вздрогнула, этот звук вытащил ее из того оцепенения, в котором она находилась с самого утра, с самого последнего разговора с дочерью. Да и разговором этот быстрый и холодный монолог назвать было трудно.
На пороге стоял индус. Самый настоящий индус в огромной красной чалме и в длинном черном кожаном плаще. «На дворе лето, а он в плаще и в этой шапке», – промелькнуло в голове у Марии.
– Вы кто? – спросила Мария, вытирая тыльной стороной ладони покрасневшие глаза.
– Здравствуйте, я ищу свою королеву, великую Вэйду. У меня к ней дело, – каждое слово мужчина произносил отрывисто, отдельно, с небольшим акцентом
– Королевы пока дома нет, и я понятия не имею, когда она придет, – и Мария заревела, слезы предательски покатились по щекам.
Мужчина обнял ее и прижал к себе, Мария понимала, что это неправильно и несколько странно плакать, уткнувшись в грудь совершенно постороннего человека, но сейчас он ей был ближе, чем кто-либо, и казалось, что он понимает ее боль.
Как и когда они очутились вдвоем на маленькой кухне, Мария даже не заметила, но когда она перестала всхлипывать, то с удивлением увидела, что этот странный иностранец заваривает чай и так по-свойски уплетает варенье полными ложками прям из общей креманки. Она улыбнулась.
– Простите, как-то не очень хорошо познакомились, но я тут с вашей королевой с ума схожу. Это она для вас королева-спасительница, а для меня дочь, она же совсем еще маленькая, – глаза снова защипало, и, чтобы опять не разреветься, Мария сделала глоток чая.
– Мадам, я вас очень хорошо понимаю, но все мы рождены для чего-то, у всех у нас есть своя цель, своя миссия, и мы должны стремиться все выполнить и выполнить своевременно.
– Миссия… Ну вот у вас она какая, вы вот дочь свою на подвиги не отправляете, только за чужими охотитесь, – она сказала это слишком резко, что самой стало стыдно, – Простите, это я от нервов.
– Ничего, я все понимаю. И если вам будет легче, то свою дочь я на подвиги отдал, когда ей и двух дней не было. И за почти тридцать лет, только пару раз ее видел, и то издалека. Сейчас уже и внук родился, а подойти пока я не могу – таков мой путь. Но именно ваша дочь, наша королева, все изменит. И я смогу обнять свою Бриджид. Видите, как все переплетено. Жизнь – это как большая кружевная салфетка – каждая петелька связана с предыдущими, и порой наша жизнь зависит совершенно от незнакомых людей. Вот, как ваша сейчас – от меня.
– Не совсем поняла. Что именно в моей жизни зависит от вас? – теперь Мария испугалась. Незнакомый мужчина, что ему надо, а вдруг он маньяк, а вдруг в этом чае снотворное или яд – Мария покосилась на чашку и еле заметным движением отодвинула ее от себя подальше.
Мужчина улыбнулся, и лицо его показалось ее добрым, но ведь маньяки всегда своих жертв чем-то привлекают – она вжалась в стул, и вся скукожилась, готовая бежать, если что вдруг пойдет не так.
– Мадам, мне кажется, что вы взволнованны. Не переживайте. Дело в том, что ваша дочь должна уехать. Вам с мужем тоже не помешает, но это на ваше усмотрение.
– На Кипр? Она мне говорила про Кипр? Но, понимаете, все не так просто, – мысль о маньяке ушла в сторону, теперь она как Золушка, пыталась объяснить, что все дело в платье.
– Именно для этого я был к вам и направлен. Сестры дали мне вот это, – он вытащил из внутреннего кармана плаща конверт и положил на стол, – Это билеты. Вэйда и Борис летят уже сегодня ночью, а вы с мужем, если решитесь и посчитаете нужным, можете лететь через неделю. Сестры сказали, что раньше не стоит, а позже будет опасно.
– Почему опасно?
– Я не знаю. Могу предположить, что наши недруги могут навредить и вам.
– Недруги? Слово дурацкое. Навредить – это убить? Или что? – Мария говорила громко, словно пыталась спрятать собственный страх за криком.
– Вы успокойтесь, чаю выпейте, а я вам в общих чертах попробую рассказать, – он глубоко вдохнул, наконец, снял с себя черный плащ и сел на стул, – Мы, летурийцы, ждали рождения спасительницы, которая исполнит пророчество, и мы все обретем дом, выполним свою миссию, ну и мир во всем мире, но есть люди, которые не хотят, чтобы все это произошло, и как всякие плохие люди, они точно будут нам мешать. И еще у этих людей очень длинные руки.
