У этого дородного, полнокровного немца глаза были такого же светло-голубого оттенка, как и у его жены. Поперек левой щеки тянулся шрам – безобманное свидетельство того, что в студенческие годы он отдал дань традициям германских университетов. Любопытно, подумал я не без яду, что поделывал он во время последней войны?
– Полиция, – повторил он с неизбывной германской верой в незыблемость государственных институций.
– Полиция появится лишь через несколько дней, – возразил Карабин. – Кроме того, несмотря на все наши старания это отсрочить, тело несчастной начнет разлагаться.
– О боже мой, я об этом не подумала, – побледнев, простонала Нахат Фарджалла.
Малерба ободряюще улыбнулся ей:
– Законы природы, моя дорогая. Прах к праху через весьма неприятную промежуточную фазу.
– И что же вы предлагаете, доктор? – вопросил Фокса.
Карабин взглянул на хозяйку:
– Я не судебно-медицинский эксперт, однако способен произвести самое тщательное исследование.
– Вскрытие? – спросила мадам Ауслендер.
– Полной аутопсии не потребуется: мы лишь установим кое-какие дополнительные подробности.
– Подробности самоубийства?
– Подробности происшествия.
Повисла напряженная тишина. Пако Фокса уперся взглядом в стену, словно ждал, что на ней проступят зловещие знаки; супруги Клеммер взялись за руки; Малерба вытащил сигару и вертел ее в пальцах, не решаясь закурить; а примадонна, сидевшая рядом с ним на диване, пугливо озиралась по сторонам.
– На чем вы основываетесь, доктор? – спросил Фокса.
– Ни на чем. Просто есть кое-какие детали…
Он хотел было остановиться, не договорив, но испанец допытывался:
– Какие-нибудь особенные признаки?
– Не знаю. Просто детали. Когда одно не вяжется с другим. – Он взглянул на хозяйку, словно взывая к ее здравому смыслу. – И потом, здесь не место и не время выдвигать версии.
– Вероятно, да, – осторожно согласилась она.
Но было уже поздно. Царившая в салоне растерянность сменилась явным страхом.
– Вы что – намекаете?.. – вздрогнул Клеммер.
– Ни на что я не намекаю! – мотнул головой доктор. – Я всего лишь предлагаю более основательно исследовать тело.
– А нам зачем это? – вопросил Малерба. – Какая нам разница?
– Я рекомендую…
– Как правило, рекомендуют одни, а расплачиваются другие.
Воцарилось неловкое молчание. Нарушил его Пако Фокса:
– Разница в том, по доброй ли воле ушла из жизни Эдит Мендер, или ей кто-то помог. Вы ведь это хотели сказать, доктор?
– Не так резко и прямо.
Испанец нагловато улыбнулся. Мне показалось, что с учетом обстоятельств он настроен слишком легкомысленно. Так, словно гибель женщины в пляжном павильоне была незначащим происшествием.
– Но смысл именно таков.
Доктор ничего не ответил, промолчали и все остальные. Фокса обвел всех нас взглядом и задержал его на хозяйке.
– В таком случае сидеть сложа руки, пока не стихнет шторм, – вариант негодный. – Тут он сделал более чем драматическую паузу. – В том, разумеется, случае, если за смерть Эдит Мендер ответствен кто-то из нас.
Раздался хор протестующих голосов. Браслеты на запястьях певицы зазвенели от негодования.
– Один из нас?! Боже сохрани! – Примадонна, будучи ливанской христианкой, перекрестилась. – Неужели это возможно?
– Звучит дико, – заметил Малерба.
– Ответствен? И он среди нас? – Клеммер побагровел. Начал приподниматься с дивана, но осел. – Чушь какая! Мы бы не могли спать спокойно.
– Именно о том и речь, – спокойно ответствовал Фокса. – О том, спать ли нам спокойно – или не спать.
– Мне представляется это абсурдом, – раскатывая «р», возразил немец, а его жена согласно кивнула.
– Может быть, это не такой уж и абсурд.
Эти слова произнесла мадам Ауслендер, и все мы уставились на нее.
– То есть вы не исключаете… – начал было Клеммер и осекся, словно испугавшись собственных мыслей.
– Нет, не исключаю.
Она произнесла эти слова убежденно и очень спокойно, как будто подведя итог долгим и глубоким размышлениям.
– Нам нужна полиция, – сказал кто-то. – Детектив!
– А у нас он есть, – сказал Фокса.
Он обернулся ко мне, и все проследили направление его взгляда. А я, неподвижно и молча сидя в кресле на отшибе, взглянул в ответ на них – сперва с удивлением, потом с раздражением, искренним или притворным. В глубине души я был польщен, но в эту глубь никого пускать не собирался.
– Что это вы все на меня уставились? – спросил я.
– Прекрасно знаете «что», – ответил Фокса.
– Но это же смешно… Вы с ума сошли?
