Нас просто не было (книга вторая)
Погружаюсь в мрачное болото. Сверху тяжелой плитой придавливает осознание полного краха.
– Ой, а видел бы ее сияющую физиономию, когда она прилетела с ошеломляющей новостью. Нашелся, спаситель! – Градов отрывался на полную. Ядовитые слова, пропитанные жестким сарказмом, едкой иронией легко срывались с губ, ломая нашу с Артемом жизнь, – как она радовалась, что доступ к отцовским счетам получила. Помнишь, Карин?
Карина по-прежнему стояла у выхода, привалившись спиной к косяку. Сложив руки на груди, смотрела на меня плохо скрываемым триумфом. Она наслаждалась, наблюдая за тем, как Макс полощет меня перед мужем, перетряхивая грязное белье, вываливая всю подноготную.
С*ка! Явно половину деталей Максим узнал от нее. Топят, упиваясь каждым моментом, наслаждаясь моей беспомощностью. Сволочи. Это же надо так сильно ненавидеть, чтоб так явно получать удовольствие от моего унижения, моей гибели? Воспользовались тем, что я неосмотрительно накидалась до поросячьего визга. Тем, что перестала соображать. И пока я как последняя бл*дь висла на Максе, намереваясь уединиться с ним в комнате для персонала, Карина вызвонила Артема.
– Конечно, помню, – дорогая подруга с удовольствием подключается к игре, – сияла, что отцу нос утерла. Единственно, что омрачало радость, так это необходимость мужика непонятного рядом с собой терпеть. Правда, по ее словам он мирный, с ладони ест. Виляя хвостиком, ловит каждый ее взгляд, и тапочки в зубах приносит. Дрессированный. Хочешь – подзывай, хочешь – прогоняй.
Слова ядом растекаются по венам. Разъедают внутренности, превращая все в кровавое месиво, заходящееся в агонии.
Артем смотрит только на меня, во взгляде такое откровенное недоумение, что сердце обрывается. Тыльной стороной ладони прикрываю рот, чтобы никто не увидел, как его перекосило от безмолвного крика.
– Ну, этого я не знал, – улыбаясь, жмет плечами Максим, – Это уж ваши девчачьи секреты. Вы там всей толпой сидели, обсасывали эту новость, передавая из уст в уста всем подружкам. У меня все проще, я как-то более личное общение предпочитаю. Так сказать в интимной обстановке. Да, Кристин? Например, за городом, ночью. В шикарной машине, пока подставной муженек в разъездах.
Все. Достигла самого дна. С огромной высоты, рухнула на острые камни, сломав себе шею. Не получается ни вздохнуть, ни отвести глаза в сторону.
Градов словно вскрыл вены тупым ножом. Больно. Особенно оттого, что понимаю – Зорину будет больнее. Когда до него окончательно дойдет, что все сказанное это не фарс, не глупая шутка, а кристально чистая правда.
Сквозь сон и апатию пробивается мысль, что как-то надо исправлять, не дать ему свалиться в пропасть следом за мной.
– Кристин, ничего не хочешь объяснить? – ледяным голосом спрашивает Артем. И я понимаю, что уже все бесполезно, он поверил. Сложил два плюс два. Вспомнил, как неожиданно сменила гнев на милость. Как внезапно целенаправленно засобиралась за него замуж. Вспомнил наши раздельные вечера, на которых я так отчаянно настаивала.
Еще не до конца принял, осознал, в шоке, в растерянности, но уже на грани…
Макс все сделал правильно, грамотно. Ни капли клеветы. Чистая правда и ничего кроме правды. Бил моими же словами, вываливал на Зорина мои действия. Ничего выдуманного, только реальные слова и поступки. Лупил наотмашь, лишая меня возможности оправдаться.
Как оправдаешься, отмоешься, когда тебя никто не пытается очернить, выставить хуже, чем есть на самом деле, а просто рассказывает без прикрас, показывая уродливую личину?
Дрожащие веки, смыкаются. В голове шумит прибой, навевая мысли, что лучше умереть. Прыгнуть с обрыва вниз, разбиться, потому что вынести это невозможно. А дальше будет только хуже.
Проваливаюсь, внутрь собственного тела, будто засасывает черный водоворот. Вот и хорошо. Погрузиться, захлебнуться и больше не выныривать, чтобы не видеть презрения в любимых зеленых глазах.
Из темной пучины бесцеремонно выдергивают, жестко тряхнув, так что голова как у китайского болванчика мотается из стороны в сторону.
Прихожу в себя, и вижу Градова по-хозяйски обнимающего за плечи:
– Ну что, Кристинка, смотри-ка, как твой муженек нахмурился. Дома, наверное, руга-а-аться будет, – упивался Макс, разрушая нас обоих.
Руки безвольно висели вдоль тела, тихонько подрагивая, и даже если бы постаралась – не смогла бы оттолкнуть его.
Я лишь стояла, не двигаясь, обреченно глядя на Зорина. Он ждал от меня ответа, пояснения. Ждал, что я пошлю всех к чертовой бабушке и опровергну всю эту ересь. А я не могла этого сделать. Просто не могла. Стояла и смотрела на него, молила взглядом о прошении, тем самым выдавая себя с потрохами. Захлебываясь собственной кровью, наблюдала, как в его глазах что-то гаснет, а потом на пепелище загорается новый огонь. Огненный шторм, способный лишь разрушать.
– Руки от нее убери, – рычит Зорин.
– А то что? – Градов хмыкает, заботливо заправляя длинную белую прядь мне за ухо, – забодаешь?
Артем не стал пускаться в объяснения. Стремительный шаг к Максу. Настолько быстрый, что мой пьяный мозг даже не смог зафиксировать. Его словно ветром сдувает в сторону от меня. Зорин сильнее, крупнее, злее. Пара ударов неимоверной силы сваливают Градова с ног.
Вижу, что Артем с трудом удерживает себя от дальнейшего мордобоя. Шумно выдыхая, смотрит на Макса, растянувшегося на полу, обхватившего ладонями разбитое окровавленное лицо. Бросает в сторону притихшей, прижавшейся к стене Карины свирепый взгляд, от чего она еще больше сжимается и пятится в сторону, а потом пулей выскакивает в коридор. Снова смотрит на Градова, который катается по полу, матерясь от боли.
– Тём, не надо, – по щекам медленно ползут пьяные слезы.
Зорин порывисто, словно тигр перебрасывает свое внимание на меня. Подходит совсем близко, запускает руку в волосы и рывком, за затылок притягивает ближе к себе:
– Жалко еб*ря? Да?
Всхлипывая, пытаюсь отстраниться, бесполезно. От моих убогих потуг, он лишь сильнее злится.
– Пошла! На выход! – перехватывает под руку и подталкивает в сторону двери.
Спотыкаясь, цепляюсь за косяк, с трудом удерживая содержимое своего желудка.
Артем, не оглядываясь, вылетает из комнаты, и мне не остается ничего другого, кроме как идти за ним.
Три шага через силу, и я вываливаюсь в коридор.
Смотрю на широкую стремительно удаляющуюся спину, и чувствую как земля уплывает из под ног. Пошатнувшись, хватаюсь рукой за шероховатую стену. Со стоном упираюсь в нее лбом, а потом медленно развернувшись прижимаюсь спиной. В голове крутит, перед глазами все мчится в бешеном хороводе. Чувствую, что начинаю сползать по стенке вниз.
Артем, отойдя уже на десяток шагов, бросает через плечо убийственный взгляд, и заметив мое состояние, останавливается. Со слезами на глазах вижу, как он оборачивается, смотрит на меня, сжимая до хруста кулаки.
Я не узнаю его. Он меня пугает.
Всхлипываю, когда отрывисто направляется в мою сторону. Останавливается прямо передо мной, придавливая, раздирая на клочья, одним только взглядом. Протягивает руку, чтоб коснуться, но останавливается, боясь не сдержаться, свернуть мне шею. Чуть мотнув головой, сквозь стиснутые зубы, втягивает воздух. Вспарывает вены взглядом, в котором кипит ярость, безумие… ненависть.
– Тём, – получается жалобно, жалко, убого, – прости.
– Заткнись, – в голосе стужа, сковывающая сердце.
– Тём…
– Заткнись, я сказал! – уже рычит, бьет кулаком в стену, рядом с моим лицом.
Зажмурившись, начинаю беззвучно рыдать, по щекам потоки слез, смешанные с тушью.
Сползаю все ниже, пока не оказываюсь на полу, у его ног. Прижимаюсь затылком к холодной шершавой стене, как будто она может меня спасти, подержать. Запрокинув голову, смотрю на Зорина.
Он нависает надо мной словно скала. Смотрит с таким презрением, что начинаю скулить от ужаса.
– Заканчивай свой цирк, – наклоняется, больно хватает под руку и рывком ставит на ноги. Его прикосновение обжигает, перетряхивает кровавые ошметки в груди.
Муж волочет меня по коридору, как последнюю пьянь. Хотя я такая и есть. Ноги заплетаются, я спотыкаюсь, но он, обращая внимания, тащит за собой.
Вываливаемся из темного коридора в зал, и тут же попадаем в объективы камер. Яркие вспышки отдают болью в чуть открытых глазах, в затылке.
Хочу отвернуться, но не получается. Просто нет сил. Зорин, не сбавляя скорости, тащит к выходу. Ему плевать и на репортеров, повисших у нас на хвосте, и на людей, мешающихся под ногами. Как атомный ледокол прокладывает путь.
Опять провал.
Очнулась в машине. На заднем сиденье форда, мчащегося по ночным улицам. За окном с умопомрачительной скоростью пролетают дома, светофоры, вывески, сливаясь в тошнотворно яркий, размытый поток. Укачивает.
Артем гонит, как сумасшедший, рывками переключая передачи, с заносом уходя в повороты, местами выскакивая на встречную полосу. Ему кто-то сигналит, но без толку, Зорин не реагирует.
Мне бы испугаться, но внутри чертова апатия, бессилие, пьяная немощь. Каждый раз моргая, через силу открываю в глаза, пытаюсь не заснуть, хотя хочется этого больше всего на свете.
Машина резко тормозит у подъезда. Меня швыряет вперед, больно ударяюсь коленями о переднее сиденье и неуклюже валюсь на бок. В тот же миг дверца распахивается. Чувствую, как он бесцеремонно хватает за куртку, дергает на себя. Ухватившись за лохматый воротник, вытаскивает из машины. Ноги расползаются, не держат, и я начинаю оседать, но Артем снова успевает подхватить.
Матерится во весь голос и тащит меня к подъезду, по ступеням, в лифт, к нашей двери.
Распахивает ее, чуть ли не волоком втаскивает внутрь.
Сдергивает с меня куртку, в сердцах швыряя ее на пол, так что она отлетает до самой кухни.
– Тём, – опять пытаюсь хоть что-то сказать, но он затыкает.
– Кристина, молчи! Бл*дь, просто молчи! Иначе я за себя не отвечаю!
И мне действительно становится страшно. Оттого, что вижу его таким. Оттого, что где-то под сердцем колет. Оттого, что неудержимо накрывает осознание того, что все, конец.
Кое-как скидываю обувь, держась рукой за шатающуюся стену. Весь мир кружится вокруг меня все сильнее и сильнее, от этого кружения начинает мутить.
Стою перед ним, вся дрожу, трясусь, от ужаса, стыда, страха. Отчаянно мечтаю придти в себя, очнуться. Наша жизнь рассыпается в прах, а я ничего не в состоянии сделать.
– Давай поговорим, – умоляю, но получается лишь жалкое мычание.
– Не сомневайся, поговорим! – грубо прерывает меня, и в голосе обещание жестокой расправы. Тащит в комнату, толкает на кровать, – когда проспишься.
Не удержавшись на ногах, приземляюсь на мягкий матрас, и будто начинаю врастать в него. Сон нападает с удвоенной силой, с остервенением, забирая остатки сил, растворяя волю.
Я бы и рада подняться, да не могу.
Зорин, брезгливо поджав губы, смотрит на меня, потом резко разворачивается и выходит из спальни. Слышу, как он что-то швыряет в коридоре, слышу звон бьющегося стекла, а потом раздается звук, от которого стынет кровь в жилах.
Хлопает входная дверь. Громко, зло, решительно.
Он ушел.
Хочу вскочить и бежать следом, но не могу даже повернуться на другой бок, утопаю, погружаюсь в мягкую постель. Ненавидя себя в этот момент до дрожи, подыхая от бессилия, проваливаюсь в душный, ядовитый сон.
Глава 3
Ощущение будто голова попала под ритмично работающий отбойный молоток. Со стоном переворачиваюсь на спину, прижимая руки к ушам. Хватит, выключите этот чудовищный шум. Больше не хочу. Не надо!!! Во рту горечь, смешанная с отвратительной сухостью, горло будто сковано тисками.
…Перед глазами красивая напольная ваза.
Через силу сглотнув, открыла глаза, пытаясь сообразить, где я. С трудом опознала в сумеречной обстановке свою комнату и облегченно выдохнула. Я дома.
Пытаюсь собрать воедино расползающееся во все стороны сознание. Начинаю считать.
Один… Два…Три…
Мысль потерялась, не дойдя и до десяти. Надо вставать, идти на кухню, пить, потому что колючей проволокой дерет горло, щиплет обветренные потрескавшиеся губы.
…Ваза красивая, с розами, вензелями, позолотой.
Хуже всего боль под ребрами. Колет иглой в сердце, и я никак не могу понять почему. Собравшись с силами, приняла сидячее положение, морщась от гула в ушах. Зажмурилась, пытаясь хоть как-то очнуться, прийти в себя.
Не знаю, сколько времени прошло, но звон колоколов в голове начал стихать, а сознание оживать. Я дома, сижу на своей кровати, а шум, изначально разрывающий мой мозг – это всего лишь мартовская капель, задорно постукивающая по козырьку балкона.
Черт, да что ж так в груди больно?!
В темноте медленно, будто во сне, бреду на кухню, наливаю кружку воды. Дрожащими руками подношу ее к губам, по дороге проливая больше половины. Мне все равно, главное сделать несколько быстрых жадных глотков.
Вместо свежести воды во рту ощущение непередаваемой мерзости.
…По поверхности вазы разбегается узор из трещин.
Морщусь, но пью дальше, пока не наступает чувство мнимого удовлетворения.
С грохотом поставив кружку на стол, стою некоторое время, прикрыв глаза, мечтая снова лечь спать.
А что мне мешает? Кроме кошек, настойчиво скребущих на душе? Ничего.
Провожу по сырой одежде, прилипшей к телу.
Рука непроизвольно сжимает плотную, чуть колючую ткань. Так… Это что??? Явно не пижама.
…Снова ваза перед глазами.
Что за ерунда???
В потемках ничего не могу разобрать, поэтому бреду к выключателю. Шарю в его поисках рукой по стене. Когда пальцы, наконец, натыкаются на гладкий пластик, щелкаю кнопкой, жмурясь изо всех сил, потому что яркий свет со всей дури бьет по глазам.
– Черт… – в тишине квартиры голос звучит хрипло, измученно.
Спустя пару минут приоткрыла один глаз, потом второй и посмотрела на свою одежду, чувствуя, как накатывает ступор.
На мне платье. Сырое, помятое. Наполовину расстегнутое.
Снова укол под ребра, и ледяной узел затягивается в животе.
Чувствую как руки начинают дрожать еще сильнее.
…Ваза разлетается на осколки, играющие разноцветными бликами на ярком свету.
А мне тяжело дышать.
Ощущение будто я в западне. Стены начинают двигаться друг навстречу другу.
Выключаю свет, становится чуточку легче. Но накатывает предчувствие скорой гибели, конца.
Никак не могу придти в себя, поэтому шатаясь, ползу в ванну умываться. Увидев свое отражение в зеркале, замираю с открытым ртом.
Всклокоченные волосы. Тушь черными подтеками покрывает щеки, будто я ревела, не жалея слез.
Я ревела? Странно. Я не люблю реветь.
Начинаю умываться ледяной водой, с мылом, потому что иначе не отмыть черные разводы, въевшиеся в кожу.
…Осколки вазы сияют все ярче, становясь все больше и больше перед внутренним взором, пока не занимают все вокруг. На гранях играет свет, они переливаются, идут волнами, превращаясь в свинцовую поверхность зеркала, из глубины которого стремительно приближается образ человека.
Это Зорин. Он все ближе, и вот уже будто стоим лицом к лицу. У него закрыты глаза, сжаты кулаки.
Хочу отступить на шаг, но не получается. Страшно.
Артем медленно открывает глаза. Они чернее ночи и в них нет ничего кроме ненависти.
С всхлипом отшатываюсь в сторону, выныривая из безумного виденья.
Понимаю, почему было так больно. Пока мозг дрейфовал, сердце билось в агонии, умирало, захлебывалось кровью.
Боль в груди превращается в бушующий пожар, когда вспоминаю события вчерашнего вечера. Про то, как напилась. Про Макса. Про появление мужа. Про убийственный разговор.
Истерично мотаю головой, не в силах поверить, что это произошло на самом деле. Последние воспоминания, как он смотрит на меня, не скрывая презрения, а потом уходит.
Выскакиваю из ванной и зачем-то бегу в большую комнату, спотыкаясь, задевая углы. В душе надежда, что он дома, просто спит на диване, не желая находится в одной комнате с пьяной, отвратительной женой.
Пусто. Я одна в этой гр*баной квартире. Ищу телефон. На тумбочке, в коридоре, в сумке. Включаю свет по всей квартире. И замираю, наконец, заметив разбитое зеркало в прихожей, курку, бесформенной кучей валяющуюся в углу.
Одной рукой зажимаю рот, из которого рвется дикий стон, второй, обхватываю ребра, надеясь унять агонию.
– Тё-ёма, – жалкий шепот, все, на что я способна.
Иду к куртке, не обращая внимания на хруст осколков под ногами. В кармане нахожу телефон. Не помню, как он там оказался, да это и не важно. Как и то, что я, оказывается, проспала в пьяном угаре больше суток. Еще нет и пяти утра. А весь этот кошмар случился позавчера. Не важно… Уже ничего не важно.
Руки дрожат так, что не получается набрать заветный номер. Сбиваюсь три раза. После чего глубоко вздыхаю, чтобы хоть как-то успокоиться, собираю остатки себя в бесформенную гадкую кучу и все-таки справляюсь.
Секунду-другую меня душит тишина, пока, наконец, не раздаются гудки. Один, второй, пятый десятый. Абонент не отвечает.
А мне до ужаса, до тряски хочется услышать его голос, чтобы знать, что я не одна, что он мне не приснился, что где-то он есть, пусть и не рядом со мной. Потому что задыхаюсь от ужаса и одиночества, словно меня вышвырнуло на безлюдный берег необитаемого острова.
Хочу услышать теплое "привет". А в ответ раздаются лишь равнодушные гудки. Раз за разом. Снова и снова.
Он не отвечает.
– Артем, – горько, на разрыв, полустон-полувсхлип, – Темочка… Ну, где же ты? Где?
Перед глазами серая пелена. Больно. Страшно.
Качнувшись, вскрикиваю, чувствуя, как в босую ступню впивается осколок разбитого зеркала.
Как во сне вытаскиваю его, иду за шваброй и начинаю подметать, с каждой секундой все больше задыхаясь.
Душу выворачивает наизнанку. Осколки ребер впиваются в сердце, и нет сил сделать вдох. Грудь сводит, зубы сводит, вдоль спины холодными мазками ужас от своей беспомощности, от мысли, что он не придет.
Не выпуская телефон из рук, возвращаюсь в спальню. Забившись в уголок огромной кровати, раз за разом набираю его номер, пока в один прекрасным момент не раздается равнодушный голос автоответчика.
Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети.
Зорин отключил мобильник. Чтобы не доставала. Я прямо видела, как он недовольно хмурится, решительно жмет кнопку отбой и откладывает телефон в сторону.
Он не хочет со мной говорить. Да, какое там! Он знать меня не хочет. Душит осознание того, что все. Конец.
Обхватив себя руками, начинаю выть волком, отчаянно мотаю головой, отрицая очевидное.
– Нет, нет, нет. Тём, пожалуйста.
Просыпаюсь, когда за окнами начинает темнеть. Первым делам хватаю телефон. Сердце замирает, когда виду зеленый мигающий огонек, оповещающий о пропущенном вызове, а потом рассыпается в пепел, когда нахожу с десяток пропущенных от отца и ни одного от Артема.
Снова набираю его номер. В ответ опять ледяная тишина, на живую вспарывающая внутренности, острой игрой пронзающая сердце.
Не оставляю попыток связаться с ним. Весь вечер звоню, отправляю смс с мольбами ответить, перезвонить. Бесполезно. Зорин игнорирует меня, и хочется реветь от бессилия, рвать на себе волосы, биться головой о стену.
Я готова мчаться за ним хоть на край света, но этого желания мало. Прекрасно осознаю, что мне его не найти, он может быть где угодно.
Следующий день прошел как в тумане. Я по-прежнему названивала Зорину, попутно игнорируя звонки остальных. Не хочу ни с кем говорить, не могу. Мне больно, страшно, горько. Единственный человек, способный успокоить, замедлить сумасшедший ритм сердца, не хочет меня видеть, не хочет общаться.
Как тень бродила по квартире, слонялась из угла в угол, безнадежно прислушиваясь, мечтая о том, как раздастся звук ключа, отпирающего замок. В голове раз за разом проигрывала слова, которые скажу ему. Глупо, но только так удавалось сохранить надежду на то, что еще можно хоть что-то исправить.
Он же знает, что я его люблю. Знает! Он должен это чувствовать!
Потом как нож под ребра: ни хрена он мне не должен!
Это я ему обязана, за то, что стала на нормального человека похожа, на девушку, а не на куклу, манекен для новых шмоток.
Даже после того чудовищного вечера, Зорин остался верен себе, не бросил, притащил домой.
Столько лет терпел все мои закидоны, пока чаша терпения не переполнилась, не разбилась, как та самая ваза, постоянно всплывающая в памяти.
Умираю от клубящейся в груди тоски.
Не могу без него.
Я не завтракала, не обедала. Аппетита нет, настроения нет, желания жить нет. Желания дышать нет.
Кое-как выпила кофе. Горький, черный, как моя жизнь. Очередная провальная попытка позвонить Артему. Очередное фиаско – словно очередной осколок отрывается от сердца. Не вижу его уже три дня. И каждая секунда в одиночестве – маленькая смерть.
Голова болит от роя мыслей, сердце рвется от сожалений, и хочется надеяться на лучшее, но не могу, потому что сама понимаю, что лучшего просто не достойна.
Неживой куклой, мумией сидела на кровати, уставившись стеклянным взглядом в одну точку на стене, с каждым мигом все больше опускаясь на дно.
Так и задремала, обхватив ноги руками и уткнувшись носом в колени.
Проснулась, почувствовав сквозь сон, что не одна в комнате. Почувствовав, как по коже от чьего-то взгляда пробежала волна мурашек.
Разлепив глаза, сонно прищурилась и с трудом разогнулась, уже в следующий миг забыв, как дышать. В дверном проеме, засунув руки в карманы джинсов, прислонившись плечом к косяку, стоял Артем и просто смотрел на меня. Во взгляде ни одной эмоции, просто отрешенное спокойствие. А у меня сердце зашлось оттого, что снова вижу его, что он вернулся.
Закусив до крови губу, смотрела на него, взглядом моля о прощении, а он в ответ, чуть склонив голову набок, рассматривал меня, рассеяно скользя взглядом по моему лицу.
Смотрела на него и умирала, чувствуя, что между нами теперь не просто трещина, нет – огромная пропасть, черная бездна, которую не преодолеть. В груди все свело до такой степени, что каждый вздох, словно ножом по живому. Все мои слова, которые я так тщательно продумывала, готовила к его приходу, внезапно рассыпались, как карточный домик, от осознания того, что не простит.
Я бы не простила. Землю бы жрала, руками ее рыла, срывая ногти. Подыхала бы от тоски, но не простила. Никогда, ни за что. Нельзя такое простить.
Зорин оттолкнулся плечом от косяка и направился в мою сторону, по-прежнему не отводя взгляда. Я вцепилась в подол платья с такой силой, что ткань не выдержала, беззвучно расползаясь на отдельные волокна.
Не в силах пошевелиться, затаив дыхание, наблюдала за тем, как он подходит ближе и садится на кровать рядом со мной. Вот он, совсем рядом, но ощущение такое будто между нами тысячи миль бесплодной пустыни. В его взгляде нет ни упрека, ни огня, ни злости. Ничего. Есть только чуть заметное недоумение, будто он пытается что-то понять, решить для себя.
Сидим, играем в молчанку, и с каждым мигом все больше понимаю, что это конец. Финал нашей истории, и не могу даже рта открыть, нет сил, произнести даже звук. Не могу ни объяснить, ни оправдаться. Объяснять надо было раньше, когда еще была возможность сделать это самой, а оправдываться нет смысла.
Смотрю в его сторону, умирая от желания подскочить к нему, обнять крепко-накрепко, уткнуться носом в шею и никуда не отпускать. Останавливает только мысль о том, что поздно, что он не даст этого сделать.
– Скажи мне, все то, что наговорил Градов, это правда? – наконец, спросил он, и я как рыба, выброшенная на сушу, начала хватать воздух губами, не в силах сделать глубокий вдох и перебороть внутреннюю дрожь.
Как бы мне хотелось сказать, что все это бред зарвавшегося кретина, специально ломающего наш мир, но не могла издать ни звука.
Во всех этой ситуация была только одна кретинка, ломающая все вокруг. И это я.
Я хотела бы врать, выкручиваться до последнего, отставая свою невиновность и убеждая в этом Зорина, но не могла. Смотрела в спокойные зеленые глаза и понимала, что не могу врать. Я уже столько врала ему, что в ложь как паутина опутала нас со всех сторон, задушила, закрыла все вокруг, спрятала в сером мрачном коконе. Я, как толстая угрюмая паучиха, плела эту паутину, не понимая, что ради ерунды жертвую действительно важным.