Понять хищника

Если молодым этого не показать, они устраивают натуральный беспредел, у них на мордах можно увидеть практически человеческую хитрую ухмылку. Когда они делают кому-то больно, пробуют свои силы, у них горят глаза. А в ситуации, когда от взрослого хищника им по лбу прилетает «урок жизни», как мы это называем, тоже по глазам видно – приходит осознание.

Были у нас львы Фрэнк и Джон. Фрэнк – первое и единственное животное, которое в итоге не пошло в работу. Этих парней привезли нам из Африки, они два родных брата, хотя очень сильно отличались друг от друга. Фрэнк был поменьше, и с самого детства, в отличие от Джона, имел очень добрый характер, он быстро потянулся к людям, начал буквально проситься на ручки. Милый, плюшевый, бегает, веселится, но я в нем стал замечать странности. Называл его «лев с чудинкой». Думал, что у него некая форма аутизма, он не все понимает.

С одной стороны, я это сваливал на возраст, на то, что просто он еще львенок и, как любой ребенок, пытается сфокусировать свои мысли, но не может сложить их в кучу. Однако, когда он стал старше, мы с братом во время репетиций поняли, что у нас многое с ним не получалось – то есть за этот же промежуток времени другие животные уже начинали что-то делать, а у Фрэнка все никак не шло. Поначалу это было забавно, а потом начало мешать.

Мы этого Фрэнка даже на месте удержать не могли – он не понимал, чего мы от него хотим. Например, он спрыгивает с барьера раньше времени, мы его ругаем, а он не понимает, за что. И он на нас смотрит, мол, что вы делаете-то? Другое животное запрыгнуло бы на барьер – и поняло: «Так, спустился – плохо, сижу здесь – хорошо, меня позвали – я пошел». А этот не понимает, анализ не проводит. Так он дожил до взрослого возраста. А когда уже в три, в пять лет он заматерел, стал вести себя и вовсе странно. Когда он упирался в проблему, которую не вполне понимал, он еще начал включать сильную агрессию. Начинал злиться на все происходящее, громко рычал, каменел, и с этим животным бесполезно было что-либо делать.

К сожалению, он у нас не научился ничему, но и сдать его мы не смогли. Фрэнк все же родной брат Джона, а львы – семейные животные, для них очень важно быть всегда в социуме, тем более с родными братьями, и мы приняли решение, что им друг без друга будет плохо. Поэтому он и сидел у нас теперь как этакий трутень на теле коллектива.

Бывали курьезные случаи и с другими животными. Тигры Орфей и Элтон, например, у нас по разу натурально «зависли» прямо во время представления! Орфей три месяца нормально работал в цирке, в котором мы гастролировали, а однажды вышел, поднял голову и сел. Просто сел и сидел минут пятнадцать, завороженный, взгляд не отводил от потолка. Что он там увидел? Никаких изменений не было: декорации не меняли, люди под куполом не ходили. Три месяца стабильной работы, и вдруг что-то он там увидел и сидел в таком глубоком оцепенении, как это бывает с иными людьми. Но как узнать-то, что его беспокоит сейчас и беспокоит ли вообще? Вроде не бежит никуда, не рычит. Просто сидит и следит за чем-то. Брат в этот момент попытался обыграть ситуацию – провел рукой у тигра перед глазами вперед-назад. Ноль эмоций. Еле-еле отвлекли и увели за кулисы.

Но должен сказать: мы с братом работаем с животными с 1997 года, то есть больше двадцати пяти лет, – и за все это время было, пожалуй, только два таких случая. Это действительно аномальные моменты. Ведь наши животные обычно привыкают к частой смене обстановки. Например, когда мы приезжали работать на зарубежные стадионы, там вообще все было по-другому: другое расположение света, звука, декораций, оркестра, зрительный зал другой, где-то зрители ближе, где-то дальше, где-то людей больше… То есть тигров в принципе уже трудно чем-то удивить. А тут такие эксцессы!

Многие знакомые говорили мне, что смысла идти на репетицию к дрессировщикам нет никакого. Они, мол, все равно «разыграют спектакль» и сделают все не как обычно, покажут, как они заботятся о животных и якобы никогда их не бьют.

На тот момент я уже какое-то время общался с братьями Запашными и слышал в их словах неподдельную любовь к своим животным и заботу о них. Неужели я настолько плохо разбираюсь в людях и не заметил фальши? Вооружившись принципом «сомневаюсь, следовательно, существую», я напросился на репетицию с хищниками. Обычная, повседневная репетиция, не открытая – хотя другие цирковые, свободные от дел, конечно, могли ее посетить.

И вот в манеж выпускают львов и тигров, входят сами Запашные. И я чувствую, что для них это – момент переключения в другой режим. Они оба сами становятся хищниками. В повороте головы, во взгляде, в голосе у каждого видится и слышится вожак. Несгибаемый, опытный, авторитетный.

В то же время я вижу перед собой истинных профессионалов – они контролируют все пространство вокруг, постоянно следят за тем, чтобы у тигра или льва не зародилась даже мысль о нападении, пресекают все попытки лениться, валять дурака и проявлять реальную агрессию. Мне кажется, в такие моменты лучше всего снимать о братьях документальное кино – пружинящие движения, жесткие взгляды, резкие команды. Человек и зверь становятся братьями – но с сохранением иерархии. Человек уподобляется зверю, чтобы показать: «Я такой же, как ты, только сильнее. Слушай меня, ибо я – твой вожак!» И, как истинный вожак, он защищает слабых и осаживает сильных.

Папа с раннего детства вбил нам в головы некоторые непреложные истины. Он всегда приучал нас к тому, что животные – очень хрупкие существа и что их можно ранить даже неправильным отношением. Он учил, что у животных есть чувства, есть душа, что недопустимо к ним относиться, как к игрушке. Также учил тому, что животные могут быть опасны, и тому, как выходить из напряженных ситуаций.

Потенциальную угрозу ведь представляют далеко не только хищники. Помню, мы с детства видели травмы животных и помогали их лечить, ухаживать за ними, а вот травмы людей от нас старались скрывать. Как-то раз мы узнали, что одному из наших взрослых друзей лошадь проломила череп. Во время номера с лошадьми два человека держат на веревках барьеры, которые открываются, чтобы животные пробежали на манеж и обратно. Наш знакомый как раз держал один из этих барьеров, и лошадь-тяжеловоз, пробегая рядом, как говорят в цирке, отработала вбок – ударила его копытом так, что он получил очень серьезную травму.

С хищниками тем более всегда нужно держать ухо востро. Когда мы были еще совсем маленькими, нашего дедушку растерзал цирковой тигр. Я это очень смутно помню: все бегали в слезах, переживали, но ничего уже не смогли сделать. Как-то мы приехали в Москву и ждали родителей с работы – как обычно. И когда увидели их – стали махать руками, приветствовать, но тут папа закричал: «Чего машете? Бегом помогать!» Оказалось, тигры порвали маме ноги во время погрузки. Это была довольно поучительная история: тигры просунули лапы через прутья клетки и цапнули маму, а взрослые мужики, которые при этом присутствовали, увидев это, просто бросились врассыпную, закрыли ворота снаружи и стали их держать.

Мама кое-как вырвалась, стала стучаться, ей долго не открывали, а потом, когда ее уже несли на носилках, впереди бежала цирковая медсестра и кричала: «Врача! Врача!»

Вот так иногда люди реагируют в шоковых ситуациях.

Много раз случалось, что хищники сбегали из клеток. В таких ситуациях цирк закрывали, чтобы они не вышли на улицу, а всем кричали: «Прячьтесь!» Мы были готовы к такому всегда, поэтому точно знали, куда бежать, где прятаться и как вести себя при разных обстоятельствах.

Когда рядом с тобой находится тигр или лев, главное – знать, что делать. Самое страшное в опасных профессиях – это неготовность, паника. Ведь когда ты не готов к тому или иному развитию событий, тебя накрывает шок, ты цепенеешь. А если ты цепенеешь рядом с хищником – это почти стопроцентная смерть.

Как-то раз наш тигр вышел из клетки во время работы в Китае – нам тогда повезло, что он зашел в тупик, а не пошел по направлению к жилым районам. Тигр был опасный, и уйди он немного дальше – пришлось бы вызывать военных и стрелять. Нам же удалось его окружить вместе с китайской милицией и в итоге загнать в клетку.

Но самая громкая история с вышедшими из клеток хищниками случилась у папы, когда мы были еще совсем маленькие. Тогда молодые тигры разбрелись по цирку и зашли на конюшню, устроили настоящую охоту на лошадей, а те как могли отбивались от них в своих стойлах. Разогнать эту свалку стоило нереальных усилий.

Несколько лет назад брату позвонили и попросили помочь с поимкой леопардов, которые как-то оказались во дворе в центре Москвы. Брат был за границей, поэтому на это задание отправился я. Честно говоря, слабо себе представлял, что именно буду делать, но решил основательно подготовиться: взял толстые перчатки, чтобы защитить руки, и петлю для поимки хищников. Приехал и увидел двух совсем маленьких ручных леопардов, которых уже поймали, я их смог взять за шкирки и держать одновременно.

История была очень странная – скорее всего, хищников купили нелегально и хотели использовать как живое экзотическое украшение для какого-нибудь ресторана, поэтому скрывали в квартире. Однако историю раздули до невероятных масштабов: леопарды гуляют по центру Москвы!

Когда ехал ловить леопардов, я понимал, что к нам обратились скорее от безнадежности – все же мы работаем в смежной области, с тиграми и львами, а не с леопардами. Я отдавал себе отчет в том, что, будь это агрессивные дикие животные, мне будет трудно справиться с ними: я не супергерой и не бессмертен. Однако в любой подобной ситуации я могу быть полезным: объяснить людям, как действовать, попытаться успокоить зверя на расстоянии. Если бы я отказался – грош цена была бы мне как дрессировщику хищников, особенно если бы пострадали люди. Единственное, о чем я переживал, – о том, что информации было слишком мало. Кроме короткого «леопарды на свободе» я больше ничего не знал, поэтому просто постарался себя обезопасить.

Как-то мы вот точно так же, «голыми руками», забрали одного из наших тигров, Рики, который жил в гараже в Казани. Брату позвонила его знакомая и рассказала об этом. Оказалось, человек купил тигренка и, как это часто бывает, думал, что тот еще долго не вырастет в серьезного хищника.

Но Рики скоро подрос и стал далеко не таким белым и пушистым, каким был прежде, он представлял серьезную опасность. Рики и сейчас – полноценный хищник, пусть и менее агрессивный за счет того, что его вырастили в «человеческой» среде. Однако у него нет тех особенностей, которые встречаются у совсем ручных животных, как, например, у нашего замечательного тигра Мартина (у него не было агрессии к людям от слова «совсем» – я, кстати, считаю, что это отклонение). Рики же в очередной раз доказал нам, что он совсем не ручной, во время съемок одного рекламного ролика. По сценарию Сергею Светлакову поручили сделать вид, что тигр его очень испугал, и кинуть в Рики веник, а тот воспринял это как угрозу и начал серьезно рычать и кидаться, попер на человека и заодно стал цеплять мои ноги когтями.

К слову, наш Мартин был абсолютно другим – легенда, тигр не от мира сего, рубаха-парень. Мы все его очень любили, потому что он был действительно очень милым, прямо как домашний кот, он не проявлял серьезной агрессии даже в ситуации, когда чего-то боялся.

Если бы и Рики был таким, я бы не ставил вопрос о недостатке контроля, но к нам довольно часто попадают такие животные: например, тигрица Анита тоже «подарок» – до того, как она попала к нам, ее держали дома.

Я называю это «психологией распределения», когда люди на фоне других берут себе какую-то роль. Например, когда среди твоих знакомых нет владельцев диких животных, ты думаешь: «А почему бы мне не взять эту роль на себя?» И до тех самых пор, пока такие люди вполне закономерно не поймут, с чем связались, они балуются, а животные растут и превращаются в настоящую угрозу.

Кстати, такие люди катастрофически похожи друг на друга. Кто-то, например, дарит ребенку тигренка, потому что тот родился в год Тигра, всем весело, но никто не загадывает, что делать дальше. В этом и состоят две основные проблемы: никто не думает о том, какими станут эти животные в будущем; а когда они вырастают, никто не знает, что с ними делать. Попав в такую ситуацию, начинают звонить дрессировщикам хищников. А кто из них на слуху? Мы, Запашные. Нам звонят и просят забрать животное, но мы можем взять его, только если у нас есть свободная ниша. Если ее нет – помогаем с перемещением животного в другие, более комфортные условия. Но в конечном счете заводить дома диких зверей – это форма социального баловства, а точнее – безответственности.

Здесь мы возвращаемся к вопросу об эгоизме. Например, когда человек идет к известному актеру за автографом и фотографией, он руководствуется в первую очередь эгоистичными побуждениями. Ведь потом он сможет сказать другим: «Смотрите, у меня есть фотография с этой знаменитостью, а у вас нет!» Это именно эгоизм и самолюбование. Аналогично дела обстоят с людьми, которые заводят опасных животных: они хотят делать красивые фотографии того, как у них по двору гуляет лев, и говорить соседу, мол, у тебя собака, а у меня – лев!

При работе с животными очень важно уловить их индивидуальные особенности. Наш папа, Вальтер Запашный, так сделал, например, с одной рысью из своей группы. Он заметил, что она била лапой по любому предмету, который к ней подносили. Попробовал несколько раз – повторялось и с палкой дрессировщика, и с другими предметами, и в результате он придумал номер: рысь, которая бьет в барабан.

Мы тоже стараемся так делать. Например, брат никогда в жизни не прыгал на тигре. Мы даже не репетировали. А почему? Все очень просто: держаться не за что. У льва грива, дрессировщик за гриву взялся – и прыгнул. В крайнем случае можно надеть шлейку – однажды мы так и поступили, но только потому, что у того льва, с которым мы начали репетировать, именно в этом месте никогда не было волос, как будто специальная залысина от рождения. А до этого Аскольд без проблем прыгал верхом на льве Майкле – просто брался за гриву и делал трюк.

У некоторых наших коллег есть львы, которые «хлопают в ладоши»: буквально – становятся на задние лапы и начинают аплодировать. У нас был такой лев Дэвид, я его поднимал на задние лапы, и он, пытаясь поймать баланс, инстинктивно соединял передние, как будто хлопал. И если это подчеркнуть, если вовремя начать хвалить, то он начнет понимать, что это «приветствуется». Но специально научить этому невозможно.

Например, когда наш лев Филипп становится на задние лапы, это прямо «настоящий лев» – широко лапы раскрывает, сидит красиво. Но как ему сказать, чтобы он лапы свел и начал хлопать?

Также часто бывают трюки, которые требуют совмещения. Львы лучше контактируют друг с другом, чем тигры, их проще объединять в трюках, которые предполагают прямой физический контакт. Если оба тигра – самцы, они очень часто конфликтуют между собой, а львы подходят друг к другу, здороваются, ласкаются, и ты понимаешь, что контактные трюки, совместные, легче делать с двумя львами, нежели с двумя тиграми.

Мы с Аскольдом в основном работаем с тиграми, хотя у нас смешанная группа – наследство от родителей. У папы было пять львов, мы с братом одно время работали с четырьмя. Мне тигры нравятся больше, потому что они более подвижные. Мне хочется добавить драйва и скорости в работу – она у нас и так внешне спокойная. Но вот если все то же самое делать со львами, это будет ровно в два раза дольше: львы никуда не торопятся, на трюк спокойно придут, с трюка спокойно уйдут – и все это будет происходить так чинно и размеренно, что зрители заснут. Львов «разогнать» очень тяжело, тигры – пошустрее.

К тому же есть различия между самцами и самками. У тигров они неярко выраженные, за исключением того, что самцы более вдумчивые и стрессоустойчивые. Самки, особенно в период полового созревания, могут меняться в характере: иногда тигрица так загуляет, что работать невозможно. Или наоборот – после гулки у нее наступает период обороны, она никого к себе не подпускает, все ее раздражает, все бесят. А у самцов все всегда более или менее ровно. Но, с другой стороны, если друг с другом закусятся тигры-самцы, это гораздо хуже. У самок меньше желания нападать. Свое защищать – да, но так, чтобы пойти и задушить кого-то, – нет, у них это стремление возникает гораздо реже, нежели у самцов. Парни более драчливые, чаще хотят выяснять отношения между собой.

Однако и здесь есть индивидуальные особенности. Например, у нас в группе есть белые тигрицы, сестры Жанна и Бритни. Жанна – красивая, эффектная, но, если посмотреть со стороны, она как будто постоянно «на нервах». Вот это как раз и есть ее «стрессонеустойчивость». Она все время в режиме «сейчас меня обидят, сейчас меня кто-то укусит», то есть она не знает кто – но кто-то точно ее укусит. И вот она себе вбила эту мысль в голову. Все время лежит и злится.

И это не из-за того, что ей хочется показать, какая она крутая, а из-за того, что ей не хочется влезть в какую-нибудь неприятную историю. И она заранее так эмоционально показывает: «Лучше не подходи ко мне!» У нее есть невидимая личная зона, в которую она никого не пускает, а если в это пространство зайдешь – получишь по шее точно. Все это знают, поэтому с ней уже и не связываются лишний раз. И у нее так с самого детства. Вот Анита в корне другая – ласковая, умненькая, ищет контакта. Я к ней спокойно подхожу, глажу, и никаких проблем. Все зависит от конкретного животного.

Рассказы и взгляды

Братьев часто путают. Некоторые до сих пор думают, что они – близнецы. Но сами Запашные относятся к этому с юмором – не один раз сами обыгрывали эту тему в теле- и радиоэфирах.

На самом деле они очень разные. Не сказать, что полные противоположности, но контраст чувствуется, особенно когда после беседы с одним из них сразу заходишь ко второму. С одной стороны, это удобно: кабинеты генерального директора и художественного руководителя Большого Московского цирка находятся друг напротив друга, а с другой – странно. Они даже встречают по-разному.

Эдгард – директор, по должности человек максимально четкий: задаешь вопрос – получаешь лаконичный ответ, который традиционно заканчивается словом «дальше» (или, в последнее время, «как-то так»). Это отрезвляет любого интервьюера и, конечно, настраивает на то, чтобы разговорить такого собеседника на истории из жизни и пространные рассуждения. К счастью, мне это порой удавалось.

Аскольд – творец, и это сразу чувствуется. Некоторые отрывки из бесед с ним я бы мог назвать моноспектаклями – настолько живо и артистично он рассказывал, например, о том, как охотятся тигры, из чего произрастает агрессия у живых существ и чему учат режиссеров. Он – рассказчик иного толка, нежели его брат, он почти скальд. И это чувствуется отнюдь не только в интервью – это проходит через все сценарии его цирковых шоу.

Аскольд

Любое живое существо, прежде чем совершить какое-либо действие, обдумывает его, пусть даже очень быстро. Нужно понять, почему, зачем и как именно это сделать – и в момент, когда существо задумывается, оно замирает: останавливается, не двигается, потому что целиком концентрируется на планировании.

Если хищник расслаблен, он лежит, рассматривает что-то, ни на чем не задерживая долго свое внимание. Однако хищники постоянно готовы к атаке: если вы зайдете в вольер к зверю, который лежит с закрытыми глазами, вы поймете, что он не спит, потому что он мгновенно откроет глаза и посмотрит на вас. В дикой природе это выражено еще ярче – хищники фактически всегда находятся в режиме ожидания, как телевизор, который не выключили, а перевели в режим bypass.

Когда хищник смотрит на вас, он оценивает угрозу и определяет, представляете ли вы для него опасность. Тигры в такой ситуации в первую очередь издают специальный звук, отчасти похожий на человеческое фырканье, показывая свои добрые намерения.

Если проводить параллель с людьми, это очень пригодилось бы в ситуации, когда встречаются два незнакомых человека, живущих в опасной среде: у обоих есть оружие, и они должны понять намерения друг друга. Если оба подают условный знак дружелюбия, звуком или другим способом, обстановка разряжается, если же этого не происходит – накаляется. В таком защитном режиме, когда хищник не видит прямой угрозы, он расслаблен, но все равно ожидает нападения. А вот переключение на боевой режим и мысли о нападении у хищников строятся совсем по-другому.

Человек может вынашивать идею довольно долго – от первоначального мотива, от первой мысли может вести длинная нить рассуждений. У хищника в этом плане мышление проще: он решает, для чего ему напасть, прямо сейчас.

К счастью, по тиграм и львам всегда видно, что происходит у них в головах. Если на манеж выходит зверь, которого хищник ждал, он начинает подбираться, готовиться к нападению, старается сократить дистанцию и убрать с пути все лишнее. Он не станет делать вид, что не хочет нападать, как делают люди, – он не будет отвлекаться, он будет смотреть на свою жертву и оценивать момент. Если рядом будет дрессировщик, тигр будет постоянно бросать взгляд и на него, оценивая, насколько сильно тот может помешать атаке. И это можно вовремя увидеть.

К тому же, когда хищник сильно злится, он начинает серьезно нервничать, и это отражается в физиологических реакциях: у него закладываются уши, напрягается челюсть, начинается слюноотделение. Когда нападающий понимает, что ему ничего не мешает, он бросается на свою жертву – и сразу настроен душить. Хищники вроде тигров и львов – профессиональные убийцы, поэтому они нападают бесшумно и быстро, стараются добраться до шеи или холки, чтобы сразу осуществить задуманное: задавить и сломать.

Тигр так ведет себя в природе: прячется в зарослях, когда жертва его не видит, – он выбрал жертву и ведет ее, готовясь к броску. Молодые и неопытные хищники делают по-другому: они бросаются в направлении цели, а уже потом начинают смотреть, оценивать, рассчитывать. По молодым это всегда видно, они несутся вперед с довольной мордой, им нравится ощущение собственной силы, но они еще плохо знают, как охотиться по-настоящему. Взрослые хищники бросаются наверняка, после обдумывания и подготовки.

Дрессировщики видят эту психологию на практике: видят причину эпизода, состояние животного в начале, а потом – следствие, то есть то, к чему это привело. Проводя причинно-следственную связь между первым и вторым, набираясь опыта, мы учимся предотвращать нападения, – потому что благодаря полученному опыту знаем, как ведет себя животное, которое собралось броситься на жертву и лишь ждет удобного случая.

Пожалуй, во время записи этого отрывка я впервые осознал, насколько человек порой становится похож на животных, с которыми часто контактирует. А если прибавить к этому необходимую атмосферу и артистический талант – получается целый мини-спектакль.

Когда Аскольд рассказывал все это, в какой-то момент мне стало по-настоящему страшно. На словах о том, что хищник будет стараться сократить дистанцию и убрать с пути все лишнее, я отчетливо ощутил крупную дрожь, прокатившуюся по спине. Напротив меня сидел народный артист России, рекордсмен Книги Гиннеса, художественный руководитель Большого Московского цирка – и он был безумно похож на тигра, который непостижимым образом принял человеческое обличье.

Тот же выжидающе-хищный взгляд. Размах рук, напоминающий движения огромных лап.

Подсознание забило тревогу! И отнюдь не потому, что этот человек – когда-то боксер-любитель в супертяжелом весе, играющий сейчас в хоккей. О схватке на кулаках не могло быть и речи, если вы увидели такой взгляд – две черные точки в ярком обрамлении, будто бы направленные в самую суть твоего естества. Это взгляд, известный всем жертвам хищников испокон веков. Это взгляд питона, гипнотизирующий кролика. И это по-настоящему жутко!

Эдгард

Когда копится опыт, ты растешь над собой, развиваешься как профессионал – дрессировщики в этом похожи на хорошее вино, которое с годами становится лучше. Начинаешь разбираться в индивидуальных особенностях животных, мгновенно оценивать ситуацию в манеже. Я иногда смотрю, как аналитики чертят схемы в футболе или хоккее, и понимаю, что ничего не понимаю! Какие-то рывки, пасы, передвижения. Однако я и сам мысленно черчу такие схемы в манеже: этот тигр не в ладах с этим львом, этот сегодня в плохом настроении и, если будет провокация, бросится на меня, этот ищет повода подраться. Все это оценивается по мелким деталям: взгляд, холка, шерсть. И это – опыт.