– Где-то ты прав, Витька, – сказал Виталька, – Но признавать твою правоту не хочется.
– Сейчас вообще все миротворцы, – продолжил я, раз уж дают выговориться, – Раньше в Англии было Военное министерство, потом стало Министерство обороны, а теперь вообще одни миротворцы. Сплошное лицемерие.
– Мы не в Англии, – сказал Виталик.
– В Англии, в Англии, – успокоил его Артур, – И нынче все миротворцы, включая нас. Сегодня в парке девчонку побили, знакомую Виктора. Отправил к Георгичу, там ничего особенного, но неприятно. Вот сидим, кумекаем, кого бы нам омиротворить.
Молодец, воткнул-таки свой интерес. Я вообще не понимаю, чего в таком месте интеллигентничать – сказал бы сразу, зачем мы здесь. И не пришлось бы мне про армию витийствовать, подрывные свои мыслишки обнажать перед властью.
– На кого думаешь? – прямо спросил меня Виталик, моментально преобразившись.
Ишь ты… Хват! Оскалился, подбоченился, кобурой шевельнул силой мысли. Вполоборота ко мне сидел уже не рубаха-парень, но пёс, готовый умело схватить за нужное место. Схватить, отволочь хозяину… или на месте горло перегрызть, если надо. Надеюсь, я не отшатнулся от него физически.
– Ни на кого, – сказал я.
– Ага, – сказал Виталий, – Сильно ударили? Мне почему-то кажется, что в глаз. Я прав?
– Скорее нет, чем да, – ответил за меня Артур, – А чего тебе так кажется, дядя Виталий?
«Дядя» – это сокращенно. Полное название будет «дядий», но его мало кто употребляет. Несмотря на то, что парни обращались друг к другу «дядя», это ощущалось как полное уважительное «дядий».
– Да так, – пожал плечами дядий Виталий, – Захотелось с утра кому-нибудь глаз на жопу натянуть, как собачке.
– Да вы еще и зоологи, – польстил я Виталию.
– Зачем собачке глаз натягивать? – не понял соратника Артур.
– В контакте у собачки глаз зашнурован, – пояснил Виталий.
Он был на какой-то своей персональной волне, но мы с Артуром явно в другом месте сёрфили.
– Ничего не понимаю, – признался Артур, и повернулся ко мне, – Вить, ты его понимаешь?
– Когда страничка отключена, там собачка выскакивает, с заштопанным глазиком! – Виталия явно обескураживала наша тупость, – В контакте! Собачка! Чего тут непонятного? Вы в контакте сидите?
– Ладно, – сказал Артур, – Сидим… наверное. Да сидим, конечно же, сидим. Короче говоря, никого пока не подозреваем, тут тоже сидим, кофе пьем.
– Заявы, как я понимаю, никакой нету, да? – спросил Виталий, оставляя надежду просветить нас насчет собачки с глазом в контакте.
Дядя Артур помахал головой – нету заявы. Придется с натягиванием глаза повременить, наверно. Мне даже жалко дядю Виталия стало, захотелось свой глаз предложить: на, понатягивай, только верни потом, хорошо? Нет, лучше не свой, конечно. Непонятно ведь, на какую такую, не избалованную гигиеной, жопу дядя Виталий набросится с моим глазом. Большой вопрос, захочу ли я потом этот глаз обратно.
– А что потерпевший? – вновь обратился ко мне дядя Виталий, – Ты ведь тоже потерпевший, верно? Что ты-то сам думаешь?
– А я не думаю, – сказал я, – У меня тишина в голове. Бить никого мне не хочется, да я и не умею особо. Позвоню через час Багире, а лучше поеду к ней, и попробую сделать так, чтобы ей стало лучше. Я давно ее знаю, она классная.
Выходило так, что не классных бить об асфальт можно, и я поспешил исправиться.
– Но наказать, конечно же, надо. Я понимаю, что надо, – сказал я.
– Это радует, – признал дядя Виталий, – Значит, натяну еще глаз, шанс есть. Ну что, орлы, собираемся?
– Да мы еще толком и не разобрались, чтоб собираться, – сказал Артур, – Можешь пока на кошках потренироваться.
Кошек, даже фарфоровых, в кабинете не было. Из скульптуры здесь вообще был только Дзержинский. Но он был железный, без задницы и, по большому счету, без глаз. Натягивать здесь было нечего и некуда.
Не знаю, чем бы меня еще развлекала родная милиция, но раздался звонок. Мой телефон сыграл что-то гитарное, лирическое, как испанский вечер. Захотелось подскочить к окну, проверить – ждет ли уже под балконом моя принцесса на белой кобыле? Но я не стал подскакивать, я посмотрел, кто звонит. Звонила Багира.
Я засмущался, все-таки подскочил и удрал от дивана к окну. Даже выглянул, вот что смешно. На улице было уже позднее утро, почти день, и никакого особенного пейзажа. Так, обычная улица Южная, вид из окна отделения полиции. По такому пейзажу не шляются принцессы на лошадях, да и пешком не особенно. Тем более, что с принцессой я не определился, не вычислил пока, какой ей не быть. В смысле – чего в ней не должно быть от мамы.
Скажи я сейчас об этом моим новым друзьям, они бы точно не поняли. Но вместо воображаемой лошади из-под принцессы, здесь бы точно появились два реальных ржущих коня.
Багира дышала в трубку, заставляя меня паниковать. А я не хотел отвечать, и не знаю сам, почему.
– Да, – все-таки сказал я, и будь что будет.
– Витя, – позвала Багира, – ты приедешь?
– Конечно, – ответил я, – Тебе лучше?
Голос у нее был будто спросонья, или с большой голодухи. Наверное, они ей снова вкололи что-то от боли.
– Нормально, – сказала Багира.
Не было ей нормально, я это слышал. Когда ей нормально, она звенит. А сейчас не звенела, а сообщала. Колокольчик выключили, оставили тревожный громкоговоритель на площади, «от советского Информбюро». Вроде бы тоже слова, но радость не та.
– Сейчас приеду, – сказал я, чтобы не расспрашивать её глупо, – Приедем.
Она помолчала, раздумывая над моими словами. Дышала на том конце линии связи, как человек, лежащий на боку на кровати. В таком положении связки работают вполсилы, голос становится тягучим, слегка искаженным. Не приспособлен человек к говорению лежа.
– Один можешь приехать? – попросила она.
Я посмотрел на обоих дядьёв. Они бесцеремонно вылупились на меня, информашку считывают. Хорошо быть полицейским – любое хамство тебе простят. Если ты и не на работе, так на профессиональную деформацию можешь списать. Или на оперативно-розыскной характер твоего мышления, выработанный в результате долгих лет деятельности. Это та же деформация, только приятно ценимая обществом.
– Могу, – сказал я, – Жди… то есть, не жди, не напрягайся. Я выезжаю.
Чувствую я, что она скажет мне про Ленни. Что это моя женушка была, озверевшая. И так мне от этого страшно сейчас, что я готов в окошко сбежать. Потому что меня все равно накажут за то, что я с первых минут не сообщил следствию о своих подозрениях.
Я встретился в Артуром глазами. В них было написано, что он давно все понял, и лишь давал мне шанс сделать шаг первым. Ну а теперь, что ж, теперь дело за государством, не обессудь. Машина запущена, не остановишь.
Может, сделать вид, что только сейчас до меня дошло, кто мог ударить Багиру?
Когда я решаю делать вид, то начинаю долго и туплю качественно. Артур не дал мне времени даже начать начинать.
– Мы подбросим, – сказал он, вставая.
Его другу, дяде Виталию, тоже сегодня с утра нечего было делать. Он тоже встал, готовый ехать, глаз натягивать на собачку. Только офтальмолога-любителя мне не хватало. Понасмотрятся дешевых боевиков, словов понаберутся, и давай смущать простых граждан своими дикими навыками.
– Спасибо, – сказал я, – Вы меня здорово выручаете.
