Предполагалось, что он знает про жизнь. Вон у него весь внутренний мир напоказ по стенам развешан: пушки, бабы и начальство. Сиречь, «калашников», телки и Дзержинский. Побегал, пострелял, потрахался, самому вдули. Так и живем, по шаблону.
– Тогда тем более не задумывайся, – сказал Артур, – Тогда надо к друзьям. А то мыслительный процесс всю энергию высосет.
– Во-во, и я про это, – сказал я, – У меня в последнее время все только и делают, что сосут.
– Это нормально, – сказал Артур, – Сейчас даже в кино. Недавно сам видел, смотрели тут комедию, французскую, так там, знаешь ли, так откровенно.
– Это артистка на лучшую роль второго плана шла, – заявил я авторитетно, – Видишь, вот ты даже запомнил. А играй она что попроще, не запомнил бы.
– Это точно, – согласился Артур, – Не запомнил бы. Приличия вообще на краю моих интересов.
– Ты мне другое скажи, – кажется, я начал разговариваться, отмокать душой, – Вот если в какой стране женщина президент, и она ночью с мужем чего такого делала, а утром этим ртом флаг целует перед строем – это измена Родине, или нет?
– Ну ты сказал, – удивился Артур, – Это подумать же надо, сразу и не поймешь… Нет, не измена. Физиология не может быть изменой. Но именно потому мы НАТО и не боимся, что наш президент точно не баба.
– А любимого… ладно, не любимого, мужа пырнуть во сне ножиком – это измена? – едва ли не крикнул я. По крайней мере, громко сказал.
Сейчас меня прорвет окончательно, я не выдержу и сдам Ленни с потрохами. Внутреннее мое напряжение стало прорываться сквозь умелую дамбу защит, скопившаяся недосказанность скоро смоет все мироздание в океан полного непонимания. Получат все: мама, Ленни, Багира… мало ей того, что уже получила. И Артур тоже получит, и его железный революционный дровосек на шкафчике.
– В своем сне пырнула, или спящего? – уточнил Артур, – Если в своем, то радуйся, что не в твоем. А если спящего, то это статья.
– Я не про себя, – сказал я, и обнаружил внутри себя страх.
Он давно там лежит. Сегодня он стал всплывать, как только милицейская машина в парке возникла. Нам, простым гражданам, не положено их пугаться, но мы пугаемся. А уж если нас прямо в логово занесет, с бюстиками и «калашниковыми»… Ясное дело, самому захочется все рассказать, даже если и нечего. А мне есть чего, поэтому лучше молчать.
Артур терпеливо ждал. Ждал, когда время высосет из меня признание хоть в чем-нибудь. Оно уже сочится сквозь поры – какая еще дамба. Так, слабые пробки, затычка в мойке. У меня в ванне очень плохая затычка. Если на нее, дурную резинку, не нажать пяткой, то вода утекает, как в той задачке про две трубы и бассейн. Но даже если нажать, и зафиксировать затычку, она через какое-то время снова отходит и начинает пропускать воду. Процесс наполнения ванны у нас… у меня. У меня, уже не у нас.
Вот, снова завис. Кофе тоже остыл. Муляка какая-то, жижа, а не кофе.
Дяди
Клац-клац, раздалось в кабинете. Мы обернулись на звук. Дверная ручка ожила и задергалась, не в силах оторваться от двери. Дверь долго не отпускала ручку, позволяя ей лишь размахивать собою вверх и вниз, но потом сама дернулась и отворилась. Тоже мистика, ничуть не хуже сумасшедшей жены. К счастью, за мистикой обнаружился человек, вошедший к нам в эту дверь. Догадываюсь, именно он возбудил дверную ручку, а не она сама шевелилась.
После таких ночей только телекинеза мне не хватало.
– Мистика, – сказал Артур, – Виталик пожаловал. Сходняк ментовской какой-то…
– А вот пришел наш друг Виталий, ценитель женских… запчастей! – радостно сообщил вошедший, словно чучела объектов его ценительства были тут тоже по стенам развешаны.
Мужичок, или парнишка, одетый так же просто, как мы, разве что в пиджаке. Пиджак нынче редкость в нашей бытовой повседневности. Худшая половина человечества предпочитает маечки, чтобы лучшая могла лучше рассмотреть наивные татуировочки скорпиончиков, дракончиков и черепашек. На вошедшем в кабинет Виталии были джинсы, белая рубашка и сверху пиджак. Это было банально, старомодно, но ему шло. Ему все бы пошло, потому что он вообще неплохо смотрелся. Были бы наши менты все такие заправские, очередь бы стояла в ментовку из молодых парней. Каждому хочется крутым быть, по крайней мере – выглядеть. Высокий такой Виталик, статный… рожа, правда, откровенно рязанская. Ну да ничего, у наших десантников они тоже рязанские, но попробуй-ка возмутись.
Возраста Виталий был нашего, судя по такому же состоянию морды лица, как у меня и Артура – ни седины тебе лишней, ни особых морщин, или там вислых щек, как у бульдога. Он подошел к нашему низкому столику, с ходу шлепнулся на диван – я даже подпрыгнул на другом его конце, и затребовал себе напитка:
– Ну-ка, дядя Артур, плесни там. Где моя чашка?
– Он всегда такой, – сказал Артур, – Но это его не извиняет. Чашка на месте.
Осознав, что чашка сама не явится пред его светлые очи, Виталий вздохнул и наконец-то заметил меня.
– А я смотрю, что вы здесь трете, решил не мешать, – сказал он и протянул руку поздороваться, – Виталий, коллега этого чудака. А ты кто, мент? Я Виталий. Можно Виталик.
Хорошо, что мой черт более-менее управляем, а то дернул бы за язык, я и ответил бы: «мусор я тоже».
– Он гражданский, – представил меня Артур, и на том спасибо, – Но он нормальный гражданский, дядя Виталий.
В столь суровой мужской компании каждый представлял себя сам. Я напрасно надеялся, что сейчас перечислят мои титулы, заморские владения и ученые степени.
– Виктор, – сказал я, и пожал протянутую мне теплую ладонь Виталия.
В этой руке не было мужланского намерения показать, кто в доме хозяин. Я стал так этому парню благодарен, за то, что и он руку мне тоже не сломал! Не думаю только, что он верно оценил мою широкую улыбку по этому поводу.
– И я рад, – подтвердил он свою недогадливость.
На том и порешили. Сидим с ментами, мирно пьем кофе – плохой, и без булочек. Артур напротив, мы с Виталиком рядышком, как голубки. В хорошем, птичьем, смысле этого слова. Артур, конечно, чувствует, что ситуацией надо все-таки управлять. Он в полицию пошел, чтобы удовлетворить свою жажду власти, и пусть мне не врут, что это не так. По Артуру видно, что он хочет вставить что-нибудь про то, зачем «все мы здесь сегодня собрались», как поет Митяев. А Виталик словно мои мысли услышал. Наверное, их всех этому учат.
– Хорошо сидим, – сказал Виталик, расправил крылья и снял пиджак.
Справа подмышкой у него оказалась пушка в кобуре, присобаченная к портупее через плечо. Надеюсь, это он не для меня демонстрацию устраивает. Но звучит хорошо – «пушка в подмышке».
– А ты почему не мент? – спросил вдруг Виталик, – Я смотрю, парень вроде не хилый.
– А что, – сказал я, – в отделе кадров разве сегодня не выходной?
Артур заржал так громко, что кофе завибрировал в чашке. Из ее центра пошли круги, изображая амплитудно-частотную характеристику этого ржания. Если сейчас достать телефон, и щелкнуть картинку, то будет фотография звука.
– Я не в том смысле, – мирно улыбнулся Виталик, – Кадров хватает.
– Кадров не хватает, – слегка поправил его Артур.
– Ну да, – послушно поправился Виталик.
Внимательно слушая ментов, я воткнул в слово «кадров» одну букву, и получилось «Кадыров». Вышло смешно. Я улыбнулся, но никому не сказал, почему.
– Не смешно, – сказал Виталик, – Все-таки не хватает. А тут такие орлы бесхозно кофий хлебают.
– Ты в монастырях не был, – сказал я, – Там такие орлы вообще непонятно чем заняты.
Виталик откинулся на спинку дивана. Хорошо, что сзади стена крепкая, а то сидеть бы нам сейчас в коридоре, вместе с диваном. Представляю себе, заходят на второй этаж посетители, а там менты вконец обурели, прямо в коридорчике расслабляются мирной беседой под кофеёк.
– А ведь и правда, – удивленно сказал Виталик, – Мы с женой ездили в монастырь, она и говорит: смотри, какие мужики видные, им бы детей рожать, а они тут на бабок орут – туда ходи, туда не ходи. Не ту свечку поставила, вон ту надо было… и не туда надо было.
– Мужики вообще не туда идут, – сказал я, – Это есть большая проблема нашего социума. Я вчера статью читал, там мужик пишет, что в армию пошел прапорщиком, потому что там хороший соцпакет от государства. Представляете, товарищи, кто нас защищает? Кстати, мотивация защищать – это тоже негативная мотивация. Это тоже плохие солдаты, которые защитники.
– О как интересненько, – сказал Виталик, – А кто, по твоему, хороший солдат? Кто должен идти в армию?
– Все просто, и даже очень, – продолжил я свою лекцию ментам, – В армию должен идти тот, кому нравится воевать, а не соцпакет и позащищать всех вокруг. Тот пусть идет, кому пушечки там всякие нравятся, танчики. Пострелять кому хочется, побегать по лесу в камуфляжных штанах. Или убить человека, и чтобы за это ничего не было. Но тогда вопрос – можно ли такому доверить оружие?
Менты переглянулись. Им невдомек было, что умные глубокие персонажи не только в ментовке ошиваются. Бывает, таковой и на гражданке заведется. А уж если их заведение посетит, так вообще вынос мозга.