Призрак Ленни

Артур

Багиру увезли. Я постоял с протянутой в сторону отъезжавшей «скорой» рукой. Не махалось. Не вышло трогательного прощания, и я почувствовал, что снова проваливаюсь в тупое чувство вины. Сейчас бы его принять да отпустить, как советуют грамотные психологи… да не принималось, и не отпускалось. Тоскливо как-то стало всему мне – и руке, еще протянутой вдаль, и носу, и глазам, потерявшим «скорую» за поворотом.

– Ты из себя плачущую царевну не строй, брат, – посочувствовал полицейский.

Я опустил руку и обернулся. Рядом со мной стоял милиционер. Я так всегда делаю, когда мне кто-то надоедает – разжалую в одночасье. Минуту назад он был полисменом, истинным арийцем – и вот уже обычный советский милиционер. С небольшим, правда, животом, зато с маленькой зарплатой. И совсем не атлет.

– Я же вижу, что тебе неохота с ней кататься, – сказал милиционер, – Вот и сказал, что ты мне нужен. Если честно, мне не о чем тебя спросить. Тут, похоже, или бомжиха, или бабские разборки. Впрочем… это одно и то же. Ходят слухи, что здесь одна бомжиха пошаливает, из зависти. Выцарапывает зенки симпатичным блондинкам по пьяне.

– Багира брюнетка, – сказал я полицейскому, – И она не пьет.

Надо же, как человека бросает. Только что был милиционером – и уже снова полицейский. А Багира не то, чтобы не пьет. Мы с ней познакомились, когда она блевала возле дискотеки. Насчет же брюнетки полная правда. Багира не крашеная, она натуральная. Она вообще очень натуральная, простая, как моя мама.

– Я заметил, что брюнетка, – насмешливо сказал полицейский, – Жалко девку. Симпатичная, не грустная… Обязательно докопаюсь, кто ее так. Она тут наговорила чего-то, но уж очень невразумительно. Так что пока не ясно, кто ее.

– И за что, – добавил я.

– Ха, – сказал полицейский, – Ты, видать, женщин совсем не знаешь, брат. Им все равно за что. За то, что у нее самой не так, вот за что.

Сказать ему, что это одна несвежая дура Багиру за меня уронила? А вдруг я ошибаюсь?

– Можем подкинуть, – сказал полицейский, – Мы в участок, на Южную. Если по пути, то смотри. А, кстати! Поехали-ка с нами, расскажешь что-нибудь. Ты, конечно, как свидетель не покатишь, поздно подошел, но что-то же ты рассказать можешь, верно?

Если бы я не поздно подошел, уж свидетелем не был бы точно. Я бы поучаствовал. Разнимал бы, наверное. Или оттаскивал бы Ленни от молодой и красивой соперницы, как она думала. Если Ленни думала.

А если бы подошел еще раньше, прогулялся бы с Багирой, потрепался о вечном. Интересно, что она делала так рано в парке? Живет она вроде в другом районе, с родителями. Если не переехала. А если переехала, то к кому-то. И что, этот кто-то отправил ее погулять ни свет, ни заря?

– Ты едешь? – спросил меня полицейский.

– Еду, – сказал я.

Мне подумалось, что если поеду, то буду перед Багирой не так виноват за то, что сам не вышел из дома пораньше. Была бы девчонка сейчас целой… или я тоже валялся бы на дорожке с разбитой мордой.

В полицейском микроавтобусе я еще не катался. Он стоял, как танк, большой и солидный. Там внутри наверняка есть маленькая тюрьма, а рядом камбуз. Тюрьма для посетителей, камбуз для полицейских. Правонарушители сидят в тюрьме, наблюдают сквозь окошко, как правообладатели кушают. И так им завидно становится, что они тут же решают больше никогда не безобразничать, раскаиваются, и дают подписку: «Я, нижеподписавшийся, раскаиваюсь в содеянном, и беру на себя обязательство никогда больше не подссыкать городские столбы. Нанесенный ущерб готов возместить в полном размере».

А про размер тебя и не спрашивают. С тебя и так по полной возьмут, не сумлевайся.

Двое других полицейских вовсе не были удивлены тем, что с ними еще человек поедет. Они привыкли подвозить. Тем более, адрес заранее известен, спрашивать не надо. Тоже плюс – рот ведь экономится, когда не раскрывается.

Распахнули они перед мной дверь – заходи, добрый человек, прокатимся. Я и зашел.

Никакой тюрьмы внутри не было, и камбуза, сиречь – кухни, тоже. Но я не разочаровался, потому что кресла из дерматина лучше, чем нары. Да и запахи кухонные мне не нравятся, если это не мои запахи, не с моей кухни. Запахов здесь тоже не было, словно все бомжи Сиреченска неожиданно записались в чистюли, как Тихон с вокзала. Тот, конечно, крендель еще тот. Тот еще тот, короче. Крендель Тихон, приятель мой. О Господи, выворот мозга…

Внутренности полицейской машины были заточены под умеренно-комфортное пребывание работников самой полиции, и под относительно-ужасное для посетителей. Это было видно по решетке, призванной отделять власть от народа. Народ грузился в свое, народное, отделение через задние двери, а власть имела возможность изучать поведение погруженных через широкие клетки решетки из сварного металла. Я подумал, что в Питере, культурной столице, подобные решетки наверняка кованные, как ограда Летнего сада. А у нас, в провинции, увы, ширпотреб – сварка.

– Что, хочешь туда? – рассмеялся мой новый товарищ, красивый полисмен, – Смотрю, ты так на решетку уставился. Это не для тебя.

Ну вот, а я только раззадорился почувствовать себя, например, диссидентом. У нас на рынке набор продается: фонарный столб, наручники и маленькая решетка. Можно у себя в квартире разыграть непослушание: привинтить к паркету столб, а ля фонарный, полазить по нему, покричать. Только надо заранее договориться с женой, чтобы вовремя стащила со столба, надела наручники – они бутафорские, пластиковые, на случай, если ключик потеряешь – и на балкон, за решетку. Соседи видят, что ты на балконе, значит, по столбу лазил, тренировался ругать депутатов.

– Не хочу, – признался я в нелюбви к несвободе, – Просто решетка понравилась… как элемент дизайна.

Полицейский скорчил понимающую рожу. Я тоже такую могу. Мне он даже еще симпатичнее от этого стал, как личность.

– Да, она у нас тюнинговая, у нас вообще все тюнинговое. Залазь. Тебе не туда, тебе сюда. Если хочешь, можешь решетку потрогать, приобщиться, так сказать, к дизайну не только глазами.

Я залез внутрь машины, из вежливости тронул пальцем решетку, приобщаясь к дизайну. Дизайн был с утра холоден, неуютен, и я порадовался, что имею возможность грузиться в эту машину именно через полицейскую дверь.

Полицейские, которые двое попроще, уселись впереди, предоставив нам, арийцам, широкий ряд кресел сзади. Мой провожатый затворил дверь и аккуратно приземлился, оставив между нами пустое кресло. Это было вежливо, я мысленно его поблагодарил. В таком месте каждый маленький элемент свободы ощущается как особый подарок.

– Трогай, Витя, – сказал мой друг, и обратился ко мне, – Он тоже Витя. А я Артур.

И протянул ко мне руку для пожатия. Я подал. Рука его была больше моей, крепкая, но не как у дураков. Военные, полицейские, пожарные, и прочий брутальный пипл, очень любят сжать твою руку, бравируя мышечной массой, чтобы косточки хрустнули. При этом они смотрят тебе в глаза, наслаждаясь моментом боли. А в глазах бегущая строка: «Вот я-то мужик, а ты кто?»

– Спасибо, Артур, – сказал я, – А я Виктор, ты уже знаешь.

– Знаю, – сказал Артур, – А за что спасибо?

– За то, что руку не сломал, – сказал я.

Милиционеры впереди заржали. Не сомневаюсь, они прислушивались к нашей интеллектуальной болтовне, чтобы скрасить, так сказать, суровые будни нелегкой своей службы.

– Молодец! – громко сказал водитель, – Артур, твоя компашка, да?

– Ты у него спроси, Артур, он может тоже на рояле играет, – посоветовал другой, обернувшись.

Глаза у него были веселые, и я понял, что шутка моя удалась. Она была, так сказать, в русле их профессионального понимания. Это было хорошее начало, и я порадовался за себя. Теперь, если окажется, что это я виноват в том, что Ленни спихнула с трассы Багиру, мне дадут меньше срок, и в камере не обидят.

Артур махнул на него рукой – сгинь. Тот отвернулся, продолжая смеяться. Это было красиво – вроде и сгинул, но достоинство сохранил. Ах, какие замечательные люди, ну надо же! Теперь понятно, почему диссидентки так любят кидать в ОМОН мелкие камешки и босоножки. Им просто хочется стать поближе к лучшей части нашей полиции. Ненадолго, на пару ночей в каталажке.

«Скорая» выезжала из парка направо, а мы махнули налево. Мы ведь не жертвы, мы наоборот, сами кого хошь. Сделав нам ручкой, красавцы городские дубы остались за оградой, мы же покатили в сторону моста. Отделение на Южной я знал, как ни странно. Не потому, что были причины, а просто память хорошая. У меня много чего в голове исключительно из-за качественной, подходящей по размеру, памяти. Она у меня не выпячивается, не торчит из ушей, но карту местности хранит, как медяшки в кубышке. Так что, я мог не отвлекаться на вид из окна, уделив внимание сидящему возле меня человеку. Что-то мне подсказывало, что неспроста он возник в моей жизни, да еще и в такой переломный момент. Перелом – не всегда плохо, не так ли? Это не я пытался ткнуть ножиком в нелюбимую суженую, не я двинул в затылок бывшую подружку, и не я буду тем человеком, что станет препятствовать следствию. Надо же поймать… Ленни, наверное.

Жалко Багиру.

– Хорошая девчонка, – сказал Артур.

– Хорошая, – согласился я, – Ты что, мысли читаешь?

– Редко, – признался Артур, – Просто понятно, о чем все сейчас думают.

– Я о завтраке думаю, – признался полицейский, сидевший на месте штурмана.

Артур, оказавшийся к нему вполоборота, хмыкнул.

– Кто бы сомневался, – сказал Артур, и повернулся ко мне, – Это у него защитная реакция на происходящее.

– Понимаю, – сказал я, – Стресс заедает.

– Ага! – обрадовался штурман, – Заедаю! Именно! Так что, Артур, с тебя гамбургер!

Что у них за игра такая, по которой Артур должен гамбургер, узнать мне не удалось. Артур отмахнулся от претензий, запросто их проигнорировав. Это вообще было не совсем уместно, думать о жратве, когда мы, сидящие сзади, благородно печалились о бедной Багире. А я, вдобавок, печалился еще и о своей черствости, и о дуре Ленни. Ведь это не совсем невероятно, что Ленни стукнула Багиру. Она может. После того, как меня едва не того, она всё может.

Она вообще дура. Я ей, кстати, на это давно намекал. Да и она мне давала не раз понять, что это из-за меня солнце вечером заходит, лишь мне не светить. Помню, однажды…

– Давно с ней знаком? – профессионально вмешался в мои размышления Артур, и я вспомнил, что он, все-таки, на работе. Пришлось отвечать.

– Год… нет, два, – сказал я, и добавил, чтоб не спрашивал, – Были какое-то время вместе. Потом разбежались.

– Не жалеешь? – спросил Артур.

Это был слишком прямой вопрос для столь шапочного, пардон – фуражечного, знакомства. Это как залезть в мои чувства с ногами… да не «как», а точно с ногами. Я замешкался, и Артур, экая же тонкая душевная организация у наших ментов, сдал назад.

– Извини, – сказал он, – Георгиевич говорит, все хорошо будет. Там не слишком серьезно, но неприятно. Слушай, чего я вокруг да около… Ты мне сразу скажи, что там могло быть? Уж очень нам всем охота прихлопнуть ту сущность, что девчонку толкнула.

Сказал, и смотрит на меня, будто проверяет: я правильный ответ знаю, а вот ты не соврешь ли?

– Сразу и не скажу, – вырулил я, – На первый взгляд, Багиру вообще не за что трогать…

А на второй? Второй взгляд – это не взгляд, это уже домыслы, основанные на личном отношении к произошедшему. А оно у меня предвзятое, плюс фантазии насчет Ленни.

– Кстати, а почему «Багира»? Потому-что темненькая? – спросил Артур, – Как ты думаешь, надо ее семье сейчас сообщить, или пусть сама их наберет из больницы?

Я понял, это у него манера такая: задать сразу несколько вопросов, и наблюдать, как выкручиваешься. С какого начинаешь, какой пропускаешь. Эх, менты, менты… Не можете вы просто.

Очевидно, мне полагалось проявить инициативу, и самому «сообщить». Это у Артура было на лбу написано.

Когда живешь на вулкане, с сумасшедшей дурой, то чтение по лбу является необходимым для выживания навыком. Столь же полезным является умение не слышать вопрос. Я включил навыки, и откатился на три вопроса назад.

– Не знаю, что там могло быть, – сказал я, выбрасывая из жизни полторы минуты, – Врагов у нее быть не должно, разве что по мужской линии. Я имею в виду… подожди, запутался.

Я и впрямь запутался. Сижу, распутываю. Артур ждет терпеливо, как их учат в институте внутренних дел. Не потерпишь – не посадишь.

Наконец, он не выдержал.

– Не хитри, запутаешься вконец, – сказал Артур, – Я же понимаю, у тебя там интерес остался. Если есть что сказать – говори. Поможешь следствию, выполнишь свой гражданский. Мне к ней все равно сегодня ехать, как оклемается.

– Я тоже поеду, – выпалил я, сам удивляясь такой инициативности.

Аура

Тут мы, на радость микроавтобусу, уставшему волочиться сонными еще улицами, подъехали к отделению. Оно располагалось в древнем доме, как почти все государевы учреждения в Сиреченске. Разве только Управление гражданской контрразведки сидело в доме с ремонтом, остальные страдали от недостатка фондов. Отделение на Южной тоже страдало. Фасад обклевали вороны, страдавшие недостатком приличий. Что вороны нашли в старой штукатурке, вопрос еще тот. Но что-то нашли. Отбили клювами полфасада, и съели. Мало этого, не брезговали они ни наличниками, ни форточками, и даже водосточные трубы, криво болтавшиеся вдоль обоих, видимых с улицы, углов здания, были в царапинах от ударов мощных вороньих клювов. Это вороны воды требовали, запить штукатурку.

То, что не обклевали вороны, обосрали голуби, которые тоже страдали. Им было худо от жизни, и совестно от ворон, столь нагло обошедшихся с фасадом, сиречь – лицом заведения. Поэтому голуби какали на дом понизу, вдоль цоколя. Выше окон первого этажа следы деятельности их желудков не были видны, и казалось, будто это вообще не голуби, а дежурные из обезьянника, занимавшего нижний этаж, регулярно вываливают в окошки непристойное содержимое.

Чтобы извиниться за птиц, в дом вчера заходил страдающий слон, и обвалил своими ножищами все ступеньки. От веса и страха они расползались по сторонам как неудавшийся блин. Нижняя вообще слилась с тротуаром, став не отличимой от асфальта ни высотой, ни структурой. Былая мраморная роскошь выглядела теперь так, будто слон еще и попрыгал на месте, беря разбег. Очевидно, разбег у него все-таки получился, потому что двери едва висели на петлях, сокрушенные плечами царя пампасов. Или не пампасов… Не помню, чего слон у нас царь.

Идиллию разрухи и запустения зачем-то нарушал утренний дворник, махавший своим шершавым инструментом перед фасадом. Голуби оптом сидели на фонарных столбах и терпеливо ждали, пока дядька с метлой уйдет, и они вновь дружно насрут на асфальт.

– Я вас тут высажу, – пообещал наш водитель, будто мы редкие саженцы с Мадагаскара.

Ловко подрулив к зданию, микроавтобус остановился. Я проявил находчивость, привстал и двинул назад широкую дверь. Двое милиционеров, стоявших перед подъездом, опустили сигареты – ну и кого же сегодня привез Артур? Неловко вылезать из полицейской машину без наручников, но у меня получилось. За мной выбрался Артур, и мы пошли.

Разумеется, мой критический взгляд на состояние дома не остался незамеченным.

– Я на втором этаже сижу, – совсем извиняющимся тоном сказал Артур, и я поверил, что это не он выливает голубиное дерьмо из окна.

Решив не язвить по поводу формы, я похвалил содержимое.

– Здесь, значит, она и проходит, и опасна, и трудна, – сказал я, и задохнулся от собственной банальности, даже кашлянуть захотелось.

– Здесь, – сказал Артур, – Привет, мужики, ну как оно с утреца?

Вопрос был к тем двоим, что курили. Они все еще смотрели на меня, прикидывая, что за птица с утра пожаловала. Ну, гадить вам на фасад, мужики, я точно не буду.

– Да нормулёк, – ответили мужики Артуру, и тот удовлетворенно кивнул, словно «нормулёк» у них был общий, и его утреннее наличие волновало весь коллектив.

Внутри этого дома я еще не был, и не надо. Ничего более яркого, чем снаружи, внутри тоже не было. Хорошо еще, что вороны и голуби сюда не заползали, поэтому стены были почище. Да и слон, похоже, дальше дверей не пошел, ибо лестница на второй этаж была более-менее. Чувствовалось, что внутренности своего дома менты любили, сильно ногами не шаркали. А что касается наружной части, то они явно оставляли фасад на непритворную любовь граждан и городской администрации.

Администрация, как известно, любит, как может. То есть, как получается. И не ее в том вина, что не очень.

Дежурный внизу решил не обменивать свою честь на мой вежливый кивок, почти полупоклон, но я не обиделся. От кивка у меня не убыло, а у дежурного, не отдавшего мне честь, чести больше не стало. Ну и ладно, я им не генерал. И не к этому несчастному дежурному я пришел.

Пока поднимались к Артуру, я все рыскал глазами по стенам – где тут у них «Боевой листок»?

– План эвакуации в конце коридора, – сказал Артур, заметив мою поисковую активность, – Но ты не волнуйся, я потом тебя провожу.

– Ну как же не волноваться, – сказал я, – когда…

Что «когда», я и сам не знал. Поэтому хорошо, что кабинет Артура оказался вблизи от лестницы. Простая такая дверь, без опознавательных знаков. В американском кино такое было бы недопустимо, там обязательно на двери есть табличка «детектив Дж.К.Уоррен». А у нас или тотальное шифрование, или табличек не завезли.

Артур отпер дверь и широким русским жестом пригласил меня войти. Откликаясь на такое щедрое приглашение, впору не входить, а влетать, или закатываться. Но ваш покорный слуга просто вошел.

– Вон стул, роняйся, или на диван, как хочешь, – показал Артур, а сам тяжко выдохнул, и неожиданно грузно приземлился на свое рабочее место – тоже стул, стоявший за большим письменным столом советской наружности.

Стул же, на который мне предложили «урониться», стоял перед столом Артура, и у него была дурная аура – сколько же негодяев на нем сидело, подумал я. Хорошо, слева от входной двери стоял диван коричневый, кожаный, но не новый. Я захотел на диван.

– Ну и правильно, – одобрил Артур, – Знаешь, сколько забавной публики на этом стуле пересидело?

– Догадываюсь, – сказал я, – У него наверняка аура, как у Ягоды. Вы его в музей сдайте.

– Не можем, – сокрушился Артур, – Он на балансе. У него аура, а у меня карма – смотреть на его ауру. Чай, кофе?

– Кофе, – сказал я, и хозяин кабинета удовлетворенно кивнул, мол, наш человек.

В этом я точно ваш человек, не сомневайтесь.

Усевшись на диван, я порадовался за свой выбор – это был хороший диван. Мягкий, не холодный, но и не липкий, он не затягивал в себя, как Мальмстрим. Но и не держал, как дурной сон. В сон, бывает, влипнешь, как в отношения, никак не проснуться.

Кофеварка с чайником жили напротив, на столике у стены. Я поднялся, чтобы не изображать из себя барина, и мы втроем – я, Артур и чайник, изобразили суровый мужской напиток – кофе, тупо разведенный в больших чашках. Зачем здесь кофеварка, я так и не понял. Разве что для генерала, который забежит сюда, обласканный честью дежурного снизу… сэкономленной на таком банальном пассажире, как я.

– Кофеварка для мебели, да? – спросил я.

– В принципе, да, – согласился Артур, пару секунд подумав.

Это было смешно, будто он и впрямь рылся в памяти, потому что раньше не рылся. Не волновало его раньше предназначение кофеварки, и лишь мое присутствие побудило его к размышлениям

– Иногда еще девочки заваривают, когда приходят, – сказал Артур, – А когда одни мужики…

И рукой махнул – что с них возьмешь, с мужиков.

– Девочки сотрудницы? – спросил я, разговор поддержать.

– Они, – сказал Артур, – Без них никак.

– Никак, – согласился я, потому что без них и у нас на гражданке никак.

Получалось, что мы с Артуром вроде бы как обо всем и поговорили, как мужчины. У нас одни сплошные точки соприкосновения, и полный ноль разногласий. Теперь явно следовало вернуться к нашим баранам, то есть, к овцам.

Овцы

– Ну, – сказал Артур, – кофе я тебе налил, на диван усадил, короче, оказал самое распрекрасное гостеприимство, расслабил бдительность – колись давай. Есть чем помочь родной милиции?

– Навскидку нет, – признался я, – Придется нырнуть в подсознание, вдруг там чего.

– А ты нырни, нырни, – воодушевился Артур, – Там точно чего. Могу помочь, если хочешь. Но результат меня интересует простой – знала та сущность, которая твою девчонку сбила, кого сбивала? Или просто мимо шла, и делать нечего было, дай, думает, девке башку снесу. И снесла, почти.

Очень просто у него все было. Наверное, насмотрелся всякого, в том числе и на трупов. Для него такое происшествие вовсе не происшествие.

А меня вдруг заинтересовало – как они вообще там оказались, на месте преступления?

– Багира сама вас вызвала? – спросил я, решив не тянуть кота за хвост.

– Сама, – кивнул Артур, – И это весьма занимательный факт. «Скорую» вызвала. «Скорая», конечно, нас подцепила. А я вообще не при делах, меня парни домой подвозили.

Тут он умолк, но я же не стану расспрашивать, откуда они тебя поутру подвозили. Мне не до тебя, у меня в голове картина: раненая Багира, как наш связист на войне, зубами соединив провода, набирает «скорую». А Ленни с дьявольским хохотом скачками уносится вдаль, оставив Багиру валяться на холодном, после ночи, асфальте.

Ах, как мне захотелось сейчас спросить Багиру: «Риточка, зайка, а ты точно не разглядела, кто тебя ударил?» Рука потянулась к мобильнику, благо, номерок-то Багиры остался.

Тянущиеся руки не ускользают от внимания наших ментов. У них в институте спецкурс: по тянущимся рукам определить девичью фамилию мамы того, чьи руки. И ведь справляются! Артур заметил мое движение, но ничего не сказал.

Я вздохнул, старательно показывая, как мне тяжело, и спросил у Артура:

– Извини, а ты женат?

Скажет еще сейчас «вопросы здесь задаю я». Нет, не скажет. Надо отдать ему должное, он умело расположил меня к себе.

Мне уютно в ментовке, надо же! Чудны дела Твои, Господи.

– Уже нет, – сказал Артур, – Покинул, так сказать, ряды. А какие были ряды! Не стану врать – жалею иногда, что не срослось.

– Верю, – сказал я, и не удержался, заныл, – Хотя сам иногда жалею, что срослось.

– И такое бывает, – согласился Артур с видом человека, у которого такое бывало раз пять, – А что, эта самая Багира, она лучше жены, да?