Вертоград

– Выпил ты что ли, Неробов?

Журавлев уклоняется, прячась за сигаретой, но Николай Ильич успевает сделать селфи.

Вместе они входят вкабинет, и теперь у них равные шансы приветствовать несравненную блондинку Александрову, которая расчехлила свой летний гардероб и демонстрирует черно-белую коллекцию. Журавлев вылезает с комплиментом, как всегда глупейшим, на который Алла Анатольевна отвечает просто:

– Чмок.

– Это мне.

Журавлев утверждает, что воздушный поцелуй предназначен ему, тогда как Неробов уверен, что сотрудница смотрела именно на него. И эти мысли крутятся у него в голове, хотя он только что умирал, а часом раньше видел окровавленный труп своего начальника, не считая того, что его подруга задержана по подозрению в убийстве.

В комнате дежурных следователей только молодая девушка-стажер Наташа Черноярова, которая вела веселую жизнь и мечтала о том, чтобы выспаться. Дежуривший эксперт-медик учил ее расслабляться. В их компании Неробов выпил чашку чая с сахаром.

Медик взялся ухаживать за Чернояровой, он побывал у неё дома и починил там унитаз. На следующий день они собирались на дачу обрезать яблони.

– Не стоит трогать цветущие деревья, – возразил Неробов, но его советы никому не требовались.

Второй раз он пил чай в кабинете следователей, где сидели хорошенькие женщины, которых он опекал. В центре внимания находилась Алла Александрова, неяркая блондинка, чья работа по ограблению магазина купальников пляж удостоилась благодарности в приказе и премии. Предыдущее дело она завалила, и ее включали в группу к опытному следователю. Под руководством Неробова она выяснила, что в краже замешана продавщица Лазуткина, ранее служившая в магазине и уволенная.

– А Лазуткину как вы допрашивали? – спросила ее Черноярова.

– Я не знаю, как это делать. В смысле не понимаю, что требуется. Вот выйдет Николай Ильич, съест тортик и расскажет, что нужно.

– А где ваш тортик? – спросил Неробов.

– В магазине. Я просто подумала, что тортик нужно съесть, когда вернется Инна Николаевна.

Вместе со Неробовым следователь Александрова провела свой первый в жизни допрос. Никакая логика тут не прокатывала, и если даже дело удалось бы довести до суда, то максимум, что ждало бы Лазуткину, это год условно.

Неробов, который и распутал это дело, в подобной славе не нуждался, узнай товарищи, что он копался в женском белье и по величине чашечки бюстгалтера установил воровку, над ним бы смеялись до конца жизни.

А так триумф Аллы Александровой не нарушал гармонии следственного управления.

Следователь Гришина освободилась к обеду. Она работала в гостинице.

– Инна, расскажи мне, как было, – попросил Неробов.

– Я давала подписку, Николай Ильич. Делу присвоен особый статус. Подозреваемую задержали, ты с ней связан, поэтому тебя исключили из следственной группы.

– Не надо, я и так узнаю.

– Ты этого не говорил. Не хватало еще, чтобы Геннадий Евгеньевич тебя за соучастие привлек. На телефоне Полевой вызов на твой номер. Понимаешь, что это значит? И по геолокации ты неподалеку был, значит, имел возможность добраться до места убийства. Ты лучше скажи, как тебя угораздило?

– Лучше скажи, откуда взялись новые опера, которых поставили в оцепление? – в тон ей спросил Неробов. – Вроде я всех знаю, а тут совершенно новые лица.

– Да, борзые ребята. Они прибыли из области с полковником Маковцевым. Спроси у Жулы, может, что скажет.

Майор Журавлев, Жула, находился в допросной. Неробов прислушался к доносящимся оттуда крикам: «Сволочь, садист», и решил не вмешиваться. Грубость Журавлева шокировала непосвященных. Только Дубровин способен был его сдержать, но теперь он находился в вечном отгуле.

Неробов постучал в дверь.

– А чего ты тут забыл? – раздался окрик Журавлева.

– Мы работаем с Александровой. – В обязанности Николая Ильича входило работа с новичками.

Такой разгул страстей – явный признак того, что Журавлев опять напортачил. Он допрашивал кого-то из иммигрантов-молдаван, а может это связано с исправительной колонией – тех и других он курирует. У него два дела в производстве, а у других – по десятку.

Получив указания, Алла Александрова собиралась в гостиницу опрашивать персонал. Она составила список горничных, чтобы никого не пропустить.

– Ты у старшей возьми расписание смен. Собери тех, кто работал накануне, расспрашивай, не заметили ли чего необычного. Убийство без подготовки не провернуть. А в том, что не взятку ему давали, а шли убивать – это факт.

В сообразительности Алле не откажешь. Кадры подбирал сам полковник Дубровин, царствие ему небесное.

Неробов размышлял над мотивацией преступления. Провернуть такое хлопотное дело можно только, если стоит вопрос жизни и смерти. Или по заказу. Надо проверить, с кем Дубровин пересекался последнее время. И рапорт по этим мыслям написать, пусть читают.

– Вас спрашивала Кукшина, уже два раза заходила, – лепечет стажерка Черноярова.

У нее только одно дело, расследование пьяного убийства, которое раскрывается на раз-два по горячим следам, но она не торопится, а ждет, когда Неробов освободится.

– Наташа, я буду немного занят, но обещаю, что вашим делом мы обязательно займемся. А пока съездите в офис мобильного оператора на Горького, там работает мой сын, надо передать ему видеозапись. Сделаете?

– Обязательно. Сразу и поеду.

Черноярова отбывает, и тут же появляется секретарша Дубровина, видно, стажерка к ней перед уходом заскочила и передала, что шеф на месте.

Светлые волосы Кукшиной свисают низкой челкой. Она улыбается Неробову. Он отворачивается. С чего это ему улыбаться?

– Николай… Ильич? – позвала она.

– Что вы хотели мне сообщить, Вероника?

– У меня приватный разговор.

Николай Ильич чувствовал себя неловко от женщины, не спускавшей с него глаз, ее взгляд вызывал мурашки по всему телу. У них была короткая интрижка, но всё осталось в прошлом.

– У меня тоже. Пустите меня в кабинет к шефу.

Ему нужно проникнуть в святилище Дубровина, чтобы посмотреть список дел, которыми тот занимался перед смертью. На столе сводка Люси Гореловой по преступности несовершеннолетних, сводка по нераскрытым кражам, справка по этнической преступности: армяне торговали, молдаване стоили дома и копали колодцы, поэтому и конфликты в сфере этой деятельности. Отдельно сведения по задержанным, обоих отпустили. Распечатка по ранее судимому Бурденкову, которому предъявили скупку краденого, он был признан перспективным агентом и оставлен на свободе.

Чего-то не хватает.

Кукшина увлекает его за собой и по секрету рассказывает, что Журавлев только что заходил в кабинет полковника, мол ему приказал Башаров. Он и сообщил, что Павел Александрович убит. Но когда Вероника заглянула через щелку посмотреть, что он делает, то увидела, что Журавлев примеряет китель Дубровина, который хранился у него в шкафу.

– И что это значит? – подивился Неробов.

– Ничего. Померил, потом повесил обратно в шкаф и вышел.

Неробов стоял так близко от этой женщины, что и без прикосновения ощущал все её тайны: секретные звонки, тревожные сообщения, обещания – это, нежно улыбаясь, он впитывал вместе с её дыханием. Вероника уловила его сладостный порыв и затихла, тихо млея от истомы, охватившей её тело.

Всё это происходило, когда распускались тополя.

Но гармония длилась недолго.

– Какая связь между смертью Дубровина и тем, что кто-то мерил его китель. Чего ты хотела? – они переходили на «ты», когда были наедине.

– Узнать, вкусные ли были конфеты. Те, которые подарили на юбилей.

Букет из восковидных розочек на 60-летие вызвал у Неробова изумление, потому что ему ни разу не дарили мыла. Сколько ни пытался, он так и не мог намылить им даже руки, после чего отправил букет на помойку. Откуда ему знать, что это конфеты.

Вот и секретарша Вероника ему улыбается. У нее шефа убили, а она раздумывает, какой чай сегодня заваривать.

– Давай выпьем кофе на набережной, – предложил он. – Я угощаю.

По случаю хорошей погоды в обеденный перерыв все столики были заняты, и они держались за руки, чтобы не потерять друг друга в толпе. Их охватили посторонние запахи всех видов и оглушили разговоры, в которых их собственная беседа сразу потерялась. В груди Неробова гудело, словно он проглотил старинный пароходный гудок. Где-то простудился, решил он.

По правую сторону простиралась река, покачивавшаяся сероватыми волнами. В свете неяркого солнца волжская вода приобрела бледно-золотой отсвет. Такой же цвет имели лица прохожих. Шагая рядом с Вероникой, Неробов удивлялся тому потустороннему существу, в которое превратилась его спутница.

– Тебе идет оранжевая юбка – она напоминает мне цветы. В детстве у меня было физическое недомогание, я слег в постель с высокой температурой. Мы жили в деревне. Где лекарств не было, и вылечили меня настойкой из оранжевых цветов. Вряд ли обошлось одним настоем, не обошлось и без духовных средств. Был монах, который излечивал крестным знамением и молитвой, другие наставники пользовались растительными сборами.

– Я понимаю, о чем ты говоришь, – бормотала Вероника, словно находилась в сомнамбулическом сне. – Это ноготки, то есть календула. Помогает при простудных заболеваниях, она и вылечила тебя от гриппа или ангины.

PPа разговором они не сразу увидели Маковцева, который в обществе солидного деятеля удобно расположился на веранде речвокзала, и с наслаждением поглощал блины со сметаной, радуясь жизни.

Неробов вспомнил длинный ряд грядок, на которых покачивались оранжевые чашечки ноготков, от них шёл стойкий лекарственный запах. Он поражался поразительной памяти, которая воскресила воспоминание о ноготках при одном взгляде на оранжевую юбку Вероники. Он явственно ощущал тонкий аромат календулы, который примешивался к ароматам жареного мяса и сдобы, предлагаемых в рестораны на набережной. В витринах мелькали женские силуэты, похожие на бабочек с трепыхавшимися крыльями. Неробов не отводил глаз от тёмно-рыжего пятна, все прочие цвета разбегались в стороны, не задерживаясь, но женщина в оранжевом стояла на месте, терпеливо ожидая своего времени.

Тишина набережной была нарушена посторонними звуками.

– Вероника, расскажи мне то, что никому не рассказывала, – попросил Неробов.

Орлы из оперативного состава до нее не добрались. А ведь именно она бронировала отель для Дубровина. Собственно, номер предназначался другому, но заказала она.

Секретарша мало чего понимала, но в том, что сейчас следователь действует в её интересах, она не усомнилась.

– Блинчики? – предложил Неробов.

– Со сгущенкой. И кофе.

– Какого числа? – настаивал он.

Вероника записей не вела, но обещала вспомнить.

– Бронь была на тебя.

– Давай честно, золотце. Разве я тебя просил о брони?

– Я же говорю, Дубровин велел. Ты отсутствовал, тебе звонили из Москвы, он ответил от твоего имени. Помнишь, ты был занят с купальниками?

– Ты только не напоминай.

Не дело следователя бегать по туалетам в поисках компромата, но только так и нашлись краденые купальники. Подозреваемой Лазуткиной простили девичьи шалости, уголовного дело возбуждать не стали, следователь Александрова оценила материал как малозначительный ввиду компенсации нанесенного ущерба.

– Ладно, что я тебя от работы отвлекаю, да и у самого на скоро совещание. Хочу только напомнить, что с этого дня все поручения от моего имени раздаю я. Понятно?

Надо резко разделить функции. Один раз его подставили, но больше попадаться желания нет. Вероника вжимается в кресло.

– Генерал какой-то плыл на яхте, вот шеф и суетился. Спасибо за блинчики.

Нет в этом городе генералов, исключая тех, кто вышли в отставку и купили домик.

– Ликаноров?

– Надо подумать.

– Я подожду. Еще закажем?

– Хватит. Я ни диете.

Наконец, осенило. Кто-то едет на яте. Это Хлебнов, который все делает в последнюю минуту.

Раз-два-три. Хлебнов на яхте едет в отпуск, но отель он бронирует через следственный отдел.

– Ладно, извини, Вероника. Обо всем доложишь следователю. Пойдешь на прием и изложишь подробно. А теперь нам пора.

Он встал и подцепил на ходу свою даму, которая украшала теневую сторону набережной своей оранжевой юбкой, как орденом.

Впереди столько дел. Неробов перехватывает следователя Гришину в буфете, чтобы поговорить по-дружески. При том, что друзьями они не являлись. Хотя оба длинные и худые – только одна средних лет, а другой – в возрасте.

– Приятного аппетита, Инна Николаевна, хорошо выглядите, – сказал Неробов весёлым тоном.

Инна одарила его тяжелым взглядом, который не сулил ей успеха среди мужчин.

– Следствие по убийству Дубровина ведет Заварзин, из области. Знаете его?

– Встречались, когда работал дознавателем. А что, других не нашлось?

– Хотите сказать, что из всех экономически неэффективных бройлеров, что вырастила наша система, этот не дотягивает до медицинского минимума?

Лучше не скажешь.

– Еще Павел Александрович в область писал, следователя на усиление просил, но пока только одного Заварзина прислали, да и того на два месяца. Вот наш коллега, приехал опыт перенимать или своим делиться. Прошу любить и жаловать, Николай Ильич.

На совещании городской прокурор и прокурорские следователи, а также убойное отделение уголовного розыска. Абросимов отсутствует, он все еще работает на месте преступления.

Заварзину на любовь наплевать, он прислан в город поднимать раскрываемость и нежданно-негаданно угодил на свежее убийство.

В присутствии нового начальства Журавлев перестает изображать из себя ковбоя, который на всех забил, он теперь сама внимательность. Подмигивает Неробову, ему тоже пора включиться в игру добрых следователей.

– Вот Николай Ильич инструктаж проводит, – представляет его Журавлев.

Прозвище Жула он принес с прежнего места работы в области. Было Жура, но потом изменили, видно, лучше подходит.

Глаза темные, мутные, будто с перепоя. Не иначе, его по малолетке задерживали, размышлял Неробов. До колонии дело не дошло, но на учете значился. Потом исправился, военное училище закончил и теперь в органы правопорядка подался. Шрам на скуле, вокруг глаз темные круги.

– Что, поставил к бетонной стене и расстрелял? – шепчет Инна.

Старший следователь Заварзин вызывает Неробова с Журавлевым для беседы.

– Что нового, сужу по сводке, – говорит он. – А вы тут сидите-посиживаете?

– Работаем на колесах, – отвечает Жула.

У него первого берут материалы на проверку. Он отдал бы все свои дела с превеликой радостью, но Заварзин их сразу возвращает, ставя пометку в своей книжке. Фиксирует ухудшение оперативной обстановки по городу.

– Труп, зато у нас затишье с кражами, боюсь, ненадолго, – бормочет Неробов.

Дело об убийстве полковника у него забрали, и есть большой шанс, что оно пополнит картину нераскрытых убийств.

Артем Андреевич задает вопросы. Не имел ли Дубровин в последнее время конфликта с коллегами. Юрист не зря ест свой хлеб, он всюду успевает и опросил уже всех сотрудников. Кто-то ему сообщил, что полковник в последнее время ходил весь дерганый. Неробов представляется ему вероятным кандидатом в подозреваемые, поэтому он и оставил его допрос напоследок. Однако и Николай Ильич – человек непростой и быстро меняет условия игры. Удар еще не занесен, а он отбивает разящую руку.

– Сами придумали, Артем Андреевич? Рабочие разногласия в методах ведения следствия сводите к убийству из личной неприязни?

Заварзин прожигает его взглядом. Он не привык встречать отпоры. По второму разу он повторяет доводы, не подтвержденные фактами, без которых его версия повисает в воздухе.

– Всё? – спрашивает Неробов. – Стесняюсь спросить, имеются ли еще какие улики?

В глазах собеседника он видит холодную решимость перегрызть ему горло, но оправдать эту ярость ему нечем. Такой неконтролируемый гнев встречается у алкоголиков, у которых есть только два пути – напиться или умереть. В следственных органах они долго не задерживаются.

Напав на жилу, Неробов считает нужным ускорить процесс:

– Еще раз увижу, что вы копаете под меня, отправлю вас туда, откуда приехали.

Сотрудник областной прокуратуры задает еще вопросы, не оставляя надежды затронуть болевой нерв, но потом отступает.

У Неробова происходит интересный разговор в канцелярии. Поскольку Заварзина только что назначили, ему полагается получать корреспонденцию, которую Вероника Андреевна доставляет ему в кабинет.

Секретарша с трудом сдерживалась, когда речь заходила об этом выдвиженце. Когда он проходил мимо, она специально опускала голову пониже, изображая крайнюю занятость. Заметивший ее неприязнь, Неробов попытался выяснить в чем дело.

– Коля, ты ему объясни, что я не его секретарша. Подведи ты его к лотку, пусть сам свои письма получает.

И теперь к обязанностям Неробова прибавилась еще одна: надо приучить щенка Заварзина к лотку.

– Вот это место называется лоток, Артем Андреевич. Отсюда будете брать свои письма, понимаете. Никто вам их носить не будет.

– А это кто? – Заварзин кивнул на капитана.

– Капитан Абросимов. Он пришел ко мне. Идемте, Андрей Андреевич, – и Неробов с Абросимовым уходят.

– Что, отчихвостили? – спрашивает капитан.

– Попался на глаза слепой Фемиде.

Впрочем, предположение Заварзина не такое и глупое и Неробову стоит его обдумать. Восхитительный план, чтобы от него избавиться. Отвергнув чужую мысль, Николай Ильич ее одобряет, но на своих условиях. Теперь ему нужно уединенное место, но в кабинете трезвонит городской телефон, и там мысли не расцветут и чакра не очистится. Он выкладывает свой мобильный на стол, теперь оба они звонят попеременно – сопровождаемый перезвоном, следователь выходит и запирает дверь. В кабинете опер состава свободно, все на выезде.

Действительно, на прошлой неделе отношения Неробова с покойным полковником резко ухудшились. Давно к нему не придирались по пустякам и не гоняли по всякой мелочи. А он-то считал, что завоевал на работе авторитет. Сорок лет трудишься на одном месте, а в один момент твой грааль превращается в потребительский мусор.

Такие истории составляют часть работы следователей. Дубровин считался товарищем, просто хорошим и довольно честным. Но в тот день он решил переиграть их отношения, и его взгляд был такой же, как у этого следователя-задиры. Холодный, устремленный в себя. Неробов читал в нем намерение устроить разнос, уволить с работы, убить собственными руками. Дубровин убирал руки за спину, чтобы не схватить его за грудки.

«Значит, ты считаешь, что тебе все можно?»

«В пределах компетенции, предусмотренной Кодексом».

Выглядел Дубровин нездоровым, его не красили ввалившиеся глаза, посеревшая кожа и седая щетина на подбородке. В последнее время он не высыпался и не следил за внешним видом.

«А если тебя лишить процессуального статуса. Тогда и посмотрим, как ты будешь изворачиваться?»

«Вам ли не знать, что я юрист и подам жалобу, а в спорах работника с нанимателем суд склонен принимать сторону работника».

Вот и весь разговор. Сплошные нервы, а толку чуть. Никакой полезной информации.

Речь шла о подработке, которую Неробов вел на общественных началах. К нему обратился Тим Барщиков из театра, который хлопотал за актера Дьякова, осужденного по ст. 105 УК РФ (убийство). Бумаги на УДО были отосланы, но меры по ним не принимались. Понятно, что ходатайство можно переиграть разными способами, вот его и попросили посодействовать. Выяснилось, что документы на Дьякова были оформлены, но всякий раз их перекладывали в конец стопки, так что следователь, забиравший бумаги, оставлял последние на потом. У Журавлева (а это он занимался бумажной работой) имелась разнарядка на заявления на УДО. Теперь следовало съездить в колонию и выяснить у Дьякова, кому тот перешел дорогу (налицо было процессуальное нарушение).

Неробов открыл свободный компьютер и составил план следственных мероприятий из четырех пунктов. Потом отправил на печать. Сохранять документ не стал.

Из кармана он достал записку Дубровина и принялся изучать его подпись. Пошарив в столе, он выбрал шариковую ручку с фиолетовой пастой, похожую на ту, чем пользовался полковник. Потом скопировал подпись на своем плане. Оставалось надеяться, что Вероника не читала записку, которую передал ей для Неробова начальник. В любом случае, Николай Ильич собирался утверждать, что ему передали утвержденный план мероприятий. Веронику тоже будут допрашивать, но она его не выдаст. В противном случае, он станет утверждать, что секретарша перепутала. Одно слово против другого.

Стук в дверь, его вызывает Башаров. Это серьезный претендент на роль начальника СО, хотя за ним числятся серьезные проколы, так что вряд ли назначат. Пока он остается исполняющим обязанности.

Башаров распределяет среди сотрудников поручения, и против фамилии Неробова у него длинный список. Сейчас он осуществляет власть и сразу дает сотрудникам осознать всю тяжесть ответственности.

– Ну что, Неробов, допрыгался со своей любовницей? Вы вдвоем полковника замочили или это ее идея? – украдкой говорит он.

Шутка идиотская, и Неробов не отвечает, да и о чем разговаривать с невменяемым человеком, который гонит дичь.

– Пфф!

– Думал, что раз ты работник следственных органов, то с тобой церемониться будут? – не унимается Башаров. – Нет. Ты уже на краю и последний шаг сделал. Теперь тебе только полагаться на милость товарищей, которые тебя вытаскивать будут. Если захотят.

Вот такой способ проводить служебные расследования, давить на психику. Льется поток агрессии, и никаких доводов к здравому смыслу.

– И если ты надеешься на свою шмару, то она уже в пропасти и ей не выбраться. Похоронена и забыта.

За окном кабинета шумели тополя и кричала сумасшедшая птица. В кабинете на Неробова орал толстяк.

Пора прекращать эту разнузданность психически нездорового человека, но Неробова интересует, что от него требуется взамен. И действительно после показательного выступления приходит черёд торговли. Башаров лелеет план закрыть одного коммерсанта, и сейчас он желает ордер на его задержание. Неробов только мигнул. Каков поворот!

Он просматривает содержимое тонкой папки, которую Башаров извлек из сейфа. Никаких протоколов, лишь фотографии и распечатки сообщений, перехваченных с электронной почты. Судя по фотографиям, этот Митов – импозантный мужчина и смелый, судя по всему. Вот только связался с сомнительными людьми. Все они присутствуют на снимках.

Контролер колонии Русу следователю известен. Теперь нужно с ним поговорить. Наглый тип, друг Журавлева, который сейчас находился у него в кабинете. Тот повторил уже известное из документов. Митов поставил ему партию телефонов, бывших в употреблении, что не соответствовало договоренности.

– Вообще-то у нас шла речь о телефонной станции, а такое барахло я и без него мог взять на рынке, – бубнит контролер.

Ну и как это называется? Неробов предпочитает объясняться с Башаровым.

– Нет, Геннадий Евгеньевич. Закрывать Митова по этому смехотворному доносу никто не возьмется. Не пойму я, чего вы хотите? Нанести вред своей репутации? Потому что Митов выйдет в тот же день, когда мы заключим его под стражу. У нас против него нет улик, разработки толковой и то нет. Какое может быть расследование?

Башаров пучит глаза и краснеет, как помидор.

– Мы ведь твою Вику Полевую можем и под убийство подвести. Согласен, мотивация не отработана, так ведь это дело времени. Напряжем людей, дело ведь резонансное.

Надо отдать должное Неробову, он сохраняет спокойствие. Глаза его чуть прищурены, его ором не запугать, хотя слушать это неприятно.

– С теми материалами, которые у вас есть, дело не выгорит. Оно не совсем безнадежное, но тут еще хорошо поработать надо. Хотя я и не понимаю, зачем это надо, вроде ничего криминального Митов не совершал, да и человек он непростой. Наймёт адвоката, пойдут жалобы. Вы хотите геморрой, да еще с внутренним расследованием в органах? А насчет Виктории ничего неясно, да и состояние аффекта обойти вам не удастся, так что она пойдет под домашний арест, а там опытный адвокат ее вытащит. А вы еще раз облажаетесь.

– Понятно, – говорит Башаров. – Всё сказал, специалист? А теперь слушай профессионала.

Что Митова пора закрывать, пришла команда. Башаров – человек осторожный, все поручения исполняет.

– А через Полевую и к тебе ниточка протянется. Воевать хочешь? Будет тебе война.

Этот разговор Неробову надоел.

– Состояние аффекта исключает продуманный план убийства. Да и у вас разработки по Полевой нет, да и взята она с процессуальными нарушениями. Экспертизы в ее отношении не проводились, пороховые смывы не сделали, да и орудие преступления не найдено. И это не все. Она дала показания, а они не отработаны. Кто этим будет заниматься? Меня отстранят из этических соображений. Ладно, я пойду. Мне работать надо.