Вернувшаяся

Уильям смотрел на нее несколько мгновений и впервые замечал странную вещь: пока она говорила, все, что он мог в ней прочесть, сводилось к тем словам, что она произносила. Просканировать, заметить какие-то детали в ней и уколоть ими он не мог – его хваленый анализ впервые за долгое время его подводил.

Он в самом деле приехал в университет, чтобы показать ей, что не нужно лезть не в свое дело. Однако она повернула эту ситуацию против него, и впервые за много лет детектив почувствовал что-то, смутно напоминающее стыд.

– И финальный уговор, – сказала наконец Анна. – Мы живем вместе, мы работаем вместе. Мне надоела наша битва разумов, так что если мы хотим продолжить наше сотрудничество, нам нужен свод правил.

– Первое правило: перестань придумывать свод правил.

– Второе правило: засунь свои сексистские стереотипы подальше.

– Третье правило: не трогай мои вещи.

– Четвертое правило – не оставляй свои вещи не на их месте, и я не буду их трогать.

– Ты продолжаешь придумывать правила!

– Я русская, мой народ всю историю придумывает правила, – наконец хмыкнула Палмер и вновь зашагала в сторону метро.

– Редко возвращаются из эмиграции те, кто вовсе не уезжал, – заметил он с ехидством, двигаясь за ней, но не догоняя.

– «Не уверен – не уезжай». Это цитата Замятина – человека, написавшего величайшую в истории русской литературы антиутопию про тоталитарный режим, – парировала Палмер, глянув на него через плечо, но скорость не сбавила. – Поэтому я снова здесь.

– Зачем жить с теми, кто живет не по твоим правилам?

– Затем, что мне нравится помогать тем, кто отрицает мою помощь, – Анна посмотрела в небо. – Поэтому я стала преподавателем. Помогать? Дурацкое слово. Жить параллельно, поправляя тогда, когда человеку грозит опасность утонуть в пыли в собственной гостиной.

– Зачем?

– Затем же, зачем ты раскрываешь преступления. Может ли быть более веской причина?

– Так ты меня спасаешь? – нахмурился Такер. – От чего?

– От риска быть убитым русской мафией, – Палмер остановилась у входа в метро и повернулась к детективу лицом. – В моем лице.

– Правило пятое: никаких шуток про русских.

– Правило шестое – ты пылесосишь в гостиной раз в два дня, – Анна запустила руку в сумку, ища проездной.

– Правило… Ну уж нет! – детектив всплеснул руками.

– Правило седьмое, – нельзя отменять правила, – Анна махнула проездным и двинулась к входу в метро. – Домой, или еще за кем-то будешь следить? – она оглянулась и улыбнулась.

Такер посмотрел на нее и отметил вторую ее улыбку – насмешливую.

– Эта война еще не проиграна, – буркнул он, идя за ней.

– Правило восьмое: никаких войн, – Анна толкнула дверь и прошла в метро.

– Да что б тебя!

Анна не стала слушать Мэттью Такера – старшего брата своего соседа. Тот намекнул, что с Математиком Уильяма Такера связывает долгая история, подробности которой он не собирался раскрывать. Когда она присмотрелась к нему и заметила его сходство с детективом, она сразу сказала ему об этом: он отпираться не стал – и тут же представился.

– Понимаете, доктор Палмер, это не игры, – спокойно сказал он ей, как только они сели обратно за стол в библиотеке. – Это дело Уильям ведет почти всю свою жизнь.

– С чего бы это? – Анна откинулась на спинку стула. – Маленький мальчик ловил какого-то мошенника? Расскажите что-то более правдоподобное.

Такер-старший сжал ручку трости, но после выдохнул и ответил настолько миролюбиво, насколько мог:

– Единственное, что я могу сказать – наш отец искал того же человека. Его поиски не увенчались успехом, – он наклонился чуть вперед. – И у Уильяма не может получиться. Просто не может.

Анна понимала, что напротив нее сидел классический делец – слишком очевидны были отметины прошедших девяностых на лице ее собеседника. Ей хотелось спросить, почему старший Такер оказался здесь, как нашел ее, да и вообще – что за странная семейка теперь ее окружала. Однако не спросила – уклончивые ответы Мэттью указывали на то, что он не скажет ничего – кроме того, зачем пришел.

– Мне мало интересен этот разговор, мистер Такер, – честно произнесла доктор. – Что Вы хотите от меня?

Тот кивнул, будто соглашаясь с ней в том, что их диалог неоправданно удлинился:

– Я прошу Вас отойти в сторону, доктор Палмер, – просто откликнулся он. – Если вопрос в деньгах и квартире, я готов предложить Вам…

Анна подняла ладонь, останавливая его, и мужчина осекся:

– Вас с братом объединяет истинно джентльменское поведение, – прошептала она, но злость в голосе превратила ее слова в шипение. – Во-первых, я прошу Вас не считать мои деньги, а во-вторых – не пытаться влиять на жизнь малознакомой Вам женщины.

Лицо Мэттью исказила приторная улыбка, но в его взгляде отразилась нешуточная обида:

– Знаете, доктор Палмер, мне хотелось бы разойтись по-хорошему…

– Ох, Господь милосердный! – Анна на мгновение повысила голос, а потому оглянулась, проверяя, не помешала ли она кому-то. – Господь милосердный, – повторила она уже тише, вновь смотря на своего собеседника. – Вы думаете, Вы первый, кто решил мне угрожать? Мистер Такер, если бы я пугалась каждый раз, когда мужчина в приказном тоне пытается получить от меня что-то – я бы тут не сидела, – она поднялась с места. – Всего Вам наилучшего.

Она уже отошла от стола, когда в ее спину ударились слова собеседника:

– Мартин Мор – это наше, семейное дело, – сухо проговорил Мэтью.

Анна остановилась и, оглянувшись, бросила в ответ лишь одну фразу:

– Я могу сказать Вам то же самое.

Этим же вечером, сидя напротив Такера в своем кресле, Анна все же спросила о том, кто такой Мартин Мор на самом деле. Уильяма, кажется, не на шутку задел их с Мэттью разговор в библиотеке, а потому он ответил. И, кажется, сказал почти все, что знал.

Его отец был детективом в Скотланд-Ярде. Пятнадцать лет назад в Лондоне была совершена серия убийств, и прекратить их, как и предугадать следующий шаг преступника казалось невозможным.

Однако Джеймс Такер пытался. На всех местах обнаружения тел была найдена визитная карточка – в прямом смысле. Это были застаренные бумаги с единственным словом – «Математик» и номером телефона, которым давно никто не пользовался.

Убитые никак не были связаны друг с другом – но только на первый взгляд. Они были одиноки, как правило – покинуты, и весьма обеспечены. Богачи погибали один за другим, пока в дело не включился отец Такеров.

Он смог выяснить, что один из исполнителей убийств был выходцев из недавно прекратившего существования Союза. Эта ниточка привела их к первому человеку, имевшему отношение к Математику – а заодно и к подобным убийствам, совершившимся уже на территории России. Эта находка помогла прекратить серию в Лондоне, но стоила Джеймсу Такеру самого дорогого.

Уильям замолчал, глядя в камин. Пауза заполнила комнату, и Анна, не выдержав, все же спросила:

– Что случилось?

– Исполнителя нужно было брать в России. Мы всей семьей приехали сюда – дело обещало быть долгим, а в Британии отец побоялся нас оставлять. Мы с братом учили русский, мы с Мэттью один за другим поступили тут на юридический факультет – в этом сильно помог человек, которому отец писал о своих подозрениях – сотрудник органов.

– Захарыч, – догадалась Палмер.

– Правильно. Захарыч неплохо говорит по-английски, кстати, – кивнул Такер. – Мы прожили в России два года. Исполнителя здесь взяли с поличным. Отцу казалось, что тот сдался, а не был пойман, и опасался, что Математик что-то задумал. Он оказался прав.

Семейное дело. Вечный поиск того, кто может не существовать на самом деле. Разговор об отце в прошедшем времени. Нарочитое неупоминание матери. Все это отличало речь обоих отпрысков Такеров – и кусочки мозаики складывались в голове Анны Палмер друг с другом, превращаясь в жуткую картину.

– Мама? – только и смогла спросить она.

Такер молчал несколько бесконечно долгих секунд, щурясь то ли от тепла из очага, то ли от собственных мыслей:

– Да, Анна, – наконец сказал он. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и Палмер показалось, что и в глубине ее соседа при этом ответе ничего не всколыхнулось – настолько все внутри него переболело. – Отец этого не пережил, – детектив посмотрел на нее.

Он рассказал ей, что Мэттью остался в России, а сам он вернулся в Британию, где начал частную детективную практику. И вот – спустя пару лет после смерти матери и отца к нему в дверь постучался первый клиент, упомянувший имя Математика.

– Почему ты рассказал мне это? – голос Анны звучал приглушенно.

Такер пожал плечами:

– Потому что ты спросила.

– И что дальше? Что случится?

– Математик помнит старые обиды, – откликнулся Уильям. – И я добавил новых. Он придет – нужно только дождаться. А я, знаешь ли, никуда не тороплюсь. Но и у меня есть вопрос, и я рассчитываю на ответную откровенность, – он посмотрел на Палмер. – Зачем вся эта история с расследованием тебе?

Теперь настал черед Анны молчать. Рассказать все она не могла – время еще пришло. Еще с ночи встречи с Миллером ее сосед знал, что за несколько месяцев до ее смерти ее покойный муж подсел на запрещенные препараты, а потом связался с неким Мартином Мором, бросил зависимость, но в конце концов все равно был найден мертвым – в декабре ушедшего года.

Кроме того, Такер знал, что Анна через две недели после прощания с супругом приехала в Россию на похороны отца, о смерти которого узнала из звонка адвоката последнего. В целом, все вводные, необходимые для ответа, у детектива были.

Однако он смотрел на нее из кресла напротив с немым вопросом в глазах, и Палмер поняла, что у нее нет привилегии промолчать или сменить тему разговора:

– Знаешь… У меня нет ответа, – она развела руками. – Наверное, я столько говорила о темах смысла жизни, судьбы и предназначения своим студентам, что сама поверила в это. Мне кажется, что во всем есть смысл. Случайностей не бывает. А раз так – то мне было суждено здесь оказаться.

Такер фыркнул и тут же заговорил о том, как нелепа вера в то, что есть сила, которая мудрее и сильнее человека. Продолжая самодовольно бурчать, он сходил на кухню, налил чай и вернулся, протянув Анне одну из двух кружек.

В тот вечер они впервые говорили, а не мерились умом. Однако Такер так и не понял, что Палмер не была с ним до конца откровенна.

Анна стояла на пустынной улице. Было лето – сухое, жаркое и пыльное. Лучи солнца слепили ее, заставляя щуриться и прикрывать глаза рукой.

Асфальт был раскален и нагревал стопы даже через подошву ее легких ботинок. Пахло каким-то цветением, городским ветром и чем-то тяжелым, приторным и как будто вязким. Этот запах заполнял ноздри, и вдыхать было все тяжелее и тяжелее.

Где-то вдалеке виднелись деревья и тень – такая желанная, но как будто недосягаемая. Анна хотела шагнуть навстречу долгожданной прохладе, но двинуться с места не было сил.

Жаркий воздух колебался у асфальта, очерчивая ноги того, кто стоял перед ней. В который раз Анна начинала поднимать глаза, чтобы посмотреть на человека напротив – подернутого маревом и похожего скорее на рябь на воде, чем на кого-то живого.

Анна отворачивалась – всегда. Она набирала в грудь воздуха, чувствуя, как тот обжигает ее гортань, и пыталась заговорить, но слова были слабо различимы – казалось, что она едва шевелит губами, хотя наружу рвался почти крик.

– Уходи, – говорила она, то ли предупреждая, то ли умоляя. – Я не хочу.

– Хочешь, – откликался голос, который она слышала сотни раз до этого. – Повернись наконец.

– Нет, я не хочу видеть твое лицо, – отвечала Анна, а потом зажмуривала глаза и поворачивалась обратно. – Вру. Хочу. Но я не готова. Когда я посмотрю – ты исчезнешь, я чувствую.

– А когда же ты будешь готова?

– Не сейчас. Это все, что я знаю.

– Не сейчас, – голос смеялся, но не зло. – Значит – не сейчас.

Анна открыла глаза, она лежала в своей комнате на Хитровке. Была глубокая ночь, и темноту в комнате прорезал лишь одинокий луч уличного фонаря. Они с Уильямом разошлись по комнатам за полночь, и она уснула достаточно быстро.

Но этот сон… Тот, что преследовал ее всегда, а особенно часто появлялся в последние два с половиной месяца. Анна боялась увидеть его снова, но раз за разом надеялась, что этой ночью будет спать без сновидений.

Она смотрела в потолок, наблюдая за дрожащим из-за падающего снега лучом. Она обещала себе, что если увидит этот сон вновь, то посмотрит на лицо того человека. Обещала и каждый раз во сне отворачивалась, не решаясь взглянуть и узнать, кто это был.

Артур? Папа? Или… Нет, сон ведь давний, это не мог быть он. Мама? Кейт? Элизабет? Последней бы стоило позвонить – бог знает, как она там. Анна зажмурилась, разгоняя мысли – так она быстрее засыпала. Оставалось лишь верить, что сон не приснится ей вновь.

Однако думать было сложно. В голову лезли картины, которая она предпочла бы забыть.

Артур, заносящий кулак. Мама, раскачивающаяся на диване из стороны в сторону, сдерживая слезы. Кейт, обнимающая ее в аэропорту. Элизабет, протягивающая ей вату, смоченную в перекиси. Папа, обернувшийся у подъезда на ее крик «пожалуйста, не уходи». И он… Он, смотрящий на нее так, как будто видел впервые.

Она вновь распахнула глаза. В ушах звенела тишина.

Это и было ответом на вопрос Уильяма о том, зачем ей было нужно это расследование. Затем же, зачем ей этот дом, эта работа и эта страна. Это был побег, в котором она пока не выигрывала, но любой допинг был для нее ценнее жизни.

А этой ночью было спокойно.

До отвращения спокойно.