Т-34. Время выбрало нас

Не было прорывов, охватов, угроз окружения. Немцев тупо давили, используя численный перевес. Давили сильно – захватчики пятились, иной раз довольно шустро, но чего-либо похожего на панику не проявилось. Зато Красная армия довольно быстро растеряла наступательный задор и большую часть танков. В общем, наступил коллапс, а с ним и угроза, что фрицы соберутся с силами и переломят ход сражения. В конце концов, еще недавно подобное у них прокатывало, и какой-нибудь Клейст, Манштейн или вроде бы оправившийся от ранения Гудериан, найдя слабое место и как следует туда ударив, вполне могли развалить советский фронт, особой устойчивостью в этот период не отличающийся.

Как ни удивительно, ситуацию немного спас Буденный. У старого кавалериста на тот момент оставалось не так много войск. Практически все, что у него было, раздергали-таки на вспомогательные нужды. Однако четыре кавалерийские дивизии он все же наскреб и, видимо, решив вспомнить молодость, зашел с тузов. Получилось на удивление неплохо.

Пользуясь тем, что фронт в период таких операций никогда не бывает сплошным и стабильным, он лично возглавил кавалеристов и ухитрился виртуозно, как через игольное ушко, протащить их лесами. Не только собственно кавалеристов с легким стрелковым вооружением, но и артиллерию, службы тыла, даже танкистов с их легкими машинами, но громоздкими службами обеспечения. В общем, нежданно-негаданно в тылу у немцев образовалась мощная группировка. А когда озверелые кавалеристы гуляют по тылам – это страшно.

В общем, тогда немцев и опрокинули. К сожалению, на достаточно узком участке фронта, но все же и это на общем фоне выглядело успехом. Заставили врага отступить не столько даже потери, сколько полная дезорганизация логистики. Все же кадровые солдаты – это вам не партизаны, для которых один рельс испортить – уже достижение. Фактически кавалеристы оседлали железные дороги, уничтожили или захватили десятки складов, блокировали подход немецких подкреплений, да и с трудом держащие фронт части получили ощутимый удар с тыла. Правда, и цену за это пришлось заплатить немалую – достаточно сказать, что сам героический маршал был награжден Звездой Героя в госпитале, куда его привезли с тяжелыми ранениями обеих ног. Однако вряд ли он жаловался…

В общем, какая-никакая победа все же была, но хиленькая, откровенно говоря. Учитывая расклады, даже обидно. Мартынов же и вовсе злобно фыркал и утверждал: все из-за того, что к планированию опять подпустили Баграмяна. А на вопрос Хромова, при чем тут советский маршал, лишь усмехнулся:

– Маршалом он станет позже. Намного позже. Пока же он штабной. И, на мой взгляд, не самый лучший.

– То есть?

– Ты слышал о провале наступления на Харьков?

– Читал когда-то… Вроде там Тимошенко накосячил?

– И он тоже. Но Тимошенко просто сделали крайним. Дескать, он был главным – ему и отвечать. Логика есть, конечно, только ущербная. На самом деле, этот ушлый хохол дело знал туго. А вот ступенькой ниже хватало тех, кто натворил ошибок. И Баграмян – один из них. Там недоработки штаба изо всех щелей лезли.

– Вот оно как… – задумчиво протянул Сергей.

– Именно. Да и вообще, хотелось бы мне на него посмотреть внимательно. Он ведь еще и армянский националист. Наворотил дел в годы революции. Впрочем, тогда все косячили…

– Вот черт… И что, в целой армии никто не видит?

– Остальные не лучше. Да и… Знаешь, откровенно говоря, нет у нас армии. Нет!

– В смысле?

– В прямом. Наши солдаты не хуже германских. Лучше даже. Наша техника мощнее. Но армии как таковой у нас нет. Есть люди и техника, но управляемость теряется где-то на уровне дивизии. Взаимодействие танкистов и авиации, например… Ты где его видел?

Мартынов, которому, видимо, хотелось выговориться, продолжал еще долго, но Хромов уже не слушал. Мир в очередной раз показал, что он сложнее, чем кажется, и мозгу требовалось время, чтобы воспринять новую информацию.

А потом произошло второе событие, да такое, что все задвигали ягодицами вдвое быстрее. И называлась картина «явление карателей народу».

Выглядело это так. Где-то к вечеру в деревню галопом влетел конь, на крупе которого без седла, вцепившись обеими руками в гриву, распластался едва одетый пацан лет двенадцати. Без шапки, босиком, в какой-то непонятной телогрейке на плечах… В общем, учитывая зимнюю пору, такая морозостойкость выглядела круто. И недвусмысленно показывала всем собравшимся – случилось что-то по-настоящему серьезное, ибо в ином случае нормальный человек так бы себя не повел.

Мальчишку сдернули с лошади, унесли (на ногах он уже не держался) в дом, растерли самогонкой, немного влили и внутрь. А еще через несколько минут, самую малость придя в себя, он начал говорить, торопливо и сбивчиво. Так, словно его сознание уплывало, стараясь отойти как можно дальше от реальности. И парня можно было понять.

До села, в котором он жил, большого, под сотню дворов, было порядка сорока километров. И с утра в него вошло подразделение немцев. Крайне неприятно, однако некритично – случалось уже такое, и не раз. Все же расположилось село на достаточно крупной дороге, по которой немцы ездят не то чтобы каждый день, однако довольно регулярно. Так что заезжали уже не раз и не два. Гарнизона, правда, не оставляли, по их мнению, хватало старосты и нескольких полицаев, которые, надо отдать должное, хоть и пошли служить к немцам, но больше для виду. Положено – нате вам местную власть и местное же вооруженное формирование. Своих не забижали, даже за десятком местных коммунистов, решивших организовать партизанский отряд (а вот это уже интересней), охотились чисто формально. Проще говоря, когда партизаны являлись в деревню, чтобы навестить семьи, у полицаев наступала временная слепота. Короче, обычная стратегия выживания на захваченной врагом территории.

Так вот, появление немцев вначале казалось неприятной рутиной. Вот только никто даже не подозревал, насколько она окажется неприятной. Поскольку немцы с какого-то перепугу решили провести акцию устрашения. В общем, деревню помножили на ноль. Полицаев, во главе со старостой, расстреляли. Мужиков повесили. Женщин и детей загнали в колхозную конюшню, благо она была здоровенная, приперли двери и подожгли. Хромов подобное уже видел, и не раз. Мерзкая ситуация, хотя по нынешним временам и вполне обычная.

Ругался народ, конечно, здорово. Не стесняясь ни женщин, ни детей, которых выгнали, разумеется, но они наверняка подслушивали. И, как это часто бывает в такие минуты, каждый ругался на привычном с детства языке – русском, украинском, татарском, казахском, даже на идише. А парень вдруг вскочил и заорал, тыча пальцем в Ильвеса. А потом схватил со стола нож и прыгнул на него через всю комнату не хуже, чем иная рысь…

Хромов и Селиверстов нашли товарища как раз в момент, когда он с эстонской педантичностью заканчивал сборы. Даже не обернулся, когда они вошли. Хромов несколько секунд наблюдал за процессом, оперевшись о стену, а затем поинтересовался:

– Далеко собрался?

Тоомас не ответил, лишь зло дернул щекой с длинной свежей царапиной. Мальчишку успели, конечно, перехватить, но он почти достал не ожидавшего подобных эксцессов разведчика. Во всяком случае, если бы не отменная реакция стоявшего рядом с Ильвесом бойца, ходить бы ему без глаза. А так – даже шрама не останется. Наверное…

Видя, что слова не помогают, Селиверстов подошел, взял Ильвеса за плечи, резко встряхнул. Тот дернулся, освобождаясь, выругался, мешая русские и эстонские слова. Хромов, наблюдая за этим цирком, стукнул кулаком о стену. Так, что бревна загудели.

– Отставить истерику!

Ильвес резко повернулся. Хромов мысленно присвистнул. Зря говорят, что эстонцы – заторможенные флегматики, совсем зря. Таким бешеным взглядом, наверное, можно было резать металл не хуже лазера. Вот только бешенство плохой советчик в бою, и чем сильнее полыхает в глазах огонь, тем меньше живет их обладатель.

– Старшой, ты меня не держи.

– Успокойся. Ну, оказались там твои земляки – что с того? Уроды везде встречаются.

Действительно, все просто ведь. Немцы грязную работу делать частенько брезговали, вот и использовали для этого зондер-команды из коллаборационистов. О том, что в них частенько брали хохлов и прибалтов из тех, кому новая власть не сильно нравилась, Хромов в своем времени слышал не раз. Иное дело, что там вроде бы процесс массового набора предателей начался позже, но здесь и сейчас история развивалась чуть иначе и в общем и целом пока не столь благоприятно для немцев. Так что могли и раньше подсуетиться, почему нет.

В общем, отбрасывая лирику, в сухом остатке получалось, что в сожженной деревне поработали эстонцы. Может, не только они, но эстонскую речь спасшийся опознал четко. Именно по ругательствам – сам-то он в языках не разбирался, но то, что выдал Ильвес, один в один совпадало с руганью многих карателей. И сейчас Ильвес намерен был пойти и убить всех, кто опозорил его народ. И тот факт, что его грохнут моментально, роли сейчас не играл ни малейшей.

– Старшой, я все равно пойду.

– Да пойдешь, пойдешь, куда ж ты денешься, – Хромов хлопнул товарища по плечу, вроде как примирительно, однако на самом деле для того, чтобы иметь повод стоять рядом. И, если тот попытается наделать глупостей, вырубить его быстро и без вреда для здоровья. Уж что-что, а это он умел. – Только, извини уж, не один. Вместе пойдем.

– Не доверяешь?

– Не хочу терять хорошего бойца. Одного тебя положат, а вместе…

– Положат троих?

– С ума спятил? Всей группой пойдем. Возьмем пару танков и закатаем их в землю. Понял?

– А вот танки я вам использовать категорически запрещаю.

Все трое подпрыгнули, как по команде поворачиваясь в сторону двери. А там стоял и устало глядел на них полковник Мартынов. Улыбнулся одними губами, как матерый волк – глаза остались спокойными, жесткими.

– Почему?

– Сергей, вот ты умный, а иногда такие дурные вопросы задаешь. Сам подумай. Если немцев раскатать танками, то как только их командование узнает – а оно узнает, поверь, – на нас разом начнется охота.

– Она в любом случае начнется.

– Да, но это будут полицейские силы, а не полноценная войсковая операция. Нам пока не стоит лишний раз светиться. В прошлый раз едва ушли, сейчас может так и не повезти. В общем, бери своих людей, можешь еще кого, если сочтешь нужным, и работай. Зря я вас, что ли, учил. В общем, это не должно ничем отличаться внешне от мести обычных партизан. Все ясно?

– Ясно, – мрачно кивнул Хромов. Остальные тоже были, похоже, не согласны с полковником, но спорить никто даже не попытался, дисциплина наше все.

– Я бы вас вообще не отпустил, если честно.

– Полковник, иди к черту. После того, что эти скоты натворили, ты уж извини, но не могу я так сидеть.

– Хочешь развеяться? Дождись кремации. Спокойно, не скалься, это я так, нервы уже тоже ни к черту. Обещай только на рожон не лезть.

– Постараюсь.

– Вот и ладно. А сейчас спать. Выходите завтра утром.

Село производило какое-то инфернально-жуткое впечатление. Как Хромов читал (да и видел уже не раз), когда немцы учиняли геноцид, деревни они попросту сжигали. Но здесь и сейчас было иначе. Дома стояли целыми. Наверняка их пограбили, конечно, однако со стороны это не слишком бросалось в глаза. Так вот, стоят целые дома – и никого живого. И это было по-настоящему страшно.

Трупы нашли уже потом, когда, осмотревшись издали и убедившись, что засады нет, рискнули войти. Тела повешенных были, как ни странно, сняты и сложены в аккуратную «поленницу». Тех, кого сожгли… Они не сгорели даже, огня на это недостало. Просто задохнулись в дыму. Хромов был уверен, что уже всякого навидался и зачерствел душой, но детские трупы рядом с матерями, которые не смогли их защитить…

Сознание как будто отключилось, и следующее, что он помнил, это как сидит на скамейке, наполовину занесенной снегом. Наверняка раньше на ней любили сиживать бабушки, те, что сейчас лежали там же, рядом с внуками. А теперь сидит он и, хотя вроде бы не курил, смолит здоровенную самокрутку. Похоже, не первую.

– На, старшой…

Хромов не глядя принял из рук Селиверстова флягу, отхлебнул, не чувствуя вкуса. Потер виски:

– Вот ты скажи мне, что мы им сделали? За что они так? За что?

– Не знаю, старшой, – аккуратно смахнув рукавицей снег, товарищ сел рядом. Его тоже пробрало, но не так сильно. Видать, психика здоровая, интернетом да гуманностью не измученная. – Но прощать такого нельзя.

– Нельзя, – согласился Хромов. Посмотрел на худую рыжую кошку со слезящимися глазами, выглядывающую из-под крыши соседнего дома. Возможно, последнее живое существо в этом селе. – Пошли связного к полковнику, пускай здесь похоронят всех, что ли. А нам ждать нельзя. Вряд ли эти козлы успели далеко уйти.

– Вряд ли, – согласно кивнул Селиверстов. – А и успели – наследили один черт знатно. Найдем.

И нашли, что характерно. Гнали, не жалея лошадей, и к исходу второго дня смогли догнать карателей. Те не слишком-то и торопились, явно чувствуя себя хозяевами положения. Человек с полсотни, если не больше, целый санный поезд. Что же, их больше, но, как говорил Суворов, не тот, который Резун, а настоящий, русский, врагов надо бить, а не считать. Так что оставалось только обогнать врага, что не по дороге, а по лесу незаметно было не так-то просто сделать, ну а потом – дело техники.

Фланговый огонь из четырех пулеметов, обслуживаемых хорошо натасканными, успевшими не раз поучаствовать в бою расчетами, штука страшная. А немецкие MG-34 – оружие по-настоящему убойное и надежное, не зря же его используют и в двадцать первом веке и не кривятся. Мощный патрон, неплохая по любым меркам надежность. Тысяча двести выстрелов в минуту – настоящая коса смерти. Трехсотпатронные короба опустошились практически мгновенно. И, в принципе, все. Группе, зашедшей карателям с тыла, не пришлось даже никого добивать – живых просто не осталось.

– Перестарались, – задумчиво сказал Хромов, носком валенка отбросив в канаву чью-то оторванную руку. – Допросить некого.

– Это точно, – задумчиво отозвался следующий за командиром по пятам Селиверстов. Остальные бойцы тем временем собирали трофеи да скидывали с дороги сани, убирали трупы людей и лошадей. Хоронить их никто, разумеется, не собирался, но прибраться за собой все же стоило. Просто для того, чтобы не обнаруживать раньше времени своего присутствия. Так что скинуть на обочину, а снег завершит начатое. – Хотел бы я знать, кто отдал приказ.

– Ну, как раз это несложно, – Хромов потер успевшую порядком отрасти щетину на подбородке. Вроде бы и притерся уже к этому миру, но периодическое отсутствие элементарных бытовых удобств его по-прежнему бесило. – Если верить карте, тут до города километров десять. Из него эти умники вышли, туда же и возвращались. Вот и предлагаю туда смотаться да поспрашивать.

– А что… – Селиверстов его замысел понял мгновенно и так же быстро с ним согласился. – Взять «языка» – не проблема. Главное, чтоб его быстро не хватились.

– Посмотрим, – Хромов щелкнул пальцами. – Все, заканчиваем тут и уходим. К ночи желательно быть на месте. А то этих, – он брезгливо кивнул на останки карателей, – наверняка ждут. Сутки задержки вряд ли кого-то всерьез заставят нервничать, но лучше не рисковать.

Город оказался из тех, что ему пришлось здесь повидать уже немало. Выросший при железной дороге, скорее, поселок-переросток, отличающийся от крупной деревни разве что несколькими кирпичными домами. Ну, депо-склады-вокзал. И венец эволюции – речной порт, ныне по причине зимнего времени не действующий. Хотя, к слову, зря. Речка здесь была не переплюйка, а вполне себе ничего, метров полста шириной, и не замерзала. Так, пара метров тонкого льда вдоль берегов – меньше, чем ничто. Впрочем, ничего удивительного, даже в эту считавшуюся суровой зиму морозы, на взгляд Хромова, были так себе. Не север и даже не Подмосковье, поэтому, хотя мелкие речки все же подернулись льдом, те, что пошире, плевать хотели на время года.

Итак, вполне себе транспортный узел местечкового значения. И на все это богатство пять тысяч или около того населения. Это Сергей помнил точно – зря, что ли, полночи с картой сидел? Детального плана города он, конечно, не знал, но тут особо и заморачиваться нечего. Наверняка как в Америке – авеню-авеню-авеню-стрит-стрит-стрит, разве что узенькие, кривые и хаотично перемешанные. Для местных, родившихся и выросших здесь, никаких проблем. Для пришлого – сплошной геморрой, одинаковый что для русских, что для немцев. А значит, они инстинктивно предпочтут держаться центра города, который очень даже неплохо просматривался с ближайшего холма даже в вечерних сумерках. И свет из окон нескольких зданий лился самый что ни на есть электрический. Вопрос: и кто ж у нас может позволить себе здесь такую роскошь?

Ответа на этот риторический вопрос ждать пришлось недолго. Больше времени потратили, крадучись продвигаясь в сторону центра города. Не стоило привлекать внимание, местные способны сдать безо всяких моральных терзаний, просто из чувства самосохранения. До момента, когда немцев возненавидят так, чтобы о нем забыть, пройдет еще немало времени.

А в центре – лепота. Электрогенератор давно отработал свое и теперь остывал. То ли фрицы горючку экономили, то ли он тарахтел столь громко, что мешал спать. Равновероятно, к слову. И, соответственно, все погрузилось в благословенную темноту, которая в эпоху, когда о ПНВ еще мало кто слышал, верный соратник разведчика. Свет керосиновых ламп в паре окон едва пробивался сквозь темноту. И это тоже радовало – значит, кто-то из немцев дисциплинированно бдит. Остается лишь занять стратегически выгодное место у сортира и подождать, когда бдящему приспичит и он сюда примчится, сверкая пятками. Фриц – он дисциплинированный и культурный, ему эти качества палками несколько столетий вбивали. Стало быть, отливать у стены не будет. В общем, культура – это хорошо, но слишком уж предсказуемо.

Ждать пришлось долго – видать, напуганный морозами фриц крепился до последнего. Однако естество взяло свое, и примчался, ругаясь под нос. Хромов поднатаскался за последнее время немного в языке, спасибо общению с пленными, но понять в этом бормотании смог немногое. Лишь то, что это и впрямь ругань, да что недоволен фриц Россией вообще и зимой в частности.

Наверное, когда он пришел в себя, ощущая легкую головную боль и сырость в штанах, настроение упало еще сильнее. Вот только Хромову до этого особо дела не было. Он, значит, старался, вырубая этого… не бугая, конечно, но и не совсем задохлика. Потом на себе пер, в снегу застревая. Притом, что фрица в эти края никто не звал. И что теперь, ублажать его, чтобы недовольство сгладить? Да не дождетесь!

В общем, кололи они немца не то чтобы жестко, но эффективно. Ильвес, выступавший в роли переводчика (Платов остался при Мартынове, что было логично и правильно – все же там хороший специалист по языку нужнее, а для полевого допроса и боевого эстонца достаточно), задавал вопросы, а Хромов делал зверское лицо да крутил в пальцах нож. Пленный, ни на секунду не сомневаясь, что оружие будет при нужде моментально пущено в ход, запираться не пытался. В качестве поощрения он получил быструю смерть, и это, стоит признать, было далеко не худшим, что могло с ним случиться.

Сам по себе ефрейтор, даже штабной (хотя какой тут штаб – смех один), сошка мелкая, но знает он порой больше, чем многие офицеры. Особенно если офицер из фронтовиков – что, к примеру, комвзвода может знать? Его предел – уровень максимум роты. А вот незаметная штабная крыска где-то что-то увидит, где-то что-то услышит… И уж как минимум знает, где квартирует тот, кто осведомлен еще больше. В гости к этому, потенциально ценному, источнику информации Хромов со товарищи и отправились.

На сей раз вперед отправился Селиверстов. Хромов с Ильвесом встали у стены и, сцепив руки, в одно движение забросили разведчика на окно второго этажа. Прием этот они отрабатывали уже не раз, так что получилось неплохо. А буквально через пару минут Селиверстов выкинул из окна в ближайший сугроб качественно спеленатого и, похоже, не понимающего, что с ним стало, «языка». Все, теперь бегом-бегом-бегом!

Пленный оказался лейтенантом не то чтобы предпенсионного возраста, но и далеко не первой свежести. Лет сорока с небольшим, и, как обратил внимание Хромов, здесь сорокалетние выглядели куда хуже, чем в его родном времени. Там иные и в шестьдесят моложе – все ж изменилась жизнь.

Так вот, лейтенант этот, как и недавний ефрейтор, запираться не пытался. Похоже, в отличие от мальчишек с промытыми мозгами, на жизнь он смотрел куда рациональнее. Хромов уже не раз брал «языков» и помнил, скольких трудов может стоить допрос выкормышей гитлерюгенда. Вон, одного не так давно потрошили. Сержант всего-то, а держался до последнего. И когда уже, казалось, все, поплыл, растекся по табурету, попросил закурить… Народ малость расслабился, а этот гад сигарету высосал да с разворота ближайшему в рожу засадил. Ухитрился оружием завладеть, пришлось его пристрелить. Сволочь, конечно, однако же сложно не уважать. Этот же лейтенант героя из себя строить не пытался, сидел на снегу, упершись взглядом то в землю, то на отчаянно мерзнущие босые пятки, да отвечал на вопросы.

Убивать его не стали. Заткнули рот, чтобы не заорал ненароком, и собрались на короткое совещание. По всему выходило, что расклады более чем неплохи. Гарнизон – несчастные три десятка олухов. Не самых крутых – в гарнизонах фрицы оставляют кого поплоше. Никакой бронетехники. Да и вообще никакой техники, единственный грузовик, советская трофейная полуторка, стоит в сарае с разобранным двигателем. Связь телефонная. По железнодорожной ветке ползает один поезд в два-три дня по причине ее совершенной невостребованности. В общем, расклад такого уровня, при котором партизаны, обычные, а не их пусть доморощенная, но все же успевшая неплохо натаскаться за последнее время диверсионно-разведывательная группа, а значит, все сойдет за месть этих самых партизан, как и хотел Мартынов.

Вот так. Пока немцы поднимут тревогу, пока сюда прибудет кто-то для проверки, времени пройдет немало. С большой долей вероятности, снег успеет скрыть все следы. А и не скроет – один хрен не страшно. Фрицы по лесам меньше чем ротой не ползают. Желательно с танком, чтобы уж наверняка. Пока еще соберутся, точно все следы заметет.

Единственно, время поджимало. До рассвета его оставалось не то чтобы много. А там начнутся телодвижения – гарнизон хоть и забил болт на службу, единственный дежурный ефрейтор показатель, но когда проснутся, несуразности в виде отсутствия командира заметят довольно быстро. А значит, работать следовало в темпе.

Я так скоро до маньяка дорасту, час спустя думал Хромов. Заслуженный маньяк Советского Союза, блин! Зачерпнул снег, тщательно оттер снегом руки. Бросил взгляд на одежду, брезгливо сморщился. Как со скотобойни, право слово. Не получается аккуратно, хоть ты тресни. Да и будешь тут аккуратным, когда из иного здоровяка как из быка хлещет.

Немцев они резали без малейшей жалости. Обложили со всех сторон казарму (Сергей так и не поинтересовался, чем это здание было до прихода врагов), после чего Хромов и еще четверо бойцов занялись малопочетной, но эффективной резьбой по чужой кости. Можно было перепоручить это бойцам, но уклоняться от грязной работы не стоило – авторитет зарабатывается тяжело, а теряется в один момент, и прослыть чистоплюем значило сделать к этому первый шаг.

Вот и отработали. Измазались, как черти. Все, кроме Шимаева – этот татарин оказался умнее всех. Или, может, слышал о подобном от кого-то из стариков. Вооружился штыком от трехлинейки, вставлял его выбранному спящему фрицу в ухо, а потом резким ударом кулака вгонял в мозг. Быстро, аккуратно, практически бескровно. Кулаки же у Шимаева были здоровенные.

Сзади чертыхнулся Ильвес. Тоже пошел в самую кровь. Торкнуло парня, лезет всюду. Смерти не ищет, и то ладно, однако же надо за ним присматривать. Как бы не сорвался… Черт, еще и эта напасть. Тяжела ты, доля командира…

– Селиверстов!

– Я!

– Возьми людей, проверь тут все. И найдите в этом свинарнике несколько помещений, чтоб нам отдохнуть. А то свалимся раньше времени. А здесь протоплено и прачечная есть.

– Проще быстренько прибраться.

– На твое усмотрение. Да не сами, людям отдохнуть надо. Притащите кого-нибудь из местных.

– А…

– Пускай работают на победу, а не под фрицем штаны просиживают. Все, давай бегом. Томас, за мной!

Как ни крути, а Селиверстов – талантливейший организатор. Не зря Громов его выделял. На стратегическое планирование не замахивается – вполне может статься, что и сумел бы, но понимает субординацию. Тем не менее, поставь ему задачу в самых общих чертах – и решит моментально. Вот и сейчас, не успел Хромов дойти до немецкого штаба, как работа закипела, откуда-то появились люди, начали выбрасывать на улицу трупы, бабы с ведрами и тряпками побежали. Шустро, ничего не скажешь. Впрочем, парень, успевший стать матерым душегубом, умел быть убедительным.