Маячный Мастер
Посетители здесь были под стать антуражу: не курортники, с любопытством пялящиеся на экзотику, не наскоро перекусывающий офисный планктон – рыбаки, матросы, молодые люди в форме с якорьками и золочёными шевронами, горожане, рассматривающие за чашечкой кофе газеты, все сплошь на незнакомых языках… Впрочем, народу в заведении было немного, говорили тихо, кружками по столам не стучали. Сергей пояснил, что время шумных застолий настанет позже, с закатом солнца, когда на низком подиуме возле очага появится скрипач, смахивающий на чернявого одесского грека, как их описывал Куприн.
На стенах, тоже густо закопченных чадом масляных ламп и трубочным дымом, висели морские пейзажи. И на самом видном месте – портрет мужчины в капитанской фуражке, с длинным, лошадиным лицом; после недолгого колебания Казаков опознал в нём Александра Грина.
Меню не преподнесло особых сюрпризов. Тётушка Гвинкль (она сама взялась их обслуживать, подтверждая догадку Казакова) выставила на стол большое деревянное блюдо, полное мелкой жареной рыбёшки вроде черноморской барабульки, и второе, с овощным рагу. Это великолепие гармонично дополняли глиняные кружки «капитанского» эля – классические, как пояснил Сергей, «пинты». Под жареную рыбу и рагу они не заметили, как употребили по три, не меньше пинт эля, обильно сдобренного корицей и имбирём. Потом Сергей потребовал рома – и разлил его по стопкам из толстого, мутно-зелёного стекла.
Ром оказался хорош – ароматный, действительно чрезвычайно крепкий. К нему полагался большой оловянный кофейник с чёрным кофе и ещё одно блюдо, заполненное коричневыми, густо посыпанными корицей ломтиками, напоминающими пахлаву…
Это всё футуршок, твердил Казаков, шагая по мостовой. То есть не «футур…», ведь он не в будущем, а… тьфу, даже термина подходящего не подобрать! Попаданческая литература подбрасывала и не такие сюжеты – но кто, скажите на милость, воспринимал их всерьёз? Они проходили по той же категории, что маги, эльфы и прочие создания, которых наплодили авторы, пишущие в жанре фэнтези. Почитать – можно; помечтать, пофантазировать – да сколько угодно; поиграть, неважно, на компе ли, в полевой ли ролёвке – с полным вашим удовольствием, если найдёте достаточно единомышленников. А вот вообразить реализацию подобного сценария – нет, не получалось. Всё сводилось к железобетонному «этого не может быть, потому что не может быть никогда» – и неважно, идёт ли речь о маге с Кольцом Всевластья, или о пожилом неудачнике, очнувшемся внезапно в теле самого себя, но пятнадцатилетнего. Изначальный посыл априори нёс заряд нереальности, перечеркивающий сколько-нибудь рациональное отношение к сюжету. Оставалась, правда, лазейка в виде альтернативной истории, сакраментального «а что было бы, если?..» – но это уже на любителей. К числу которых Казаков тоже относился – правда, в разумных пределах. Без фанатизма.
Но сейчас-то речь не о вероятностях и не о реализуемости той или иной фантазии – нет, тут всё по-настоящему! И даже объяснение происходящему имеется, и вполне… если не логичное, то последовательное. Чем, в конце концов, Фарватеры и Маяки хуже Звёздных Врат, тахионно упакованных червоточин, или, скажем, сигма-деритринитации?. Вот и футуршок, если и случился, то в каком-то странном, урезанном виде – за что отдельное спасибо таверне «Белый дельфин», её посетителям, и гостеприимной хозяйке. А так же – Серёге Баранцеву который вместо экскурсии по улицам Зурбагана, где чужеродность выглядывает из каждой подворотни, взял, да и затащил спутника в питейное заведение, где дал прийти в себя и осознать произошедшее в более-менее привычной обстановке. Ну а дальше сделал своё дело чёрный покетский ром, который до некоторой степени примирил Казакова с окружающей… хм… нереальностью. Улица Полнолуния, по которой они шагали, теперь казалась ему знакомой – и фонарщики с их лесенками, и совершенно парижские фиакры, словно сошедшие с полотен импрессионистов, и даже вывески на незнакомом языке. Сергей старательно изображал из себя гида: вот это оружейный магазинчик, лучший в Зурбагане; дальше, в половине квартала – поворот в Переулок Пересмешника (в его глубине Казаков разглядел загадочный зеленоватый свет) а в этом домике (два этажа, два окошка по фасаду и острая, вытянутая вверх крыша) лавка менялы. А ещё через три дома магазинчик готового платья, очень приличный – имей в виду, глядишь, и пригодится…
Миновав два квартала, они свернули с улицы Полнолуния и пошли по крутым переулкам в гору, на террасы Верхнего Города. После нескольких поворотов (в какой-то момент Казакову показалось, что они пересекают улочку, по которой только что прошли), Сергей остановился перед оградой крохотного палисадника.
– Смородиновый переулок, дом четыре. – сказал он, распахивая перед спутником низкую, по пояс, калитку. – Хозяйку зовут матушка Спуль, постарайся произвести на неё хорошее впечатление. Нам здесь жить, имей в виду!
Дожив до сорока лет, Казаков не раз мечтал о таком жилье
– в стиле квартиры Шерлока Холмса на Бейкер-стрит из известного сериала. И чтобы непременно с миссис Хадсон – её здесь заменяла матушка Спуль, действительно, напоминающая Рину Зелёную в роли миссис Хадсон. Серёга шёпотом сообщил, что хозяйка дома – вдова капитана дальнего плавания, отчего Казаков сразу проникся к ней уважением.
Любопытно, что всякий раз, когда он представлял себе эту гипотетическую квартиру, то место «доктора Ватсона» всегда занимал именно нынешний его спутник. К тому времени он уже около десяти лет числился пропавшим без вести, так что можно было давать волю воображению, лепя из потерянного друга подходящий образ. И вот, на тебе: и Серёга здесь, и дом в точности (ну хорошо, почти в точности) такой, как грезился ему на Земле…
Матрос, доставивший с «Квадранта» их багаж, передал домохозяйке записку с предупреждением о новом постояльце, так что всё было приготовлено к заселению Казакова в отведённую ему комнату. Пунш, который матушка Спуль поставила на столик в гостиной, оказался выше всяких похвал (тёмное крепкое пиво, лимонный сок, сахар, пряности, имбирь), застеленные постели ждали в спальнях – отдельных, каждая с камином и мансардным окошком, из которого открывался вид на Нижний Город, горный отрог и гавань. Друзья устроились в креслах перед камином в общей гостиной, отхлебнули пунша и приготовились к неспешной беседе. Спать удивительным образом расхотелось, а вот поговорить было о чём.
– С чего ты так задёргался, когда увидел ту девицу? – лениво осведомился Казаков. Речь шла о Дзирте ван Кишлерр, появившейся в «Белом Дельфине» с компанией курсантов Морского Лицея, среди которых она выделялась новенькими мичманскими нашивками.
– Не верю я в такие совпадения. – Сергей покачал головой.
– Понимаешь, в первый мой вечер в Зурбагане я тоже встретил её в «Белом Дельфине» и, прошу заметить, в такой же компании. А потом такое началось… впрочем, это долго рассказывать.
– А ты расскажи. – посоветовал Казаков. – Торопиться нам некуда. Пунш, правда, остыл – ну так попросим матушку Спуль принести горячего…
– Не надо. – Сергей поднялся с кресла, извлёк из стойки возле камина медную кастрюльку на длинной, витой, медной же ручке. – Лей, сейчас подогреем…
Казаков перелил питьё в кастрюльку, ухитрившись не пролить ни капли. Ритуал разогревания напитка на углях в камине чрезвычайно ему нравился – жаль, что превратившись в привычку, он перестанет радовать новизной. Но – когда ещё это случится, а пока можно получать удовольствие, воображая себя обитателем дома номер двадцать два по Бейкер Стрит.
– Так вот… – Сергей разлил дымящийся грог по кружкам. Казаков взял свою обеими ладонями и зашипел – кружка была очень горячей. – Тогда я собирался заночевать в комнате на втором этаже «Белого Дельфина» – но не успел улечься, как эта особа возникла на пороге моей комнаты…
И рассказал о том, что случилось потом: о визите к гному, владельцу лавки редкостей в Переулке Пересмешника, о поспешном бегстве на «Штральзунде из Зурбагана – и конечно, о Мире Трёх Лун и случившихся там приключениях.
– Короче, местечко такое… своеобразное. – закончил он рассказ. – Что до Дзирты… от девчонки, конечно, сплошь геморрой и головная боль – а всё же, я ей благодарен. Если бы не та история – я бы никогда не попал в Мир Трёх Лун, на Остров Скелета… да и ты тоже.
– Я-то с чего? – удивился Казаков.
– А вот увидишь… – загадочно пообещал Сергей. А сейчас, давай-ка на боковую. Время позднее, завтра силёнки понадобятся.
Он в три больших глотка прикончил остывший пунш и вышел из гостиной, оставив Казакова гадать – а случайно ли старый друг закончил разговор репликой горбатого главаря из «Место встречи изменить нельзя»?
IV
– Замечательная работа, мастер Леру!
Я обошёл вокруг «Штральзунда», постучал кулаком по круто выгнутой скуле. Корпус дорки отозвался гулом, словно барабан. – Говорите, всё уже готово?
– Точно так-с, господин! – корабел склонился в
почтительном поклоне. – завтра в это время спустим на воду, опробуем на ходу – и можете забирать. Думаю, узлов двенадцать на мерной миле выдаст…
– Двенадцать узлов – это неплохо. – согласился я. – Под дизелем выжимала около тринадцати, больше обводы корпуса не позволят. Так, говорите, завтра?
– Можно и сегодня, но лучше сперва проверить балансировку гребного вала. винта. Нет-нет, всё в порядке… но недавно на верфи «Гальвик и сын» был случай: на миноноске «Тюлень», только что спущенной на воду, открылось ни с того ни с сего биение вала. И прежде, чем успели понять, что к чему – дейдвуд так раздолбало, что посудина эта едва не пошла ко дну. Вот я и решил…
– Хорошо, до завтра терпит. – Я прервал объяснения корабела нетерпеливым взмахом руки. – Надо – проверяйте, с гребным валом шутки плохи…
И приставленной лестнице поднялся на палубу, Пётр последовал за ним. Он знал это судёнышко, и даже предложил для него название – «Штральзунд», позаимствовав его из «Баллады о трёх котиколовах» своего любимого Киплинга. В далёком девяносто третьем мы с ним немало походили на дорке по Кандалакшскому заливу, по салмам у Кемского берега, и даже разок сбегали на Соловки – на парусах, ни разу не запустив за всё время перехода дизель. Сейчас заслуженный агрегат стоял рядом с доркой, на деревянных грубо сколоченных козлах, а его место в моторной рубке занимал паровик. Это устройство – котёл и собственно машина, поблёскивающие медью, оплетённые трубками, с чугунной заслонкой топки – вызвало у Казакова совершенно стимпанковские ассоциации. Впрочем, это относилось почти ко всему, что он увидел на зурбаганской верфи – здесь рядом с колёсными пароходами ремонтировались гафельные шхуны и даже длинная, острая, как клинок курсантского палаша, миноноска «Выдра», родная сестра невезучего «Тюленя». По бортам миноноски Пётр разглядел пару длиннющих шестов – в бою их выдвинут вперёд, предварительно закрепив на концах медные бочонки мин.
– Скажите, мастер Леру, а можно и на «Штральзунде» поставить крепления для шестовых мин? – спросил я. – Два ни к чему, хватит и одного, по левому борту. Сколько это займёт времени?
Корабел обошёл судёнышко, сделал несколько замеров извлечённой из кармана рулеткой.
– Времени-то много не надо. Сегодня и справимся, пока механики будут балансировать вал. И шесты подберём, рабочий и запасной. Только вот – где вы возьмёте гальваническую машинку для подрыва? В наших мастерских таких не делают, Адмиралтейство, присылает готовые. И минёров тоже присылает – они провода прокладывают и машинку проверяют…
– Машинка и провода – это моя забота. – ответил я. В самом деле, зачем возиться с раритетной, не слишком надёжной электрикой, когда можно приспособить обычный литиевый аккумулятор? Заряжать его можно от гибких солнечных панелей, да и провода лучше взять не здешние, в гуттаперчевой (сиречь, резиновой) изоляции, а современные, не боящиеся сырости.
– А как у нас дела с артиллерией, мастер Леру? – Пётр, услыхав мой вопрос, поперхнулся от неожиданности, решил, видимо, что я собрался заняться пиратским промыслом. Я отвернулся, пряча улыбку.
В самом деле – под «артиллерией» имелся в виду ещё один образчик стимпанка – револьверная пушка с пятью гранёными стволами. Такие называют ещё картечницами или, на французский манер, митральезами.
Орудие стояла на полубаке, на железной клёпаной треноге, и мы с Петром по очереди её опробовали – крутанули торчащую сбоку рукоять, отчего связка стволов пришла в движение, поворочали орудие, навалившись на обтянутый кожей плечевой упор, ловя в прицел стоящую шагах в двадцати рыбацкую лодку.
– Патронов пока нет. – объяснил мастер Леру. – Он хранятся под замком, на складе. Чугунные гранаты, калибр полтора дюйма – сам проверял, подходят к этой малышке. Вот сюда, сверху, вставляете обойму с десятком патронов – и огонь!
Он похлопал митральезу по бронзовому цилиндрическому казённику, из которого вверх-вбок торчала горловина патроноприёмника.
– Вот и опробуем. – я кивнул. – Откатаем мерную милю, уйдём за острова и там уж постреляем вволю. Прихватите десяток пустых бочонков, будут нам вместо мишеней….
– Сделаем, господин. Завтра в это же время жду вас здесь. А сейчас извините, много работы…
Намёк был ясен. Мы пожали корабелу руку – шершавую, крепкую, как доска – и полезли по лесенке с борта «Штральзунда» на твёрдую землю.
На верфь мы отправились с утра пораньше. Матушка Спуль подала к столу в гостиной типичный континентальный завтрак – кофе, бекон, глазунья из двух яиц с ломтиком бекона, поджаренные хлебцы с ежевичным джемом. Дожидавшийся за оградой фиакр доставил нас через весь город, на восточную окраину, где располагались судовые мастерские и верфи.
Всю дорогу Пётр вертел головой, озираясь по сторонам – всё-таки утренний Зурбаган разительно отличается от вечернего. То он спрашивал о какой-нибудь лавочке или здании; то обращал внимание на женские наряды, словно сошедшими о страниц иллюстрированных журналов и модных каталогов викторианских времён, то привставал на сиденье и махал несуществующей шляпой, приветствуя взвод таможенных стрелков, марширующих под командой офицера в синем сюртуке и высоком, с лаковым козырьком, кепи. По дороге нам попались трое велосипедистов – одетые в твидовые клетчатые пиджаки поверх кокетливых жилетов и пузырящиеся на бёдрах бриджи, они старательно крутили педали своих «пенни-фартингов», сидя верхом на огромных передних колёсах. Зрелище это удивило не только нас – лошадь, влекущая наш экипаж, захрапела и шарахнулась в сторону, отчего фиакр едва не зацепил осью фонарный столб. Кучер предотвратил столкновение, обложив «циклиста» (так, кажется, называли в дореволюционной ещё России любителей двухколёсной езды?) нехорошими зурбаганскими словами.
На верфи нас ждал «Штральзунд», заново покрашенный, со старательно отполированными и покрытым лаком планширем и надраенной до солнечного блеска медяшкой. Но, главное, конечно, было в паровике, для установки которого пришлось расширить кормовую рубку и примерно вдвое урезать и без того тесный центральный кокпит. Мастер Леру раскочегарил маленький котёл, сдвинул рычаг, подающий пар в цилиндры – а когда я вдоволь налюбовался вращающимся гребным винтом и мельтешащими шариками регулятора Уатта, торчащего поверх кожуха паровика – дёрнул на обшитую кожей петлю. Вверх ударила струя пара, гудок, переполошившиеся чайки заметались над нашими головами – готово!
Мы договорились о назначенных на завтра испытаниях, и совсем, было, покинули территорию верфи, как в стороне, возле стоящей на стапеле большой яхты, мелькнула знакомая фигурка.
– Простите, мастер Леру… – спросил я у корабела, провожавшего нас до ворот. – Вы не в курсе, во-о-он та особа здесь часто бывает?
– Мадемуазель Дзирта, племянница Гросс адмирала? Да, случается, захаживает. На верфи строят яхту по заказу команды Морского Лицея. Она тоже состоит в ней – вот и интересуется…
Я извлёк из жилетного кармана золотую монету.
– Не будет ли с моей стороны неделикатным попросить проследить, чтобы она не приближалась к «Штральзунду»?
– Но Дзирта – мичман, офицер… – удивился корабел. Неужели вы заподозрили её в чём-то предосудительном?
На широкую ладонь легла ещё одна монета.
– Всё сделаем, господин! – торопливо сказал мастер Леру, пряча неожиданный прибыток в карман. – Не извольте беспокоиться, самолично прослежу!
– Вот, держи. Это на первое время, пока мы в городе.
Казаков взвесил на ладони замшевый мешочек,
– Богато живёшь… Откуда столько счастья?
– Помнишь, я рассказывал, как нашёл разбитый корабль?
– У этого… Острова Скелета?
– Точно. Вот, это оттуда. Побрякушки всякие, монеты золотые – я их уже здесь поменял на зурбаганские талеры.
Казаков распустил завязки и вытряс на ладонь несколько монет. Они были большие, глубокого масляно жёлтого цвета и приятно оттягивали ладонь.
– Мой тебе совет: носи деньги в карманах, россыпью. Кошель вмиг сопрут, жулья тут хватает. Да и карман не будет оттопыриваться.
– Может, тут и Гильдия Воров, Грабителей и Смежных профессий есть? – осведомился Казаков, распихивая содержимое мешочка по карманам. – Как у Прачетта?
– Не удивлюсь Денежной публики в Зурбагане полно, что местных, что приезжих. Меня, правда, бог миловал…
Мешочек опустел – карманов в обновке оказалось много. Казаков долго выбирал новый гардероб в лавке готового платья, и в итоге остановился на костюме, как похожем на те, что носили «циклисты». Добавил к нему клетчатую суконную кепку с наушниками, застёгнутыми пуговкой на макушке (приказчик отрекомендовал её как «спортивную») и шнурованные башмаки с кожаными, твёрдыми, как дерево, крагами с медными замочками. Эти аксессуары, незнакомые по прежней жизни, неожиданно ему приглянулись – особенно, когда приказчик продемонстрировал пришитый к внутренней стороне краг узкий вертикальный кармашек для потайного ножа.
– Кстати, о корабле… – Пётр запихнул последние две монеты в задний карман бриджей. – А может, на этом корабле ещё что- нибудь есть?
– Может, и есть. – я не стал спорить. – Я его только наскоро осмотрел. Но тебе ничто не мешает поиски продолжить.
– Мне? Но как я туда…
– Понимаешь, не хотел говорить раньше времени… Должность маячного мастера на Бесовом Носу – это ведь так, временно, пока не провернём там одно дело. А вообще-то я хотел тебе предложить место при маяке на том самом Острове Скелета. Вот обоснуешься там – и обшаришь обломки хорошенько, ничего не пропуская. Может, там, и правда полно всякого добра?
Я ожидал шквала вопросов – но, похоже, мозг моего спутника был перегружен всякими сюрпризами, так что отреагировал он довольно вяло.
– Я что, вариант. Только ведь ты говорил, что корабль сидит на камнях – а если к тому времени, как мы… я там окажусь, его уже в щепки разнесёт?
– Мы окажемся. – поправил я. – Вообще-то ты прав, когда я оттуда убирался, погода портилась. А может, и нет – сколько-то времени он там пролежал на камнях? Говорю же: кости на палубе были очищены от мяса, значит, много времени прошло.
– Крабы и рачки всякие быстро с этим справляются. – буркнул Казаков. – Так что хорошо бы поскорее.
– Согласен, тянуть незачем. Вот закончим сегодня вечером одно дело, завтра заберём на верфи «Штральзунд» – и можно отправляться! Астролябия у меня настроена, только предупредим мастера Валу – и в путь! Только уж извини, тебя я там пока на острове оставить не смогу. Во-первых, в одиночку тебе будет там тяжело, а во-вторых – надо сперва кое-что провернуть, но уже у нас, на Земле.
– Что именно – скажешь?
Я покачал головой.
– Потом, ладно? Разговор долгий, не на ходу. А сейчас нам с тобой сюда.
Мы остановились перед магазинчиком, вывеску которого, кроме витиеватой надписи на незнакомом Казакову языке украшали скрещенные ружья, охотничий рожок и пузатый чемодан.
– «Варфоломей Гизер и сыновья. Товары для охоты и путешествий» – прочёл я. – Выворачивай карманы, готовь пиастры и дублоны! Ставлю десятку против бутылочной крышки, без покупок ты отсюда не уйдёшь!
Винтовка была хороша. Латунный массивный казённик, воронёный восьмигранный ствол, под которым пристроился трубчатый магазин. Ложа тёмного, с медовым отливом дерева и скоба для перезарядки, живо напомнившая Казакову ковбойские «винчестеры» из вестернов.
– Система Консидье. – пояснил приказчик. – Один из лучших образцов, мы продаём такие больше ста пятидесяти лет!
– Никак не привыкну, что у них тут прогресс отсутствует, как класс. Это надо же: столько лет этому старью, а его всё ещё покупают!
– Ты лучше подумай о том, что лавчонке этой никак не меньше полутора веков! А что до прогресса – ты, правда, думаешь, что это такое благо – особенно после всего, что у нас дома него творится?
Мы не впервые поднимали эту тему – собственно, она возникала всякий раз, когда Казаков предлагал притащить с Земли какой-нибудь прибамбас, отсутствующий в Маячном Мире.
– Я что, я ничего. – он вскинул винтовку к плечу, поймал в прорезь прицела кабанью голову над входной дверью. – Это к тому, что лучше бы мосинку или маузеровский карабин, который семь и восемь…
– Девяносто восемь. – машинально поправил я. – Или семь- девяносто два, если ты имел в виду калибр. Извини, здесь их не выпускают.
– А если у нас… в смысле, на Земле?
– У тебя есть охотничий билет с разрешением на нарезной ствол? Или кто-то из знакомых огнестрелом барыжит?
Казаков помотал головой.
– Вот видишь, и у меня та же фигня. Начнём искать в Даркнете – обязательно влипнем в историю. К тому же, в Зурбагане, владение привозным оружием, превосходящий местный… скажем так, технический уровень, не одобряют. То есть, прямого запрета нет, но коситься будут наверняка – а тебе это надо?
О том, что у меня имеется вполне рабочий мосинский карабин, я умолчал. Придёт время – сам увидит, а пока незачем.
– Да какой тут уровень? – Казаков явно не собирался сдаваться. – Ну, затвор продольно-скользящий, ну, магазин поудобнее чем у этой штуки. – он похлопал по прикладу винтовки. – Но это же не автоматика какая-нибудь, так, мелкие усовершенствования…
– А патроны? Здесь их начиняют чёрным порохом, а в наших бездымный.
Казаков снова поднял винтовку и прицелился – на этот раз в чучело фазана над витриной с охотничьими ножами.
– Да я не против… Мне такие раритеты даже нравятся. И, кстати, о патронах – где их брать к этой Кондисье? Там, у нас, я имею в виду…
– А нигде. Теоретически к ней должны подойти патроны с дымным порохом для американской винтовки Генри 1860-го года. Но за них и в Штатах просят купить бешеные деньги, а у нас – так и вовсе не найти. Так что придётся затариваться здесь.
Он кивнул на штабель картонных пачек с патронами в витрине.
Казаков с помощью приказчика наполнил магазин длинными тупорылыми патронами – делать это пришлось через специальное окошко в нижней части казённика. После чего перехватил винтовку и, орудуя скобой, выщелкнул все пятнадцать патронов, со звоном раскатившихся по прилавку, прикрытому толстой стеклянной плитой.
– Между прочим, такое же в точности ружьецо было у героя «Зурбаганского» стрелка». – заметил я. – Помнишь, когда они вдвоём удержали ущелье против целой армии? Знатоки до сих пор спорят, какую винтовку Александр Грин взял за прототип своей выдуманной «системы Консидье» – а система-то вовсе и не выдумана. И прототип – вот он!
Пётр ещё раза три щёлкнул спусковым крючком, каждый раз передёргивая затворную скобу.
– Решено, беру! А если серьёзно – отменная вещь, из рук выпускать не хочется…
– Вот и отлично! Вот что, любезный, – я обратился к приказчику, – прибавь к заказу хороший чехол, кожаный, с ремнём, набор для ухода, пузырёк ружейного масла, но чтобы самого лучшего. Ещё пачек пятнадцать патронов, патронташ- бандольер, и отправь все наши покупки вот по этому адресу…
И черкнул несколько слов на листке.
– Погоди! – Казаков дёрнул меня за рукав. – Я ещё револьверы хотел посмотреть…
– Не стоит. На Бесовом Носу он тебе ни к чему, только лишние проблемы. Ружья-то там у каждого, на них внимания не обратят, а вот револьвер может и подозрения вызвать. Стуканут участковому, оправдывайся потом…
Пётр пожал плечами – аргумент серьёзный, конечно, но… как притягательно играют солнечные лучи на стволах и барабанах, как просятся в ладонь рукоятки с рифлёными накладками из кости и благородной древесины!..
Я перехватил жаждущий взгляд друга и усмехнулся, незаметно, уголками губ.
– Да найду я тебе пистолет! Потерпи немного, обещаю. А сейчас не перекусить ли нам? Время за полдень, до «Белого Дельфина» рукой подать, тётушка Гвинкль обещала сегодня к обеду морского угря, тушёного в вине – а это, доложу я тебе, объедение!
V
На этот раз проход через Фарватер Казаков воспринял спокойно. Сыграли, видимо, роль потрясения этих двух дней, да и что именно его ждёт путешественников в грандиозном тоннеле между мирами – было, в общем, известно. Но когда пришло время из него выходить…