Пётр не отводил взгляда от пульсирующего света огонька, на который смотрел бушприт. «Штральзунда» шёл под парусами – грот, стаксель и бермудская бизань. Волны, которые на Фарватере почему-то поддавали всегда в корму, (как упорно дующий в фордевинд ветер) заставляли судёнышко рыскать, и Серёга каждый газ наваливался на бушприт, возвращая путеводный огонёк точно на ось Фарватера.
Казаков хотел, было, спросить что-то умное, космогоническое: например, возникают Фарватеры всякий раз, когда это нужно Лоцману, или они существуют независимо, а люди только открывают входы или выходы – но в этот самый момент тонко зазвенела астролябия. Он успел повернуться и уловить солнечные зайчики, обегавшие бронзовые лимбы (…откуда? Небо, вогнутое, словно крыша титанической теплицы, затянуто стремительно бегущими облаками, ни единый луч сквозь них не пробивается…) – и тут на шхуну снова, как в момент входа на «Фарватер», навалилась тьма. А когда она, спустя мгновение, схлынула, окружающий мир уже имел мало общего и с Онежским озером, и с Маячной гаванью Зурбагана – да что там, что с любым местом, которые Казакову когда-либо доводилось видеть собственными, глазами – на компьютерные спецэффекты или творения художников-фантастов или, скажем, новомодных нейросетей, это всё походило до чрезвычайности.
Высоченный небесный свод, исполосованный жёлтыми, оранжевыми, даже пурпурными полосами – так выглядели здесь облака. Да они и вели себя, как положено облакам – бежали по небу, нагоняя друг друга, сливаясь в полосы пошире, играющие изнутри разноцветными сполохами, то расслаивались на множество туманных волокон, стремительно тающих в небесной… «зелениве»? Но ведь нет такого слова, как и не бывает небес такого бездонно-глубокого зелёного цвета…
Пока Пётр подыскивал подходящее выражение, Серёга повернул румпель, шхуна вильнула влево и накренилась, приняв в паруса сильный порыв ветра. Это заставило Казакова опомниться – он принялся торопливо сматывать грота-шкот с утки, протравливать его, чтобы парус перестал полоскать – а когда он заново закрепил снасть – то обнаружил по правому борту гряду островов, покрытую ярко-фиолетовой растительностью. Но не успел Пётр переварить очередной изыск безумной палитры нового мира, как его накрыло снова. А когда отпустило – небо приобрело более-менее привычный цвет, облака из оранжевых, акварельно-розовых и пурпурных стали белыми, и даже щетина леса на склонах ближайшего островка вернула себе оттенки нормальной растительной зелени.
– Зажмурься и досчитай до двадцати пяти! – крикнул из кормового кокпита Серёга. – Это зрение приспосабливается, у здешнего солнца какой-то другой спектр, что ли…
Казаков послушно последовал совету, а когда разлепил веки – то обнаружил, что окружающий мир пришёл в норму. Теперь он почти не отличался от тропического пейзажа каких-нибудь Карибских островов – если бы не две разноцветные луны, повисшие почти в зените, и ещё одна, гораздо крупнее товарок, которая чудовищным горбом высовывалась из-за линии горизонта.
За спиной раздалось короткое «Гав!» Кора, сделала стойку на крыше каюты – уши торчком, насторожены, шерсть вздыблена, в горле глухо клокотало. Они взяли собаку с собой, покидая Зурбаган – Кора сама перепрыгнула с борта «Квадранта» на «Штральзунд» и улеглась на привычном месте, в углу кокпита. А когда шхуна вошла в Фарватер, шмыгнула в каюту – и вот теперь выбралась наружу и приветствует незнакомый мир на свой, собачий манер. Хотя, почему незнакомый? – поправил себя Казаков. – Кора ведь и в прошлый раз сопровождала сюда Серёгу. И, если судить по реакции умной зверюги – Мир Трёх Лун не слишком ей понравился.
– Пассатижи подай!
Пётр пошарил в железном слесарном ящике (судя по содержимому, попавший сюда вместе с судном, с Земли) и извлёк искомое.
– Лови!
Сергей перехватил брошенный инструмент и принялся возиться в проволочной закруткой.
Они уже четвёртый час возились с установкой маячного зеркала на утёсе. Серёга настоял на том, чтобы сменить три балки на жерди, вырубленные в ближней рощице- прежние отчего-то не внушали ему доверия. Новые элементы конструкции крепились при помощи толстой стальной проволоки, для чего пришлось карабкаться вверх по решётчатой опоре, а потом ещё и налаживать из блоков и канатов подъёмник.
– Готово!
Сергей бросил на землю пассатижи и вслед за ними сам сполз вниз. – Теперь ещё тросики к рычагам приспособить, чтобы управлять этим хозяйством снизу, ну и чехлом укрыть от ветра.
– А где чехол возьмём? – осведомился Казаков.
– На «Штральзунде» был, кажется, старый брезент. Закутаем им пирамиду так, чтобы только зеркало наружу торчало.
Казаков оценивающе оглядел конструкцию.
– Не удержится. Первый же шторм сорвёт. Этот твой брезент как парус будет, всю нагрузку от ветра примет на себя, да ещё и ферму покалечит…
Сергей с сомнением оглядел сооружение.
– Может, ты и прав, не стоит. Пока так сойдёт, а когда обоснуемся тут надолго – что-нибудь придумаем. Фанеры доставим из Зурбагана, или хоть железа кровельного, чтобы заколотить ими эту пирамиду…
Он собрал разбросанные инструменты, сложил в ящик, выпрямился, и долго отряхивал ладони.
– Вот что, давай-ка устраиваться на ночь здесь. Вниз карабкаться – нет на это моих сил. Вон там, у скалы – он показал рукой, где, – есть маленькая пещерка, я там в прошлый раз ночевал. Разводи костерок, сейчас ужин сообразим.
Пётр кивнул. Он, конечно, предпочёл бы ночёвку в каюте «Штральзунда» или в поставленной на песке, на берегу палатке. Но доставка всего, потребного для ремонта отняла у спутников все силы – груз приходилось тащить по горной тропе на себе, одно маячное зеркало, разобранное на отдельные вогнутые пластины, пришлось доставлять наверх в два захода. Хорошо хоть, большая часть работы выпала (в силу физической формы и возраста) на долю его спутника…
– Здесь, так здесь. – согласился он, испытав изрядное облегчение. Оба намучались за этот долгий день, и теперь мысль о том, что придётся в сгущающихся сумерках карабкаться вниз, перебираясь через камни и рискуя переломать ноги, вызывала у него отвращение. Погода превосходная, лёгкий вечерний бриз обдувает площадку, Кора деловито шарится по кустам, распугивая местную мелкую живность. Грот оказался именно там, где указал Сергей – осталось нарубить веток для лежанок, застелить их прихваченными с о «Штральзунда» одеялами, и заняться приготовлением ужина. Не забывая, разумеется, о квадратной бутылке чёрного покетского рома, дожидающегося своего часа в рюкзаке. Но сперва – можно позволить себе несколько минут ничегонеделанья… и размышлений.
Он встал у самого края обрыва, заложив руки за спину. Солнце опускалось за гряду островов у самого горизонта, и три луны уже почти не отвлекали на себя внимание. Широкая полоса белого прибоя, окаймляющего остров, словно светилась, и на её фоне чернела глыба «пиратского» корабля, сидящего на рифах – вопреки Серёгиным опасениям, шторма пощадили главную достопримечательность острова. Небо на востоке, непривычно фиолетового оттенка быстро заполнялось звёздами – по южному крупными, яркими. Казаков привычно (всё-таки два курса кафедры астрономии МГУ в багаже, не считая кружка юных астрономов в Московском дворце пионеров!) поискал знакомые созвездия. Из привычного на небосводе имелся только Млечный Путь – угол его наклона вгонял в оторопь. Казаков попытался прикинуть, где может располагаться этот мир относительно Солнечной Системы, но быстро оставил это занятие – зацепиться было совершенно не за что.
– Ну что, ты долго будешь наслаждаться видами?
Серёга склонился над сложенными шалашиком ветками, из которых уже поднималась струйка дыма. Снятые с маячной опоры балки валялись тут же, предназначенные на дрова. – Костёр я, так и быть, разожгу, а ты набери воды. Справа, за скалой есть родничок, вода – как слеза, только холодная очень. И поскорее, а то жрать охота нечеловечески…
– Фляжка – это, конечно, неплохо… – задумчиво произнёс Казаков. – Оловянная такая, плоская, граммов на двести-двести пятьдесят… Как там у Конана Дойля: если на мне брюки, значит в них есть задний карман, а если есть задний карман – то он не пустует. Отхлебнуть чутка, стресс снять при случае, предложить кому-нибудь для знакомства… Но по-настоящему надо вот так, из бутылки!
И глотнул прямо из горлышка. Уровень напитка в мутном стекле заметно уменьшился.
– Инспектор Лестрейд говорил о револьвере. – Сергей протянул собеседнику веточку нанизанным на неё куском колбасы. – Хлебать благородный напиток из горла, словно какой- нибудь «Агдам» или, прости господи, "Солнцедар" – это типичный интеллигентский декаданс поздне-брежневского разлива. Нет, я уж лучше как приличный человек, из стакана…
Он плеснул рома в жестяную кружку, (родом с Земли, отметил Казаков, как и многое на борту «Штральзунда), натрусил смеси пряностей из бумажного фунтика. Понюхал, выжал в кружку два крошечных ярко-зелёных плода, формой, напоминающих лимоны. Их он набрал по дороге, ободрав попавшийся по дороге куст.
– Эстет. – оценил действия собутыльника Казаков. – А ещё говоришь – приличный человек! Не умеешь ценить природный, натуральный продукт!
– Эстет на Земле остался. – ответил Сергей, намекая на общего приятеля по словесным играм, который как раз носил это прозвище. – Как он, кстати? Я пытался дозвониться, не отвечает…
– Понятия не имею. – Казаков потянулся в полупустой бутылке. – Может, городской номер отключил, сейчас многие так делают. Я в последний раз видел его лет пять назад – кропал статейки в каком-то литературном журнальчике и пил, как подорванный. Но жил, вроде, там же, на Речном… А ты что, его тоже сюда позвать хотел?
Сергей поставил кружку на уголья.
– И в мыслях не было. Ты же знаешь, он, в сущности, кроме болтовни да фантазий никогда и ни на что способен не был…
– Фантазий, говоришь? А сам-то? Или я, к примеру? Те же уши, только в профиль.
– На комплимент нарываешься? – Серёга иронически, с подначкой ухмыльнулся. – Не дождёшься. Скажу только, что искал того, кому могу доверять в трудной ситуации. Такой, как сейчас, к примеру.
– Что же в ней трудного? Сидим, бухаем, море вокруг, природа, колбаска опять же жареная…
– Дай срок, сам поймёшь. – загадочно посулил собеседник. – И хорошо бы не слишком поздно.
– Не пугай, пуганый… – пробурчал Казаков. Невнятно пробурчал, неразборчиво, поскольку рот был занят колбасой. – Ты лучше скажи: те зеркала, что остались на «Штральзунде – они зачем? Запасные?
Вчера под вечер, друзья заглянули в переулок Пересмешника к мастеру зеркальных дел мессиру Безанту чтобы забрать несколько свёртков с завёрнутыми в мягкую ткань зеркальными пластинами. Владелец лавки предлагал прислать их домой, на Смородиновый, но Сергей категорически отказался доверять кому-то ценный заказ. Так что пришлось самим складывать тяжеленные свёртки в фиакр, а потом переносить их в дом под недоумёнными взглядами матушки Спуль. А наутро – повторять процедуру, чтобы доставить груз на верфь и спрятать его в каюте «Штральзунда», старательно предохраняя хрупкое содержимое от ударов и сотрясений. По мнению Казакова – совершенно напрасно; повредить всерьёз пластины, изготовленные из толстенного, в три пальца, стекла и – это надо ещё умудриться.
– Нет, это для «Бесова Носа». – смесь забурлила и Сергей, прихватив ручку тряпицей, снял кружку с огня. – Тебе налить?
– Зеркала эти не запасные, а для маяка на Бесовом Носу – с ними он сможет указывать вход на Фарватер. Я эти пластины тогда же заказал, вместе с этими…
И показал на возвышающуюся посреди площадки маячную опору.
– Оно что же, по ночам действовать не будет? – осведомился Казаков. – Солнца-то нет, а лун, даже трёх сразу, света наверняка не хватит.
Зеркальная, составленная из отдельных колец чаша загадочно разноцветными бликами, словно стараясь опровергнуть это утверждение.
– Хватит, не боись. Возвращаться будем – специально подгадаю так, чтобы прибыть сюда ночью, сам и убедишься. Только не спрашивай, как так получается – сам ещё не знаю.
– Тебе виднее. – Казаков пристроил над угольями сразу три палочки с нанизанными на неё кусочками колбасы. Купленный в Зурбагане, в припортовой лавочке продукт исходил каплями жира – тяжёлые, янтарные, они падали на угли и с шипением испарялись, испуская одуряющий запах.
– … Опустили мы пальцы, как мудрецы
В коричневый соус из жирной овцы… – нараспев
процитировал он.
– …И тот, кто не ели из того котла,
Отличить не умеет добра от зла…[2] – закончил Серёга. Похоже, поэтические пристрастия старого друга за эти годы ничуть не изменились. Впрочем, как и его собственные.
– Надо бы в следующий раз баранины взять. – сказал Казаков. – Замариновать, помидорчиков, лучка красного. Шашлычок бы соорудили…
– Обязательно соорудим. – посулил собеседник. – А сейчас – давай, сил больше нет…
Некоторое время внимание обоих целиком было приковано к колбасе и остаткам рома.
– Кстати, о том корабле, на скалах… – Пётр вытер лоснящиеся от жира губы тыльной стороной ладони. – Может, завтра заглянем, осмотрим? Сам ведь говоришь, он там до первого серьёзного шторма – а ну, как не долежит до нашего возвращения?
Сергей пожал плечами.
– Не хотел тебе говорить, думал, успеется… А теперь вижу – надо, наверное. Тут выяснилось, этим кораблём, а может, и со всем Миром Трёх Лун, что-то неладно. Даже не то, чтобы неладно – непонятно скорее… Так что да, заглянуть туда надо, и не откладывая.
– Э-э-э… – Казаков поморщился – друг был верен себе. подбавить в голос толику иронии. – А можно без многозначительных намёков?
– И в мыслях не было. Помнишь, вчера, в «Белом Дельфине», я беседовал с мастером Валу?
– На память пока не жалуюсь. Что за манера – тянуть кота за все подробности?
…Обед (угорь, тушёный в белом вине, действительно таял во рту) подходил к концу, когда на пороге таверны возник Валуэр. Лоцман обшарил взглядом зал, нашёл их – и направился к столику, по дороге отвечая на сыпавшиеся со всех сторон приветствия. Поздоровался он по-русски, но как только присел на табурет – перешёл на местный язык. Сергей покосился на спутника, развёл руками – что поделаешь, дела! – и вытащил из- за пазухи предмет, напомнивший Казакову маленькую грифельную доску. Дальнейшая беседа проистекала так: Валуэр произносил очередную фразу, Сергей смотрел в свою доску, торопливо черкал по ней маленьким, остро отточенным куском мела и протягивал доску Лоцману. Тот внимательно читал написанное, после чего «обмен репликами» повторялся. Казаков сделал попытку, вытянув шею, заглянуть в доску хоть краешком глаза – Увы, Сергей держал её так, чтобы никто, кроме Валуэра, не смог увидеть ни единой строчки.
Таинственное приспособление было чем-то вроде переводчика – это Казаков сообразил сразу, и удивился подобному образцу «технологии» в этом довольно отсталом мире. Странная эта «беседа» продолжалась около четверти часа, по истечении которых Валуэр встад, распрощался – на этот раз, по- русски – и пошёл к выходу, так и не притронувшись к кружке «Капитанского». Сергей виновато пожал плечами – «Потом всё объясню, даю слово, а сейчас некогда…» – не забыв тщательно стереть с доски следы написанного.
…Вот, похоже, это самое «потом» и наступило…
– Перед тем, как я отправился за тобой на Землю, – говорил Сергей, – мы договорились, что мастер Валу наведёт справки о первооткрывателе Фарватера в Мир Трёх Лун. Вчера он поведал мне, что удалось узнать.
– И что именно? Мне что, клещами из тебя тянуть, по слову?..
– Да не кипятись ты! – Сергей потряс пустую бутылку, отставил в сторону и извлёк из рюкзака ещё одну, поменьше. – Этот открыватель – тоже Лоцман, кстати – умер лет семьдесят назад, но оставил дневник. Его он отдал своей дальней родственнице; в дневнике не хватает части страниц, некоторые записи тщательно вымараны самим автором. Разобрать удалось немного – в частности, описание вот этого самого корабля на рифах. Всё совпадает в точности: состояние остова, место, даже скелеты гребнеголовых на палубе!
– Ну и что? Может, он уже тогда там был… – начал Казаков, и тут до него дошло. – Говоришь, он умер семьдесят лет назад?
– Так и есть. – Серёга кивнул. – а записи о посещении Мира Трёх Лун и этого острова лет сто, если судить по датам в дневнике. И заметь: никакие штормы с тех пор корабль не повредили, хотя должны были разметать по дощечкам. А то, что уцелело – давно занесло бы песком.
– О, как… Казаков покачал головой. – И что же из этого следует?
– Погоди, это ещё не всё. Автор дневника отправился сюда, как и мы с тобой, на малой шхуне – и тоже не один. Про его спутника ничего не известно, кроме одного – он родом с Земли. С нашей с тобой Земли! Вот и думай, что хочешь…
– А что тут думать? – Казаков зубами выдернул пробку и разлил ром по кружкам. – Ну, совпало так, бывает… Сам же говорил: Землю, хоть и не часто, но посещают гости с Фарватеров…
– Похоже, у некоторых маразм наступает ещё до шестидесяти. – голос Сергея исходил ядом. – Что тут думать, спрашиваешь? Хотя бы то, что меня вытащили в Зурбаган – и я, суток не прошло, оказался на этом острове! Не на пустом же месте Дзирта тогда сочинила историю о том, что мастер Валу собирается меня использовать? Да и то, как быстро он явился за мной в Мир Трёх Лун, тоже наводит на мысли. Тогда-то я просто обрадовался, но потом, хорошенько обдумав, понял, что это ж- ж-ж неспроста…
Казаков почесал переносицу.
– Но если бы он затеял что-то дурное – зачем ему передавать тебе собранные сведения? И зеркало помогать заказывать, и вообще…
– То-то ж и оно! – Сергей стукнул кулаком по колену, да так, что улёгшаяся возле костра, Кора вскочила и настороженно уставилась на возмутителя спокойствия. – Не стыкуется всё это, никак не стыкуется! Дзирта тут ещё…. Вот печёнкой чую – неспроста она около нас крутилась! И разгадка этой головоломки – ну, может, не сама разгадка, хотя бы ниточка, за которую можно потянуть – она там, на разбитом корабле…
VI
Доска скрипнула под ногой. Казаков огляделся – интерьер капитанской каюты был в точности таким, как описывал его Серёга. Даже следы обыска заметны: выдвинутый из-под койки сундук, выпотрошенные ящики стола, разбросанные бумаги на незнакомом языке…
– Надо бы собрать… – он поднял один из листков. Буквы, как и следовало ожидать, был им незнаком. – Может, чем-нибудь поможет… потом, в Зурбагане. Эта твоя доска ведь тут бесполезна?
Вчера, на утёсе он таки добился от спутника подробного рассказа о загадочной доске-переводчике.
– Ну, не знаю… – Сергей собрал несколько листков в стопку.
– Может, если в точности скопировать буквы, она выдаст перевод? Пробовать надо…
– …а сейчас некогда. – резюмировал Казаков. – ладно, давай соберём тут всё и займёмся трюмом. Я заглянул в люк – там, вроде, вода невысоко стоит, можно пошарить.
– Видел, как Кора на этот люк среагировала? Встала над ним, рычит глухо, шерсть дыбом…
– Небось, там какой-нибудь осьминог засел. – предложил версию Казаков. – или мурена дохлая.
– Почему именно мурена?
– Ну, минога, я в морской живности не разбираюсь. Ладно, хватит отлынивать, погода испортится!
Насчёт погоды он волновался зря. Она утра была как на заказ – лёгкий ветерок с моря, редкие облачка на небосводе, и даже из трёх лун видны только полторы – одна почти в зените, другая стыдливо выглядывает из-за горизонта. По случаю таких «тепличных» условий, Сергей не стал ставить шхуну на якорь вблизи от камней, на которых сидел «пиратский корабль», а скомандовал убрать паруса и осторожно, на малых оборотах, пришвартовался к наветренному, обращённому в сторону океана, борту. «Там довольно глубоко, и камней нет. – пояснил он. – Я в прошлый раз с борта заглянул, и шестом потыкал…»
Но обыск каюты ушло не более получаса. В нём приняла участие и Кора, оставившая свой пост у люка – собака явилась в каюту, обнюхала все углы и затявкала на плотно придвинутый к переборке сундук. Когда его отодвинули, в узкой щели оказался пакет из тёмно-коричневого пергамента, запечатанный крупными тёмно-фиолетовыми печатями. Оттиски на сургуче изображали кораблик на волнах, и Казаков хотел было, надломить их и проверить содержимое, но Сергей его остановил. «Прочитать мы всё равно ничего не сможем, – сказал он – оставим лучше до Зурбагана. Да и сами печати стоит показать понимающим людям – а вдруг они означают что-нибудь важное?»
Тщательное прощупывание не выявило в пакете ничего подозрительного – ни монет, ни цепочек, ни перстней и прочих финтифлюшек. Так же не нашлось в каюте ни сдвижной панели, скрывающей клад, ни запрятанной под палубной доской абордажной сабли или пистоля с усыпанной самоцветами рукояткой. Ни, на худой конец, забытой владельцем каюты на спинке кресла раздвижной подзорной трубы в кожаном, задубевшем от морской воды, футляре. Казаков не удержался от иронии – вот и он уже мыслит категориями «Острова Сокровищ», – спрятал пакет за пазуху и вслед за Корой и Сергеем выбрался из выпотрошенной каюты.
– Осторожно, палуба дырявая. – предупредил Сергей. Он шёл первым, шаря в воде подобранным на палубе багром. – Пролом широкий, внизу, какие-то камни навалены…
– Балласт. Булыжники или ядра чугунные. – сообщил Казаков, тщательно изучивший когда-то книгу «Постройка моделей судов» итальянца Курти. – Провалишься – ноги переломаешь.
– Не учи учёного… – Серей ткнул багром перед собой. Древко неожиданно легко ушло в воду и он едва удержался на ногах, схватившись за пиллерс. Квадратный деревянный столб, подпирающий брусья, на которые была уложена палуба – «бимсы», припомнил Казаков, – был склизким от слоя водорослей. – По ходу, в прилив тут всё доверху заливает…
Воды в трюме было немного: у одного борта по пояс, у противоположного – едва по колено. Приходилось передвигаться неуклюжими шагами, нащупывая под слоем тёмной, нечистой воды опору. Потолок (подволок по-морскому) нависал низко, и Казакову с его метром девяносто два приходилось сгибаться в три погибели, чтобы не приложиться лбом.
– Ты что, собираешься всё это растаскивать? – осведомился Казаков. Груз – бочки, бухты канатов, связки запасных частей рангоута, проволочные корзины, наполненные ядрами – оборвали удерживающие их тросы и сползли к борту, усугубив и без того неслабый крен.
– Не хотелось бы… – Сергей поддал ногой откатившийся бочонок. – Д а и незачем. На кой нам весь этот хлам?
– А зачем тогда в трюм лезли?
– Сам же настаивал, забыл?
Казаков ответил невнятным бурчанием. Спутник был кругом прав – это он, разочарованный обыском каюты, настоял на обследовании трюма.
– Ну, мало ли… вон, смотри, там, в углу, сундук. Глянем?
Там, куда указывал казаковский палец, действительно стоял сундук. Большой, прямоугольный, высотой примерно по пояс и длиной метра полтора, он был обит тёмно-серым металлом.
– Странно, ни ржавчины, ни патины. – Сергей поковырял крышку кончиком своего «посоха». – Слушай, это по ходу свинец!
– Фигасе… – Пётр склонился к сундуку. Острие багра оставило в неровном листе глубокие борозды. – Точно, свинец и есть, вон, какой мягкий!
– Свинцом обивали ящики или сундуки чтобы защитить содержимое от влаги. – сообщил, подумав, Серёга. – Интересно, что там внутри?
– Вот видишь, а говорил – зря полезли! Ну-ка дай свой дрын, я подковырну…
Сергей оценивающе оглядел массивную крышку и замочную скважину, забитую то ли илом, то ли песком.
– Не выйдет. Такой замок просто так не откроешь, тут топор нужен.
– Я видел парочку на палубе. – Казаков повернулся к трапу. – Сейчас схожу, принесу…
– Погоди… – Сергей вставил наконечник в щель под крышкой, примерился и нажал. Крышка с громким скрипом приподнялась примерно на два пальца. – Прикинь, он даже закрыт не был!
Сундук оказался пуст – внутренность его была, как и крышка, обита свинцовыми листами, а из содержимого имели место лишь несколько деревянных брусков с кожаными подушечками. Сергей, осмотрев их, заявил, что они были предназначены для того, чтобы удерживать внутри некий предмет.
– Подарок для Робинзона. – прокомментировал Сергей. – Или для колонистов с острова Линкольна. – Это ж сколько свинцовых пуль можно отлить из обивки этой коробочки…
Казакову осталось только вздыхать с досадой – в сундуке наверняка хранилось что-то ценное, а иначе, зачем такая основательная «упаковка»?
Гав!
Гав!
Кора, стояла по шею в воде и облаивала пустой сундук. В ореховых глазах сверкала злоба, горло клокотало глухим рыком, от которого Казакову, слабо не разбирающемуся в собачьих повадках, сделалось не по себе.
– Кора, девочка, ты что? – Сергей протянул собаке ладонь. Пусто тут, пусто, успокойся! Сейчас выберемся наверх, вкусняшку дам…
Кора продолжала рычать – шерсть на загривке встала дыбом, губы приподнялись, обнажая клыки. Казаков хотел, было, крикнуть «осторожно, укусит!» – как вдруг псина развернулась на месте, обдав людей брызгами, и кинулась к трапу.