Сколько человеку денег надо

– Варь, я, когда увижу что-то стоящее, мы обязательно поедем вместе.

– Все-таки, скажи: что ты ищешь?

– Ну, вот смотри, – Андрей расстелил на полу большую, специально купленную карту их города. – Участок должен быть не очень далеко от центра, но в зоне индивидуальной застройки, где нет высотных домов. Ты же не хочешь, чтобы тебе во двор бычки с балкона бросали, так же? Это раз. Таких районов в нашем городе есть несколько – слава Богу, не Москва, там бы пришлось за МКАДом искать.

Теперь посмотрим экологию. Вот, гляди, я раздобыл карту экологической обстановки. Видишь, вот эти районы не подходят, там господствующие ветра прямо от промзоны. Таким образом, область поиска сужается.

Кроме того, я не хочу строить дом в низине. У нас вечно по городу что-то течет, и все стекает в низины. Там же собирается загазованный воздух, оседают взвешенные в нем тяжелые металлы, канцерогенная пыль от покрышек.

– Каких покрышек?

– Автомобильных. Машины же по улицам ездят? Тормозят, истирают покрышки и тормозные колодки, образуется мелкая, очень вредная пыль. Ветром ее сносит в низины. И там же зимой застаивается холод, это нехорошо для растений. Так что лучше пригорок. Причем его южный склон. Он получает больше тепла и света. Саду будет здесь комфортнее. Я специально изучал этот вопрос: даже совсем небольшой уклон участка в ту или иную сторону дает очень большую разницу в микроклимате! Французы не зря уделяют особое внимание тому, на какой стороне холма расположен виноградник. На южных склонах кисти созревают раньше, разница до двух недель и больше. К тому же ягода получается более сахаристой, а грибками куст поражается гораздо реже.

Правда, на пригорке бывает ветрено, но это мы уже живыми изгородями защитимся. Зато воздух будет чаще обновляться.

Сторону улицы хотелось бы северную. Забор ведь придется делать глухим и высоким, у нас по-другому нельзя, опасно. И тень от него не должна ложиться на тротуар. А то, особенно по весне, когда тает снег, у нас вечно сырость и грязь вдоль заборов. На северной стороне улицы тротуар будет сушиться солнышком, греющим с юга.

Дом, чтобы он не затенял сад, мы расположим в глубине двора, и, входя в калитку, мы по пути к крыльцу будем проходить через весь сад, каждый раз любуясь им и вдыхая его аромат. Такое расположение опять-таки возможно только на северной стороне улицы. На южной – дом, наоборот, приходится ставить у проезжей части, иначе он затенит все посадки. Но тут и шума больше, и сад оказывается где-то за домом. А сад на заднем дворе – это уже почти как дача: туда вечно некогда заглянуть. Сад должен быть здесь, перед домом. Тогда он будет встречать и провожать тебя каждый день.

И это я тебе сказал только малую часть требований. Ведь есть еще вопросы коммуникаций, соседей, общего вида на окрестности и много чего еще! Центральная канализация в нашем городе далеко не везде! Теперь ты веришь, что подобрать участок не так просто? Тем более, их же не магазин. Это – случай, который надо подловить.

– Не переживайте, – успокаивала Андрея бойкая риэлторша. В ее взгляде ясно угадывался намек как минимум на флирт. – В наше время, людей, владеющих участками, гораздо больше, чем людей, имеющих толстую пачку долларов.

В сентябре подходящий участок, наконец, нашелся. Он был расположен в тихом тупике, и от ближайшей проезжей улицы его отделяло пять других домовладений. Андрей прочел, что каждый ряд домов, отделяющий от дороги, снижает ее вредное влияние в десять раз. Десять в пятой степени – сто тысяч раз!

Этот район, расположенный на невысоком, но протяженном холме, был когда-то дачным поселком. Растекающийся высотками город обошел его двумя потоками улиц и совсем поглотил, но, к счастью, не переварил. И, как узнал Андрей у главного архитектора района, никакого высотного строительства здесь не предполагалось.

На вечеринке, посвященной покупке участка, недостатка в советах и строительных идеях не было.

– А вот я прочла, что самые лучшие дома – деревянные, – сказала жена Дениса, демонстрируя знания, почерпнутые из любимых ею глянцевых журналов. – Они легкие, теплые, недорогие и быстро строятся. Например, немцы – очень практичные люди, и они уже сотни лет в таких живут.

– Мариночка, я не знаю, как там немцы, – ответил Андрей, – но, во-первых, у них нет таких контрастов погоды, как у нас, а, во-вторых, везде своя культура строительства. У нас очень хорошо умеют класть кирпич на кирпич. И я, Маринка, в свое время тоже прочел по этому поводу одну книжку, и там говорилось, что каменный дом все-таки лучше.

– Что за книжка?

– «Три поросенка».

В это время по телевизору, на который никто почти не обращал внимания, в анонсе новостей прозвучало:

– Сегодня бронетанковые подразделения российской армии со стороны Ставропольского края и Дагестана вошли на территорию Наурского и Шелковского районов Чечни.

Ребята замолчали и повернулись к экрану.

Там новый, назначенный в прошлом месяце председатель Правительства России Владимир Путин говорил, обращаясь к журналистам:

– Нужно набраться терпения и сделать эту работу – полностью очистить территорию от террористов. Если эту работу не сделать сегодня, они вернутся, и все понесенные жертвы будут напрасны.

– Недолго продержался Хасавюртовский мир, – произнес Андрей, глядя на экран.

– Да это было сразу видно, – согласился Денис.

– Сколько теперь все это продлится, – вздохнула Варя. – И чем еще закончится?

– А другого выхода нет, – Андрей обнял жену. – Дай Бог, только, чтобы хватило воли не остановиться опять на полдороги.

– Андрюха, а ты помнишь, с чего там все начиналось? – спросил Денис. – Я вот помню. С авизовок.

– Ты думаешь?

– Да точно!

– А что это такое – авизовки? – спросила Марина.

– Не знаю, застала ты или нет, – ответил ей Денис, – но в СССР люди могли посылать друг другу денежные переводы по телеграфу, слышала?

– Да, что-то слышала. Но сама не сталкивалась.

– Так вот, была такая система. Например, находимся мы в разных городах, и хочу я срочно послать тебе деньги, чтоб сегодня же получила. Прихожу на почту и даю их кассиру. Он кладет их себе в кассу, а тому почтовому отделению, где находишься ты, дает телеграмму. Обычную телеграмму с таким, примерно, содержанием: выдайте такой-то гражданке столько-то рублей. И кассир в твоем отделении на основании этой телеграммы выдает тебе деньги. Он верит, что мой кассир их от меня получил.

– Без всяких подписей-печатей?

– Ну, какие же печати по телеграфу?

– Так, понятно. Ну и что?

– А то, что отделения Госбанка СССР пересылали друг другу деньги точно такими же телеграммами. Только суммы были – миллионы рублей! Вот эти телеграммы и назывались «авизо».

– Да ты что? И никто никого не обманывал?

– А зачем?

– Что значит – зачем? Сегодня везде пытаются обмануть…

– Ты сегодняшний день с советскими временами не путай, – рассмеялся Денис. – Вот скажи, например: почему, когда грабят банк, надевают маску?

– Что за вопрос? Чтоб никто не узнал, конечно!

– Вот. А с авизовками остаться неузнанным невозможно. Там же твоя фамилия. Ну, получишь ты эти деньги. Раз в месяц проводилась сверка. Куда ты за месяц денешься и на что потратишь свои миллионы? Граница Родины была на замке, а за хищения в особо крупном размере расстреливали мигом!

– Ужас какой!

– Но это все, Маринка, работало, пока в стране был относительный порядок. И тут вдруг Чечня заявляет о суверенитете и не пускает к себе никаких контролеров. А Грозненское отделение Госбанка по-прежнему остается в системе! И рассылает авизо другим отделениям по всей территории страны. И следом едут те, кому якобы перечислены эти деньги. И возвращаются с полными мешками купюр!

– Это правда, – кивнул Андрей. – Я помню этих ребят из Чечни. Они и у нас зачем-то появлялись, что-то там перерегистрировали. Веселые такие, вежливые, шустрые.

– В итоге, девочки, были украдены четыре триллиона рублей! Прикинь – четыре миллиона миллионов! Кто украл? Для кого? Кем это было придумано? Никто так и не узнал. Как только органы занялись этими вопросами, тут же затеялась война. Она просто понадобилась, чтобы замести следы. Чеченские боевики и наши военные сыграли роль той троицы из «Операции «Ы», что грабила склад, с которого все давно украли.

– Денис, ты сильно упрощаешь картину, – не согласился Андрей. – Авантюра с авизовками – это был один из механизмов развала страны. Это же мы так считаем, что СССР распался на республики. А в мире видят по-другому. Там видят, что Россия просто распадается на части. И многие готовы поддерживать этот процесс дальше. Чем больше кусков отвалится – тем проще будет потом с ними разбираться. Кавказ – один из нервных узлов. Тут все интересы смешались. И Европы, которая хочет качать каспийскую нефть, и арабских шейхов, которым эта нефть на рынке на фиг не нужна, и исламистов, которые мечтают возродить халифат, да и у нас в верхах кукловодов хватает.

– Андрюха, я не спорю. Я именно и хотел сказать, что вот этот конфликт – он вроде бы на национальной почве, но на самом деле в его основе – экономический интерес. А национальные чувства используются, просто потому что это такое ранимое место, где человек особенно остро реагирует на несправедливость.

Андрей снова посмотрел на экран телевизора. Там танки и солдаты месили грязь.

Он повернулся к Денису:

– Надо бы туда муки послать – как думаешь? Только, чтобы тут, по тылам, не осела. Найти, где отправляют ребят, и прямо с ними. Тонны по две-три, но регулярно. Больше не надо, а то будет для кого-то соблазн. Ну, и вообще, хорошо бы узнать: чем еще можем помочь.

– Согласен. Хорошая идея, давай сделаем. Я все узнаю и дам распоряжение Ивану, чтоб занялись.

– Андрей, может, не будем ничего строить? – сказала Варя, когда гости ушли. – Посмотри, что делается – в Москве и Волгодонске взорвали дома, а теперь военные действия! Вдруг эта война разрастется так, что надо будет бежать?

– Варюха, дорогая, куда мы убежим? В мире нет и никогда не было абсолютно безопасных мест. Если война все-таки придет, я, конечно, возьму в руки оружие и буду защищать вас, мою семью, мой дом. Но, если мы сегодня начнем бояться, прятаться, сворачивать свою жизнь и укладывать ее в походную котомку, мы станем невольными помощниками тех, кто развязывает войны.

– Я боюсь.

– И я боюсь. Я прекрасно понимаю, что именно от моих решений зависит жизнь нашей семьи через пять, десять лет, будущее наших детей. Но я не хочу уезжать. Посмотри – многие даже из наших близких знакомых уехали. И что? Нашли они там счастье? Семьи распадаются одна за другой. Дети, ради которых они ехали, теперь стесняются родителей и не находят с ними общего языка – как в переносном смысле, так и в прямом.

– Я же не говорю – уезжать. Но развернуть сейчас строительство особняка – не будет ли это выглядеть пиром во время чумы?

– А, ты знаешь, я рассматриваю стройку не только как обеспечение комфортных условий нашей семье, но и как, может быть, даже свой социальный долг. Не смотри так. Да, это звучит высокопарно. Но я заработал деньги. Заработал их честно.

– Это ты так думаешь. А, вспомни, чему нас учили в школе. Капиталисты – а ты у нас капиталист, эксплуататор, это я по себе знаю – они же не зарабатывают. Они просто присваивают часть прибавочной стоимости, созданной рабочими.

– Все правильно. Но, знаешь, где у Маркса прокол? Он рассматривает установившийся процесс. Такое прямолинейное равномерно-поступательное движение: рабочие трудятся – капиталист присваивает. Но, скажи, если бы мы не купили этот ХП и не организовали отгрузку, много ли было бы там создано прибавочной стоимости? Не будь нас, работники ХП что – озолотились бы? И, если мы сейчас оттуда уйдем, много ли дней потребуется, чтобы все растащить и пропить?

– Но в итоге ты получил больше, чем любой из работников, так же?

– Если посчитать, сколько мы отдали на зарплату, на премии, на налоги, на услуги других компаний (а там тоже работники), на оборудование (которое тоже кто-то делал), то деньги, которые мы взяли себе – это крохи.

– Ну, прямо скажем, не крохи – все-таки дом собираешься строить немаленький.

– Вот именно. Я и хочу сказать: даже то, что я взял, я не собираюсь прятать под матрацем до последних своих дней. Как говорится – у гроба багажника нет!

– Фу, гадость какая!

– Я к тому, что я все равно все деньги раздам. Только не нищим в подземном переходе, а людям, которые трудятся. Часть я уже отдал тем, кто работал на ХП, а оставшуюся часть отдам тем, кто будет строить мой дом. Поэтому, готовься, на косметику будешь зарабатывать себе сама, а без побрякушек – обойдешься.

Их внимание снова привлек телевизор воплями и выстрелами. Начался очередной американский боевик.

– Каждый день одно и тоже, – вздохнула Варя, беря пульт, – каналов стало больше, а смотреть нечего – одни бандиты на экране. Неужели им там все равно, что показывать?

– Потому, Варенька, и показывают, что не все равно. Минута центрального канала стоит, как двухкомнатная квартира. Вряд ли эти деньги тратятся по попустительству. Там, где такие бабки – случайностям места нет. Причем, заметь, что в Америке по каналам широкого вещания это барахло не гонят. У меня знакомый недавно вернулся, говорит – как в Советском Союзе побывал. По телику все прилично, целомудренно – либо спорт, либо нецветные фильмы сороковых, где мужчины в плащах и шляпах, а женщины – с тонкими талиями в плиссированных юбочках до середины колена.

– Да у нас эти боевики тоже никто не смотрит. Все плюются. Не знаю, для кого их показывают.

– Это пока – плюются. Но дети уже привыкли, и взрослые тоже потихоньку втянутся. Вот посмотришь – лет через пять-десять все будут, как миленькие, смотреть фильмы сплошь про ментов и зеков. И дети сызмальства будут уверены, что унизить кого-то – это большая радость, что месть – это самое святое, что без пистолета – жизнь скучная, а без тюрьмы – опыта не наберешься. Ты посмотри – уже сейчас – где все самое интересное? За решеткой. Там у них и конкурсы красоты, и КВНы, и артисты приезжают лучшие из лучших. А то, что удобства и еда – не ахти, так у нас большинство живет в таком дерьме, что терять им абсолютно нечего.

И еще. У нас как-то старательно вкладывается в головы: бизнес может быть только криминальным. Но мы же знаем, что это не так. Мы с Денисом – разве одни такие, кто не хочет связываться с криминалом? Кто хочет создавать, а не отбирать? Нет. Таких много.

– Тогда почему в стране творится столько ужаса? У нас ведь сын! В каком мире он будет жить, среди кого? Не знаю – надо же, наверное, что-то делать?

– Что ты имеешь в виду? Идти на улицу с плакатом? Там таких, озлобленных и непримиримых, хватает и без меня. Нет, Варя. Я лучше буду строить, а не воевать. Понимаешь, все войны и большие преступления задумываются – очень богатыми людьми, а реализуются – очень бедными, теми, кому нечего терять. Я не хочу принадлежать ни к тем, ни к другим.

– Я не имела ввиду какие-то протесты. Наоборот, я считаю, нам надо как-то быть подальше, изолироваться, защититься от всего. Ты же все равно не сможешь ни на что повлиять!

– На богатых – нет. Они от меня далеко. А неимущий народ – он вот он, рядом. И, если мастер, отточив свое умение на моем доме и получив от меня деньги на жизнь, сделает ремонт в своей квартире – это будет здорово! Если кто-то, посадив у меня большое дерево и увидев, что это хорошо, посадит у себя маленькое – это и будет мой вклад в будущее! У людей должно быть, что терять, когда встанет выбор: идти строить или идти разрушать.

– На словах получается хорошо. А ты не боишься просто вызвать зависть и озлобление?

– А зависть, Варя, это внутреннее свойство каждого данного человека. Если она у него есть – то всегда найдется, чему завидовать, даже тому, что у соседа на один рваный башмак больше. Уж у меня вокруг поводов для зависти – море, только успевай давиться ненавистью да злопыхать. Но я однажды твердо для себя решил, что никогда не буду портить себе жизнь такими вещами. Ведь, завидуя, пакостишь прежде всего себе, так же? И я давлю этого червячка, как только вылезает.

– Так, значит, все-таки вылезает?

– Все пороки присутствуют у всех. Так же, как все яды в любой пище. Вопрос в концентрации. Ты, кстати, напомнила мне одну притчу. Явился Господь людям. И они бросились к нему с жалобами: «Посмотри, какой ужасный мир ты создал! Сколько вокруг творится зла, беззакония, несправедливости!» И Господь спросил: «А вам разве это все не нравится?» «Нет, конечно!» – возмущенно ответили люди. «Ну, так не делайте этого…» – кротко произнес Господь.

Сначала Андрей набросал общий план дома и сада. Перепад высот на склоне он использовал для того, чтобы разбить участок на несколько зон с плоским рельефом, но на разных уровнях – то есть сделал террасы. Так и уклон используется, и почву дожди смывать не будут, и полив организовать проще. Одну зону от другой будут отделять подпорные стенки из дикого камня.

Террасы будут уступами спускаться к югу. В этом случае у основания подпорных стен формируются зоны, особенно прогреваемые солнцем и защищенные от северных ветров. Своего рода маленькие «ривьеры». Почва тут меньше промерзает, и растениям уютнее.

«За наиболее красивыми камнями придется пару раз сгонять грузовик на Кавказ, – решил Андрей. – В наших краях „выходы горных пород“ какие-то уж очень невзрачные. Камни должны быть крупными и лежать на надежном основании, иначе они поползут после первого же дождя. Сад надо строить так же надежно, как и дом. А связываться террасы будут ступенями, к которым подойдут дорожки, мощенные разноцветной брусчаткой».

Из растений он первыми расставил на плане крупные деревья – костяк сада.

– Их не должно быть много, – объяснял он потом Варе. – Иначе вместо сада получится темный лес. Но без них сад лишится вертикального развития. Мощь ствола и ветвей создает ощущение стабильности и защищенности. И просто красиво, когда правильно обрезано. Обрезка вообще штука тонкая! Оставишь от ветки пенек – он высохнет, и в нем заведутся грибки и вредители. Срежешь заподлицо со стволом – образуется дупло, будет гнить.

– И как же надо резать?

– Смотри: у основания каждой ветки есть такой наплыв. Если спилить так, чтобы остался только этот наплыв, тогда кора быстро затянет срез. Можно еще сделать насечки вокруг спила, это дополнительно стимулирует рост коры. Такой прием называется «бороздование».

– Откуда ты все это знаешь?

– Нельзя браться за дело, не вникнув. Вот глянь на схему, я расставил главные деревья: тут и тут – сосна обыкновенная. Это та, что с красноватой корой, она прямо насыщается цветом, когда ее потрешь рукой в грубой перчатке. Вот здесь – голубая ель, там – бальзамическая пихта. А рядом с патио – сосна Банкса. Ее еще называют санаторной за то, что она выделяет на побегах и почках много пахучей смолы и ароматизирует воздух.

Аромат сада – вообще, особый вопрос! Во-первых, это здоровье. Растения ведь не могут убежать от инфекций и вредителей. Единственный способ защититься у них – химический. Вот они и приловчились за миллионы лет производить защитные вещества – фитонциды. Нам этой защитой тоже не грех воспользоваться. Поэтому нам и нравится их благоухание. Бывает, растение вроде и не пахнет, а, когда воздух вокруг него постоит неподвижно, такой тонкий аромат настаивается – никакой парфюмер не сотворит!

Под соснами давай посадим кусты можжевельника. Библейское растение, я его на иконах часто рисовал, хотя живьем тогда еще и не видел ни разу. Кстати, выделяет фитонцидов в четыре раза больше, чем сосна или ель, и в семь раз больше, чем лиственные растения. Можжевельники хорошо переносят обрезку, поэтому, когда они повзрослеют, из них можно будет формировать очень симпатичные кусты в японском стиле, с извитыми стволиками и шапками густой хвои.

На солнышке очень приятно пахнут западные туи. Лучше посадить карликовые сорта, они компактнее и гуще. Особенно эффектны те, что с золотистыми кончиками веточек.

– А цветы? – спросила Варя. – Они же тоже пахнут. Тебе какие нравятся?

– Основную ноту я бы все-таки оставил хвойную, – предложил Андрей. – И еще мне очень нравится аромат самшита, он особенно заметен на знойном солнышке и при стрижке кустов, обрати внимание. Но как дополнение прекрасно подойдут и цветущие кустарники, например, филадельфиумы, их еще называют садовыми жасминами, или чубушниками. Среди них есть чудесные сорта, источающие при цветении запах земляники и ананаса. Обязательно махровые. Обычные не пахнут. В сочетании с хвоей – духан обалденный!

– Что значит махровые?

– Махровые цветы – это цветы с увеличенным числом лепестков. Селекционеры специально такие выводят. Сравни чайную розу и дикий шиповник.

– За двором надо посадить белую акацию и липу. Первая будет зацветать в мае, а вторая в июне, и ароматный фон нам на два месяца обеспечен. Во дворе на прогреваемых местах у подпорных стенок – лаванду. Можно ту же розу. Сочетание ее аромата с лавандой считается классическим. Я, правда, читал, что аромат лаванды плохо влияет на развитие мальчиков.

– Мальчиков?

– Ну, да. Содержит какие-то вещества, тормозящие действие мужских гормонов. Не знаю, насколько можно этому верить.

– На всякий случай, лучше вам с Никитой держаться подальше.

– Хорошо. В глубине двора давай посадим кустовую и вьющуюся жимолость. Подберем сорта, которые цветут в разное время, с ранней весны до осени. Как она пахнет по вечерам – сказка! А есть еще и съедобные сорта.

– Еще я вот видела какие-то мелкие белые или сиреневатые цветочки. Они все лето цветут и такой медовый запах на солнышке источают!

– Это алиссумы. Однолетники, но сами засеваются на каждый следующий год. Давай, посадим вдоль дорожек. Они, правда, уже на второй год вытягиваются и становятся не такими красивыми. Но цветочные клумбы вообще лучше частично пересаживать каждый год. Потому что многолетники отцвели свой сезон – и все. До следующего года только листья. А однолетники радуют цветением до морозов!

– И мне еще нравятся весенние голубенькие цветочки с сильным ароматом, их бабушки продают, называют лавандой, но это не лаванда.

– Это флоксы, одна из разновидностей. По-моему, полное название: флокс растопыренный. Он многолетник, цветет в мае. Найдем, посадим.

Каких-то особенных экзотов Андрей решил не заводить, чтобы не мучить растения и не мучиться самому.

– Ну, и, конечно, небольшая грядочка зелени: укроп, петрушка, базилик, мята.

Андрей помнил, как одна подвыпившая базарная торговка зеленью, расхваливая свой товар, призналась ему по секрету:

– Ведь мы же всей семьей, все, что на двор ходим – в яму не выбрасываем, а забалтываем водичкой, и все на грядки! Вот он, укропчик-то, и бушует, видишь, какой красавец!

После этого они с Варей всегда особенно тщательно, по одной веточке, мыли базарную зелень, но мечтали о том, чтобы растить на грядке свою.

Теперь настала очередь дома.

Андрей старался обсудить с Варей каждый уголок проекта.

– Подключайся, – говорил он. – Одна голова хорошо, а две лучше. Дом должен быть продуман в ежедневных мелочах. Вот представь: ты пришла. Вошла в прихожую. Куда ты поставишь сумочку, зонтик, положишь перчатки, повесишь плащ? Все должно быть удобно и под рукой. И в то же время необязательно эти места выставлять на обозрение. Мы сделаем их внутри зеркальных шкафов-купе.

Теплый пол от самого порога, и наша обувь будет всегда сухой. Пол лучше гранитный, потому что мрамор царапается, а плитка, как правило, имеет швы, куда забивается грязь. Но гранит надо проверить на радиацию. Он может фонить. Я организую.

Идем дальше. Надо, чтобы из прихожей ты попадала сразу в самый центр дома. Отсюда до любого помещения – близко, и не понадобятся коридоры. Длинные коридоры выдают плохого архитектора. И лестница на второй этаж должна опять-таки приходить в его центр по той же причине.

А теперь приехал я. Оперся ладонью о стену, снимая обувь. Облицевать стену мрамором, чтоб не затиралась. Привез продукты. Мне их будет удобно вот таким путем пронести и сложить вот здесь. И рядом будет холодильник, поэтому теплый пол тут делать не надо. Идем дальше.

И так они шли вдвоем по воображаемому дому, из комнаты в комнату, переодеваясь, готовя еду, встречая гостей, отдыхая, танцуя, ложась спать и вставая, делая уборку, стирая, болея, забирая старых родителей и рожая новых детей. Их придуманные комнаты наполнились мебелью, обрели каждая свой стиль, свою цветовую гамму.

При этом Андрей старался убрать любые необоснованные площади. Когда конструктор указал на необходимость так называемой диафрагмы – стены, повышающей жесткость конструкции дома, Андрей, уловив и одобрив идею этой стены, ткнул пальцем в чертеж:

– Хорошо, но вот в этом месте ведь конструкция не пострадает, если мы сделаем в этой диафрагме нишу, уменьшив толщину с полутора до полкирпича?