– Я исполнила первое из того, что просил Бернардер Валамбрез. Теперь, Эвриг, возьмите её на руки, мы едим. Да, и вот ещё что, быть может, её муж воспользуется теми же координатами, что и те пришельцы больше двадцати лет назад. В таком случае они приведут его к тому же самому месту, близ Нильсграда. Вам следует поставить людей следить за этим местом, Ваше Высочество, – спокойно заметила принцу его тайная советница.
– Я последую твоему совету, Миера, – ответил ей Флюгерио, – и сейчас же отдам соответствующие распоряжения.
– Я рада, что Вы так благоразумны. – Прощаясь со всеми, Правительница Края Южных Озёр склонилась в лёгком реверансе и удалилась.
За ней ушёл и главный военачальник, унося на руках спящую девушку. Флюгерио проводил их долгим и задумчивым взглядом, который был непозволительно и неосторожно откровенным.
– Куда ты повезёшь её, Миера? – Догнав, спросил её Атоленский Правитель.
– Как можно дальше от столицы, повезёте её на своей лошади. Если заметите, что начинает просыпаться, оглушите, только не слишком усердствуйте. – Безжалостно ответила Правительница Края Южных Озёр.
Подошедший Шадоу надел на плечи своей госпожи поверх её мантии ещё и тёплый плащ, обитый мехом. Он был из такой же ткани, что и остальные её одеяния, неистово чёрной, шелестящей и трепещущей. Затем слуга подал лошадей к потайному выходу из замка.
– Шадоу поедет с нами, – произнесла Миера тоном, который не терпит возражений, а затем легко, несмотря на свои массивные одеяния, запрыгнула на спину лошади.
Эвриг, понимая, что ждать она не намерена, последовал её примеру, предварительно положив перед собой на спину лошади пленницу. Впереди поехала Миера, за ней Эвриг, держащий Милидию, Шадоу завершал их небольшой отряд, тайно выехавший из Нильсграда.
На пути им никто не встретился, Миера Южноозёрская тщательно выбирала как можно более непроходимые дороги, уводящие к Юго-Востоку, в горы. Лошади двигалась молниеносно и совершенно не ведали усталости. Если бы они использовали любое другое средство передвижения, то путь, который занял у них всего несколько часов, растянулся бы на многие недели, а то и месяцы. Но у Миеры всегда всё было лучшим, и лошади в том числе, оставалось только предполагать, где она всё это доставала, ведь очевидно, без волшебства здесь не обошлось. Но огромная стена бережно хранила все тайны края Южных Озёр и его Правительницы.
С наступлением сумерек безмятежно спящая девушка стала пробуждаться. Эвриг понял это, когда услышал её прерывистое дыхание. Опустив глаза, главный военачальник встретился с ней взглядом. Милидия испугано смотрела на него своими огромными карими глазами, которые теперь напоминали глаза загнанного охотниками лесного оленёнка. Этот взгляд, эта безмолвная мольба смягчила бы любого, но только не того, кто свою душу заложил в банк и получал с неё проценты, а именно так, должно быть, поступил Эвриг. Он безжалостно ударил девушку по голове своей тяжёлой железной перчаткой, и та лишилась сознания. Он постарался сделать это не слишком сильно, а потому Милидия всё ещё дышала, однако в чувства она до конца их поездки так и не пришла.
Только к утру Миера остановилась. Они были глубоко в горах, во владениях Юстции. На пути им попадались небольшие деревни, но она решила оставить бесчувственную Милидию в лесу, на болотах. Эвриг положил девушку на мох, и они, вернувшись к лошадям, вновь оседлали их, чтобы удалиться восвояси.
Они думали, что на обратном пути не встретили никого, но это было не так. Одинокий путник с рассветом возвращался из одной из ближайших деревень. Издалека он увидел их. Очевидно, он и сам опасался ненужных встреч, а потому накинул на лицо капюшон своего плаща и встал за деревом, едва увидев всадников. Предосторожность оказалась не лишней, этот человек узнал главного военачальника, и был уверен, что ничего хорошего не случилось бы, если бы тот узнал его.
Глава 3. Миера смотрит в зеркало.
– Принесите мне кофе, Шадоу, а потом останьтесь у дверей и никого не пускайте. – Распорядилась Владычица Края Южных Озёр.
Эта загадочная женщина подошла к окну, и стала опускать чёрные шторы, не пропускающие не капли солнечного света в её покои Нильсградского Замка. Вошёл её слуга, принёсший поднос, который поставил на стол и тут же вышел. Миера заперла дверь на ключ.
Чёрная вуаль поднялась к верху и сама собой, точно по волшебству слетела с её лица и покорно уложилась на спинку стула. Девушка устало сняла серебряный венец, и волосы, до этого сдерживаемые им упали тёмной волной на плечи. Её лицо всё ещё закрывала маска, обнажёнными были только нежные, как лепестки роз губы. Она неторопливо принялась за кофе. Этот бодрящий, крепкий напиток помог ей немного подкрепить силы после двух дней пути. Всё это время они скакали на её лошадях без сна и отдыха. К концу дороги даже крепкий и сильный Эвриг выглядел уставшим, и уже кажется, засыпал в седле, а она ведь была хрупкой и болезненной женщиной, и, тем не менее, оказалась выносливее его.
Немного болела голова. Избавившись от перчаток, Миера вылила на руки снадобье из смеси эфирных масел, содержавшиеся в хрустальном флаконе, что стоял не её туалетном столике. Длинными белыми пальцами она принялась растирать виски и лоб. Резкий запах эвкалипта, апельсина и лаванды вился вокруг неё шлейфом. Кофе согрело и вывело её из оцепенения, а аромат масел и проделанная процедура сняли головную боль и освежили мысли. Теперь она могла рассуждать трезво.
Поддавшись неожиданному порыву, госпожа Забвение дрожащими руками зажгла свечи у своего зеркала и резко сорвала с лица маску.
«Зеркало, зеркало, ответь же ты мне, кто всех прекраснее на Земле», – заклинала злая королева, после того как увезла Белоснежку в лес. И точно так же Миера теперь хотела убедиться во власти своей красоты. Ничего не изменилось, у неё было тоже бледное, нежное точёное личико, как и у той несчастной девушки.
– Я так же прекрасна, как и она и могу быть столь же желанна, – воскликнула она, получая удовольствие от своего голоса и своего лица, почти что ангельского, обрамлённого нимбом тёмно-каштановых волос, в которых бликами играло пламя свечей. Как две капли воды Миера походила на Милидию. Страстными с неистовым огнём карими глазами, она долго всматривалась в своё отражение, находя его идеальным и возвышенным. Да, как же давно она не видела своего лица, и все эти долгие годы его не видел и не знал никто другой. Даже Флюгерио… Нет, уж его-то она удержит подле себя … Она не отдаст его никому, слишком сильны её чары над ним. За ней величие и власть принца, за ней его будущее владычество над Нурмией, народы, которые преклонятся перед ним, целые миры, созданные и уничтоженные его волей, и наконец, она сама, одухотворённая и недосягаемая, как кристалл, и такая же холодная. Он будет думать, что обладает ею, но это она обладает им. А что может дать ему та девушка?! Она лишь жертва на алтаре власти, она отдаст себя в жертву ему, и как знать, быть может, сделает это добровольно. Она такая же ступенька к их престолу, как и все остальные, и больше ничего.
«Молчи и не открывай своего лица и впредь, Миера», – написал ей лично несколько строк Бернардер Валамбрез. Да, он, безусловно, прав, но впрочем, всё это Владычица Края Южных Озёр знала и сама.
Как они смешны и ничтожны, как тупы, эти Юстция и Арзель, а о других и говорить не приходится. Их методы давно изучены ею, они устарели и уже не оправдывают себя. Хитросплетённые интриги, яды, подосланные убийцы, поднятые мятежи, собранные многочисленные армии, лозунги, обещающие народу прекрасное и светлое будущие, костры, зажжённые во имя веры, новые и новые имена и доносы, выведанные пыткой. Как хорошо, она знает всё это и потому уже ни во что не верит. Той власти, которой жаждет она, необходима более надёжная опора и она уже нашла её, почти нашла…
Как же давно ей пришлось пройти всё то, что только сейчас начали изучать на практике её тёмные коллеги. Да, Валамбрез долго не мог переломить Край Южных Озёр. Тот сопротивлялся ему много дольше чем вся остальная Нурмия. Конечно, были ещё и Северные Острова Атолена, мятежи там вспыхивают, и по сей день, но Эвриг всегда жёстко и безжалостно подавляет их. А вот Край Южных Озёр это другое дело. Какие прекрасные и богатые земли, люди, талантливые, непокорные и одухотворённые, магия, которая точно задержалась в воздухе, которой напитан каждый дюйм этой волшебной страны. И этот Край оставался последним не желавшим признавать власть Бернардера Валамбреза. По всей остальной Нурмии уже правили семь его ставленников, а на юге всё ещё велась война, и продолжалось сопротивление. Впервые Бернардер Валамбрез был так близок к поражению. И как знать, быть может, вслед за Озёрным Краем поднялся бы и Нильсград, и Атолен, вспыхнули бы бунты на золотых рудниках востока, а рабочие заводов Зельзграда вышли бы на забастовки, и так бы вся Нурмия бы получила свободу. Свобода, какое нелепое и смешное слово, что оно означает? Вседозволенность? Нет, тогда что же? Философы, мыслители, утописты одаривали её прекрасным и возвышенным смыслом, который не стоит и ломаного гроша в реальной жизни. Как это всё глупо, или же дальновидно… О, да, если поставить на этот смысл слова, внушить его толпе, что и сделала она. Она пришла на юг как миссия, она возглавила их восстание. Эта слабая и хрупкая маленькая женщина была сильна духом как никто другой. Приказом воли она подчинила себе своё по-девичьи изящное тело и голову, её мысли всегда были трезвыми. Сутки напролёт она не спала в седле объезжая гарнизоны и составляя стратегические карты, и главное, поддерживая боевой дух и веру в победу своего народа. Она обещала им расцвет и свободу, в то время как вся остальная Нурмия была уже обречена. И Озёрный Край поднялся и выиграл эту войну.
Но, увы, вместо обещанного рая люди получили сильного и волевого диктатора, равного которому ещё не было. Методы, к которым прибегала Миера не имели ничего общего со старинным аппаратом тюрем и пыток, но были на поверку не менее эффективны. Да, Бернардер Валамбрез торжествовал, выбранная и посланная им Владычица Края Южных Озер, верно, делала своё страшное дело. Его последняя ученица затмила собой всех.
« Никто из них не знает, чего стоит власть. – Думала Миера, всматриваясь в своё отражение в зеркале. – Все они получили её, не приложив к этому почти никаких усилий, и она задурманила им их дурные головы. Что они извлекли из неё, одни лишь богатства. Вся эта мишура, роскошные дворцы, золотые рудники, армии из солдатиков, какая же это ветошь. Арзель и Юстция всё ещё думают, что смогут удержаться без меня. Ничтожества! Но дайте срок, и я укажу им их место, и они покорно займут его, а когда придёт время, я избавлюсь от ненужного материала. Я избавлюсь от них всех. В том мире, который построю я, они будут уже ненужные. Оттилия – транжира, и держать мне её будет экономически невыгодно. Зинфирд – фигляр, он будет нужен лишь первое время, как орудие примитивизации сознания моих подданных, а потом станет бесполезен. В новом мире не будет ни войн, ни болезней, а значит, не станет ни Эврига, ни Ингрид. Они оба слишком одержимы и неприручаемы. Но если они неприручаемы, то Юстция и Арзель не переучиваемы. Мне не будет нужна ни тайная полиция, ни инквизиция, а на иное они не способны. Я оставлю Флюгерио, он поймёт и оценит по достоинству всю красоту моего великого замысла. Мы будем править рука об руку, в нас и только в нас двоих сохранился дух Бернардера Валамбрез, и его наследьем мы сумеем правильно распорядиться».
Она попыталась встать от своего зеркала. Это удалось Миере с трудом, её знобило, и боль в голове вернулась с новой силой. Её здоровье уже очень давно пошатнулось из-за долгих бессонных ночей и постоянной работы. А теперь долгая поездка на пронизывающем ветру не прошла даром. « Может быть, позвать Шадоу и приказать ему осмотреть меня?» – Подумала венценосная Владычица, прижав дрожащие руки к груди, которая горела в огне. Но нет, она с ужасом отвергла эту мысль, как только представила, как её исполнительный слуга поднимает её на руки и несёт в постель её хрупкое тело. Она не хотела, чтобы он дотрагивался до неё, у него были омерзительные, холодные как лёд руки. Миера вообще ненавидела, когда кто-то касался её, это всегда вызывало у неё внутреннюю дрожь. Она никому и никогда не доверяла. Только лишь прикосновения Флюгерио вызывали у неё иные чувства. Но он не придёт сейчас и она это прекрасно знала. Он не будет с ней нежен и заботлив, как и она с ним. Что же здесь хотя бы всё честно. Надев маску, она пересилила себя и дошла до роскошной кровати с чёрным балдахином. Сон непременно восстановит её силы.
Белое как алебастр тело Миеры было укутано тёмным покрывалом, а голова в ореоле каштановых волос безмятежно покоилась на подушке. Ей снился её новый мир, идеальный как чёрный кристалл, окутанный дымкой теней и пустоты.
Глава 4. Доктор.
Она не хотела открывать глаз. Ей было слишком страшно. Темнота была повсюду. Она окружала её. Тот человек вышел из темноты. Сначала она увидела его профиль, точно как у рыцаря из старинных фарсов, он крепкими руками в железных перчатках держал её перед собой в седле, он слишком сильно сдавил ей талию. Быть может, ей очень захотелось в это поверить, он так жёстко держал её лишь для того, чтобы она не упала, но всё же ей было очень больно. И тут неожиданно их взгляды встретились. У него были злые, очень злые глаза. Он поднял руку и ударил её по голове своей железной перчаткой. Тьма, тьма, одна непроглядная тьма. А ещё холод и сырость. Холод пронизывал её насквозь. Она уже не чувствовала ни ног, ни рук, всё тело её окоченело. Только боль в голове обострилась, она стала невыносимой. Затылок и виски были охвачены огнём. Сердце всё ещё билось, пульсирую, тук-тук-тук. И этот отвратительный запах, запах сырости и болот.
Изо всего этого теперь ей совсем не хотелось открывать глаз. Ей было слишком страшно. Оттого хотелось стать чем-то маленьким и незаметным. Только бы никто опять её не ударил. Всё тело болело, но ей было тепло, или скорее даже жарко. Кончики пальцев рук и ног покалывало, будто бы в них вонзалось тысячи маленьких иголочек. Тяжесть навалилась на неё, она сдавили грудь и дыхание, она же заменила собой головную боль. Голова была пуста и тяжела, а вот шею и плечи ломало.
Она не помнила ничего, ни своих близких, ни друзей, ни своей жизни, ни того кем она была, не своего имени. И при этом голова её была полна всевозможных знаний, но все они смешались. Математические и физические уравнения вставали то между строк сонетов великих поэтов, она помнила их имена и даже их портреты, картинные портреты, а то ещё лучше, между нот для фортепьяно, но о себе она не знала ничего, даже своего имени.
Свет или тусклое его подобие впервые стал пробиваться сквозь сомкнутые веки. Что-то тёплое потрескивало совсем рядом, наверное, это были дрова в камине. Пахло теплом, горячей водой, да она вдыхала тёплые пары, пахнувшие целебными травами, а ещё было что-то лекарственно едкое. Со лба вдруг сняли что-то мокрое и липкое, затем послышался звук отжимаемой с полотенца воды, которое потом снова вернули ей на голову. Опять запах уксуса и трав врезался в нос с новой силой. Но, тем не менее, это было приятно, должно быть этот компресс и снял головную боль. Волосы тоже полностью пропитались этим отваром из трав. Всё же она решилась открыть глаза.
Комнату освещал небольшой масляный светильник и огонь из очага, над которым склонился какой-то человек в длинном потрёпанном плаще. По всему помещению: у потолка и у окон были развешены пучки каких-то трав, ромашку и душицу она точно смогла разглядеть. На большом деревянном столе было разбросанно множество листов бумаги, исписанных нечитаемым почерком. Очаг, стол, несколько грубо обтёсанных стульев, лестница, ведущая наверх, да ещё кровать, на которой она лежала укрытая несколькими неподъёмно тяжёлыми одеялами, вот и всё убранство маленькой комнаты, в которой она оказалась.
Человек поставил кипятиться воду на огонь и повернулся. Хозяину этого жилища было на вид лет сорок пять, может быть несколько больше. Он был одет как бродяга, его рубашка и штаны были в заплатах, а сапоги сильно сношены. Русые до плеч волосы у висков уже слегка серебрились. Сложен он был довольно крепко, его тело говорило о выносливости, приобретённой беспокойной жизнью. Но главное лицо, такое выразительное, смелое и решительное, оно казалось на первый взгляд неприветливым и суровым, а быть может даже и грубым. Но это было не так, спокойные рассудительные голубые глаза были как-то по-особенному, по-своему добрыми. Что-то в этом человеке показалось девушке знакомым, будто бы однажды она уже видела его, или вернее не его самого, а кого-то очень на него похожего. Почему-то ей казалось, что это была женщина. Да, молодая женщина, те же глаза, та же принципиальность, твёрдость и решительность в чертах. Но почему-то она никак не могла вспомнить её.
– Простите, – чуть шевеля губами, прошептала больная девушка.
– Молчи, девчонка, ничего не говори, – строго выговорил ей он, не очень-то он любезен.
В глиняную кружку он налил какого-то отвара и, подняв ей голову, стал поить её им. А руки у него всё-таки были заботливые и мягкие, а ещё такие тёплые. Ей стало чуть легче дышать.
– Спасибо, доктор, – улыбнувшись, нежно выговорила девушка, когда он её отпустил. Она уже точно знала, что перед ней врач, и притом очень хороший врач.
Но лучше бы она этого не говорила, лицо его исказилось гневом.
–Никогда не называй меня доктором, – прикрикнул на неё этот странный человек.
– Простите, но как же мне тогда называть Вас, – испугано, с взглядом запуганного зверька, спросила она, – скажите, как Ваше имя?
– Никак, – всё так же гневно произнёс он, – а теперь замолчи, тебе вредно разговаривать!
Больше она не проронила ни слова, она была всё ещё очень слаба. А вскоре молодая женщина заснула, одурманенная лекарствами и травяными запахами, ей был очень нужен этот целебный сон.
«Меня никак не зовут, девочка, – подумал он, устало опускаясь в кресло. – Ибо в этом проклятом мире, кто назвался по имени, тот тотчас открылся врагу. А врагов у меня слишком много. И врач здесь самая неблагодарная профессия, особенно, когда ты талантливый врач. Ведь стоит мне кого-нибудь спасти, меня тут же провозгласят колдуном. Ненавижу всех этих тупиц и невежд, а ведь, сколько их я поведал на своём веку. А ещё всё это очень небезопасно, если знаешь, как по-настоящему зовётся наша Магистр Медицины. Ведьма она проклятая, ненавижу её, а она меня». – Мысль о том, что его ищет Владычица Зельзграда, заставила на миг содрогнуться этого смелого человека.
Нет, нет, довольно, если жить воспоминаниями, так можно и с ума сойти. Здесь, теперь в этой глуши, он ведёт тихую и неприметную жизнь. О нём забыли, они думают, что он умер, ну и пусть, так лучше.
И всё-таки, эта несчастная, больная девочка… Кто она? Он достал из кармана медальон, что снял с её груди и открыл его. Два портрета с подписями, один вне всяких сомнений её. Так вот значит, как она зовётся: Милидия Фейрфакс. Фейрфакс, Фейрфакс, что-то такое знакомое и давно забытое. Нет, он не может вспомнить этой фамилии, и всё же она кажется знакомой, до чего же странно. А вот второй портрет мужской, с подписью: Фредерик Фейрфакс. Это не может быть её брат, слишком уж они не похожи внешне. Они оба красивы и молоды, но сходства между ними нет. Так значит это её муж. Да, должно быть так, да и вещи такие чаще дарят друг другу возлюбленные, а не брат с сестрой, медальон с портретами, надо же, какая сентиментальность.
Вначале он опасался, что у найденной им девушки болотная лихорадка, которая, несомненно, убила бы это хрупкое создание. Но осмотрев её он не нашёл у неё признаков этой тяжёлой болезни. По всей видимости, из-за удара по голове она и лишилась чувств, но серьёзных травм не получила. Тогда ночь, противная погода, пронизывающий ветер, мерзкие болотные испарения, холод едва не сгубили её. Не успей он вовремя отыскать её, так та бы непременно замёрзла бы насмерть. Она тяжело переносила болезнь, несколько дней пролежала в бреду и только сегодня пришла в чувства. И кроме того её положение, ведь осмотрев её, доктор знал, что она ждёт ребёнка. Это ещё лишний раз указывало на то, что она должно быть замужем и человек на портрете её муж.
Хорош у неё муж, нечего сказать, бросить её в лесу на верную погибель, да ещё и в её положении. Ах, только бы на миг посмотреть на этого лощёного красавчика, да разбить бы ему лицо. Он не достоин, зваться мужчиной, раз мог так поступить с женщиной. И тут невероятная мысль возникла у него. Лицо-то этого человека было ему знакомо.
В ужасе от своей страшной догадки, доктор стал искать в своём кошельке среди всех прочих монет, монету нильсградской чеканки. Найдя золотой, он положил его рядом с открытым медальоном. Как ни грубо было изображение на деньгах, и как ни прекрасно на портрете, сходство было на лицо. Да и, кроме того, ему ведь и самому пару раз приходилось издали видеть принца Флюгерио, чтобы теперь понять и осознать, что на портрете изображён не кто иной, как правитель Нильсграда.
