Проза на салфетках

Однажды на речке

  Иван отчаянно бил руками, стараясь удержаться. Но мокрая одежда неудержимо тянула вниз. Ноги, онемевшие от ледяной воды, наотрез отказывались шевелиться. Голос охрип от громких криков, которых на пустом берегу некому было услышать. Всё, это конец!

  "Чёрт меня дёрнул вытаскивать эту припадочную!" – в отчаянии думал парень.

  Так нет же, пожалел. Помчался по льду, как только увидел женщину, тонущую в полынье. Она ведь даже не просила о помощи – только кричала: "Холодно!" – и вспоминала при этом особу с пониженной моральной ответственностью.

  Женщину, от которой разило дешёвой водкой, пришлось вытаскивать буквально силой. Только спасённая оказалась на льду в безопасности, как вдруг с криком: "Мразь!" и обвинениями в покушении на её девичью честь с силой толкнула Ивана. Не удержавшись, парень упал в ту же полынью.

  Помог, называется! И теперь так глупо и нелепо уходит из жизни, оставляет старую мать, Алису… Идиотка, чтоб ей неладно было!

  Отчаяние уступило место ярости – Иван принялся барахтаться с удвоенной силой, пытаясь схватиться за кромку. Наконец, ему это удалось. Но тонкий лёд не выдержал – обломился под его весом.

– Держи, парень!

  Какой-то дед протянул ему обе руки. Иван бессознательно за них ухватился…

***

  Очнулся парень уже на льду, оттого что спаситель бил его по щекам.

– Живой? Вот и хорошо!

– Спасибо Вам! – с чувством проговорил Иван. – Если бы не Вы…

– Не стоит, – перебил его старик. – Вижу, ты человек добрый.

– Потому и оказался здесь. Не полез бы спасать эту… в общем, одну даму, не барахтался бы в воде.

– Водка не делает людей умнее и благороднее. А у Таньки с головой совсем того. Допилась до "белочки". Ну, бывай, парень! Береги себя!

  Похлопав Ивана по плечу, старик стал поспешно удаляться.

– Постойте! – крикнул ему вслед Иван. – Звать-то Вас как?

– Александр Игнатьич. Можно просто Игнатьич.

***

  До Серёгиной дачи было рукой подать. Когда Иван явился к другу мокрый, продрогший, дядя Гриша тут же повёл его в баню греться.

– Вот так, Серёга, – рассказывал Иван другу. – Из-за алкашки чуть не утонул. Хорошо, Игнатьич вытащил.

– Кто-то?! – на лицах Серёги и дяди Гриши парень увидел неподдельное изумление.

– Александр Игнатьич. Такой дед, с бородой, с усами…

– Так Игнатьич умер. Год назад в речке утонул. Купался и, видимо, с сердцем стало плохо… Вообще классный был дедок. Добрый, отзывчивый.

– Видимо, ты, Ванька, ему понравился, – сказал дядя Гриша. – Раз он с того света явился тебя спасать.

Потому что мы – семья

  Я встретила Иру в зале суда.

– Юлик, ты пришла!

– Как я могла не прийти, – ответила я, обнимая её. – Мы же сёстры.

  Федя из-за прутьев решётки наблюдал за нашим примирением с нескрываемой радостью. Он мне нравится. Даже сейчас, когда мог бы выторговать себе меньший срок, он наотрез отказывается признать своё участие в массовых беспорядках. И ведь прав – разве он виноват, что полиция разогнала санкционированный митинг? Да и полицейского он не лупил – только схватил за руку, когда тот бил дубинкой одного старика. Эх, Федя, Федя!

  Да, он мне нравится. Но я его не любила. Никогда. В отличие от Иры. Перспектива ждать мужа из тюрьмы её не испугала. Да, мужа – она собирается с ним расписаться.

  А ведь год назад я её ненавидела, считала предательницей, проклинала тот день, когда мне вздумалось познакомить Федю со своей сестрой. Проклинала природу за то, что Ирка уродилась красавицей. Глупая ревность подтолкнула меня уйти из дома, снять комнатушку в общаге, чтобы не жить с Иркой под одной крышей. И вообще, не видеть, не слышать эту стерву!

  А теперь сижу с ней рядом на скамейке для родственников и подмигиваю Феде: держись, зятёк!

***

– Юлик, может, домой? – предложила Ира, когда мы вышли из здания суда.

– Пошли.

  И вот впервые за целый год я снова оказалась в родных стенах. Прихожая, куда я бежала всякий раз, когда папа приходил с работы, чтобы с визгом кинуться ему на шею, защекотать, заглянуть в сумку, проверяя, не решил ли он сегодня побаловать нас вкусненьким. Зал с диваном и креслом у телевизора и мамиными вышивками на стенах. Детская с двумя кроватями и столиком, где мы с Ирой учили уроки и делились девичьими секретами. Кухня с холодильником, куда любила запрыгивать рыжая Муся, и столом – местом, где собиралась за ужином вся семья. На столе – голубая ваза, которую мы с Ирой выложили мозаикой в десятом классе.

  Долго сидели мы за столом, пили чай из любимых кружек. Потом перешли в комнату. Время давно перевалило за полночь, а мы всё никак не могли наговориться. Столько всего произошло за время нашей разлуки. Хорошо, завтра суббота – ни на работу, ни в институт идти не надо.

– Возвращайся, Юлик. Здесь ты дома. Зачем тебе эта общага? Или ты всё ещё на меня злишься?

– Да нет, Ириш, уже не злюсь. Просто я уже заплатила за месяц вперёд.

– Ну и фиг с ним!

  Действительно, фиг с ним! Даже если денег мне и не вернут. Завтра же собираю вещи и домой. И не только потому, что здесь я родилась и выросла. Не могу я оставить Иришку одну сейчас, когда ей так нужна поддержка. А вместе мы любые трудности преодолеем.

Новое лучше старого

– Мам, давай возьмём кошку. Она будет ловить мышей. А когда состарится – выбросим и возьмём другую…

***

– Нин, ну, давай будем реалистами. Ты уже немолодая, и здоровье уже не то. Вот с ногами проблемы. Через годик-два ты уже, может, сядешь в инвалидное кресло. Или вообще будешь лежать в лёжку. А я ещё мужик хоть куда. Обидно будет потратить жизнь, чтобы горшки из-под тебя выносить. Тем более, у тебя есть дети. Позаботятся, если что.

– Уходи, – проговорила женщина почти шёпотом. – Ненавижу…

  Лишь только за мужем захлопнулась дверь, Нина Александровна без сил рухнула на диван.

  Память будто в насмешку преподносила эпизоды из далёкого прошлого. Вот она, двадцатилетняя, в белом платье, Володя не сводит с неё влюблённых глаз и как будто не верит своему счастью, отовсюду раздаются поздравления, крики: "Горько!"… Вот Володя аккуратно берёт на руки Вадика – наследника, он так хотел мальчика… Вот они гуляют по парку. Вадик собирает букет из осенних листьев – для мамы, а Маша, тихо посапывая, спит в коляске. И нет на свете семьи счастливее.

  А теперь всё забыто, всё в прошлом. Все тридцать лет совместной жизни. Смазливое личико Алины, её стройная фигурка – вот настоящее.

  "Новое всегда лучше старого". Любимая фраза Володи.

– Новое всегда лучше старого, – повторила женщина со вздохом.

***

  Когда Владимир Иванович пришёл с вещами к Алине, та бросилась ему на шею. Прозрачная ткань халатика струилась по её гибкому телу, обещая массу искушений.

– Милый, ты решился?

  Владимир Иванович кивнул.

– Сказал всё, как ты хотела. Так что теперь эта курица точно не будет названивать.

– Вот и отлично, мой голубок! Я так соскучилась! Иди ко мне!

  Очень скоро они оказались в спальне. Лаская обнажённое девичье тело, Владимир Иванович натужно кряхтел. Алина стонала от удовольствия, постепенно приближаясь губами к его шее. Два зуба высунулись изо рта и впились в пульсирующую сонную артерию. Мужчина вскрикнул, дёрнулся и тут же, внезапно побледнев, затих.

– Кровь – это жизнь! – проговорила Алина, облизывая красные губы. – И молодость, – прибавила она, глядя на своё отражение в зеркале.

  Как и двести лет назад, оттуда на неё смотрела молодая девушка.

Порча

  В почтовом ящике лежало одно письмо. Причём адресовано оно было некой Семёновой Е.В. Отправитель – Шульгина Н.Р. – неразборчиво написала номер дома. Видимо, поэтому письмо и попало к Насте.

  Девушка распечатала, стала читать.

  "Здравствуй, дорогая Леночка! Ты пишешь, что у тебя не получается снимать порчу криком в окно. Для этого нужно знать, как её наводят. Человека, которого хотят испортить, зовут с улицы полным именем. Затем убегают на кладбище, предварительно захватив с собой ветку осины, кладут её на могилу с тем же именем, что у того, кого портят".

  Далее Надежда Романовна приводила текст заклинания, которое при этом произносят. И уверяла, что в течение трёх дней лицо у порченого покроется фурункулами.

  "То, что надо!" – думала Настя.

  Тогда Филипп бросит эту дуру Ирку! И посмотрит на неё, куда более достойную.

***

  Настя смотрела в зеркало, пытаясь понять, что она сделала не так. Всё как написано: прихватила ветку осины, позвала Ирину с улицы, быстро убежала. Когда клала ветку на могилы какой-то Ирины Игоревны, заклинание прочитала без запинки – заранее отрепетировала. Что же не так, что? Почему у неё самой лицо так обезображено, а Ирка осталась прежней, словно не её портили, а саму Настю?

***

– Что, дорогуша, чужие письма читаем, порчи на соперниц наводим? – Надежда Романовна и не думала быть вежливой. – Ирина-то тебя видела. А в этом случае порча на того, кто наводит, и перекидывается.

– Снимите её с меня! Пожалуйста! – девушка готова была пасть перед знахаркой на колени, целовать ей ноги – да всё что угодно.

– Ладно, не реви! Сниму я с тебя порчу. Только учти: второй раз она не снимется. Так что хорошенько подумай, прежде чем другим зло делать. А Филиппа забудь – всё равно не судьба вам быть вместе.

  Настя слушала и испуганно кивала.

– А письмо лучше Леночке отправь. Или порви и выбрось от греха подальше.

И умереть в один день

  Колдун тщательно рассматривал фотографию. Стоящие на фоне берёз и речки парень и девушка улыбались, не сводя друг с друга влюблённых глаз.

  Старушка, сидевшая за столом напротив колдуна, ворчала не переставая:

– Присушил, вот нутром чую, присушил, нехристь масонская! Они ж, правозащитники окаянный, спят и видят, как бы нас, русских, уничтожить, стереть с лица земли. Штаты им за это щедро платят, вот они наших мужиков спаивают, наших детей на органы продают. Умоляю, спасите мою Инночку от этого Василия! Она ж моя единственная внученька! У меня ж никого, кроме неё, нету!

– Успокойтесь, Алла Никитична! Никакого приворота я здесь не вижу. И вообще, какого-либо тёмного воздействия. Уж поверьте мне – я в таких делах специалист. Так что за Вашу внучку могу только порадоваться. Этот человек – её судьба. Он её по-настоящему любит. Благодарите Бога и поменьше смотрите телевизор.

– Я Вас умоляю! – Алла Никитична вскочила с места и бросилась колдуну в ноги. – Я всё отдам, всё сделаю, только не отказывайте! Спасите мою Инночку!

  Но сколько она ни рыдала, сколько ни упрашивала, колдун оставался непреклонен. Тогда старушка перешла к брани:

– Аферист проклятый! Значит, ты заодно с этим иудой! Продажная масонская морда! Так знай, ирод, внучку я вам не отдам! Костьми лягу, а быть ей с Василием не позволю!

***

  Через час Никитична сидела на кухне у соседки и со слезами рассказывала, как сходила к колдуну.

– Отказал! – возмущению Егоровны не было предела. – Сволочь какая! Но ты не реви, Никитична, что-нибудь придумаем. Хочешь, Маринке позвоню? Спрошу, может, у неё листок остался. А то Вадим когда загулял – всё только о Машке и думал. Уйти даже к ней хотел, и дети по боку. Намучились с ним! Приворожила его эта Машка! Хорошо, бабка дала отворот, сказала: читай на воду три раза – и Машка исчезнет из его жизни. Ну, Маринка и стала читать. И что думаешь – через неделю Вадик послал эту бесстыжую куда подальше.

– Ой, Егоровна, будь другом – дай мне этот наговор. Век Господа за тебя молить буду!

***

  На следующий день Егоровна забежала к Никитичне и принесла листок с заветными словами. Попили чай, а потом, выпроводив соседку, Никитична читала на воду заговор. Да исчезнет Василий из жизни её внучки, станет ей ненужным и противным, как плевок на дороге, да избавится раба Божья Инна от чар приворотных.

***

  Через неделю Егоровна вновь заглянула к соседке.

– Ну как, Никитична? Забыла Иннушка своего Васю?

– Если бы! Всё переживает, как он там в Чечне. Журналюга проклятый! Репортажи пишет, что их там пытают, похищают. Правильно их Кадыров! Эти кавказцы только силу и уважают!

– Слушай, говорят, сегодня утром там какого-то журналюгу убили. Самохина какого-то. Не твой, случайно?

– Самохин? Ну-ка проверим. Сейчас Интернет включим.

  Очень скоро Гугл выдал старушкам полную информацию об убитом журналисте.

– Слушай, Егоровна, точно он! Васька! Ну, убили – и слава Богу! Теперь он, наконец, от Инки отстанет!

– Кстати, а где она сейчас?

– В магазин пошла за хлебом… Ничего, поплачет и другого найдёт. Девка молодая, красивая.

***

  Грузовик нёсся по улицам города, никем не управляемый. Водитель, одурманенный алкоголем, сладко спал за рулём.

  "Стой, Инна, стой! Не выходи на дорогу! Погоди, пока проедет!"

  Нет, не остановилась. Вышла. Не остановился и грузовик…

***

– А вот здесь, – врач открыл дверь в палату, – пациентка с параноидальной шизофренией.

  Взору молодого практиканта предстала сидящая на койке старушка. Уставившись в одну точку, больная непрерывно что-то бормотала.

– После того, как у неё внучка попала под машину, она разговаривает с призраками. Вообразила, что это всё из-за какого-то отворота.

– Отворота?! – удивился практикант.

– Ну да. Вроде как она внучку от парня отвораживала… Пойдём дальше.

***

  "Когда парни, что были до Васи, заговаривали со мной о близости, я пугалась, отстранялась, спешила с ними распрощаться. Я не была уверена, что хочу с ними прожить всю жизнь. А к Васе сама пришла. Сердце подсказывает, что это ОН. Тот человек, за которого я мечтаю выйти замуж, нарожать детей, состариться вместе. И умереть в один день…".

В пустом классе

  Катя и Никита со смехом ввалились в пустой класс, бросили портфели на переднюю парту, отчего та задрожала.

– Прикинь, – заговорила Катя. – Эта чмошная Валька в тебя втюрилась!

– Да ладно! – с сомнением потянул парень.

– Она сама так сказала.

– Сама? Круто! Слушай, может, над ней прикольнёмся? Ну, пусть она мне в любви признается. Так, чтоб все слышали.

  Идея девушке понравилась.

– Значит, так. Ты её обнимаешь, говоришь пару слов, заводишь в пустой класс… Я скажу девчонкам. Они будут под партами.

– Прикольно! Представляю, какая морда будет у этой прыщавой, когда она их увидит! Будет ржачно!

  С этими словами Никита захохотал.

– Пойдём, Светке скажем…

  Подхватив портфели, парень и девушка, хохоча, вышли из класса.

***

  Полина вылезла из-под парты, держа в руках линейку. С Валькой из параллельного она почти не общалась. Серая, неинтересная. Но сейчас Полина её жалела – угораздило же влюбиться в такого урода!

  Сама она забралась под парту, конечно, не для того, чтобы за кем-то следить, подслушивать. Классная обвинила её, будто это она облепила всю парту жвачками, заставила отдирать. Всё время цепляется по поводу и без. А всё из-за Полининого сочувствия узникам Болотной. Одноклассники прозвали Шестомайкой.

  "Теперь назовут шестёркой", – подумала девушка.

  Да и Валька, влюблённая в Никиту, скорей всего, пошлёт куда подальше. Но молчать о том, что услышала, Полина не собиралась.

Вразуми мою мать!

  Девушка приходила в церковь каждый день и просила Бога об одном – послать хорошего жениха… её матери. Ангел-хранитель той слушал её молитвы и вздыхал. Виноват ли он, что Господь дал ему в подопечные такую непроходимую тупицу.

  Инна всегда боялась ошибиться, сделать неверный шаг, вызвать косые взгляды окружающих, а главное – боялась поверить, что может быть любима и счастлива. Оттого она и связалась с Александром – а ведь ангел только и делал, что посылал ей знаки: не твой человек! – оттого не порвала с ним помолвку, когда стало ясно, что он себе не уме. Потом во всём ему угождала, боясь, что он уйдёт, и она не сможет прокормить себя и Иришку. Хотя последняя умоляла маму развестись с папой.

  Когда Александр умер, выяснилось, что супружеская верность отнюдь не была его жизненным девизом. Кроме того, он готовил для тёщи сюрприз – фокус с бумагами на квартиру, в результате которого она стала бы принадлежать ему. Не успел… А до того ангел не раз посылал Инне подсказки, но она так боялась поверить в порочность мужа, что попросту их игнорировала.

  Теперь Иришка хочет, чтобы её мать встретила хорошего человека и вышла за него замуж. Но Инна боится снова наступить на те же грабли. А сколько поводов придумала: и "старая уже", и "судьба у меня такая, потому что в мае родилась", и "все мужики по природе эгоисты и бабники". Послушаешь её – просто диву даёшься! И Иришка, по её мнению, её нисколько не любит. Просто сплавить хочет, чтоб не мешалась.

  "Эх, Иринушка, – думал ангел. – Мозгов бы твоей матери!"

  Если бы Инна хоть что-нибудь сделала для своего счастья! Тогда он был бы ей в помощь. Даже если бы она и накосячила, всё же, чёрт побери, лучше, чем хныкать и на злую долю жаловаться!

  Ангел испуганно зажал рот крылом. Как бы другие небесные обитатели не услышали! Не полагается ангелу нечистого поминать.

  Иришка закончила молиться, перекрестилась, поцеловала икону и вышла из церкви. Мама не разрешала ей ходить туда одной, опасаясь, что попадётся какой-нибудь сектант и заморочит голову шестнадцатилетней девочке. Но Иришка всё равно ходила.

  В этот раз ангел-хранитель её матери услышал в её молитве нечто новое, чего доселе не слышал.

– Господи, вразуми мою мать!

Жена омоновца

  "Здравствуйте, Светлана! Спасибо Вам за поддержку, за добрые слова! Честно говоря, не ожидал их от жены потерпевшего. Мужа Вашего я действительно не бил…"

– А жаль! – подумала Света вслух.

  "А извиняться передо мной Вам не за что. Вы не виноваты, что вышли замуж за любимого человека. Как говорится, с годовщиной! Будьте счастливы!".

  "Я буду счастлива, когда он сдохнет! Упырь проклятый!".

  Грибы на сковородке угрожающе зашипели. Света перевернула их лопаткой. Потом, щурясь от синяка под левым глазом, дочитала письмо.

  Теперь надо его спрятать. А то Антон придёт с работы – убьёт. И так ревнует к каждому столбу. Месяц назад случайно Андрея встретила, с которым вместе училась. Муж так излупил, что неделю встать не могла. А если ещё узнает, что ей Ваничкин из колонии пишет…

  "И зачем только замуж за него шла? Видела же, какой он человек".

  Видела. В Сахаровском центре, куда незадолго до свадьбы её пригласила подруга Вика. Концерт какой-то был в поддержку политзаключённых. Сначала показывали разгон митинга. Омоновцы врывались в толпу демонстрантов, размахивая дубинками. Света увидела, как её жених в каске и бронежилете с остервенением бьёт одного парня. Потом, оставив несчастного лежать на асфальте, снова кинулся в толпу.

  Тогда Света нашла Антону тысячу оправданий. Нашла их и тогда, когда на процессе по массовым беспорядкам жених давал показания: это не он избил Ваничкина, это Ваничкин его избил.

  В конце концов, думала Света, у Антона работа такая. А дома, рядом с ней, он будет зайкой.

  "Зайкой" он стал почти сразу, когда на третий день после свадьбы ударил её за пересоленный борщ…

  Поначалу Света терпела, потом хотела развестись. Антон, услышав об этом, долго бил. После пригрозил: "Учти тварь, если что – из-под земли достану!".

  Но ничего – скоро мучения закончатся. Антон обожает грибочки…

  "Но что же я делаю? Это же грех большой! Что сказала бы мама, царствие ей небесное?.. Нет, чёрт с ними, с грибами! Выброшу их в мусорку от греха подальше!… Сбегу от этого изверга! Куда? Да хоть на край света! Хуже, чем здесь, уже нигде не будет!".

  Неожиданно из прихожей раздался телефонный звонок…

***

  На суде Ирина билась в истерике, заламывала руки и кричала, что "любимый Антоша" собирался её бросить. Потому она с горя напилась и ударила ножом спящего любовника – не могла отпустить его к другой женщине.

  "А ведь я чуть грех на душу не взяла, – думала Света, когда подсудимую уводили. – Или уже взяла".

  Мать её, глубоко верующая, всегда говорила, что согрешить можно не только деянием, но и мыслью.

  "Но я же собиралась выбросить эти грибы. Ещё до того, как мне позвонили и сказали. Стало быть, здесь моя совесть чиста".

Непорядочная

  Лишь только я переступила порог, Михаил Сергеевич поднял голову от книги.

– Здравствуй, Маша! Ровно полтретьего. Хоть часы по тебе сверяй. Вот я уже твоего "экстремиста" приготовил.

  Поблагодарив библиотекаря, я взяла у него из рук "Мысли о Родине", прошла между рядами уставленных книгами стеллажей и села за стол поближе к окну.

  С каким нетерпением я ждала этого момента! Но сегодня я не уйду, пока не дочитаю до конца. Тем более, что осталось не так много – всего десять страниц. О том, чтобы взять книгу домой, не может быть и речи. Узнают, что Михаил Сергеевич хранит у себя в библиотеке такие книги – лишат звания Порядочного человека, а то и посадят за измену Родине, как Аливанцева.

  Мысли, которые автор доверил бумаги, были и впрямь дерзкими. Подумать только – человека нельзя убивать за то, что недоволен Президентом! Да любой порядочный человек скажет, что эта мысль от лукавого, и что расстрел для таких "псов злобесных" – слишком мягкое наказание.

  А что он пишет про кошек! Вместо того, чтобы пнуть одно из этих дьявольских отродий, Аливанцев приютил её, привёл к себе домой, да ещё и имя дал – Мурка. Конечно, это не измена Родине, но с медалью Порядочного человека можно распрощаться.

  И много-много других мыслей, не менее крамольных.

– Ну как? – поинтересовался Михаил Сергеевич, когда я возвращала ему книгу.

– Очень интересные мысли, – ответила я неожиданно для себя и тут же боязливо закрыла рот рукой.

  Но в следующую минуту широко раскрыла, потому что библиотекарь сказал:

– Мне тоже нравятся.

  "Вот это да! – подумала я. – А ещё и порядочный человек!".

***

  Выходя из библиотеки, я думала о том, что я напишу Аливанцеву в письме. Конечно, придётся быть осторожней, чтобы тюремная цензура пропустила. Да и Михаила Сергеевича подводить под монастырь не хочется. Думай, Маша, думай – это тебе не обмен впечатлениями о "Семнадцати мгновениях весны", с которого год назад и началась наша переписка.

  Я не сразу заметила, как мне под ноги метнулся рыжий пушистый комок. Сказал "мяу" и застыл, глядя на меня зелёными пуговками глаз. Ну и как его пнуть, спрашивается?

– Ну, иди сюда, провокатор рыжий! – вздохнула я, садясь на корточки.