Проза на салфетках

Проклятие подруги

– Будь ты проклята! – кричала Люся, бросая скомканный лист мне в лицо. – И ты, и Алёна, и эта дрянь!

  Люся и Алёна – мои подруги. Особа, упомянутая как "эта дрянь" – никто иная как украинская лётчица Надежда Савченко, имевшая неосторожность подписаться в письме своим именем и фамилией. Люся её терпеть не может, особенно после того, как в Донецке погиб её троюродный брат вместе с женой. С тех пор она мечтает о том дне, когда эту даму в военной форме повесят на ближайшей берёзе. Спросите: какого лешего я вздумала писать Надежде письма, а тем более показывать подруге её ответы? В том-то и дело, что не писала я ей. Мою поэму "Песнь о матросе Кириллове" отправила ей Алёна, с моего согласия. Впрочем, имелась в виду не конкретно Савченко, а вообще политзаключённые. Что ж, пусть читают – я не против. Просто Надежде моя поэма понравилась, и она решила об этом написать. Разве я виновата? Я только успела распечатать письмо, что переслала мне Алёна, как Люся пришла в гости. Она знала, что моего Колю только что забрали в армию, пришла по-дружески поддержать. Но увидела распечатку. И вместо поддержки – истерика, проклятия, хлопанье дверью.

  А ведь раньше она такой не была. Сколько её знаю – пятый год уже, с тех пор, как познакомились на одном из поэтических вечеров. Оказалось, мы живём на соседних улицах. Так и стали подругами. Кто бы мог подумать, что поэтесса, у которой такие возвышенные стихи о любви и доброте…

  Той же ночью мне приснился матрос Кириллов, чей шикарный образ я описала в своей поэме.

– Не унывай, Дарья! – сказал он мне. – Значит, такая подруга хорошая!

  А что мне оставалось делать? Только страдать и бояться. Сначала я не особо-то и поверила в проклятие. Но когда после ссоры всю неделю были перебои с электричеством… Алёне досталось больше – её пятнадцатилетняя сестра Юля разбилась со своим парнем на мотоцикле. Изменилось ли что-то в жизни моей нежданной поклонницы, я сказать не могла, поскольку с ней не общаюсь. Но после Юлиной гибели я стала всерьёз бояться за своего мужа. Каждое утро просыпалась с навязчивой мыслью: жив ли Коленька? Вдруг сегодня мне придёт на него похоронка? И каждый раз, получая от него письмо о том, что в принципе с ним всё нормально, вздыхала с облегчением. Иногда я заходила в церковь – молилась, чтобы Господь уберёг раба Божьего Николая и избавил от напрасных страданий рабу Божью Дарью. Но если с первым Отец Небесный справлялся хорошо, то со вторым как-то не очень спешил. Знаю, что это плохо, но порой мне так хотелось заявиться к бывшей подружке и ударить её по лицу или наговорить ей гадостей по телефону. Но я к ней не приходила, не звонила. Даже поэтические вечера посещать перестала, опасаясь, что увижу на них Люсю. Когда же судьба случайно сталкивала нас на улице, старалась перейти на другую сторону.

  А однажды приснился мне сон: стою я на палубе корабля – того самого, что описывала в своей "Песне о матросе Кириллове". На моей шее петлёй болтается засаленный корабельный канат, чёрный от жира и копоти.

– Режь! – говорит матрос Кириллов, протягивая мне нож.

  Резать неудобно. Нож то и дело соскальзывает. Петля на шее медленно сжимается. Дышать становится всё труднее. На руках появляются мазоли.

– Не могу больше! – шепчу я, выбившись из сил.

  Но в ответ слышу командный голос своего героя:

– Режь!

  И я продолжаю пилить.

  Наконец, с треском рвутся последние нити, и я пробуждаюсь.

  Первый раз за много месяцев я проснулась без страха. Теперь я не сомневалась: Коля вернётся, обязательно вернётся! Обиды на Люсю уже тоже не было. Да и на кого обижаться? Подруги по имени Люся у меня давно уже нет. А поэтесса Людмила Санаева при всём желании уже меня не обидит, даже если будет проклинать меня с утра до вечера. Потому что обидеть могут только друзья.

  Впервые после долгого перерыва я решилась пойти на поэтическую встречу. Товарищи по перу встретили меня приветливо, удивляясь, где я столько времени пропадала. Я сослалась на множество дел и отсутствия времени.

– Представляешь, какая неприятность! – сказал мне Серёжа, что всегда на таких вечерах брал на себя роль ведущего. – Санаева обещала сегодня стихи читать, да вот попала в больницу. Поскользнулась – сломала ногу…

  Нельзя сказать, чтобы это известие вызвало у меня злобную радость, однако же промелькнула мысль: не надо желать зла другим людям. Вернётся ведь бумерангом.

Наговорённая водица

  Вздумалось как-то Марье-царевне во зелёном саду погулять. Вдруг перед нею, откуда ни возьмись, будто из-под земли вырос карлик, уродливый да горбатый. И плачет слезами горючими:

– Не гони меня, Марья-царевна, не таков я вовсе. Королевич я заморский. А в карлика меня превратил колдун злобный да завистливый.

  Пожалела его Марья-царевна, приголубила. Да и сама не заметила, как из жалости да полюбила его крепко-накрепко. Стала она каждый день в зелен сад приходить, чтоб карлика повидать.

  А карлик-то день ото дня всё капризнее делался. Всё ему не так, не эдак. Стал Марью-царевну словом грубым обижать да ручонки свои скрюченные распускать. Да прощает ему всё Марья, жалеет:

"Оттого он и злой, что заколдован. Коль его снова принцем оборотить – тотчас же добрым станет".

  Так и прошли горькие месяцы, покуда не прослышала Марья-царевна, что в стольный град кудесник приехал, молва о нём идёт, что любое тёмное колдовство снимет.

  Марья-царевна к нему:

– Спаси, батюшка кудесник, расколдуй милого моего. Всё, что пожелаешь, за это отдам.

  Выслушал её кудесник и говорит:

– Так и быть, Марья-царевна, помогу я твоей беде. Дам-ка я тебе водицу наговорённую. Сперва окати ею милого своего, да каплю себе оставь, чтобы после самой выпить. Возьмёшь – и тотчас же душу его увидишь. Да смотри: не сделаешь последнего – быть беде.

  Обрадовалась Марья-царевна, взяла водицу наговорённую – и в сад зелен. Карлик, увидев её, осерчал:

– Где ты пропадала так долго? Чай, всё с царевичами да королевичами беседы вела, а про меня и вовсе думать забыла!

  Ни слова не сказала ему в ответ Марья – лишь водицей его окатила. Тотчас же заместо карлика уродливого предстал перед нею добрый молодец – красавец писаный.

  Как увидала его Марья, голову от счастия потеряла. Едва не забыла про водицу, что осталася. Да вовремя вспомнила, как кудесник предостерегал.

  Лишь только хлебнула водицы наговорённой – на милого своего взглянула. Глядь – а красавца-то и след простыл, заместо него карлик стоит. Да таков, что прежний в сравнении с ним прекрасным королевичем покажется

Букет из белых роз

  Василий вышел на площадку. Букет из белых роз пролетел над головой и приземлился в нескольких шагах от парня.

– Убирайся, козёл! – донёсся из квартиры Маринин голос. – Чтоб ноги твоей здесь больше не было!

  С минуту Василий растерянно стоял перед захлопнувшейся дверью. Ну вот, опять истерика на пустом месте! Отпраздновали Восьмое марта, называется! Леший попутал включить этот чёртов телевизор!

  В новостях, как всегда, говорили про Украину. Василий возьми да скажи: враки это всё, сплошная пропаганда и истерия. И тут Марина как завелась – стала кричать, что он предатель и русофоб, и что таких, как он, расстреливать надо! Попытки успокоить любимую ни к чему не привели – та только распалялась ещё больше…

  Вдруг что-то мягкое и пушистое потёрлось у его ног.

  "Что, тоже выгнали?" – сочувственно мяукнул рыжий Васька.

– Выгнали, – ответил парень. – Ещё и козлом обозвали.

  "Бывает. Меня вон вообще назвали тварью блохастой. Я ж не виноват, что у мамы Кати внук чихает".

– Понимаю. Ну, пошли, тёзка! У меня чихать некому – живу один… Ну эту Маринку к чёрту! Достала своими истериками!

  Парень подобрал с пола букет и спустился вниз по лестнице. Кот последовал за ним. Во дворе он отдал букет слегка полноватой девушке:

– Это Вам! С праздником!

– Спасибо! – пробормотала та смущённо, провожая взглядом двух удаляющихся Василиев.

***

  Придя домой, Соня первым делом поставила букет в вазу.

– Представляешь, бабуль, какой-то незнакомый парень подошёл и подарил мне цветы!

– Ну вот, а ты всё заладила: толстая, некрасивая! Задурила тебе голову эта Маринка!

  Впервые в жизни девушка задумалась: так ли права лучшая подруга? Да и подруга ли она вообще? Разве друзья существуют для того, чтобы постоянно говорить гадости?

  Соня подошла к зеркалу и оглядела себя со всех сторон:

  "Нет, всё-таки не такая уж я и толстая!"

Однажды на милонге

  Ритмичные напевы далёкой Латинской Америки наполняли зал. По кругу мимо столиков шествовали, обнявшись, нарядные парочки, то останавливаясь, чтобы покружиться в страстном танце, то опять возобновляя движение.

  Каждый год Алексей приходил сюда, чтобы вновь услышать эту музыку и, закрыв глаза, представить, как танцует с Вероникой. Представить её колдовские изумрудные глаза, ярко-рыжие локоны, ниспадающие на плечи, ощутить тепло её нежных рук, обнять тонкий стан, любоваться плавными движениями этих стройных ног. Как в тот самый день, когда однажды, придя на милонгу, увидел прекрасную незнакомку в бордовом платье. Тогда он пригласил её на танец и с тех пор с ней не расставался. Через полгода Вероника стала его женой. Не просто женой – Пенелопой, которая верно ждала своего витающего в облаках Одиссея и всякий раз, когда он возвращался из рейса, встречала его с неизменной радостью. А провожая мужа в аэропорт, обнимала и целовала так страстно, словно видела в последний раз. "Береги себя, мой отважный лётчик!" – говорила она ему ласково. "Не скучай, моя "белая вдовушка"! – улыбался в ответ Алексей. – Я скоро вернусь!". Он знал, что Вероника за него беспокоится, особенно если погода выдавалась не слишком спокойной. Но он профессионал, пилот международного класса, ему к дождям и ветрам не привыкать. К тому же, Господь Бог, услышав молитву любящей женщины, убережёт его от любой беды.

  Его-то Господь уберёг, но не её саму. И ведь ничто не предвещало беды. Митинг за честные выборы был согласован и разрешён городскими властями. Вероника и раньше ходила на такие мероприятия – и всё было спокойно. Но в этот раз стражи порядка устроили давку. Группка возмущённых демонстрантов прорвали полицейское оцепление. Тогда озверевшие омоновцы стали врываться в толпу и бить дубинками всякого, кто попадался им под руку. Когда один из стражей порядка стал избивать старика, Вероника схватила его за руку со словами: "Что Вы делаете? Вы нарушаете закон!". Следующий удар пришёлся ей в висок. Смерть была мгновенной.

  И в это время, словно в насмешку, пассажиры аплодисментами благодарили Алексея за мягкую посадку на чилийскую землю.

  Потом был суд по делу о массовых беспорядках. Два десятка демонстрантов посадили в тюрьму. Разгонявшие митинг омоновцы, в том числе и убийца Вероники – майор Белозаводский, получили квартиры и повышения по службе…

  Неожиданно Алексей вздрогнул и уставился в середину зала, не веря своим глазам. За одним из столиков сидел Белозаводский собственной персоной. Напротив него – девушка в открытом чёрном платье. Едва ли ей было больше шестнадцати, однако яркий макияж выдавал намерение выглядеть постарше.

  Белозаводский что-то говорил, куда-то показывал, его спутница, смеясь, повернула голову. Мужчина поднёс руку к её бокалу. Что-то из его ладони тут же перекочевало в мятный коктейль и, шипя, растворилось.

  Пробираясь между танцующими парочками и извиняясь за причинённые неудобства, Алексей приблизился к столику. Девушка уже взяла в руку бокал и собиралась сделать глоток.

– Стоп! – от его властного голоса рука замерла на полпути. – Может, сперва объясните своей даме, что Вы ей подсыпали?

– Чего?! – хором вскричали полицейский и его спутница.

– Мне тоже интересно: чего? – ответил Алексей. – Клофелина? Или какой другой гадости?

– Мужик, ты чего гонишь? Вали отсюда!

  Но Алексей не сдвинулся с места. Девушка с удивлением рассматривала бокал, временами переводя взгляд на своего кавалера.

– Это что, правда?

– Успокойся, Светуль, – чуть грубовато проговорил Белозаводский. – Не видишь – это же клиника!

– А Катя Ковалёва – это тоже клиника? – молодая женщина в бордовом платье приблизилась к столику, наматывая на кончик пальца огненно-рыжую прядь.

  Вероника всегда так делала, когда волновалась. Но как? Она же погибла! Белозаводский её убил!

– Ника, ты… – Алексей не находил слов. Разум категорически отказывался верить происходящему.

  Убийца, надо сказать, тоже был ошеломлён, вскочил, как ужаленный. Узнал свою жертву? Или имя Кати Ковалёвой ему о чём-то говорило? А вот девушка, по всей видимости, слышала это имя не в первый раз.

– А если Света залетит? – продолжала тем временем Вероника, исподтишка улыбаясь мужу. – Ей тоже скажешь: делай аборт?

– Так это ты её? – Света метнула в своего спутника гневный взгляд. – Ты сломал жизнь моей подруге! У неё детей не будет!

  Она вскочила с места, чтобы тотчас же уйти, но Белозаводский схватил девушку за руку.

– Светка, не дури! Они всё врут!

– Пусти! Ненавижу!

– Руки убрал от девушки! – угрожающе проговорил Алексей, вставая между ним и Светой.

  Тот не стал спорить – размахнулся и ударил противника по лицу. Алексей, потеряв равновесие, упал. Почувствовал затылком поверхность ближайшего столика. Прежде чем сознание покинуло его, он увидел, как Вероника с силой толкнула Белозаводского…

***

– Как Вы себя чувствуете, Алексей Петрович? – Света присела на краешек стула перед койкой.

  Она выглядела несколько испуганной, очевидно, не до конца ещё отошла от пережитого шока.

– Нормально, спасибо! Врач сказал: сотрясение средней тяжести. А по сравнению с майором – вообще красота.

– Представляете, все говорят, что он сам упал и убился! Даже экспертиза. Но я же видела женщину в бордовом. Не верят – считают, что мне с перепугу померещилось. Но Вы же её тоже видели.

  Алексея это не очень удивило. Говорят, призраки умеют быть видимыми только для тех, к кому являются. Одного только он не понимал: зачем Вероника пришла с того света? Поговорить с мужем? Отомстить своему убийце? Или спасти от него глупенькую влюблённую девчонку? И ведь удар, убивший Белозаводского, пришёлся как раз в висок об край стола. Совпадение? Или Вероника специально постаралась? Но ведь убить его она могла и без разговора со Светой…

– Видел, – признался Алексей. – Но раз говорят, что он сам, пусть это останется нашей маленькой тайной. Договорились?

  Света в ответ кивнула.

Эсмеральда и курица в соусе

  Нашу соседку Марину Цыганову мы дружно прозвали Эсмеральдой. Не только за фамилию. Во-первых, брюнетка. Сколько себя помню, она всегда носила каре с чёлкой. Во-вторых, манера одеваться – ярко, броско. Особенно часто мы видели её в красной юбке-клёш ниже колена, которую она сама себе сшила. Но даже когда она не в этой юбке, непременно наденет что-то красное. Пусть даже брошку на пальто. А вот с макияжем и бижутерией как-то не замечала, чтобы она сильно баловалась. Так, подкрасит ресницы, губы, наденет пару неброских серёжек и нитку бус. Ногти так и вовсе коротко отстрижёт, чтобы не привлекать внимания к их ломкости. Ну, и наконец, увлечение танцами фламенко и превосходное знание испанского языка. Как тут не вспомнить цыганку из романа Гюго?

  Гастрономические предпочтения Эсмеральды тоже нельзя было назвать обыденными. Каждое утро, проходя вместе с Юлей мимо окон соседки, мы слышали музыку и чуяли запах специй. А окна она всегда держала открытыми. Летом – распахнёт настежь, зимой оставит маленькую щёлку.

  Будучи по природе жаворонком, Эсмеральда привычно просыпалась в шесть утра, включала музыку, делала зарядку и, умывшись, принималась готовить. Хорошо, когда работа рядом с домом – спешить не надо! У меня с утра времени едва хватает по-быстрому позавтракать и собрать Юлю в школу, до которой ещё добираться две остановки на метро. Хотя у нас во дворе тоже есть школа, и Юля там раньше училась, но оттуда пришлось её забрать. Лучше уж проехать подальше, но видеть своего ребёнка счастливым, знать, что одноклассники и учителя не "клюют" по-страшному. Потом ещё две остановки на метро и три на автобусе – уже на работу. Так что готовить я предпочитала в выходные – сразу на неделю или, на худой конец, вечером.

  Конечно, Эсмеральда не то чтобы готовила каждое утро. Иногда из её окон доносился аромат кофе с корицей, или с лавандой, или с миндалём. Иногда – зелёного чая с жасмином. Но когда повезёт, можно услышать запах её коронного блюда – курицы по-мароккански, рецептом которой она со мной охотно поделилась. Ещё с вечера надо замариновать кусочки курицы в смеси оливкового и сливочного масел, добавить шафран, корицу, имбирь, молотый кориандр, нарезать лук, чеснок, петрушку, разбавить это дело парой столовых ложек тёплой воды. Посолить, поперчить и поставить в холодильник на ночь. А утром пожарить, поливая лимонным соком. Но курица не будет такой вкусной, если перед концом жарки не добавить оливки и тёртую цедру лимона. Можно ещё и свежей зеленью посыпать.

  Другой рецепт курицы, тоже один из её любимых – в имбирном соусе. Смешивается сок апельсина, мёд, соевый соус, корень имбиря и чеснок, добавляется корица, мускатный орех и куркума. Дальше дело за малым – подержать в этой смеси курицу некоторое время (лучше всего ночку) и запечь в духовке.

  Однако попробовать это на практике я всё никак не решалась. Пахнет, конечно, обалденно, только сможем ли мы с Юлей это есть? Курица с корицей – это всё-таки что-то экстремальное!

  Конечно, находились у Эсмеральды и другие рецепты – и не только курицы, но больше я как-то ничего не запомнила.

  Вечером, когда я возвращаясь с работы, из её окон снова слышалась музыка и доносился запах трав: чабреца, мяты, листьев смородины. Глядя на неё, я тоже начала заваривать на ужин травяной чай. Юля поначалу отнеслась к этой идее скептически, но стоило только попробовать – сама же теперь просит: мам, давай заварим с мятой.

  За десять лет звуки и запахи из окна соседки стали для нас неким привычным фоном, частью реальности, в которой мы все существуем, и если эту самую часть вдруг взять и убрать, сразу станет заметно: чего-то не хватает. Арест Эсмеральды был для нас для всех полной неожиданностью. Кто-то, сталкиваясь с ложью и несправедливостью, покорно молчит: мол, мир таков – ничего с этим не поделаешь. Кто-то предпочитает для собственного успокоения найти таковой какое-нибудь, пусть и жалкое, но оправдание. Кто-то, но только не Марина Цыганова. Когда оппозиционно настроенные граждане, недовольные тем, как прошли выборы президента, вышли на городскую площадь, Эсмеральда не колеблясь к ним присоединилась. Митинг разогнали, многих участников затолкали в автозаки и завели дело о массовых беспорядках. Среди них оказалась и наша соседка. Кроме массовых беспорядков ей пришили также насилие к сотруднику полиции. Набросилась, избила… Бред какой! Маринка, она хоть и с причудами, но адекватная – зазря на людей не бросается. А то что схватила полицейского за руку, пытаясь высвободиться из его удушающих "объятий" – мне очень интересно, что на её месте сделали бы те, кто её обвинял? Смиренно ждали бы, пока их придушат?

  Пару раз я приходила на судебные слушания. Никогда не забуду, как видела Эсмеральду за решёткой. "Птичка бедная в неволе" – как поётся в известном мюзикле – несмотря на бледность лица, выглядела, как всегда, неотразимо. В белой блузке, в любимой юбке-клёш, в босоножках на каблуке – она была полной противоположностью немолодой серенькой судье. Последнюю, видимо, это особенно злило. Жадно ловя каждое слово обвинителей, она откровенно принижала свидетелей защиты, демонстративно игнорировала их показания, то и дело перебивала их, адвокатов и саму подсудимую. Если бы Эсмеральда плакала, умоляла её пощадить, та, возможно, сжалилась бы над ней и дала бы условный срок. Но не из тех Марина Цыганова, что станут просить пощады. Её слова о том, что действия судьи – полный беспредел, за который рано или поздно придётся отвечать если не перед законом, то перед Господом Богом – сыграли над ней злую шутку. Судья, оскорбившись, приговорила её к двум с половиной годам тюрьмы, хотя прокуратура запрашивала только два.

  А у нас, соседей, всё было по-прежнему. Работа, дом, дети, школа, кто-то женился, кто-то, напротив, разводился, у кого-то рождались дети, у кого-то умирали родители. Только всякий раз, проходя мимо окон Марининой квартиры, я с удивлением обнаруживала что они закрыты наглухо, и непривычная тишина просачивалась сквозь толстый слой стекла. За стеклом теперь был другой мир: без звуков, без запахов, мир, в котором никто не живёт. От этой мысли становилось как-то грустно.

  Унылой стала квартира Эсмеральды, но не она сама. На страничках писем Марина писала, что в принципе всё не так уж и плохо, жаловаться особо не на что (вот оно как – а у нас на воле всегда находится повод для жалоб: от сбежавшего молока до самодура-начальника), работает в швейном цехе, свободное время проводит в библиотеке (не преминула заметить, что там есть очень интересные книги), иногда вместе с сокамерницами готовят ужин. Что они готовят, Эсмеральда мне не писала, но хоть какое-то разнообразие тюремной баланды. Кстати, среди сокамерниц, по её словам, есть вполне приличные дамы, которым просто не повезло в жизни. Иногда она просила меня прислать ей рецепты тортов. Я присылала, не понимая, зачем ей это? Ведь в тюрьме особо тортиков не напечёшься. "Так я же, Дашенька, скоро на волю выйду, – отвечала мне Эсмеральда в письме. – А печь торты так и не научилась".

  Это действительно случилось скоро. Для меня. Это в тюрьме время тянется, как липкий мёд, на воле же летит с астрономической скоростью. Не успела оглянуться – Юля уже в девятый класс пошла. А ведь, казалось, совсем недавно училась ходить, говорить. Эсмеральда тоже заметила: "Какая взрослая стала Юлька! Уже невеста! Приходите вечером ко мне на чай – отпразднуем моё освобождение! Я как раз тортик испеку".

  И мы пришли – единственные из соседей, кто не оставили её в трудное время. Остальные после случившегося стали как-то сторониться Эсмеральду, смотреть косо, что-то за спиной судачить. Видимо, предубеждение оказалось сильнее знаний.

– Какой чай будете? – спросила соседка, выставляя перед нами несколько коробок чая.

  От одного пахло орехами, от другого – лавандой, от третьего – разнотравьем, какой-то был с цитрусовыми, какой-то – с черникой.

– А просто чёрного без добавок нет? – спросила я.

– Есть и простой, – Эсмеральда залезла на стул, чтобы достать из шкафа у самой задней стенки коробку чайных пакетиков и, заглянув вовнутрь, виновато развела руками. – Только один пакетик.

– Давай тогда нам с Юлей один на двоих. Всё равно мы не любим крепкий.

  Себе Марина насыпала с лавандой. А вскоре достала из холодильника большой торт, покрытый шоколадным муссом. Сверху лежали в творческом беспорядке красные ягоды вишни. По бокам он был усыпан миндальной стружкой.

– Извините, если что не так, – проговорила Эсмеральда, разрезая торт. – Старалась, конечно, делать всё по рецепту, но до этого никогда не пекла.

– Это же тот самый с шоколадным муссом! – сказала я, как только мой язык распробовал нежный крем.

  Это был мой любимый рецепт торта – я частенько делала такой на праздники. Летом – со свежей вишней, зимой – с мороженной. Конечно, его я прислала соседке одним из первых.

  Весь вечер мы неспешно чаёвничали, болтая о том о сём. Вот ведь как бывает: много лет жили в одном подъезде и здравствуй – до свидания. А стоило соседке не по своей воле уехать в Мордовию – лучшими подругами сделались.

  А завтра мы с Юлей пойдём кто в школу, кто на работу. И проходя мимо Марининых окон, снова услышим музыку, и вкусные запахи еды с обилием специй привычно ударят нам в нос. Должен же, наконец, наступить какой-то порядок. Хотя бы в одной панельной пятиэтажке.

Белая роза для бывшей подруги

  "Я розу белую ращу

  Для друга и зимой, и летом.

  Чистосердечней друга нету,

  И я другого не ищу.

  И злого друга я прощу,

  Пусть он мне сердце рвёт и мучит -

  Я не сорняк ему колючий,

  А розу белую ращу".

  Этот стишок Хосе Марти Алина знала наизусть, и он ей очень нравился. Только вот со вторым пунктом как-то не очень получалось. Как простить, когда за участие в митинге оппозиции попадаешь на три года в тюрьму, и вместо поддержки лучшая подруга пишет: жаль, что всех вас тут не расстреляли! Она, видите ли, вдруг пламенной патриоткой заделалась! Да и едва ли нуждается сейчас Наташка в белой розе – вот она сидит за соседним столиком, а перед ней их целый букет. И молодой красавчик напротив, который, по-видимому, и подарил его ей. Сидит и смотрит изучающе. В жёны, что ли, приметил? Недаром Наташка вся светится от счастья.