Атаман. Воевода. Новая Орда. Крестовый поход

Глава 10

Драккаринг навстречу солнцу

Слаженно вспенив воду веслами, из-за излучины вырвалось на простор широкой Итиль-реки изящное быстроходное судно – узкое, с хищными обводами и искусно вырезанной головой медведя на форштевне. Что-то скомандовал кормчий – восемь пар весел разом поднялись… опустились… вновь поднялись.

Попробовав послюнявленным пальцем ветер, кормчий махнул рукой:

– Мачту – ставь!

Четверо средних гребцов встали. Взметнулся к небу серый квадратный парус. Судно сразу рванулось вперед, полетело, взрезая волну острым килем.

– Теперь ни за что они нас не догонят! – потирая руки, довольно засмеялся сидевший у рулевого весла, рядом с кормчим, Антип. – Верно, Микеша?

Старый ватажник, разорившийся своеземец Микеша Сучок, был нынче за кормчего на первой ладье – ушкуе; второй, точно такой же восьмивесельный ушкуй едва только выворачивал, выплывал к середине реки, весла его были аккуратно уложены вдоль бортов, судно шло под косым парусом – вот взяло круто к ветру, повернуло – хлопнула крепкая шерстяная ткань. Отразилось солнце в бронях сидевших в ладье воинов – кольчуги со стальными вставками, кованные из плоских колец байданы, бахтерцы из продолговатых, налезающих друг на друга пластин, скрепленных кольцами, небольшие круглые шиты – тарчи – с большими округлыми умбонами, обитые по краям коваными железными полосами. А кроме того – сабли, шестоперы, секиры, метательные копья-сулицы, самострелы с луками, а на носу – блестел начищенной бронзой небольшой «тюфячок» – пушка. Больше, конечно, для острастки, но все ж, если умеючи прицелиться, мало врагу не покажется! Чужой корабль разнесет в клочья! Ну, по крайней мере, корму или нос, а уж мачту-то снесет – попасть бы только!

С важностью, как и полагается первому помощнику атамана, расположившийся на носу ушкуя Егор нежно, как женщину, погладил пушечку, улыбнулся – прогресс, он и в Африке прогресс, тем более – здесь, на Итиль-реке – Волге.

Улыбнулся, обернулся, помахал кормчему:

– Давай, Кольша, поворачивай!

Кормчий – юный, лет шестнадцати-восемнадцати парень с копной светлых, как лен, волос, тот самый любитель поспать (его так и прозвали – Кольша Дрема или Кольша Дремов), ловко повернув весло, ткнул пальцем в бок зазевавшегося Федьку:

– Шкот тяни, чудо морское!

– Кто чудо морское? Я?!

– Тяни – сейчас мачту потеряем!

Эх, поздно сказал! Ветра порыв налетел с утесов, поднял волну, хватанул-закрутил парус… Схватился уж и сам Кольша за шкот – да поздно. С противным треском мачта переломилась и вместе с парусом тяжело повалилась в воду.

У, как загомонили на первой ладье, заулюлюкали! Как засмеялись, загоготали обидно.

– Ах-ха-ха! У-лю-лю! Эй, Егор, ты сам-то купаться собрался?

– Кольша, а ты, поди, понырять задумал?

– Мачту, мачту ловите – уплывет!

– Да и черт с ней, новую срубим, – в сердцах ругнулся Вожников. – Федька – давай ныряй. Твоя вина!

Ничего не говоря, Федька проворно скинул доспех и одежку, да бросился в реку – слава богу, уж ветер утих, волну сильно не гнал. Все равно едва не захлебнулся парень, однако ж мачту сломанную ухватил, погреб левой рукой – тут и гребцы веслами взмахнули… оп! Ухватили и парнишку, и парус.

– Давай, Егорий, к берегу, – указывая на обширное, с желтым песочком, плёсо, крикнул Антип. – Там костры-пищу спроворим, там и ночлег.

– Понял, – снова погладив пушку (как видно, успокаивал нервы), первый помощник атамана обернулся к корме. – Кольша! Гребцами распорядись.

Кормчий важно кивнул:

– Левое плечо – греби… р-раз. Правое – суши весла… Р-раз! Р-раз! Р-раз! Теперь левое плечо – суши, правое – весла на воду… Оп! Оп! Оп! Суши-и-и весла! Причальные на нос… брысь!

Егор подвинулся, давая возможность действовать причальной команде – двум шустрым парням-ватажникам, живенько подтащившим ушкуй к самой мели за брошенный швартовый канат. Бросили и якоря, неглубоко – мель все же, но для такого судна – осадка в полтора локтя – никакая мель не страшна… ну, почти никакая.

Несмотря на конфуз с мачтой, Вожников улыбался, подставляя свежему речному ветру разгоряченное знойным солнцем лицо. Вдруг вспомнилась Ладога, как ходили с реконами на драккарах где-то под Приозерском, как попали в волну, гребли… А потом смеялись, пили… Хороший выдался драккаринг, как, Бог даст, и сейчас.

Кстати, юный кормчий Кольша Дремов, он ведь оттуда же был, с Ладоги, можно сказать – земляк. С раннего детства на большом челне с отцом за рыбой хаживал, пока как-то в бурю не сгинул отец да и все его родичи, а Кольша, помыкав горя, подался в ушкуйники – те же ватажники, только на стремительных речных ладьях – ушкуях. Ох, как их боялись! И надменные московиты, и белоозерцы, и особенно – ордынцы, татары. Эти аж плакали слезно, да князя московского Василия умоляли хоть что-нибудь с ушкуйниками проклятыми сделать, а иначе – у-у-у – снова набег, и гореть, пылать огнем неугасимым коварной да сребролюбивой Москве! Туда, впрочем, ей и дорога бы, никто б особенно не расстроился, ни Ярославль, ни то же Белоозеро, ни Ростов, ни Нижний, а уж тем паче – Господин Великий Новгород. Хитра Москва, к своим жестока, к татарам угодлива – до Дмитрия Ивановича, отца нынешнего Василия, князя, дань для татар собирала, «ордынский выход». Сколько в Орду шло, а сколько к рукам алчных московских князей прилипало – знает ли кто? Потом сколько-то лет не платили – в Орде замятня была, два десятка ханов на престоле сменились, один другого побив. Не ясно было, кому платить, пришел какой-то непонятный темник Мамай, сказал – мне, а Дмитрий Иваныч ответил: шиш! Не ты хан истинный, а Тохтамыш, ему и платить буду, а ты – накось, поди, выкуси! Победили, разгромили Мамаевы рати на Куликовом поле, сразу к Тохтамышу, истинному царю ордынскому, гонцов – радуйся! Потом, правда, какая-то непонятка-разборка вышла – Тохтамыш войско на Москву послал, Дмитрий Иваныч сбег, спрятался, семью свою бросив. Потом помирились, сговорились о дани, снова платить начали… Потом Тимур-Тамерлан, завоеватель грозный, до Ельца дойдя, Тохтамышевы рати побил. Побил и ушел – к себе в Маверранахр, там тоже что-то не шибко мирно было, да и в Орде снова – замятня. Опять некому платить. Потом Едигей, хан сибирский – откуда и взялся? – заново к дани принудил. Однако нынче слухи пошли – трон-то под ним шатается сильно. То людишкам вольным новгородским – ушкуйникам – на руку. Им хорошо – Орде поганой плохо. Можно, да нужно, в поход – серебра-золотишка ордынского поиметь, да освободить христианские души – невольников, ярославцев, владимирцев, нижегородцев, рязанцев, новгородцев да тех же московитов, всех, в набегах с Руси-матушки под татарское ярмо уведенных. Гори, земля, под ногами ордынскими, кипи от крови басурман Итиль-Волга! Во веки веков, аминь! Кто на Бога и Великий Новгород?!

Боевая речная ладья – отличное судно. На взгляд Егора, куда лучше того драккара, что в Приозерске реконы строили. Гладкая вся, верткая, быстрая – и под парусом идти может, и на веслах, осадка небольшая, мощный – из одного дерева – киль, восемь банок для гребцов – восемь пар весел. Прозвали такую ладью ушкуем – так медведя белого новгородцы зовут, что в странах полночных водится. Хитрый зверь, сильный, беспощадный, умный – как и все ушкуйные рати, а таких много – иногда и в сто, и в двести, и в триста ладей на Орду хаживали – жгли, устрашали, русскую мощь показывая, богатства привозили немереные, а самое главное – полоняников выручали из гнусного ордынского рабства. Оттого и молились многие за ушкуйников, хоть, чего греха таить – лиходейничали, чего ж. Однако и о людях русских не забывали, а у тех, кто в Орде томился – всегда надежда была. Эх, если б не гад поганый – московский князь – двурушник чертов, ордынский прихвостень, – ежели б он не вставлял палки… Глядишь, и пала б Орда куда быстрее, глядишь, и кровь русская не так сильно лилась бы.

За этим-то они сюда и пошли, на Итиль. Нет, не за богатством – хотя и оно играло свою роль тоже, – а выручить пленников, целый список у новгородского гостя Михайлы Острожца имелся.

Вожников вспомнил, как комментировал, перечисляя, купец:

– Игнатов Парфен, златых дел мастер из Ярославля, за него отец целую полтину дает, а ордынец в пять раз больше просит, иначе, говорит, убьет просто или в Сарай продаст – а там ищи-свищи. Заглодов Кувал, владимирский гость торговый, также у того же ордынца – тот просит дорого, а мы куда меньше возьмем… Кузнец местный, Аким, за дочерей да жену свою, да за сына малолетнего, Митрия, просил, коли кто жив, их этой зимой угнали. Онисим Микулич, земляк, гость новгородский заморский много за кого просил… тут указаны. Все, за кого прошено, у одного – сотника татарского Берды-бея. В Жукотине того Берды-бея искать.

– А как так случилось, что все к одному попали? – удивился тогда Егор.

Купец лишь прищурился, однако пояснил, не важничая – это, мол, Егор, список так составлен – чтоб под именно этого сотника.

– Он где-то там, под Жукотином, летом кочует – стада там у него, земли, и пленников там же, при себе, держит. Ваше дело – кочевье его сыскать и… ну, дальше понятно. Да! – опять же, предупредил Михайло. – Ежели там и других полоняников ослобоните, за коих никто не просил, не платил… что ж – пущай с вами домой возвращаются или наособицу, коли в ладьях места на всех не хватит.

– Думаешь, много таких будет?

– А то ж!

Вожников только диву давался: вот так и вел новгородский гость свой побочный бизнес – цинично и вместе с тем христолюбиво: снарядил, вот, ватажку, да послал из плена освободить – но плату, надо сказать, с родственников брал умеренную, куда меньшую, чем выкуп в Орде просили. Ладьи-ушкуи за свой счет снарядил, а ватажку и нанимать не надо, так что еще непонятно, кто кого весною развел – Чугреевы людишки купца или он их.

– Я в Нижнем буду, – напутствовал ватажку Михайло. – Усадебка там у меня, как раз близ речки, поночевать можете, сколь хотите. Вернетесь и с честию да с людьми, – хорошо, а ежели по пути богатств ордынских прихватите – то еще лучше. За оружие да ладейки расплатитесь – и свободны… хе-хе… может быть.

Антип зыркнул исподлобья:

– Чего ж может быть?

– А взаимовыгодные-то дела зачем прерывать-то?

Так и сговорились, сладились, да как чуть спала вода – пошли с другими купцами в Нижний, там Острожец без обмана ушкуи да оружие купил, а потом вновь на последнее слово вызвал.

– Предупредить хочу – по пути в Жукотин чтоб нигде не безобразили, туда с вами два важных человека едут, в Булгар-город – почти по пути – их доставите с честию. Да вот они…

Он кивнул на сидевших поодаль – а дело было в корчме – мужиков в недешевых кафтанах, да еще и со свитой. Только эти мужики подошли, как Чугреев с Егором ахнули, разом узнав:

– Иван Борисыч! Данило! Вот так встреча.

Братья, впрочем, особого восторга не выказали:

– Встреча как встреча.

К Егору, правда, отнеслись милостиво, старший, Иван Тугой Лук, даже спросил:

– Ну, как жизнь, Егорша?

– Да помаленьку идет.

– Ты захаживай к нам, пока в пути. Поболтаем.

Вожников заглянул к Борисовичам уже ближе к ночи, когда ватажники, выставив часовых, полегли спать – кто в шалашах, кто в ушкуях, а кое-кто – и просто на траве, бросив под себя кафтан или плащик. Братья, однако же, разбили шатер – конечно, не сами, окромя воинов крутилась около них всякая теребень, видать, наняли слуг.

– А, Егорша! Явился, так заходи, гостем будешь. Медку стоялого хошь?

Молодой человек и не думал отказываться: дают – бери, бьют – беги. К тому же медок оказался вкусен и хмелен изрядно.

– Ух, хорош! Ну, за ваше здоровье.

– И тебе, Егор, не хворать. Как житье-бытье-то?

Братьев – видно было – с выпитого тянуло поболтать, просто так, «за жизнь», и Вожникова-то они, судя по всему, для того и позвали – пообщаться. А с кем еще? Ну, не со слугами же? Кстати, новоявленного атамана Антипа Чугреева Борисовичи, как и раньше, себе ровней не считали, разговаривая, цедили слова через губу. А вот с Егором общались нормально – пусть немного с покровительством, но вполне задушевно – чувствовалась во всем этом какая-то тайна, и Вожников надеялся ее со временем раскрыть – все ж до Булгара самого плыть вместе с князьями.

– А что вы не в моем ушкуе плывете? – вскользь поинтересовался Егор. – Глядишь, веселей было б.

Братья быстро переглянулись и старший ответил:

– Веселей-то веселей… Одначе – невместно. Ты, Егорша, хоть и знатного роду, но о том никто, кроме нас, не знает-не ведает, так?

– Ну… так, – озадаченно кивнул невесть с чего записанный в «феодальную знать» Вожников.

– Антипка же – атаман, главный здесь, то все признают, – наставительным тоном продолжил Иван Борисыч. – Вот и мы должны, чести не роняя, в головной ладье плыть. Усек?

– Усек, – улыбнулся Егор и, покачав опустевшей кружкой, напомнил: – А медовуха у вас добрая!

– Так пей еще! Эй, кто там есть? – младший братец, Данило, высунулся из шатра, подозвав слуг. – Живо тащите еще кувшин.

– Не боитесь, что кончится? – хмыкнул молодой человек.

Иван Борисович махнул рукой:

– Не кончится, взято изрядно. Хотя, бывают, попадутся такие «питухи», что никакого хмельного на них не напасешься! Но ты ведь не из таких, одначе.

– Не из таких, – вспомнив Серафиму-волшбицу, поспешно заверил Вожников и тут же, не удержавшись, спросил: – А вы водку когда-нибудь пивали?

– Водичку? – братья снова переглянулись, на этот раз – словно два заговорщика.

Слово «водичка» Иван Борисович произнес с ударением на первый слог – «во́дичка».

– Монахи латынские ее еще аква витой называют, – сказал Данило Борисович. – Ух, и крепка, зараза! Прямо огонь жидкий.

– А ее вообще где можно купить?

– Рано тебе о во́дичке думать, Егор, – Иван Борисович строго погрозил пальцем. – Жену б себе лучше приискал – чай, не такой уж и младой вьюнош.

Егор расхохотался:

– Ой, хомут-то себе на шею повесить всегда успеется.

– Всегда, да не всегда, – туманно заметил старший брат.

И, чуть помолчав, поинтересовался списком пленников, теми, кого ватажники собрались выручать из татарского рабства.

– Да много кого надо бы выручить, – пожал плечами молодой человек. – Слава богу, все у одного человека, какого-то там сотника. Если, правда, список не фальшивый, а то получится как у Ильфа и Петрова с отцом Федором.

– Отец Федор! – разом воскликнули братья. – Это ж, так понимаем, духовник твой? Он жив ли?

– Вот это – навряд ли.

– Тогда помянем, – Борисовичи подняли кружки.

Выпили. Посидели немного молчком, послушали, как верещит где-то совсем рядом сверчок.

– Михайло, гость новгородский, почитай всю округу объездил, порасспросил, – тихо произнес Данило. – Где у кого кто.

Иван Борисович вскинул глаза:

– Слушай-ка, Егор – а князь с Воже-озера, Нифонт, за племянницу свою не просил? Брата Михаила, покойного князя, дочку. Да ты ее знать бы должен… Еленой звать.

– Да много у меня Ленок знакомых, – сказал Вожников. – Но в списке я никаких Лен не видал.

– Станет Нифонт племянницу искать, как же! – младший брат похихикал. – Себе-то на голову, ага! Елена, замуж ежели за князя какого выйдет – тот все права на престол в Воже-озере иметь будет, Нифонт-то от худородной жены, робичич! А вот Егор… ну, рассказывать о себе не очень-то хочет – ладно. Может, и скажет когда…

– А не сам ли Нифонт племянницу к татарам спровадил? – тихо спросил Иван Тугой Лук.

Спросил и сам же ответил:

– Не-е… Куда легче было бы отравить – дескать, в лихоманке сгорела.

– Может, он и хотел отравить, – сказал Данило, – да тут татары в набег – как нарочно. Нифонт – в бега, войска собирать, а Елена… Елена татарам досталась, как уж князь ни кручинился, как ни плакал, племянницу жалея… А искать-то, вишь, никого в Орду не послал.

– Вообще-то, татары сами б о ней сказали, если княжна, – резонно заявил Иван Борисович. – Что им, выкуп хороший помешал бы?

– Не помешал бы. Может, они и слали гонцов… да только кто знает, что Нифонт-князь с ним сделал, а?

Братья посмеялись, снова налили, выпили, потом Данило Борисович вдруг захрапел, заклевал носом и старший брат.

Вожников хмыкнул – время-то детское, вряд ли сильно больше полуночи. Однако в эти времена ложились рано, и так же рано – с первыми лучами солнца – вставали. Чего зря светильники жечь, да по телевизору никакой интересный фильм или передачу острую не покажут – за неимением телевидения.

Выбравшись из шатра Борисовичей, молодой человек неожиданно для себя зашатался – стоялый медок оказался напитком коварным. Голову вроде не сильно кружило, но ноги такие коленца выписывали – будьте-нате! Этакое па-де-де из балета «Щелкунчик». И еще… И еще рвать тянуло со страшной силой… Егор не стал противиться этому позыву, да и не смог бы – склонился у ближайших кусочков, зарычал утробно…

– Кто здесь?! Стой! – тут же послышался из-за кустов строгий голос.

Вожников выпрямился:

– То я. Егор.

– Ах ты ж, господи… А язм думал – татары! Уже и стрелочку хотел на звук метнуть, да поднять тревогу.

– Это ты поторопился…

Затрещали, зашевелились кусты, и в свете тусклого месяца молодой человек узнал часового:

– Здоров, Онисим. Кто тебя меняет-то?

– Дак Никитка Кривонос, кто ж? Чевой-то долгонько его нету – уж пора бы.