Атаман. Воевода. Новая Орда. Крестовый поход

– Надо нам, Антипе, к какому-нибудь богатому человеку на время прибиться, – решительно промолвил Егор. – От всякой шушеры защищать и тем кормиться.

Выслушав, Чугреев разочарованно зевнул и плеснул на каменку водицы:

– Это, Егорий, и я уже думал. Не выйдет.

– Да почему же?!

– Да потому что никому мы сейчас не нужны, уж до травня-месяца – точно. Дорог-то нет, ни речных, ни прочих – кто куда ездит-то? А нет обозов – не нужны и охранники.

На самом деле ватажник сказал – «сторожники», а уж «охранники» – это Егор для себя перевел, точнее, перевелось в мозгу, словно само собой.

– А товар, что до весны-лета остался, что ж, охранять не надобно? Аль на него охотников нет?

– Э-э, – протянул Антип. – Тот товар, что в амбарах – то в городе, а тут своих сторожей хватает. Князь да воевода на что? С гостей торговых мзду жмут – и за порядком следить обязаны.

– И что, никто еще не пытался?

– И-и-и-и, паря! Но затея твоя интересная.

Атаман надолго задумался, прикидывая что-то, даже зашевелил губами, вроде как разговаривал сам с собой.

– Для начала надо просто взять и попробовать, – глотнув в предбаннике свежего воздуха, обернулся на пороге Егор.

– Дверь закрой – весь жар выпустишь.

– Так мы последние… А под лежачий камень, Антипе, вода не течет, – прикрыв дверь, Вожников взобрался на полок, уселся рядом с задумавшимся атаманом, ухмыльнулся, словно змей-искуситель: – До свободной воды, до путей-дорожек просохших еще месяц почти, а то и больше. А кушать-то каждый день хочется. Да и ватажники – их в деле надо держать, сам знаешь, сабля-то без битвы тупеет, портится.

– Ладно! – почесав на груди рваный белесый шрам, решился Чугреев. – Будь по-твоему – поглядим. Ватажников всех соберем, скажем.

– Для начала надо подробный список составить, – начал было Егор, но тут же прикусил язык, соображая, как бы ту же самую мысль выразить более доступными для понимания средневекового человека словами. – Говорю, надобно гостей торговых определить, к кому бы можно. Таких тут, пожалуй, немало.

– И шушеры разной тоже немало, – покачал головой Антип. – Мнози и рады бы, да нечем платить.

– Вот видишь! – поддавая парку, воскликнул молодой человек. – Тебе и карты в руки, то есть – дружкам твоим посадским.

– Чего-чего?

– Местные-то ватажники пусть про торговых гостей и вспомнят.

Атаман прищурился и неожиданно тяжко вдохнул:

– Ох, Егорий, Егор – любишь же ты говорить непонятно.

– Да что уж тут непонятного-то?! Я б сказал…

– Ладно, – жестко перебил ватажник. – Завтра с утра Никита Кривонос с хлебом явится – обещал, – с ним и потолкуем.

– Вот ты, Антип, тоже сейчас сказал бог знает что, – тут же поддел Вожников. – Непонятно, с кем потолкуем – то ли с Кривоносым, то ли с хлебом.

Атаман ничего не ответил, пропустил колкость мимо ушей. Посидев в парной еще минут пять, оба окатились водой да пошли в предбанник – сохнуть. Пока мылись, подоспел и жаренный на углях глухарь, вкусный, с белым, тающим во рту мясом.

С утра, как и говорил Антип, явился Никита Кривонос с тремя ржаными караваями в заплечном мешке. Поприветствовал всех еще издали, закричал:

– Эй, спите, что ль, христопродавцы?

Ишь, как обозвал-то, шутник! Это надо же – христопродавцы! Так только про депутатов говорить можно или про всякую алчную чиновную шваль – пильщиков бюджета.

Впрочем, никто не обиделся, а Вожников сказал:

– А, привет, привет, Купи Веник!

– А что тут про веник-то?

– Так новые веники меняем, старые – крадем! Шучу, Никита.

– Эк ты… – махнув рукой, Кривонос гулко расхохотался. – Вот, хлебца вам принес, смотрите, не лопните.

– И тебе, Купи Веник, приятного аппетита. Рябчика хошь? Холодный, правда, но вкусный.

– А не откажусь! – обрадовался детина. – Давай сюда рябчика.

– Кушай на здоровье.

– Слышь, Егорий, – быстро расправившись с остатками жаркого, кривоносый скосил глаза. – А ты кулачному бою обещал поучить, помнишь?

– Так поучил уже одного… эвон! – Вожников со смехом кивнул на показавшегося из избы Федьку с двумя синяками – уже не густо-синими, а модного желтовато-палевого цвета.

– Ой-ей-ей, Феденька! – заржал, словно лошадь, Никита. – Ой, не могу, ой, какой ты красной-то, почитай, теперь все девки твои. Приходи на посад, хватай любую – никто не откажет. А откажет, так ты мне скажи, я их вразумлю живо!

Смущенно махнув рукой, отрок ухватил бадью да побежал к колодцу.

– Во-во, – прокричал ему в спину ватажник. – И водички принеси, а то икать уже буду от смеха.

– Ладно вам ржать-то, – показался в дверях Антип.

Оглянулся с порога:

– Иван, Линь, выходьте, кой-что обговорить надоть.

Идея Егора всем присутствующим на «планерке» ватажникам, в общем, понравилась, чему Вожников, конечно же, был рад, правда, виду не показывал. Лишние эмоции никогда никому на пользу еще не шли, во вред только.

Согласно покивав, Никита Кривонос сказал свое слово за всех прочих «посадских», заверив собравшихся, что никто возражать не будет…

– А ежели такая тварюга и сыщется, то я ей…

– Ну, хватит кулаками махать, Купи Веник! Давай-ка по существу.

– Чего?

– Ближе, говорю, к телу… в смысле – к делу. Известных тебе гостей торговых перечисли, короче!

– Всех?

– Всех, кроме откровенных жмотов. Ну – жадин.

– Ой, Егорий, – охолонул парня Антип. – Вижу, нравится тебе поперек батьки в пекло лезть. Ну, так что, Никита, с гостями?

Кривоносый задумался, почесал бородищу:

– А, пожалуй, такие есть. Все на виду – и искать не надо. Всю зиму на глазах толклися, да и сейчас пути-дорожки ждут. Скоро дождутся, ага.

– Вот и я о том, – наставительно поддержал Чугреев. – Нам-то тоже скорее надо. Это сейчас на воеводских борах поохотились, потому как не до того воеводе и людишкам его. К тому ж, думаю, с серебришком-то уже заработанным куда легче на промысел подаваться, а?

Из предложенного Никитой устного списка, подумав да расспросив того же Купи Веника, выбрали пока четверых, наиболее, как показалось всем, подходящих. И не слишком богатых, и не слишком уж мелких, средних – чтоб и серебришко водилось, и товарец справный в амбарах своего часа ждал. Олексей Устюжанин – пенькой да медом с воском торговец; Дерюгин Хлопок, ярославский купец, тот по скоту, но больше по иному живому товару работал – людишками торговал, еще Истома Котлов из ближнего Галича, и Михайло Острожец, новгородский заморский гость – тот по сукну, да по медным крицам-укладам.

– Что ж, – внимательно выслушав, резюмировал атаман. – У этих – точно серебришко водится. А то – и золотишко.

– Ха-ха, золотишко! – Никита Купи Веник радостно хлопнул себя по коленкам. – Было ваше, стало наше, ага!

– Ты раньше времени-то не радуйся, – зыркнул на него Антип. – Золотишко-то еще взять надо. Или – заработать.

– А нельзя – чтоб и так, и сяк? – подал голос Федька.

Вообще-то, его никто не слушал – молодой еще, – однако вот эта идея показалась вполне здравой. А что? Одно другому не мешает. Сначала – заработать, а потом – взять.

Купцов начали прессовать по списку, начиная с Олексея Устюжанина, тот на постоялом дворе Ахмета Татарина столовался да жил. А потому Антип да Егор с Федькой туда не пошли, пошли другие. Потом встретились у церкви с докладом – как раз Никита Кривонос и пришел. Скривился, сплюнул:

– Не сговорились. Жадина та еще. Бить таких надо, бить.

К следующему – Хлопку Дерюгину, работорговцу ярославскому, пошли во главе с Антипом – Микеша Сучок, Егор, Купи Веник с дружком своим Онисимом Мордой, да Карбасов Иван, да Окунев Линь, да Федька – куда ж его девать, пущай привыкает. Ну и еще младых взяли – так, для солидности.

Торговец людьми из Ярославля снял на зиму роскошный по тем временам дом-пятистенок. Большой, на обширной подклети, с высоким резным крыльцом и крытой осиновой дранкой крышей, дом – целые хоромы! – располагался прямо напротив детинца, в занимавшей где-то с полгектара усадьбе местного боярина Еремея Хватова, что значительно осложняло дело. Как у всякого зажиточного человека, у Еремея воинских людишек хватало, и тут приходилось действовать осторожно, дабы невзначай не вызвать подозрение и гнев. Хотя, казалось бы – какое боярину дело до какого-то там купчишки? Ан нет, потому как кому же понравится, ежели в его усадьбе какие-то подозрительные людишки станут шуметь да беспредельничать?

– Самые спокойные к купчине пойдут, – инструктировал за углом атаман.

Никита Кривонос тут же выпятил грудь:

– Я готов, парни!

– Ты-то как раз останешься! – ожег взглядом Чугреев. – А вот Егорий… все ведь без оружия будут, ну, там, может, ножички, да кистеньки, а Егор, ежели что – и голыми руками. Окромя Егора еще надо…

– Меня возьмите, – запросился Федька. – Я тоже спокойный.

– С такими-то синячищами?! Сразу видно – тать, шпынь ненадобный. Не-ет, – подумав, Антип ткнул пальцем в грудь Линю: – Ты, Окунев. И еще – ты, Иван. И я. Ты тоже, Онисим. И все – хватит.

– А нам чего делать? – сплюнув, осведомился Кривонос. – Может, пока тут, по двору пошустрить? Эвон, ворота-то настежь… никого не боятся!

– Ну, пошустрите, – махнул рукой вожак. – Только, смотрите, тихо.

– А как же! – Купи Веник просиял лицом и, дождавшись, когда «официальная делегация» важно прошествует во двор, махнул рукой оставшимся: – Ну, теперь мы, робята!

Торговец людьми Хлопок Дерюгин, уважаемый всеми купец, принял делегацию холодно, и, даже не выслушав до конца, указал на дверь. При этом желтое, вытянутое, как у лошади, лицо торгового гостя скривилось, а голос сделался ломким, словно у молодого петушка:

– Пошли, пошли, это… есть меня уже кому охранять. Сейчас их и кликну – проводят. Сча-ас… Сча-ас… Эй, кто там?! Прокл!

В дверь тут же заглянул здоровенный оглоед метра под два ростом с повадками закоренелого уголовника и каким-то квадратным лицом, лишенным всякого намека на толерантность:

– Кого, осподине, имать? Етого?

Он резко схватил за плечо оказавшегося ближе всех к порогу Егора.

– Не надо имать, Прокл, – устюжанин лениво махнул рукой. – Просто выкинь.

– Это мы, это мы могем, да…

Бумм!!!

Никто в горнице ничего поначалу не понял – а только оглоед тихо съехал по стеночке вниз, расползся безвольной кучей. А Вожников, усмехнувшись, подул себе на кулак:

– Неплохой свинг. Чистая победа – нокаутом.

– Что ты, гостюшко, смотришь? – подойдя к купцу, ласково осведомился Чугреев. – Видал, какие у нас люди? Что там твои орясины – тебя самого не могут уберечь.

– Вида-а-ал, – жалобно заблеял работорговец. – Не бе-е-ейте, а?

– Не будем, – Антип довольно хмыкнул и погрозил купчине пальцем. – Пока не будем. А ты, мил человек, подумай, ага?

– Подумаю, – с готовностью закивал Дерюгин. – Чрез два дня ответ дам.

– Чего так долго-то?

– Так ведь у меня и своих стражей полно. Кого-то выгонять надоть.

Подумав, атаман махнул рукой:

– Добро. Пущай так и будет – через два дня и встретимся. Прощай, Хлопок Дерюжич. Да нас не провожай, не надо… И к боярину не беги.

– Не, не, что вы!

Оставив испуганного работорговца размышлять, ватажники прошли через многолюдный двор и, никем не задержанные, покинули усадьбу. Далеко, правда, не пошли, сразу за воротами встали – поджидать своих, тех, что шуровали сейчас по обширному двору боярина Еремея.

– Край непуганых идиотов! – удивленно промолвил Егор. – Мы – пришли-ушли, парни где-то шарятся – и всем хоть бы что! Я, понимаю, конечно, что на дворе народу много… но ведь чужих-то всегда можно узнать. И никто не остановил, не спросил – к кому, да зачем?

– А зачем? – подняв глаза, Чугреев посмотрел на клонившееся к закату солнце и, по старой своей привычке, сплюнул. – Кого боярину Хватову бояться? С князем дружон, с воеводой – вообще приятели закадычные, об чем все знают. Что не так – со свету сживут!

– Но ведь купец-то…

– А что купец? – Антип презрительно хмыкнул и поежился. – Чтой-то холодать стало.

– Так вечер же, – напомнил Егор и, чуть помолчав, пристал к атаману снова: – И что купец-то?

– Купец – не князь, не боярин, даже не из детей боярских, да и человек не служилый – кому он, окромя себя самого, нужон-то? – скривясь, пояснил Чугреев. – Домишко на зиму снял, плату внес – и пес с ним. А остальное – его самого заботы.

– Поня-атно.

Что ж, определенная логика в словах атамана была. Действительно, в средние века куда важнее была принадлежность к высшим сословиям, нежели деньги. Честь, а не мошна! Хотя и серебришко свою подлую роль играло.

Подняв глаза, молодой человек посмотрел в темно-голубое вечернее небо, тронутое широкими, как у Ван Гога, мазками серовато-палевых перистых облаков, подсвеченных снизу закатным золотисто-оранжевым солнцем. Припозднились нынче, уже до усадьбы Сучка и не дойти, в городе придется заночевать, верней – в посаде.

– К своим не пойдем, – словно подслушав мысли Егора, негромко промолвил Чугреев. – Соседи приметят, слухи пойдут – мол, чужие людишки к энтому-то приходили, ночевали – зачем? Не надобно нам подозрений лишних.

– А куды ж тогда денемся? – поднял глаза Линь.

– На постоялый двор захудалый пойдем, – ответил вместо атамана Сучок. – Хоть бы и в корчму Одноглазого Нила. Веселое место, охх!

– Да, – Антип согласно кивнул, к чему-то напряженно прислушиваясь. – Давненько не веселились. Что там на усадьбе такое? Что за шум?

И в самом деле, со двора боярина Хватова явственно донеслись чьи-то возбужденные голоса, крики и брань, а вот еще и свист, разухабистый, громкий…

– Никитка Кривонос разухарился, – сразу определил молодой Онисим Морда. – Его посвист. Чегой-то у них там деется!

– Да, не сложилось, похоже, – Вожников согласно кивнул и взглянул на старшого. – Придется выручать, а?

– Ага! – Антип кивнул на захлопнувшиеся с грохотом ворота и выругался. – Опоздали!

– Да-а, – протянул Карбасов. – Стены-то высоки, не влезешь.

– Говорили им – по-тихому…

– Что-то придумать надо. Не бросать же в беде.

– Да не бросим.

Левая створка ворот вдруг резко распахнулась, и чье-то выброшенное оттуда тело, описав пологую дугу, упало прямо в грязную лужу.

– Ого! – изумился Егор. – Прямо как «Золотой теленок».

– Какой еще теленок?

– Ну, Паниковского выбросили. Сына лейтенанта Шмидта.

Упавшее в лужу тело вдруг завозилось, заругалось тонким подростковым голосом, встало…

– Федька! – разом ахнули все. – Ты как здесь?

– Да так вот… выкинули.

Грязный, как джип «Кэмел-трофи», отрок, пошатываясь, подошел к своим и пожаловался:

– Сначала в уборную ладили с головой окунуть… Да старшой их сказал, что некогда.

– А наши-то где все?

Подросток поник головой:

– А наших имали.

– Ага, ага, – недоверчиво прищурился атаман. – Всех имали, а тебя, значит – на все четыре стороны.

– Да не на все четыре, – Федька обиженно шмыгнул носом. – К вам.

– К на-ам?

– Сказали – пущай за своих людишек выкуп заплатят, иначе всех воеводе с головой выдадут.

– Выкуп? – ватажники озадаченно переглянулись. – Во, волки-то.

– Сказали, до завтрева подождут, до ночи, а уж поутру – отвезут иматых воеводе.

– Да кто сказал-то?!

– Боярина Еремея Хватова люди. Их там полный двор – все оружные.

– А вы-то… эх, теляти! Ватажники, называется. Как хоть попались?

– Да в клеть дальнюю пошли, глянуть – а там люди, живой товарец, вот и…

– Так! – Чугреев резко оборвал разговор. – О том после расскажешь, сейчас о другом думать надо. Сколь там наших?

– Никита Кривонос, Осип и еще трое… Всего – пять, – деловито перечислил Микеша Сучок.

– Хорошо хоть всех с собой не взяли! Тьфу! И что хотят?

– По десять денег за кажного.

– Хо! Полрубля!

Окунев Линь желчно скривился:

– В ваших местах людишки-то так и стоят: ушкуйники рядом, Хлынов, Орда та же. В иных землях и больше бы запросили.

– Ладно, – Антип решительно махнул рукой. – Что тут теперь стоять-то? Усадьбу мы приступом не возьмем. Идем в корчму к Одноглазому Нилу – думать будем, как своих из беды выручать.

Туда и пошли, в корчму, в дальний посад, зачавкали грязью. Егор на ходу думал – а как же опять так вышло, что у него никаких видений не было? Кончилось колдовство старухи Левонтихи? Или все дело в том, что лично-то Вожникова никакое несчастье еще не коснулось – жив, здоров и даже немножко весел: хар-рашо оглоедину Прокла приложил!

Вот только парни…

Да выручим! Придумаем что-нибудь.

Резко похолодало. Сумерки накрыли посад плотным фиолетовым туманом. Пошел мокрый снег.

– Вот те и весна.

Кто-то заорал впереди, за голыми кустами вербы. Ватажники переглянулись:

– Грабят кого-то? Бьют?

А крики между тем продолжались:

– Й-й-и-и-и-и!!!

– Во, вопит-то! Глянем?

– Й-й-и-и-и-и-и… Й-и-ехал на ярманку Ванька, хо-хо! Эх-ма!

– Тьфу ты, – расслабленно сплюнул Антип. – Питух, пианица. Корчма-то рядом.

– Так, может его того, потрясти? – деловито предложил Онисим Морда.

– Давай, – кивнул атаман. – Егор, Федька – с ним пойдите. Да! Сразу не бейте, расспросите сперва – кто да куда? Мало ли, что интересное вызнаем.

Три тени отделились от остальных, побежали…

Черт! Егор провалился на бегу в какую-то лужу, ухнул левой ногой в грязь, застрял, да пока выбирался, напарнички его уже дело сделали… точнее сказать, приступили непосредственно к делу.

– Ты, Федька, слева зайди, отвлеки… А язм – кистеньком.

– Не, Онисим, старшой сказал – сперва поговорить.

– Ну, поговори, – отходя в сторону, хмыкнул ватажник. – А мы уж потом. Эй, эй, где ты, Егорий?

– Тут я, – шепнул, только что подбежав, Вожников. – В грязь провалился, блин.

– Какой блин? Чей?

– Тсс! Слушай.

А Федька уж подбежал к «питуху»:

– Здорово, дядько! В корчму?

– Т-туда! – кивнул пьяница. – Й-эх! Выпьем, споем. Эх, Якунко, а язм тебе искал, искал… ты где запропастился-то? И это… Страшок где?

– Дай-ко, я тебе помогу… – Федька осторожно взял алкоголика под руку, чтоб не упал, и тут же спросил: – А ты кто есть-то?

– Э-э, Якунко! – пьяно обняв отрока, «питух» чмокнул его в щеку. – Ты что, и-ик… совсем пьяный? Ты зачем так напился, Якун? Э-э-э! Поди, и крест пропил? Не? Друзей не узнаешь… Это ж я – Захар! Захар Ипатов, хо! Кто Захара Ипатова не знает? Все знают, да-а-а! Тсс!!! Счас к девам непотребным пойдем, в корвин дом, ага! Ой, там таки-и-е девы… таки-и-ие… титьки – во! Как у стельной коровы! Эх, корвищи…

Онисим Морда нетерпеливо схватил Егора за руку:

– Че ждем-то? Я его сейчас – кистеньком.

– Подожди, – резко возразил Вожников. – Может, у него и денег-то нет… А тема интересная!

– Дак ить… кистеньком да…

– Тихо ты! Кистеньком. Жди, я сейчас…

Забежав вперед, Егор вышел из-за кустов – будто случайно попался навстречу:

– О! Здорово, Захар!

– Х-хо…

Судя по голосу, «питух» был еще довольно молодым человеком, лица его и одежды не разобрать – темновато, – но все же, по разговору и манере держаться, Вожников тут же определил, что перед ним явно не смерд. Улыбнулся, подхватил пьяницу под правую руку – левую уже держал Федька.

– Ты в корчму, Захарко?

– Угу…

– А серебришка у тебя много ль?

– Да пуста калита!

– Хо? – изумился Егор. – А пить ты на что собрался?

– Так я и не пить… Не-е, пить тоже, но… К девкам иду, к корвам нильским.

– Хорошо, не к крокодилам, они тоже в Ниле водятся, – наскоро пошутил Вожников и засмеялся.

А Федька – вот ведь молодец парень – спросил:

– Что, Одноглазый Нил уже и корв держит?

– Так держит, – ухмыльнулся Захар. – Вы что, не знали, что ли? Язм вчерась был, и за нас троих проплатил, за себя, за тебя, Якуне, за тебя, Страшок… ой! Да ты не Страшок… А кто, извиняй, не упомню… А пошли-ка со мной! Такие девки, такие титьки… у-у-у! Пошли, а? Вижу, парень ты добрый… А зовут…

– Да пусть буду – Страшок.

– А и будь. Так пойдем к корвам?

– Пойдем! Только обожди малость, ага… Федька, ты его не отпускай.

– Понял.

– И следи, чтоб не упал в яму. Ноги еще переломает… Онисим!

Из темноты выступила тень:

– Что – пора уж и кистеньком приложиться?

– Без тебя приложились бы. Как зеницу ока «питуха» этого береги!

Онисим разочарованно хмыкнул:

– Да знаю я его – Ипатов Захарка, Лапотникова Ивана, купца, племяш. Тот еще проходимец да пьянь. А серебришка у него может и не быть – поди, пропил.

– Тут не в серебришке дело… Погодь, я ватажникам доложу.

Зачавкав грязью, Егор подался к своим, дожидавшимся у оврага.

Внимательно выслушав Вожникова, атаман закусил губу и задумался. Думал недолго, хмыкнул:

– Корвы, говоришь? Бл…жьи жонки? Ране не слыхал, чтоб они у Одноглазого были, верно, недавно завел.

– А, может, просто местечко под корвин дом дал или продал, – негромко промолвил Линь Окунев.

– Может и так, проверить надобно. – Антип неожиданно вздохнул: – Серебришко придется с корв взять, хоть то и невместно.

– Лучше уж с сутенера, – предложил Егор. – С девчонок возьмешь немного.

– Ась?

– Говорю – с того, кто корвищ пасет, и взять.

– Ага… – Чугреев снова задумался. – Только с Нилом-то ссориться не можно. А другого выхода нет! Л-а-адно, будь уж, что будет… может, и не Нил там за старшего еще. Значит… Егор, ты… потом ты, Линь, и…

– Федька?

– Федька молодой еще, а тебя, Сучок, и Онисима Морду все знают. Да и меня вспомнить могут.

– Так нас вдвоем и хватит, там же еще этот… Захар – а он, окромя себя, еще за двоих только платил, – напомнил Вожников. – Хватит и нас с Линем, а вы уж подстрахуете.

– Что?

– Где-нибудь рядом будьте.

Мокрый снег перешел в дождь, холодный и нудный, и откуда же взялась непогодь, вроде бы на закате никаких подозрительных туч не наблюдалось. Наверное, ветер принес – долго ли?

К большому удивлению Вожникова, «корвин дом» оказался для этой эпохи весьма технологичным и даже мобильным, располагаясь в пяти небольших половецких вежах-кибитках – все как положено, на телегах, вот только волы были пока, за ненадобностью, выпряжены и заведены в стойло на обширном дворе у корчмы Одноглазого Нила, который, как видно, сдал под непотребное заведение вовсе не помещения, землицу. К кибиткам с заднего двора корчмы вела неприметная тропинка, глинистая и скользкая, но тщательно посыпанная золой.

Все для удобства клиентов! Проходя следом за несущим факел слугой, молодой человек хмыкнул и очень даже вовремя поддержал под руку пьяного – впрочем, уже несколько протрезвевшего – Захара:

– Эй, эй, не падай!

– Не упаду, – засмеялся «питух». – А упаду – так токмо в вежу.

Молчаливый слуга – судя по облику, татарин или, скорее, из половцев – первым делом провел припозднившихся гостей в крайнюю, поставленную ближе к корчме, кибитку и негромко позвал:

– Акинфий!

В кибитке дернулся полог, явив в ночь узкую полоску неровного желтовато-зеленого цвета – светильник на кизяке или земляном масле. Кто-то высунулся:

– Ну?

Факел качнулся:

– Гостей привел, принимай.

– Кто такие?

– Здоров, Акиша, – со смехом выкрикнул Захар. – Что, меня, что ль, не признал?

– А-а-а, ты… Пришел, значит.

– Пришел. И дружков с собою привел – за троих ведь уплачено.

В дерганом, каком-то нервном, несмотря на всеобщее спокойствие, свете видно было, как на плоском узкоглазом лице Акинфия заиграла улыбка:

– Уплачено, то так.

Крещеный татарин. Или булгарин – скорее всего. Впрочем, татары – булгары – это все относительно, тут точно и не скажешь, кто есть кто.

– Выбирайте, други мои, любую вежу, какая больше глянется. Веселитесь хоть до утра – вряд ли кто еще будет.

Повинуясь взгляду хозяина, слуга поднял факел повыше и, показывая свободной рукой на кибитки, пояснил:

– В той белой веже – белокожая красавица Настена, рядом, в желтой – несравненная Алия, в голубой – пышногрудая Олена, а в последней, рыжей – огненноволосая Лария.

– Чур, я к Олене, други! – заволновался Захар. – Вчерась еще уговаривался.

– Так иди ж!

– Эх, хорошие вы парни! Благодарствую, что довели, без вас бы и не добрался, верно… Ну, веселитесь теперь!

– Ничо, и мы тебя как-нибудь угостим. Смотри, не засни, Захарий! – напутствовал Окунев Линь, Вожников же ткнул его в бок:

– Какую выбираешь?

– Алию, желтую. Настену как-то обижать несподручно: вроде по имени – наша.

– Обижать и не будем, – шепнул Егор. – Узкоглазого прищучим… А пока – к девкам, пусть думает, что все, как надо, идет.

– Да помню я, помню.

– Не забудь и у корвищи вызнать насчет серебра.

Обтянутая рыжеватой кожей кибитка, куда с помощью слуги забрался Егор, внутри выглядела куда презентабельнее, нежели снаружи. На полу – мягкая кошма с небольшими войлочными подушками, бархатная, с золотистым узором, перегородка-занавеска, отбрасывающий неяркие зеленоватые отблески светильник в виде золотой – или, скорее, все же медной, просто тщательно начищенной до золотого блеска – чаши. Распространяя блаженное тепло, мягко мерцала углями жаровня.