Атаман. Воевода. Новая Орда. Крестовый поход
Ордынцы ощетинились копьями, выставили круглые, с золотистым отливом, щиты. Запели стрелы…
– Эх, парни, ужо постоим за Русь-матушуку! – вырвался вперед сам головной атаман – Антип Чугреев, сильный, стремительный… и пьяный от брани!
В темных, с прищуром, глазах его сияло небывалое счастье. Такое же, как и почти у всех ватажников.
– Пошли, робяты-ы-ы! – прикрывшись круглым щитом, атаман взмахнул саблей и ринулся в бой.
– Пошли-и-ии!!!
Ватажники бросились за своим вожаком, полетели, кое-кто вырвался уже и вперед. Хрипя, словно дикий зверь, Никита Кривонос первым ворвался в гущу ордынцев, размахивая устрашающе огромной палицей… Бухх!!! Где только такую и взял-то? Бухх!!! Рядом, без всякой неуместной сейчас жалости, орудовал своей секирой Егор, за ним махал сабелькой шальной Федька, тут же, в первых рядах, бился неистовый Антип, хохотал, никому не давая пощады, показывал свою молодецкую удаль.
Падали с размозженными черепами враги, летели вокруг кровь и белые, с розовым, мозги. Противно… Было бы противно, кабы не музыка боя, весь этот гул, сливавшийся из громких воплей, стонов и криков ужаса и боли, из звона сабель и свиста стрел в мощную симфонию смерти.
Сердце словно бы кричало – убей! Рази врага без пощады, ибо, если не ты, то… тебя. Да так оно и было.
Ряды защитников редели, вот уже осталось всего с полдюжины, частью раненных, озлобленных, защищавших своего командира до последнего вздоха. Впрочем, так и не сумевших защитить – палица Никиты Кривоноса угодила в намотанную поверх шлема чалму – так, по касательной, можно сказать – слегка. Чудовищный удар отбросил вражеского вождя к самому краю кормы, едва не опрокинул в воду…
Вроде бы все было кончено… Ан нет! И откуда взялся этот прыткий юноша, совсем еще мальчик? С непокрытой головой, в блестящем панцире с кольчужными рукавами, парень, судя по одежде, явно был не из простых. Правая рука его висела плетью, в левой же он сжимал короткий палаш… которым, подскочив сбоку, и ударил Микешу Сучка в шею. Ватажник, истекая кровью, упал. Бывший рядом Чугреев обернулся, одним ударом выбив палаш, занес над головой безумного юноши саблю…
– Пощади! – приподнявшись, закричал очнувшийся предводитель. – Ради всего святого… Пощади сына!
Зря он просил. Не тот случай.
Ввухх!!!
Сверкнула в лучах багряного солнца тяжелая атаманская сабля, и срубленная одним ударом голова юноши, подскакивая, покатилась с кормы вниз, к шиурме.
– У-у-у-у-у!!!
Истошно завыв, вражеский вождь, в мгновение ока выхватив из-за пояса узкий кинжал, и из последних сил метнул его в пиратского атамана.
Чугреев как раз обернулся… дурак… Стремительное острое лезвие, словно молния, ударило ему в левый глаз, пронзая мозг безжалостным жалом!
Антип пошатнулся, удивленная улыбка вдруг озарила его жестокое, забрызганное кровью лицо, словно атаман так до конца и не понял – что же, собственно говоря, случилось? И – Егору показалось, что медленно-медленно – упал, повалился, затих…
– А-а-нтипе… – тихо промолвил Никита и, развернувшись, с небывалой яростью метнул свою палицу…
Ордынский капитан улыбался – он ждал смерти. И знал теперь – его сын отомщен. Так и умер. Как воин. Как верный солдат. В бою.
Все было кончено, правда, не совсем – хоть большую часть судов ватажники и захватили, однако самому Ильяс-бею, как выяснилось, удалось уйти. Ускользнул на быстрой галере уже в середине битвы, когда, как опытный вождь, понял, что победа его воинству нынче не светит. Сейчас не светит… но кто знает, что будет потом? На все воля Аллаха. Вот и ушел, прихватив с собой часть кораблей, и вовсе не считал себя трусом, справедливо полагая, что лучше сохранить часть, нежели потерять всё. Поглощенные схваткой ушкуйники за ними не гнались, не заметили даже. Правда, вот Эльгар-бек, правитель Джукетау-Жукотина, такого поступка своего адмирала не понял и не оценил – но то уже другая история.
Погибших похоронили с честью, всех – и своих, и чужих. В ватаге Микифора Око нашлись и священники, а еще, по приказанию атамана, в ближайшей татарской деревне сыскали муллу, привезли с почетом – пусть отпоет своих, или как у них там положено. Потом, сразу после похорон, устроили пир – заодно и помянули усопших. Звали и муллу, да тот вежливо отказался и попросил доставить его обратно домой – откуда взяли. Проводить вызвался Егор – уж очень ему не хотелось заливать хмельными напитками кровь, хохотать, пьянствовать… дико! Вот и воспользовался удобным моментом, взял трофейный челнок, кликнул Федьку с Митрей, да почтительно позвал муллу:
– Лодка готова, уважаемый. Можем плыть.
– Вас всего трое? – удивился священнослужитель. – Не боитесь?
– Полагаете, могут напасть? – вопросом на вопрос отозвался Вожников и тут же поинтересовался: – Откуда вы так хорошо знаете русский?
Мулла ответил уклончиво:
– Я много где был. И знаю не только русскую речь, но и арабскую, и латынь.
Поплыли – Федька с Митрей на веслах, Егор с татарином – на корме. Полдороги молчали, а потом Федька, щурясь, спросил:
– Можно и Митре в нашу ватагу?
Молодой атаман аж закашлялся: детей еще в шайке не хватало, ага! Ухмыльнулся:
– А батька-то твой, Митря, как? Так единственного сына и не увидит? О жене, матушке твоей покойной, не узнает, о сестрах? Так и будет один бедовать?
– Не! – мальчишка опустил весло и чуть было не расплакался. – Батюшку я не брошу, вернусь! Как он, кузнецом буду.
– У-у-у, – протянул Федька. – А ведь просился в ватагу, меня с атаманом поговорить подбивал, сам-то боялся. Ты ж у нас теперь атаман, Егорий! Ну, для всей нашей ватаги.
– Еще не выбрали, – молодой человек нахмурился, глядя, как расходятся от носа лодки волны.
– Так выберут, за тем дело не станет, – убежденно сказал подросток.
Потом ухмыльнулся и закатил Митре леща:
– Ну, ты гребешь, аль сиднем сидеть будешь?
– Да гребу, гребу же…
Расслабленно откинувшись на корму, Вожников смотрел на проплывавшие мимо пейзажи – луга с сочными голубыми травами и пасущимися стадами, засеянные золотой пшеницей поля, вишневые и яблоневые сады, березовые рощицы и дубравы. Вот – одна за другой – показались и небольшие, с белыми саманными домиками деревни, с виду очень даже ухоженные.
– Красивая у вас земля, – Егор повернулся к ордынцу. – Поля, луга, рощи. И река эта… Кама, широкая.
– Кам-река – жизнь наша, – коротко отозвался мулла. – А нынче – смерть.
– Вы сами несли смерть, – возразил молодой человек. – И до сих пор несете. Тот же эмир Едигей…
– А ваши ушкуйники лучше? – тонкие губы священнослужителя гневно изогнулись… Впрочем, тут же на лице его появилась ровная улыбка – мулла (звали его Ильхон-ходжа) умел владеть собой, и этим, а также и явной ученостью своей весьма импонировал Вожникову.
– Вы пришли на наши земли первые, – тихо промолвил Егор. – Явились с мечом.
Ильхон-ходжа нервно дернулся:
– Мы, булгары, ни на чьи земли незваными гостями не являлись! Всегда жили здесь, пахали, сеяли, строили.
– А Едигеева рать? И все прочие рати?
Мулла опустил глаза – высокий, белокожий, с худощавым, с тонкими чертами, лицом, обрамленным иссиня-черной бородкой, он чем-то напоминал испанского гранда.
– А насчет Тохтамыша как? – не отставал Вожников. – А Мамай?
– Мамай – инсургент, – на этот раз собеседник выразился по-ученому. – А дети Тохтамыша нашли убежище на Руси. Что же касается эмира Едигея… о, быть может, он для нас наказание.
– Что ж вы его терпите? А?
– Подождите, – поморщился Ильхон-ходжа. – Попытаюсь выразить на вашем языке свои мысли… верней, не мои, но схожие с моими. Сейчас, сейчас… вот.
Мулла прикрыл глаза и нараспев прочел:
Не спрашивает мяч согласия с броском.По полю носится, гонимый игроком.Лишь Тот, Кто некогда тебя сюда забросил, —Тому все ведомо, Тот знает обо всем.– Омар Хайям? – улыбнулся Вожников.
Его собеседник удивленно хлопнул глазами:
– Вы знаете Хайяма?
– Кто ж не знает Хайяма?!
Егор прикрыл глаза – действительно, как в том анекдоте – «кто ж не знает старика Крупского?» Омара Хайяма молодой человек даже когда-то читал, единственного из восточных поэтов, других и не ведал – не интересовался просто.
– Я сам, верно, такой вот мячик… – прошептал молодой человек.
Да уж, забросило!
Однако он же сам, Егор Вожников, это мячик и кинул – самого себя, уж так получается. Захотелось, блин, кое-чего – получил, нате вам, по полной программе! Ну, бабка Левонтиха… Хотя, а колдунью-то что зря винить? Самого себя надо.
– Вот мое селение, – показал рукою Ильхон-ходжа.
Лодка причалила, мягко ткнувшись носом в траву. Мулла выбрался на берег, обернулся, поблагодарил, и даже, как показалось вдруг Вожникову, выразил некое сожаление:
– Вы не такой, как все, достопочтенный господин Эгор. Могли бы поговорить… Прощайте.
– Прощайте и вы, достойнейший Ильхон-ходжа.
Челн тронулся в обратный путь, сидевшие на веслах мальчишки развеселились – смеялись, толкались, брызгались… молодой человек не обращал на них внимания – думал. Заставил задуматься мулла, вернее – Омар Хайям. Как там у него про мячик?
Федька оказался прав, на следующий день бывшие ватажники Антипа Чугреева выкрикнули Егора своим головным атаманом. Не сказать, чтоб Вожников был сильно этому рад, но и не противился – деваться-то, похоже, некуда. Вот уж поистине – «не спрашивает мяч согласия с броском». Да уж, не спрашивает.
Глава 13
Капитан Удача
Сверху, сквозь деревянную решетку, безжалостно палило солнце. Ильяс-бей поморщился, отполз в сторону, в тень – и тут же вздрогнул: показалось, будто что-то зашипело рядом. Змея? По приказу бека в земляную яму подбросили ядовитую гадину? Не-ет, хитрый правитель Джукетау на это вряд ли пойдет – ему нужна казнь. Именно казнь, чтоб все видели, чтоб знали – вот он, истинный виновник всех, свалившихся на голову горожан и жителей сельской округи, бед. Он, он пропустил в благодатные ордынские земли злобных и безжалостных пиратов – ушкуйников. Он – Ильяс-бей, бывший флотоводец, а ныне – униженный и опозоренный узник. Ах, Эльгар-бек, как же ты все-таки не прав!
Опальный адмирал скривился, смуглое, слегка вытянутое, с холеной светлой бородкой и тонким аристократическим носом лицо его исказила гримаса страдания и гнева. Гнев – на глупого бека, а страдания – за свой народ, за всех жителей Джукетау, коим уже очень скоро грозят самые ужасные муки. Разбойники обязательно нападут, как и в былые, совсем недавние, времена, вырежут всех без пощады, разграбят богатства, а сам город сожгут. Легкая добыча – стен у Джукетау, как у всех городов Орды, нет – ханы боялись восстаний и просто запрещали горожанам возводить укрепления. Воины? Да, есть… личная гвардия бека, остальные же… слишком много ушло по зиме с Едигеем, кто-то погиб, а кто-то, получив повышение, подался за своим эмиром в Сарай. Уж, конечно, столичная жизнь и славней, и богаче. Вот только родной город нынче, увы, почти некому защитить. Одна была надежда – флот, и с теми кораблями, что сохранил, привел бывший адмирал, спасая от северных варваров, можно было бы хоть что-то сделать, попытаться организовать оборону, да просто угрожать неприятельскому флоту – чтоб враги вынуждены были держать своих людей на судах, чтобы не очень-то многих смогли послать на город по суше.
Увы, Эльгар-бек туп, как ишак! Ну, правильно, нашел виновного. Если сожгут город, сбежит, и будет чем оправдаться в Сарае. Да, может быть, и вовсе не придется оправдываться, по последним слухам, дела эмира плохи – поднимает голову не додушенная до конца гадюка – дети убитого Тохтамыша, опальные вельможи, все недовольные… много их, слишком много. Не до сожженного Джукетау нынче эмиру – увы! А раз так, надо спасаться самим – а как, когда такие, как Эльгар-бек, без разрешения сверху боятся и плюнуть, все сидят да ждут указаний. Вот найти крайнего – это другое дело, уж в этом они сильны. Проклятые интриганы!
Ведь есть еще спасенный флот, пусть часть, но не такая уж малая. Но надо же, командование им доверили изнеженному наглецу Джафару, пустомеле, дальнему родичу градоначальника. В этом все дело – родич. А значит, будет при деле – вот и назначили… лучше бы назначили флотоводцем козла или барана! Такой же был бы толк, Джафар смыслит в кораблях и военном деле вряд ли больше барана, и способен лишь угробить суда или, в крайнем случае, увести их – чтоб потом Эльгар-бек и его приближенные могли спокойно бежать. Да! Именно так они и поступят. Вместо того, чтоб сражаться, вместо того, чтоб дать городу шанс! Выходит, он, Ильяс-бей, совершенно зря спасал часть флота, положив на другую чашу весов свою честь. О, Аллах, великий, всемогущий и всемилостивейший, ну, почему, почему все так бездарно и тупо? Почему во власти одни лишь интриганы, себялюбцы и прочие дети шайтана? Почему?
Узник застонал, словно от зубной боли, обхватил голову руками… и тут снова услышал шипение. Откуда-то сверху! Да-да, явно так. Так, может, это друзья принесли ядовитого гада, чтобы дать спокойно умереть… по крайней мере – достойно, без унижений. Пусть так!
– Кто здесь? – бывший адмирал поднял голову.
– Господин Ильяс-бей, это вы?
Узник вздрогнул – голос показался ему слишком тонким:
– Ты – женщина? Наложница? Служанка?
– Я… я Азат, младший сын сотника Берды-бея. Помните, совсем недавно я приходил к вам с вестью о…
– Азат? Конечно, помню. Славный мальчик… Зачем ты здесь? И… почему шипишь?
– Я пытался свистеть, господин, – смущенно признались сверху. – Только вот выходит – шипение. Никогда не умел.
– Ла-адно, – неожиданно рассмеялся Ильяс-бей. – Ты явился меня развеселить? Тебе это удалось, мой мальчик!
– Нет, господин. Хоть я и рад, что вам весело, но я пришел не за этим.
– Зачем же?
– Помочь вам бежать!
– Бежать?! – узник ахнул, совершенно не скрывая разочарования. – Но как же ты сможешь мне в этом помочь? Тут же кругом верные стражи бека!
– Но я-то – здесь, – резонно возразили сверху. – Я пришел с верными людьми… мы лишь выжидаем момент, как только воины моей сотни заступят на стражу…
– Это может быть не так скоро.
– Может. Но вы ждите, почтеннейший Ильяс-бей. Ждите…
Голос сверху замолк.
– Постой! – встрепенувшись, выкрикнул узник. – Почему ты помогаешь мне?
– Вы часто гостили у нас, уважаемый. Вы – друг отца. Я помню.
Дозорный на вышке заметил их слишком поздно. Он пристально смотрел на реку, именно оттуда ожидая серьезной опасности, и никак не мог предположить, что… ну, откуда мышление воина у обычного крестьянского парня?
Каир – так его звали – даже и не заметил, как просвистела выпущенная из самострела стрела. Ударив, пронзила насквозь шею, бедняга так и свалился с вышки, не успев подпалить солому, подать сигнал «внимание, враги!»
– Атаман, путь свободен! – вынырнув из кустов, с улыбкой доложил Иван Карбасов. – Стража убрал, теперь – можно.
– Тогда вперед, – оглядел своих Вожников. – Ты, Линь, со своими – вдоль реки, мы – прямо, а уж тебе, Купи Веник, придется справа по лесам пробираться – может, и там какие деревни есть? Если есть – гонца вышлешь.
Ватажник серьезно кивнул:
– Сделаю.
– Пошли, – махнул саблей Егор. – Помните – пробираемся быстро и скрытно. Они нас с реки ждут – не дождутся.
Гремя доспехами, ватажное воинство нового атамана скрылось в перелеске, а там уже разделилось на три отряда, в полном соответствии с планом, тщательно разработанным Егором и наиболее способными ватажниками – Линем Окуневым, Иваном Карбасовым, ладожанином Ондреем и Никитой Купи Веник, мужиком хоть и нахальным, но вовсе не дурным.
Впрочем, что там было разрабатывать-то? Обычный набег, имевший своими целями:
а) напугать татар;
б) освободить имеющихся у них пленников;
в) кое-что пограбить
и г) пополнить запасы продовольствия.
Последний пункт плана, собственно, и был главным, кушать хотелось всем, и, что характерно – каждый день, вот ведь какая незадача! А чего покушать имелось у местных, и добровольно делиться они, конечно же, не хотели, так что оставалось одно – просто прийти и взять.
Егору все это, конечно, не очень-то улыбалось, но… «Не спрашивает мяч согласия с броском»! В конце концов он – атаман ватаги, сильно разросшейся за счет освобожденных по пути к Жукотину пленников, а потому приходилось действовать так, как надо было. Планировать разбойничьи захваты, схватки и все такое прочее, при этом стараясь по возможности не лить лишней крови.
Вот и сейчас так спланировал, чтобы не лить… лишней, однако часового-то, конечно, надо было убрать – кто бы спорил?
Убрали. Подошли скрытно почти к самой деревне, большой, в десяток домов-усадеб, и, видно, богатой, окруженной садами и огородами.
Вожников махнул саблей – тяжелую секиру уже редко с собой таскал, хранил на ушкуе, который уже не раз подумывал сменить на более солидный корабль – на небольшой-то ладейке совсем уж не по статусу было, все равно как бандитскому «бригадиру» на китайском мопеде кататься. Ну, корабль – это до Жукотина подождет, уж там-то прибарахлиться можно.
– Эй-й-йо-ооо!!! Кто на Бога и Великий Новгород?
Вынырнув из травы, ватажники, потрясая саблями и секирами, бросились на обреченную деревню, как волки бросаются на отару овец. Пока жители опомнились, пока собрались дать отпор – почти всех уже и повязали!
Ватажников было больше, куда больше – наверное, раза в два, если не в три, тем более – все вооруженные до зубов головорезы, ну, куда бедному крестьянину податься? Некуда. А раз некуда – придется платить.
Приказав согнать всех селян на аккуратную, перед небольшой мечетью, площадь, Егор уселся в тени на пригорке и кисло улыбнулся, чувствуя себя этаким эсэсовцем или, не лучше сказать, членом продотряда, этаким Макаром Нагульновым, без тени сомнения изымающим у бедных крестьян последние запасы хлеба. Да уж, стыдновато было.
– Вот, – Федька вывел из толпы трех седобородых старцев в больших чалмах. – Старейшины ихние.
– Якши, – сплюнув, по-татарски вымолвил атаман. – Ну, что, аксакалы, разговаривать будем? Переведи им, Авдей.
Авдей, сутулый, прибившийся к ватаге юноша, из недавно освобожденного полона, быстро перевел. Старцы озадаченно переглянулись.
– У вас посевы и стада, у меня – воины, – встав, четко выговаривал слова Егор. – Мне нужно мясо, мука… а лучше – лепешки, и все такое прочее в количестве не таком уж для вас и большом. Можете потерять большее!
– Хотите, посевы ваши запылают и все стада пойдут под нож? – чуть помолчав, хмуро пригрозил атаман. – Нет? Тогда забивайте сами, а сколько – я скажу. Да! Еще доставите все к кораблям.
Позади, за спиной, вдруг закричали, загомонили… заругались даже, похоже, что матерно! Егор с удивлением оглянулся:
– Это там кто еще?
– Так полон, – ухмыльнулся Федька. – Только что ослобонили – идут нам радость свою выказать.
Полоняники – десятка два подростков, детей и женщин (здоровых мужиков в этой деревне, видать, держать боялись), исхудавшие, прокаленные знойным солнцем, разом бросились на колени перед Вожниковым, углядев в нем атамана:
– Господи святый! Здоровия тебе, молодец, и счастия во веки веков!
– Неужто домой вернемся, а?
– Вот не думали…
– Думали – тут теперя и помереть…
Кто-то громко, навзрыд, плакал. Кто-то целовал сапоги Егору, а один тощий, совсем еще небольшой, на вид лет тринадцати-четырнадцати, парень, подскочив к стоявшему с краю в ряду прочих татарину, наотмашь заехал ему в ухо!
– Получи, падаль!
Ударил и зарыдал, сотрясаясь всем телом:
– Он брата мово молодшего… У-у-у, гад!
Татарин – кривоногий, жирный, с двойным подбородком и толстыми, унизанными серебряными перстнями, пальцами, повалился на колени:
– Не бей меня, бачка Аким, а? Я к тобе добер был, добер… у-у-у-у!!!
Не вытирая слез, парнишка несколько раз пнул толстяка в брюхо и, сбив круглую шапочку, с остервенением плюнул тому на плешь.
– Что, обижал сильно? – подскочив ближе, Федька протянул парнишке нож. – Тогда убей! Перережь горло или засади прямо в сердце. На!
Юный раб схватился было за рукоятку… Но тут же сник и протянул нож обратно:
– Не могу я так… как барана. Вот если б в бою. Возьми свой ножик, мил человеце.
– Себе оставь, – отмахнулся Федька. – Я себе еще раздобуду. А вас всех завтра-послезавтра один гость новгородский торговый заберет, всех полоняников с караваном своим на матушку Русь доставит. До Нижнего, а дальше уж сами. Мы уж многих так сплавили.
– Я не хочу! – стиснув зубы, отрок упрямо набычился. – Да и дома у меня нет. Хочу с вами… татарву эту громить, резать, жечь!
– Просись, вон, у атамана.
Вожников не стал возражать – в эти времена дети взрослели рано:
– Хочешь, пусть так и будет. Коли, говоришь, не осталось у тебя никого.
Между тем ордынцы под бдительным присмотром ватажников тащили на главную площадь добро – у кого что было. Не артачились – себе дороже, да и чего зря бузить – селение-то богатое, откупиться вполне по силам, лучше малую часть потерять, чем все.
Пряча довольную усмешку – пусть татары видят, что атаман несгибаем и тверд, – Егор прикидывал, каким образом лучше и удобней всего переправить добро на ушкуи, точнее – на трофейный насад, куда более вместительный, нежели стремительные пиратские ладейки. Те, не считая команды, брали на борт по четыре-пять тонн, насад же раз в пять-семь больше.
– Господин!
– Что такое? – Вожников повернул голову, строго взглянув на подошедших к нему старейшин, которых, надо сказать, заметил уже давно, да только сразу же оборачиваться не посчитал нужным – слишком уж много чести!
– Говорят, ты обещал посевы не жечь, а вона, за дубравой – дым! – торопливо пояснил подбежавший толмач Авдей.
– И правда, дым, – присмотревшись, Егор цинично кивнул и прищурился. – Хорошо горит, похоже. А что вам до того дыма? Вы что, юные помощники пожарных?
Последнюю фразу Авдей перевести затруднился, да старики его уже и не слушали, взмолились:
– Не губи, господин! Не губи посевы! Не жги все-то, оставь.
– Там, мой атаман, их заимка, выселки, – пояснил толмач.
– Ага, – Вожников шумно втянул ноздрями воздух. – Эх, Купи Веник, предупреждал ведь. И что он там жжет-то?
– Госпо-о-ди-и-и-ин!
– Ладно, поедем, прокатимся, – махнул рукой атаман. – Лошадок ведите, не пешком же идти.
Зря он заикнулся о лошадях, держался-то в седле так себе, хотя уже гораздо увереннее, нежели прежде, примерно так же, как молодой, со стажем месяца четыре, водитель за рулем новенького, сверкающего полировкой и лаком, авто. Выпал случай потренироваться – ватажники Микифора Око везли с собой коней на пяти насадах, справедливо полагая, что конница пригодится всегда. Еще бы, чай не море, суша кругом!
Аксакалы по-быстренькому пригнали откуда-то лошадок, с ходу предложив Вожникову белого в крапинку жеребца – в подарок. Егор ухмыльнулся, усевшись в седло: ишь, сволочи – коней-то зажилить хотели, поди, в урочище какое-нибудь увели, спрятали. Не заикнулся б Егор – так и не показали бы.
– Авдей, скажи этим – штраф с них в десять коней, чтоб больше не жулили.
– Что, господин атаман?
– Десять коней реквизируем… то есть – конфискуем. Тьфу ты – в общем, себе берем.
– А-а-а! Понятно.
Молодой человек плавно, как учили лет восемь назад в автошколе, выжал сцепление… в смысле – тронул поводья коня. Ну, слава богу, поехали. Лошадка вроде попалась смирная, без выкрутасов.
Так и ехали вдоль дубравы, прямо на дым, не медленно, но и не быстро – галопом не скакали. Да, действительно, озимое поле дымилось, а из расположенных рядом мазанок доносился визг, летели пух да перья, по всем дворам бегали ватажники, ловили птицу и скот… А вот, лихо перемахнув плетень, прямо перед атаманом приземлился Никита Купи Веник, держа под мышкой нежно-белого упитанного красавца-гуся со свернутой шеей.
– Паниковский, брось птицу! – шутливо погрозил Егор. – Чего тут такое творится-то?
– Птицу не брошу – вечером съедим! – с бесстыдной ухмылкой заявил ватажник, глядя на своего вожака преданными глазами. – А тут шум наводим – они, суки, двоих наших убили, Петрю да Карнишку. На засаду в доме нарвались. Онисиму бы Морде тоже не сдобровать, да, слава богу, упасся, ноги быстрыми оказались, а то б…
– Значит, управились тут? – спокойно уточнил атаман.
Никита кивнул:
– Управились.
– Тогда вот что: посевы больше не жечь, скот без нужды не валить, людишек татарских не тиранить! Понял?
– Понял, – Купи Веник вновь ухмыльнулся, моргнул. – Так я и это… никому ничего худого не делаю, кровь ни единому – окромя тех, кто в засаде были – не пустил, гуся вот забрал – дак что, нельзя, что ли?
– Можно, можно, – смеясь, утешил молодой человек. – А кто там так визжит-то? Неужто свинья?