Золотой череп судьбы

Часть 1

Стройные стволы деревьев плотно переплетались между собой, создавая необычайную густоту и иллюзию запутавшегося пространства. Низкие кустарники и папоротники зарывали большие мужские ступни, одетые в кожаные «поршни»1, в листву и мох. Каждый шаг отнимал у путника силы. И не потому, что лес был дремучим и непроходимым, а потому, что казалось, что время остановилось, и ты находишься в замедленном, другом мире, где жизнь течет в тишине своим спокойным ритмом. В мире таинственных, мифических существ и древних саг2. И именно это раздражало.

Наконец, лес будто расступился перед мужчиной, и перед его взором открылась небольшая поляна, усыпанная разноцветными цветами, словно на ней растянули один большой разноцветный ковер, кои он видел у купцов из Византии. Он остановился, откинул на плечи капюшон и поправил серебряную фибулу3 на шерстяном плаще.

Мужчина окинул взглядом поляну и на краю увидел зеленый холм с маленьким, еле заметным окном и дверью. Легкая улыбка коснулась его узких губ. Двигаясь по направлению к лачуге из плетеной лозы, наполовину обмазанной глиной и засыпанной землей, мужчина остановил свой взгляд на прохудившейся кровле, сделанной из веток, коры, дерна и торфа, поддерживаемой кособокими столбами, врытыми в землю, и невольно сравнил это примитивное жилище со своим. Усмехнувшись в густые усы и погладив светлую ухоженную длинную бороду, мужчина открыл издавшую противно скрипучий громкий звук дверь и зашел внутрь. Ему в нос ударил запах из сухих трав, грибов и еще какой-то неприятной кислятины.

В лачуге было темно и тихо. Постепенно мужские глаза привыкли к темноте, и мужчина отметил про себя, что помещение гораздо больше, чем казалось снаружи. В глубине он разглядел фигуру, закутанную в шкуру какого–то хищного животного, на голове оленьи рога и длинные уши, а на лице с длинной, седой, кудлатой бородой виднелись только большие круглые глаза, смотрящие очень проницательно.

– Зачем пришел? – Глухим, замогильным голосом спросил ведун. – Я все сказал.

– Возможно, моя мать что-то поняла не так. Я пришел услышать предсказание от тебя лично.

Старец медленно поднялся и, подойдя к небольшому окошку, подал знак гостю присоединиться к нему. Мужчина, подойдя ближе к старцу, увидел у него на спине привязанный конский хвост, которым он совершал движения над стоящими у окна небольшими двумя пнями, словно расчищая их для сидения. Завершив магический и непонятный ритуал, ведун предложил присесть. Он достал из-под шкуры небольшой грязный кошель и передал его мужчине, попросив растрясти камни.

Пока светловолосый бородач весело встряхивал мешочек, старик-колдун, взяв с окна глиняный черепок, начал крючковатыми пальцами засовывать себе в рот его содержимое, беззвучно шамкая беззубым ртом. В какой-то момент его глаза начала застилать пелена, тело медленно раскачивалось, а из открытого рта тоненькой струйкой выползало тягучее шипение, которому ведун вторил мерным носовым свистом. Остекленевшие, неподвижные глаза старца смотрели сквозь сидевшего напротив гостя. Потом он неожиданно вырвал из его рук кошель и, не глядя, бросил содержимое на полку под окном.

В лачуге повисла глухая тишина. Мужчина переводил взгляд с камешков на окне на восковое лицо старца. С закатанными и кажущимися от этого белыми глазами, он, казалось, не подаёт признаков жизни. Полное безмолвие, ни пения птиц, ни каких-либо других звуков, как будто всё вымерло вокруг. По спине гостя пробежал холодок страха. Его, привыкшего к битвам и не боявшегося свирепых штормов и шквалистых ветров, сейчас продирал по коже мороз. В воздухе висело гнетущее предчувствие смерти.

Вдруг из уст старца послышался неразборчивый шепот, сменившийся тяжелым дыханием. И снова бормотанье. Гость напряг слух, силясь расслышать, что говорит ведун. Наконец, речь его стала разборчивой. Хриплый, идущий откуда-то изнутри голос вещал:

– Я вижу Змея. Свет и тьма, творение и разрушение, жизнь и смерть. Он держит судьбы в крепких зубах своих. Он пагуба4 твоего рода.  Последнее, что ты увидишь, как брат надругается над твоим поздним ребёнком, а потом, в твоих очах лишь будет отражаться желтый свет змеиных глаз.

Сказав последнее слово, ведун без чувств рухнул на пол. Гость, сраженный предсказанием, сидел на пне, не в силах подняться. В его взгляде была какая-то страшная безысходность, накрывающая его лавиной адской боли. Глубоко вздохнув, он поднялся на ноги, отстегнул от плаща серебряную фибулу и положил ее на окно рядом с камнями. Кинув последний раз взгляд на так понятные теперь и непонятные ранее значки, он сгреб руны большой рукой и покинул пристанище ведуна.

Всю дорогу домой он чувствовал горечь потери. Она разрывала его на части. Но нужно быть хладнокровным и рассудительным. Он должен принять правильное решение. Правильное не только для семьи, но и для всего его рода.

Вечерело. Вдалеке показалось поселение. В центре возвышался дом с крышей, похожей на перевернутую лодку. Его дом. Но, наверное, впервые в жизни хэрсир5 Лэйф Везучий не хотел идти туда, он возвращался домой с тяжелым сердцем и не знал, как объявить жене своё решение.

Рагна была хорошей женой. Она контролировала ведение домашнего хозяйства, ладила со всеми домочадцами, была добра, но требовательна и справедлива с треллами6. Хороша была она и на брачном ложе. Лэйф никогда не думал об утехах с наложницами. Даже в походах его не интересовали женщины, он «берег» себя, свои мужские силы для Рагны. Она, как и положено хорошей жене, дарила ему детей. Но! Было одно «но», которое перекрывало все ее достоинства. В семье Лэйфа Везучего было четыре дочери и ни одного сына. Первый родился мертвым. Второй – умер, не прожив и несколько часов. И теперь, несколько дней назад, родился еще один бедолага. В отличие от предыдущих мальчиков, этот выглядел крепким и здоровым. Он вошел в этот мир с пронзительным, звучным криком, словно хотел оповестить весь свет о своем пришествии. Лэйф был счастлив, будет кому передать в наследство поселение и ферму.

Он остановился у ворот перед входом в городище. В голове мимолетно пронеслись события сегодняшнего утра, словно давая ему уверенность и подтверждая правильность принятого решения…

Он проснулся рано утром и перед трапезой ожидал в большой, просторной зале, когда ему принесут ребенка для совершения ритуала принятия его в семью. В ожидании Лэйф выбирал имя мальчику. Он размышлял, каким бы он хотел видеть сына, когда тот вырастет и повзрослеет. Разумеется, он должен стать защитником семьи, рода и общины, и имя должно быть сильным.

– Эрик7? Скули8? Берг9? – перебирал имена Лэйф, произнося их вслух, словно желая получить какой-то знак от Богов.

Мужчина не слышал, как отворилась дверь, лишь услышал, как с тяжелым треском, закрывшись, она грохнула о косяк. Он недовольно повернул голову, желая сделать замечание входящему, но его цепкий глаз, увидев озабоченность и смятение на лице вошедшей пожилой женщины, заставил его молчать. Он с интересом смотрел на мать, желая понять, что повергло женщину в это состояние. Обычно лицо Эрны не выражало ничего. Лэйфу порой казалось, что у матери нет эмоций вообще. У нее не было слез, когда ей сообщили о смерти мужа и старшего сына, не было светящихся глаз на свадьбе Лэйфа и Рагны, не было улыбки радости, глядя на внучек. И вот сейчас в ее взгляде была озабоченность и затаенный страх.

Эрна подошла к столу и села на треножник10 напротив сына. Они молча смотрели друг на друга несколько минут. В конце концов, любопытство Лэйфа взяло верх, и он осведомился о матери, о причинах ее тревожности.

– Я была у старого ведуна из Дикого леса, – глухим голосом проговорила она. – Хотела узнать судьбу твоего сына. Каким воином он будет, каким хозяином.

Лайф продолжал молчать, давая шанс матери выговориться. Женщина поправила ленту над высоким лбом, немного распустила платок на шее, словно он ее давил как удавка. Она явно тянула время, не зная, с чего начать. А затем, сверля глазами сына, тихо, еле слышно произнесла.

– Это змей, погибель всего нашего рода.

Глаза Лэйфа широко раскрылись от неожиданности и страха, поднимая и выпрямляя густые белесые брови. Рот непроизвольно приоткрылся и стал похож на волчий оскал. Мужчина, не способный что-либо произнести, лишь покачал головой из стороны в сторону. Он не хотел верить матери. Он должен был все проверить сам. И, нехотя вставая из-за стола, Лэйф Везучий направился в Дремучий лес…

– Да будет так! – уверенно произнес бесстрашный хэрсир и крикнул стражникам открыть ворота.

Лэйф по-хозяйски обошел двор и в треугольнике коровника нашел мать, показывающую молоденькой фостре11, как правильно доить корову.

– Надо поговорить, – резко крикнул он и кивнул в сторону выхода.

Эрна вышла из коровника, вытирая руки об фартук.

– Кто это сделает? – без лишних вопросов поинтересовалась она у сына.

– Я не могу приказать его убить. Он мой сын.

– Он твоя смерть, – презренно, сквозь зубы выдавила Эрна, – твоя и твоего рода. Он разрушитель твоей семьи, насильник сестры. Тебе этого мало?!

Лэйф был очень бледный, но Эрна уловила, как что-то блеснуло в его глазах. Мужчина опустил глаза, а когда поднял их, в них уже ничего не было. Вернее, пустота, ничего не выражающая безучастность.

Он позвал мать с собой, и они направились к спальному месту хозяев.

Облокотившись на локоть, Рагна полусидела на соломенном тюфяке, уложенном на деревянной кровати на высоких ножках, и поедала ячменную кашу с мясом. Малыш лежал в березовой люльке рядом с кроватью, но было очевидно, что мать совершенно не имеет никакого интереса к нему. В ее глазах стояло равнодушие, и даже было ощущение, что она не замечает колыбели вообще.

Лэйф бросил взгляд на ребенка. Он был совсем крошечный, пухленький, с золотистым шелковым пушком на голове. Его большие, широко расставленные темные глазенки были открыты и сверкали, как янтарь в солнечных лучах. Они показались Лэйфу живыми и одновременно жесткими, бесстрастными и … бесстыжими. Он мотнул головой, прогоняя какие-то возникшие в голове видения, и объявил жене свое решение:

– Ты знаешь предсказание старого Ведуна из Дикого леса.

Рагна молча кивнула.

– У нас есть два пути, – продолжал ее муж, – бросить его12, потому что предвещенные несчастья и беды придут с ним в нашу семью. Или отдать на воспитание умной и рассудительной вдове, живущей подальше от нас, лучше где-нибудь за морем.

– И он вернется позднее, – услышал он за спиной голос матери, – озлобленный, лишь с одним чувством мести. И свершится предсказание.

Лэйф скривил губы и погладил несколько раз свою бороду. Ничего не сказав матери, он снова обратился к жене:

– И еще. Я принял решение, так как ты по происхождению не ровня мне, я развожусь с тобой. – За спиной мужчины раздался удивлённый возглас, но он, проигнорировав его, закончил, – я не отправлю тебя к твоей родне в Готланд, можешь остаться в поселении или же в этом доме, как обычный домочадец и воспитатель девочек.

Рагна, снова ничего не сказав, кивнула и продолжала трапезничать.

Лэйф и Эрна покинули хозяйские покои и направились к выходу, где хозяин осмотрелся и, увидев у ткацкого станка двоих дальних родственниц – сестер, громко произнес:

– Я развожусь с Рагной из-за ее недостойного меня происхождения.

Одна из девушек от неожиданности присела на стул, а другая, ничего не сказав, быстро направилась в хозяйские покои.

– Значит, ты решил это всерьез? – задумчиво произнесла Эрна. – Когда объявишь это на тинге13?

– Завтра и объявлю. Скажу, что младенец мертв, а Рагна подвинулась рассудком от этого, и что я нашел ровню мне по сословию и беру ее в жёны.

Рагна любила летние ночи. Время, когда земля, словно не зная сна, продолжала жить полной жизнью. Только в летнюю ночь закат мог так плавно переходить в рассвет, что можно было, посмотрев в одну сторону, увидеть, как алеет заря, а в другой – плывет белая луна. А полуночные закаты! Они заставляли забыть о времени…

Но сегодня она проклинала белые ночи. Ей надо было как можно незаметнее пробраться к озеру. Женщина прижимала шерстяной кулек к своей груди и молилась Фреи14 и Ловен15, чтобы никто в поселении ее не увидел.

Она шла по лесной тропинке вниз, и вскоре до ее ушей ветер донес шум прибоя. Рагна ускорила шаг. И наконец, за скалами, покрытыми тонким слоем мхов и лишайников, она увидела бескрайние водные просторы. Оглядевшись, женщина направилась в сторону сейды16. Там, за огромными валунами, должна быть спрятанная ею небольшая секстария17

Много месяцев назад, когда она почувствовала первое шевеление дитя у себя под сердцем, она, не сказав мужу ничего, отправилась к финской колдунье. Предсказания… Предсказания… Предсказания. Рагна возвращалась домой бледная как смерть, и вся в слезах. Сердце ее разрывалось. Она не знала, что может предпринять ее любящий муж. Но она прекрасно знала свою свекровь, бесчувственную, холодную, не терпящую возражений Эрну. Именно тогда Рагна решилась на побег, если все пойдет так, как она предполагала. За девочек можно было не беспокоиться. Старшие не сегодня завтра выйдут замуж и покинут родительский дом, а за ними и младшим не долго ждать. Она должна спасти беспомощного младенца, свою родную кровинушку.

И вот сейчас, положив ребенка в лодку, Рагна тянула ее к воде и воздавала хвалу Богам, что ей удалось спасти свое дитя. Потом она стянула сарафан и плиссированную нижнюю длинную рубаху, под которыми оказалось еще одно нижнее платье белого цвета и хенгерёк18 на бретельках, и бросила их рядом с водой.

На Ладогу спускался утренний туман. Легкая лодка плыла по течению вниз, скрытая летними миражами с мнимыми очертаниями «подвешенных» над горизонтом островов, береговых построек и плывущих кораблей.19

К вечеру следующего дня люди хэрсира Лэйфа Везучего, найдя одеяния его жены на берегу, принесли ему страшную весть об утопшей Рагне и младенце. И кое-кто в поселении начал шептаться о судьбе хозяина, переименовав его в Лэйфа Невезучего.

– Не глупи! – Инга поставила на стол овощную похлебку. – Что мы не сможем воспитать мальчонку?

– Дело не в воспитании, дело в том, что он должен стать великим воином, такого его предназначение, такая воля Богов, – устало говорила Рагна. – Потом, если мой муж найдет нас здесь, он точно заберет его.

– Как он найдет? – не успокаивалась Инга. – Альдейгъюборг это не ваша ферма, где все на веду.

– Кем я пойду в крепость? В услужение? В наложницы? Нет уж, я останусь здесь с тобой, а ребенка подкину на богатый двор.

Инга неодобрительно качала головой. Она знала Рагну много лет. Они вместе росли в Готланде. Их вместе сосватали, одну за младшего сына хэрсира с Ладожских берегов, а другую – за храброго воина из его хирда20. Позднее Рагна стала хозяйкой небольшого поселения, а Инга – вдовой. Она переселилась вниз по реке и сама вела хозяйство, ловила рыбу, выращивала овощи, наслаждаясь своей независимостью.

– Завтра пойду в крепость, посмотрю, что и как там, – вставая из-за стола, озвучила свое решение Рагна. – Не страшно оставаться с младенцем? – весело спросила она подругу.

– Если моих детей забрала родня покойного мужа, это не значит, что я не смогу управиться с новорожденным, – ехидно ответила Инга.

На следующее утро, покормив ребенка и съев кусок холодного мяса, оставшегося с вечера, Рагна пошла в крепость. Она шла по берегу озера и еще издалека увидела возвышающиеся на холме башни, а вскоре ее взору предстала мощная каменная стена. Она была прямоугольной формы, стены казались очень толстыми и высокими. В башнях маячили вооруженные воины, наблюдающие за окружающей местностью.

Подойдя ближе к крепости, Рагна остановилась у довольно глубокого рва, разделяющего дорогу к озеру, и глиняный вал с выложенной из камня стеной. Мощные ворота были открыты. Она постояла перед ними и уверенно вошла в крепость.

Было многолюдно. Торговые лавки, кузнечные и стеклодельные мастерские, повсюду шла бойкая торговля варягов с южными народами.

Рагна с любопытством рассматривала заморских торговцев. Стрижка в кружок, безбородые, словно девицы. Полная противоположность «людей из бухты»21 с их длинными волосами или длинными челками с выбритыми затылками. А длинная борода?! Как же без нее?! Это же символ мужа, а не мальчика.

Она хихикнула, увидев, что штаны пришлых состояли из двух несшитых половинок, прикрепленных тесемками к поясу. И отметила про себя: «Как же это удобно! Хоп и оголил нужную часть в любовных играх».

Но что женщину действительно поразило больше всего на торжке, это роскошные дорогие материи. Она с восхищением смотрела на тяжелые шелковые, атласные и парчовые ткани. Рагна грустно вздохнула, вспомнив отца. Он тоже привозил разное «добро» из заморских стран – ткани, серебро, украшения.

Она остановилась у одного из прилавка – двойная фибула, соединенная тремя рядами бус из янтаря, шейные гривны, сплетенные из серебряных и позолоченных нитей, броши, браслеты, перстни, пряжки и серьги из бронзы и олова. Взгляд Рагны остановился на руке торговца, на пальце которого сверкал перстень с зеленым камнем. Женщина подняла глаза на мужчину.

– Это из Миклагарда?22 – спросила она его, указывая на кольцо.

Рыжеволосый громила с красным лицом скорее напоминал жестокого воителя, чем купца. Он окинул женщину взглядом с головы до ног и лишь молча кивнул в знак согласия.

– А четырехконечный крест есть?

Удивление на долю секунды повисло в его глазах, а потом он, так же не говоря ни слова, распахнул кожаную куртку, оголяя «бычью» шею, на которой красовались «византийский» крест и молот Тора.

Рагна улыбнулась. Так же было и у его отца, когда он отправлялся в устье Днепра за товаром из города, окруженного тройным кольцом высоких каменных стен23.

Рагна поинтересовалась ценой.

– Три эрторга.24

– Мои серьги? – на мужчину смотрели хитрые женские глаза.

– Согласен.

Повесив крест на шею и спрятав его под рубаху, Рагна пошла вглубь города. Застроен он был как варяжскими «длинными домами», так и славянскими небольшими деревянными срубами с проложенным мхом между стенами. Женщина всматривалась в каждый дом, в каждого человека во дворах.

Наконец, она, увидев достаточно большое по размерам жилище, остановилась напротив него. Дом отличался от других своим видом, своим размером, своим богатым украшением. Одна сторона дома была сделана из тонких, высоких бревен, поставленных стоймя, а другая из горизонтально положенных стволов дерева. Высокая двускатная крыша. Навес на столбах над входной деревянной дверью с резным орнаментом в виде лент с изображением фантастических животных и растений.

Перед домом было многолюдно. Недалеко от входа Рагна заметила одетого в красное суконное платье мужчину средних лет. На правой руке было надето тяжеловесное золотое обручье, а на голове – шелковая шапка, вытканная золотом и обитая цепочкой из того же металла.

– Посторонись! – услышала она у себя за спиной.

Не успела она отскочить в сторону, как мимо пронесся небольшой отряд на превосходных богатырских конях.

– Чей это дом? – поинтересовалась она у проходящего смерда.25

– Ярла Франмара, – уважительно ответил он с поклоном, признав в Рагне состоятельную особу.

Довольная своим посещением Альдейгъюборга женщина вернулась в землянку Инги.

Франмар легко вскочил по ступенькам на большое резное кресло, обитое звериной шкурой. Разложив подушки по бокам, он опустил локти на подлокотники и прикрыл глаза. Он ждал, когда принесут его новорожденного сына.

Он услышал шаги и слегка приоткрыл глаза. Его верный форинг26 подошел к креслу и поклонился. На его мясистом красном лице лежала печать озабоченности. И во всей его массивной фигуре чувствовалась какая-то внутренняя напряжённость.

– Что случилось, Торбранд? На Альдейге27 заметили чужие ладьи или драккары? – усмехнувшись в длинные усы, спросил ярл.

– Нет, господин. Слава Одину, в округе все спокойно.

– Ну а что у тебя вид такой, словно ты жабу проглотил? Не время нос вешать. Сейчас соберётся семья и начнем обряд, – небрежно сидя в кресле с блаженным видом, проговорил Франмар хрипловатым голосом.

Домочадцы, запуганные его привычкой обрушивать гнев на тех, кто приносил плохие новости, не знали, как сообщить хозяину о мертворожденном сыне. Торбранд взял это на себя.

– У меня плохие новости, господин, – неуверенно начал форин. Поглаживая зажатую между пальцами заплетенную в косичку бороду, он явно не знал, с чего начать.

Ярл насупил брови, лоб его разрезала глубокая морщина, и все лицо так изменилось, что Торбрант подумал: «Убьет за дурную весть».

– Говори, раз пришел! – грозно рявкнул Франмар.

– Ребенок родился мертвым, господин, – сглотнув вязкую слюну, на одном дыхании выпалил «правая рука» вождя, и непроизвольно вжал голову в шею.

Вдруг тяжелые двери открылись, и в дом вошли два юноши лет четырнадцати. Один из них в руках держал какой-то сверток. Улыбаясь и немного выставляя ношу вперед, он громко проговорил:

– Вот, нашли на Варяжской улице, за валуном, недалеко от нашего дома.

– Может, рабыня какая хотела сохранить младенцу жизнь и оставила тут, – вставил другой парень. – Или он незаконнорожденный.

Ярл и форинг переглянулись. Господин молча кивнул Торбранту на вошедших. Тот подошел к ним и откинул шерстяной плащ, разглядывая младенца.

– Не похоже, что он из бедной семьи, которая по причине крайней бедности не может прокормить его. Шерсть заморская, серебряный молот Тора и .., – форинг на секунду замолчал, а потом, подняв глаза на хозяина, добавил, – и крест позолоче…

Торбрант не успел договорить слово, как из спальни вышла очень бледная, со скорбным видом и заплаканными глазами женщина. Она упала в ноги к ярлу и, обхватив крепко его колени, взмолилась:

– Один наказал нас, забрав нашего мальчика, но Фрея, смилостивилась, и послала нам этого младенца. Прошу, прими его. Мы воспитаем его, как своего, и никто никогда не узнает, что он не наш.

Франмар бросил суровый взгляд на старшего сына, держащего новорожденного. Бьёрг, неопределенно пожал плечами, а затем утвердительно кивнул.

– А что ты скажешь, Асмуд? – поинтересовался он мнением младшего.

– Еще один меч в семье, только польза.

Бьерг подошел к креслу, где восседал отец, и положил ребенка на пол. Младенец, почувствовав холод, сначала закряхтел, а потом большая зала заполнилась пронзительным и даже где-то неистовым криком. Женщина дернулась к ребенку, но сильная мужская рука мужа придержала ее. Никто не смел поднять его до тех пор, пока отец не решит, принять его в семейство или нет.

– Господин! – громко, чтобы перекричать младенца, обратился к Франмару Торбрант. – А если этот ребенок брошен, потому что его рождению предшествовали вещие сны и предсказания, предвещавшие несчастья и беды, которые придут в семью с новорожденным.

Рот ярла скривился на левую сторону, левый глаз прищурился, и, ухмыльнувшись, он произнес:

– Так не в нашу же семью, а в ту, в которой он родился.

Это могло означать только одно – ярл Франмар Храп был готов принять этого горлопана в семью.

Бьерг быстро подошел к орущему и, взяв его на руки, поднес к отцу. А Асмуд, схватив со стола рог для медовухи, побежал к кадке за водой.

Тем временем ребенок, пригревшийся на могучей мужской груди, замолчал и смотрел на ярла своими круглыми, со слегка вздернутыми уголками глазами. Ярлу показалось, что они будто внимательно изучают его. Франмар улыбнулся и поиграл пальцами перед лицом ребенка, который попытался схватить их своими маленькими ладошками.

– Да ты сильный и дерзкий, однако, – засмеялся он.

Асмуд поднес отцу принесенную воду. Ярл вытащил малыша из плаща и поднялся на ноги. Спустившись по ступенькам вниз, он взял из рук сына рог и облил младенца со словами:

– Я нарекаю тебя Свен28. Это имя даст тебе силу и мужество. А Боги помогут тебе в твоих поисках и стремлениях.

Обряд посвящения ребенка богам свершился, и с этого момента Свен Франмарсон, вступив в родство, стал полноправным членом семьи.

Ярл передал ребенка жене, и Тора, прижав его к груди, поспешно удалилась в господскую спальню.

На утро следующего дня по случаю рождения третьего сына ярла был зарезан трехлетний вол для застолья. Из кожи правой ноги животного сшили сапог, который позднее во время пира был поставлен в центр зала. Сперва хозяин, потом все его домашние по очереди ставили в него правую ногу. И, наконец, Тора принесла новорожденного Свена и засунула его ножки в огромный сапог, тем самым подтверждая, что ребенок стал полноправным членом семьи.

Рагна наведывалась в крепость каждый день, чтобы разузнать что-то о своем малыше. Забрал ли кто-то его на воспитание? Сжалился ли кто-то над младенцем или его Хель29 забрала в свои владения? Но никто ничего не слышал про подкидыша. Никому даже в голову не пришло подумать, что Свен не сын ярла. Все в Альдейгъюборге видели, как последние месяцы брюхо лезло на нос у жены господина.