Заповедный тупик

2. Гении и профессионалы

Заведенный на шесть утра будильник адской пыткой пронзил тяжелую после вчерашнего голову. Алекс потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, где она находится. Вытянувшись в спальнике, девушка слушала: из соседней комнаты раздавался раскатистый храп Дэвида. «Благо, беруши всегда с собой, иначе трезвая заснуть бы не смогла». Сверху с полатей тихонько посвистывала во сне Эмма, ей вторило ритмичное сопение ассистента оператора. «Все-таки улеглась с Дэном, подфартило парню. А где Антон?» – продюсер села, озираясь по сторонам. Но кромешную темноту разбавляла только узкая полоска света из-под кухонной двери. Зябко кутаясь в плед, Саша босыми ногами ступала по холодному полу остывшего за ночь дома. Тусклый свет от одинокой «лампочки Ильича» резанул глаза и заставил зажмуриться. Согнувшись в три погибели над низкой раковиной, высокий оператор чистил зубы. Пахло кофе. В буржуйке потрескивал, разгораясь, огонь. Забравшись на табуретку в углу, Алекс подтянула коленки к подбородку, пряча ноги под широким свитшотом.

– Чего вскочила? До рассвета еще часа полтора, – Антон плеснул в лицо пару пригоршней из ведра и только после этого оглянулся на девушку. Румяное от ледяной воды лицо его светилось нестерпимой жизнерадостностью. Непринужденно вытерев мокрую рыжую бороду краем футболки, парень приветливо улыбнулся

В ответ Саша только пожала плечами, стараясь не задумываться о том, как сейчас выглядит. Но руки все равно непроизвольно дернулись к волосам в попытке придать прическе приличный вид.

– Тебе идет растрепанность, – Тони поставил на стол две чашки горячего кофе.

Речь, как и жажда активной жизни, обычно просыпалась в Алекс часам к десяти утра. Все так же молчаливо она сделала пару глотков, завороженно наблюдая, как мужчина заливает горячим молоком пакет моментальной овсянки, пододвигает к ней миску с кашей и баночку с медом и плюхается напротив. Все это время улыбка не сходила с веснушчатого лица.

– Что хмурая такая? Голова болит? Аспиринчику? – под заботой сквозило легкое ехидство. Девушка задумалась, а пил ли вчера Антон что-то, кроме чая.

– Тони, не беси. И кашу я не ем.

– И что же ее продюсерское величество предпочитает на завтрак?

– В это время суток я предпочитаю крепкий сон. Но сегодня обойдусь кофе и сигаретой.

– В переводе на язык будущего это значит язва желудка и нервные расстройства.

– Будешь решать, когда мне курить и что есть?

– Нет, бука. Я буду завтракать, а после спокойно проверю оборудование, пока гениальный режиссер настраивается во сне на творческий процесс, а юные любовники предаются скромным радостям сельской жизни.

– Спят они еще.

– А подслушивать, Сашенька, нехорошо. Покушай кашки. Тебе полезно.

Алекс демонстративно закатила глаза, но тарелку к себе пододвинула. Овсянка оказалась на удивление съедобной, так что, сама того не заметив, девушка съела больше половины. Антон едва заметно улыбался в бороду, но больше не комментировал.

Утолив голод и смирившись с неизбежностью раннего утра, продюсер впервые посмотрела на оператора благостно.

– Спасибо, Тони.

Тот взглянул удивленно.

– Думала, придется печь топить, воду носить, завтрак на всех готовить, чтобы творческие личности, не тратя сил на быт, вошли в съемочный день, а ты все сделал. И за кофе спасибо. Видать, в прошлой жизни я была очень хорошей, и боги послали мне тебя.

– Боги ни при чем. Меня тебе послал низкий бюджет, отсеявший достойных профессионалов.

Алекс промолчала. Антон был хорошим оператором, ответственным, надежным. Легко ладил с людьми, слышал и угадывал туманные желания режиссеров. Словом, не доставлял проблем, а это Саша любила и ценила, но… При всех позитивных качествах у Куликова не было той самой божьей искры таланта. Снятые им кадры были точны, сбалансированы и достаточно профессиональны, чтобы оператор не простаивал без работы, вот только не хватало главного —не пропускало сердце удар и не захватывало дух от неповторимой магии искусства движущихся картинок. Таких продюсер про себя называла ремесленниками и обычно приглашала на ставки вторых операторов или на проходные проекты вроде корпоративных фильмов и бюджетных реклам. Но в этом кино с самого начала все происходило не за деньги, но по любви.

– Я устал, – полгода назад жаловался Дэвид, нещадно разбавляя кофе коньяком. Меланхоличные тяжелые вздохи отражались от стен огромной запустелой кухни, взлетали под пятиметровый потолок, чтобы, стукнувшись о старинную лепнину, рухнуть на Алекс и вызвать в ней раздражение, смешанное с сочувствием.

– Уже второй год ни одного интересного проекта: то тупой сериал, с трудом вытянувший один сезон, то кичевая реклама, то корпоратив с голыми бабами!

– Это был день рождения директора завода, и ты, насколько помню, не особо возражал против наготы, – Саша сидела на широком подоконнике, равнодушно глядя, как по весенней Неве спешат речные трамваи, полные туристов.

– Это – халтуры! Скука и говно! Я высокочувствительный сложный прибор, которым ты забиваешь гвозди. Я хочу творить, создавать что-то поистине великое, как Тарковский, Бергман, фон Триер, Иньяритту!

– Последний – это кто?

– Твой тезка – Алехандро. Великий мексиканский режиссер современности. Уверен, его никто не заставлял снимать рекламу надувных лодок с женой заказчика в главной роли!

– До старости будешь мне вспоминать? Зато на гонорар купил себе последний Айфон.

Дэвид ответил глухим протяжным стоном.

– Я умираю от передоза идиотизма и дефицита креатива. И моя смерть будет на совести Александры Игоревны Тимофеевой, – голова режиссера театрально бухнулась на обшарпанную столешницу.

– Давид Исаакович Тельман, прекрати ломать комедию. Дорога в большое кино проходит мимо меня. В пищевой цепи я чуть выше свадебных фильмов, кабельного тэвэ и порнушки.

– Но ты мне должна. Еще со времен песочницы, когда я чудом выжил, наевшись твоей каши-малаши.

– Тебе было пять, и я до сих пор не понимаю, с чего ты решил начать есть песок, который предложила маленькая девочка.

– Ты ж дьявол во плоти! Уже в два года была способна уговорить кого угодно. Кто, если не ты, сможет выбить финансирование под мой авторский проект?! Только послушай: сквозь рваные клочья тумана проступает одинокий силуэт. Звучит тревожная трагическая музыка. Фигура приближается. Камера выхватывает сухие жилистые руки, измазанные в чем-то красном. На морщинистой щеке блестит одинокая слеза…

– Это ужастик или триллер?

– Это экзистенциальная драма про неизменное одиночество нашего внутреннего Я, – глаза Дэвида горели огнем вдохновенной одержимости. – Слушай дальше…

– Над питчингом (*презентация с целью поиска инвесторов) надо еще поработать. Синопсис-то хоть у тебя есть? – перебила Алекс неудержимый поток сознания.

– Завтра будет!

– Ок, – ответила продюсер и тем самым обрекла себя и еще несколько несчастных на командировку в ноябрьские топи.

Уже в который раз за последние несколько месяцев Саша прокляла свою сговорчивость и шутницу-фортуну, подкинувшую грант на съемки в российской глубинке. Бюджета едва хватало на аренду минимума оборудования, зарплату нескольких человек и стремительный постпродакшн почти на коленке. Гонорар самой Александры был настолько мизерным, что иначе как помутнением рассудка на фоне давней дружбы с режиссером объяснить происходящее не получалось. Сейчас, в предрассветном сумраке убогой деревенской кухни, глядя в живые задорные глаза Антона, продюсер с легким стыдом вспоминала утверждение состава съемочной группы.

– Дэвид, у нас нет денег на хорошего оператора, даже на нормального и то с трудом хватит. А если он не дай бог прознает, в каких условиях предстоит работать, то либо сбежит, либо заломит двойную цену.

– Мне нужен постановщик, – худое лицо исказила капризная гримаса.

– За свой счет можешь снять на пленку и набрать штат длинноногих хлопушек. Предлагаю в операторы Кулика – он без запросов, и на монтаже сэкономим.

Тельман скривился точно от кислого:

– Тони отличный парень, но снимать с ним кино, все равно что наливать «Мадам Клико» в пластиковый стаканчик. Может, есть на примете какой неограненный алмаз, студент-самородок?

– Специально для тебя, гурман-золотоискатель, подвернулся на днях один, но молодой, дурной и может чудить. Посмотри, это он снимал.

На экране смартфона замелькали кадры зарисовки с выезда на природу. Хмурое лицо Дэвида разгладилось, уступая вдохновенной надежде.

Так у оператора появился ассистент, гонорар Антона уменьшился на треть, но он почему-то все равно согласился участвовать в сомнительной авантюре по созданию короткометражки. Саша знала, что сегодня режиссер передаст камеру Денису, оставив Тони на подхвате, и опасалась конфликта. По ее опыту, творческие люди в процессе создания «шедевров» редко обращали внимание на чувства коллег. Затевать неудобный разговор самой не хотелось. Под прикрытием неизбежной необходимости утреннего моциона продюсер сбежала на улицу, подсвечивая фонариком путь до гордо возвышавшегося на холме сельского сортира типа «будка над ямой». Затем, оттягивая возвращение в кухню, замерла у крыльца. Ночью подморозило, и характерный болотный запах гнили, мха, разложения и сероводорода отступил. Пахло скорой зимой, дымом из печной трубы и… кофе. Обернувшись, Алекс почти уткнулась носом в плечо оператора. Тони стоял в дверях. Пар поднимался над большой кружкой в его руках.

– Опять подкрадываешься?

– Тебя долго не было, вышел проверить, мало ли что, – мужчина пожал плечами.

– Девочкам нужно больше времени в туалете, чем вам, – саркастичный тон всегда был главным Сашиным оружием.

– Не знал, что это распространяется и на деревенский толчок.

Алекс оценила ситуацию – пройти в дом мимо Тони было невозможно, он занимал весь проем. Пялиться с одухотворенным лицом в кромешную темноту – глупо. И она поступила, как в любой непонятной ситуации – щелкнула зажигалка, выхватывая из темноты бледные обветренные губы, на кончике сигареты загорелся красный огонек.

– Кто сегодня будет снимать: я или Дэн? – нежелательный вопрос охладил утро на пару градусов. Алекс замерла, подбирая слова. Интриговать было поздно, а отвечать в лоб не хотелось.

– Как решит режиссер, – максимально равнодушно сказала она.

– Понятно, – голос прозвучал ровно и отчужденно. Повисла пауза в три выдоха и одну затяжку.

– Тони, – не выдержала Алекс.

– Все в порядке, Саша, я понимаю, – оператор не дал договорить.

– Точно?

– Да, не парься, никаких проблем, – и мужчина, вручив ей чашку с кофе, ушел в дом.

Продюсер сделала глоток, и остывающий напиток оставил такое же горчащее послевкусие, как их короткий разговор.

*

На кухне царило творческое оживление. Из угла в угол с чашкой в одной руке и бутербродом в другой сновал Дэвид. Его яростная натура не могла усидеть на месте в предвкушении начала съемок.

– Надо показать зыбкость окружающего мира, в то же время неизменность основных постулатов жизни. Наш герой загнан в рамки обыденности, которых он не замечает. Но реальность давит на него, с каждым днем погружая в болото безысходности. Мятущийся дух чувствует ущербность такого бытия, но герой не в состоянии осознать, сформулировать и преодолеть проблему. Задача -передать шаткость устоев через фатальность свершений прошлого.

Антон глянул на режиссера задумчиво и поменял объектив на камере.

– Можно через голландца (* «голландский угол» операторский прием, когда снимают под углом к линии горизонта) решить, – Дэн сидел прямо на столе. Бублик с маком стремительно исчезал у него во рту, при этом засыпая все вокруг крошками.

– Ага, завалить горизонт и выдать это за авторское виденье, – буркнул Тони и положил запасной аккумулятор в один из множества накладных карманов штанов.

– Хм, звучит экспрессивно, – на мгновение Дэвид замер посреди комнаты.

– И стильно. А если еще с фокусом поиграться… – теперь ассистент оператора с хрустом грыз кубик рафинада.

– Уже снимал такое? – сухопарая напряженная фигура режиссера подобралась, точно готовая к броску. «Фокстерьер увидел лису», – пришло в голову Алекс сравнение.

– Да, клип для одного модного диджея, – голос ассистента расцвел самодовольными интонациями.

– Кривой горизонт, блуждающий фокус и пьяная камера – стиль клубного оператора. На природе тебе ни вспышки стробоскопов, ни дергающаяся толпа не сгладят косяки. Запороть легко – будет не стильная картинка, а последний приход шизоидного нарика, – рыжий хмуро глянул на режиссера, но Дэвид проигнорировал его скепсис.

– Мне нравится идея. Дэн, золотой час твой. Тони, познакомь ассистента с камерой. Алекс, что у нас со светом?

– Света нет – тьма кромешная. Солнце спит, как и я бы хотела, – глянув на часы, она добавила: – Рассвет через час, выдвигаемся в синих сумерках, чтобы успеть поймать ваши золотые кадры.

– Как излагаешь! Все-таки не сгинул еще в тебе романтик, Александра Игоревна, – ухмыльнулся Дэвид. – А где наша прекрасная утренняя звезда – Эмма?

– Спит вроде, – с внезапной мрачностью ответил Денис.

– Ну-ну, красота должна быть выспавшейся, – мечтательно протянул режиссер.

– А группа зевающих уродцев тем временем готова к трудовому подвигу, как рабы на галерах, – подмигнул девушке Тони, и у Алекс точно сняли груз с сердца. Она никогда не задумывалась об этом, но оптимизм рыжего здоровяка стал для нее непоколебимой константой, обязательным условием хорошего съемочного дня. И вот уже рации были настроены на одну волну, термос наполнен горячим сладким чаем, высокие ботинки зашнурованы, а в рюкзак следом за аптечкой, веревкой, ножом и скотчем отправлены пакет сушек и упаковка конфет. Проверив батарейки, Алекс нацепила налобный фонарь поверх тонкой трикотажной шапки. Дэвид завершил очередной нетерпеливый круг по кухне:

– Все готовы? Ничего не забыли?

Оператор и ассистент синхронно кивнули.

– Алекс?

Продюсер мысленно перебрала все пункты и уверенно подтвердила.

– Н-да, и с этими людьми мое имя будет рядом в титрах, – с нескрываемым ядом протянул Дэвид. И продолжил, переходя на крик: – Где тарелка, мать вашу?!

Сашино сердце пропустило удар. Она так давно не продюсировала фильмов, отдавая предпочтение быстрым и значительно финансово более выгодным проектам вроде реклам, что совсем забыла про суеверную киношную традицию – перед началом съемок бить посуду на счастье. Взгляд девушки лихорадочно заметался по кухонным полкам в поисках спасения. Но ни парочка мятых железных мисок, ни старая сковорода и помнивший строительство этого дома алюминиевый ковшик даже отдаленно не напоминали белое фарфоровое блюдо. Раздуваемый праведным негодованием Дэвид краснел, точно тлеющие угли от порыва ветра. Секунда – и взорвется, спалив дотла настроение всей группы.

– Экий ты торопыга, товарищ режиссер, – примирительно пробасил Куликов, извлекая из операторской сумки со всякой всячиной тарелку, – думал, бахнем ее о штатив уже на натуре.

Тельман схватил блюдо с восторгом, подобным детскому при виде желанного новогоднего подарка. В центре красовался кривой неумелый рисунок деревенского дома и надпись «Заповедные топи». В тонких изящных пальцах не пойми откуда возник черный маркер: «режиссер Давид Тельман» – вывел он и размашисто подписался.

– Ну, банда, ставьте автографы, и в путь!

Продюсер Саша Тимофеева.

Помреж Антон Куликов.

Оператор Денис Яровой.

Тарелка с именами всех членов съемочной группы робко звякнула и разбилась об порог, расколовшись на восемь неровных частей. На двух Сашиных осколках чернели буквы «Топи. Юсер. Вид. Кулик. Ой». «Забавный символизм прослеживается», – думала Алекс, перепрыгивая с кочки на кочку на обочине разбитой дороги. Рядом, что-то насвистывая, шагал Тони.

– Спасибо, – благодарить второй раз за утро не хотелось, но продюсер чувствовала вину за отстранение оператора, – тарелка у меня совсем из головы вылетела.

– Летающая тарелка получилась, – мужчина ловко подхватил девушку под локоть, когда, оступившись на кочке, Саша чуть не упала.

– Спас… – осеклась Алекс, чуть не высказав благодарность вновь.

– Ужин должна будешь, – пальцы Тони все еще крепко держали ее плечо, а зеленые глаза смотрели серьезно. По девичьему лицу пронесся вихрь эмоций – от растерянного недоумения до смущения, смешанного с негодованием. Насладившись мимической бурей, оператор добавил: – Не переживай, не готовить, а просто разделить со мной. Не уверен, что хочу пробовать твою стряпню.

– Может, я кулинар от Бога?! – тут же взвилась Саша.

– Языческого, любящего жертвоприношения?

– Вуду! И твоей кукле первым делом проткну болтливый язык! – раздраженно поведя рукой, Алекс освободилась из захвата и быстро зашагала следом за успевшим уйти вперед режиссером. В светлеющих рассветных сумерках озорно смотрели ей вслед зеленые глаза.

Первой съемочной локацией был остов двухэтажного дома. Деревянные перекрытия сгнили и обвалились, ржавая крыша загнулась ветром, пропуская внутрь робкий утренний свет. В центре пола темнел открытый лаз в подвал. Гнилые почерневшие от времени доски присыпали облетевшие листья, осколки бутылок, хабарики и мятые сигаретные пачки.

– Через это окно снимаем рассвет, – командовал Дэвид, – в кадре молодое восходящее солнце. Камера отъезжает. Туман стелется над гладью болот. Еще отъезд – зритель видит заброшенную комнату. Снимаем одним длинным планом. Завтра здесь же снимем героя.

– Не выйдет одним планом, – Тони скептически оглядывал пространство, – были бы рельсы, на откате бы сделали.

– Да нормально, зумом обойдемся! – склонился над видоискателем Денис.

– Главное, цифровой не трогай, иначе все в мусор, – стоя за спиной ассистента, Куликов пристально наблюдал за его действиями.

– Да знаю я, – резко бросил парень, – не дыши в спину.

Пожав плечами, Антон вытащил мятый белый лист:

– Баланс (*баланс белого цвета – параметр цветопередачи картинки, соответствующий реальному объекту съемок) будем выстраивать или внесем элемент случайности?

Пикировка операторов грозила перерасти в противостояние и поставить под угрозу весь съемочный день. Алекс тихонько потянула Тони за рукав и зашептала, почти касаясь губами уха:

– Фифи, прошу тебя как самого взрослого и разумного мальчика, не дразни их. Один слишком молодой, другой слишком творческий. Вся надежда на тебя.

– Понял-принял, – шепнул рыжий в ответ, и щеку девушки кольнула щетина, а глубокий вдох принес аромат леса, моря и горького шоколада. Этот запах не оставлял Сашу все десять шагов до замершего в позе мыслителя режиссера.

– Дэвид, для подстраховки дай Антону отснять пару дублей. Будет альтернатива при монтаже.

Но взгляд Тельмана растворился в одному ему известной альтернативной реальности, и продюсер не была уверена, что ее просьба дошла до адресата. Впрочем, дальнейший процесс пошел на удивление гладко. Первые солнечные лучи пробивались сквозь осколки уцелевших кое-где стекол и, преломляясь, причудливыми бликами разбегались по обрывкам обшарпанных обоев. Блеклое солнце поздней осени нерешительно поднималось над горизонтом. Поблескивающий на траве иней уступал место мелким каплям росы. Выбравшись из заброшенного дома, киношники расположились посреди колеи, бывшей некогда главной деревенской улицей. «Поехали. Стоп. Другой ракурс. Еще дубль», – команды сменяли друг друга, сливаясь в не требующий вмешательства продюсера фоновый шум. Как вдруг Дэвид напрягся, уставился куда-то за Сашину спину и одними губами, беззвучно, но от этого не менее внятно, скомандовал:

– Снимай!

Тони, державший в этот момент камеру, крепко прижал ее к груди, бухнулся на одно колено прямо в вязкую глину и устремил объектив в бескрайний простор болот. Оттуда, разбавляя ярким розовым пятном золотисто-молочную дымку раннего утра, выплывала Эмма. Осторожно ступая модельной обувью по бугристой грязной топи, придерживая на груди расстегнутое полупальто, она умудрялась нести себя с грацией, достойной столичных подиумов. Косые солнечные лучи подобием софитов акцентировали внимание на изящной девичьей фигурке, преображая воздух позади нее в золотую портьеру. Светлые волосы Эммы ореолом нимба обрамляли круглое личико. Вся она была воплощенная легкость и волшебство, точно само ноябрьское утро соткало ее из рассветного тумана.

– Нимфа… фея… богиня… Ундина! – режиссер не сводил с девушки глаз. Алекс, стоявшая на линии съемки, боялась пошевелиться, не понимая, что именно Тони взял в кадр. Дэвид замер, лишь губы его продолжали шевелиться в беззвучном восхищении. Куликов и вовсе не дышал. И тут раздался грохот – штатив выпал из рук Дэна, ударился о ржавую бочку и извлек из нее звук, достойный хорошего барабана. Эмма споткнулась, Антон дернулся, Александра вздохнула.

– Какого?! – разъяренно обернулся режиссер.

– Ну уронил, с кем не бывает?! Штатив древний – убогий! – ершисто ответил ассистент оператора.

– Ты кадр убил, бестолочь! – Дэвид хотел что-то еще добавить, но, встретив обиженно-злой взгляд Дениса, раздраженно махнул рукой и порывисто пошел навстречу Эмме.

– Все равно с рук картинка дрожать будет, тем более на длинном фокусе, – бурча под нос, Дэн протянул руку Тони, помогая оператору подняться из грязи.

– Тремором не страдаю ни по утрам, ни вообще. Ты обрек нас на муки бесконечных дублей. Помяни мои слова, Тельман твою фокусницу теперь загоняет во имя трех секунд славы, которые не факт что уцелеют при монтаже. Ставься давай, – мужчина отмахнулся от пожелавшего вставить реплику ассистента. – А ведь как шла, – с грустью добавил он, – нарочно так не пройдет.

Узнав, что ей предстоит сниматься в кино, Эмма исполнилась энтузиазма:

– Алекс, как я выгляжу? Мне нужен сценический грим? Пальто оставить распахнутым или застегнуть? Мальчики, снимайте меня с правой стороны – она рабочая! Дэвид, какую эмоцию мне изобразить – грусть, радость, любовь или глубокую мысль?

– Глубокую мысль. Я бы на это посмотрела, – фыркнула Саша и скептически оглядела новоявленную актрису.

– А что такого? Я играла Дездемону в дипломном спектакле! Худрук сказал, что еще никого до меня ему не было так приятно душить!

– Я сразу почувствовал в тебе актрису, – режиссер подарил Эмме улыбку опытного лиса, обхаживающего приглянувшуюся курицу, – что заканчивала? В театре играешь или работала в кино?

– Институт профсоюзов, – ответила девушка и с легкой заминкой добавила, – выступала на разных сценах.

– Природные декорации нашего цирка абсурда готовы к выходу примы. Не хочу торопить, но главный софит движется к зениту. Эмма, пройдись разок, чтобы мы пристрелялись, – Тони прильнул к видоискателю камеры.

– А как мне идти? С каким посылом? – Эмма не отрывала взгляда от Дэвида. Режиссер смотрел на девушку с мечтательным вдохновением. «Поздравляю, у нас новая муза», – с легким раздражением подумала Саша. Вероятно, та же мысль мелькнула и у ассистента оператора. Денис бесцеремонно взял актрису за руку и потащил за собой:

– Посыл – пройти от этой кочки до той лужи. Не переживай – снимать не будем.

– Как – не будете снимать? А зачем тогда мне идти?! – скрестив на груди руки, Эмма надула пухлые губки и стала похожа на обиженного ребенка – вредного, капризного, но очень симпатичного.

– В меня целься, – Саша подмигнула Тони и повернулась к девушке, – смотри и запоминай. После команды «мотор» тебе надо будет повторить мой маршрут. Старт у этого выдающегося бугра, финиш – перед той гигантской лужей. В камеру не смотришь, идешь неторопливо, спокойно, как всегда. Парни готовы?

Получив одобрение операторов, продюсер пошла. Резкие, четкие, скупые движения. Пятнадцать быстрых шагов. Не удержавшись, Алекс глянула в объектив и показала язык. Губы Антона изогнула легкая улыбка.

– Вот так, поняла?

Эмма смотрела недоуменно, но с явным неодобрением.

– И все? – протянула актриса. – Так скучно, просто и… обыденно?

– Ну что ты, милая, конечно нет! – встрял Дэвид. – Нашей Саше просто не свойственна легкость бытия, грация полета и эфирная девичья нежность.

– Тельман, я могу и обидеться, – сквозь зубы выдавила Алекс.

Но режиссер не обратил на нее внимания.

– Понимаешь, Тимофеева у нас живет, говорит и движется как яростный казак в пылу сражения: чуть что – шашка наголо и голову с плеч. Но ты, – тут Дэвид приобнял Эмму за плечи и сбавил громкость на полтона, – воплощение самой Афродиты, женской сущности. Движения у тебя плавные, черты мягкие, а изгибы…

Тут режиссер и вовсе перешел на шепот. Эмма в ответ слегка покраснела и принялась смущенно хихикать. Александра раздраженно отвернулась от идиллической картины и наткнулась на ехидно ухмыляющегося Антона.