Автор идеи цвета

Подавая для ознакомления тонкую, как глянцевая бумага, пластинку, все трое низко поклонились. Катр отметил, что на ней уже были выгравированы все регалии.

– Обалдеть, – глубокомысленно изрек, ошарашенный происходящим. – Интересные у вас тут порядки. Ну что ж, автор так автор.

Он полюбовался изящными строками. Заглавные буквы в коротком сочетании слов вздымались, как гребни ветровых волн. Как в голове возникла динамическая картина из перекатывающихся бирюзовых колоколообразных кривых? Здесь нет моря, нет ничего отдаленно похожего на водоемы, даже мелкого водостоя не встретить на белом глянце дорог. Да и откуда взяться лужам: никакого дождя эти сплошные облака произвести не в состоянии. Поразительно, но на это никто не обращал внимания, кроме Катра, откуда-то помнившего горько-соленый запах бесконечной воды.

Выдержав паузу, достаточную, по их мнению, для того, чтобы прийти в себя и свыкнуться с новым статусом, новоявленные коллеги осведомились:

– Какую карьерную траекторию ты предпочитаешь?

– В смысле, кем я хочу стать, когда вырасту? А какой у вас предлагается ассортимент успеха? – деловито поинтересовался великий первый автор.

Катру доходчиво объяснили, что автором он останется в любом случае. Система уже одобрила сформулированный им запрос, и можно приступать к реализации идеи цвета. В регламент изысканий внесены изменения, и вскоре любой, ставший автором, будет иметь право претендовать на докторскую степень. Она дается исследователям, официально представившим идею Сообществу, и получившим одобрение не только от системы, но и от других авторов.

– Ну что вы, ребята, какой из меня доктор, – поскромничал Катр. Не нуждается он ни в чьем одобрении и не будет делиться секретами.

– Ты можешь стать профессором, – упорно соблазняли его головокружительными перспективами.

– Я? Профессор? Не смешите, я уже и так великий и первый. Да меня же разорвет от избытка собственной важности, – издевался над сосредоточенными посетителями Катр. – А что нужно изобрести для профессорских регалий? И насколько необходимо обнажиться перед многоуважаемым Сообществом?

– Нам понятна твоя ирония, автор, но мы ее не разделяем, ты уж извини.

– Прошу прощения, уважаемые, – поклонился Катр и плавным жестом выразил готовность к продолжению диалога.

Оказалось, что получить почетное звание профессора не так-то просто. Более того, на данный момент в Сообществе не было никого, кто имел бы достаточно заслуг, чтобы претендовать на это.

– Заинтриговали. – Появилось знакомое напряжение, возникающее при желании получить недостижимое. Так какой экзамен для этого нужно сдать?

– Да, ты прав. Это что-то вроде испытания. Почетное звание получает тот автор и учитель, чей ученик представил Сообществу идею и получил докторскую степень.

– Какая правильная логика, – восхитился Катр. Непременно станет именно профессором. Пусть какой-нибудь старательный ученик отдувается за него перед этими убийственно важными дядьками. Внезапный груз престижной ответственности уже начинал ощущаться как давление.

– Есть другой путь, – поколебавшись, поделился один из собеседников. Но еще сложнее. Нужно совершить прорыв.

– Прорыв? Прорыв чего? Или прорыв куда? Дайте же внятные инструкции. – Катр откровенно насмехался. Утомился от рафинированного общения и мечтал избавиться от обходительных визитеров.

– Прорыв – это открытие, необратимо меняющее мир. При всем уважении, автор, твоя идея цвета, невзирая на новизну и оригинальность, не является глобальной.

– А вот это мы еще посмотрим! – уязвленно воскликнул Катр.

Если бы он только мог представить тогда, насколько окажется прав, то был бы весьма удивлен.

– Существует и третий путь, но тебе он не подойдет, – продолжили ответственные товарищи занудное изложение вариантов триумфального будущего.

– Валяйте, – великодушно разрешил Катр.

– Действующий профессор, автор идеи, может оставить все материалы и звания любому, кого посчитает достойным, но только после того, как сам… – говорящий замялся.

– Да ладно, что тут непонятного! – резюмировал Катр. – Я могу завещать все достижения тебе, например, и ты тогда получишь все мои регалии, правильно? – и он повернулся в сторону молчаливого мужчины, больше всех раздражавшего своей напыщенной важностью.

– А ты это сделаешь? – не уразумел шутки тот.

– Это вряд ли, коллега. Я и сам еще не наигрался.

Катр раздумывал, как избавиться от засидевшихся новоиспеченных коллег, и осмелился тонко намекнуть, что аудиенция затянулась:

– Послушайте, а если кто-то не хочет быть членом Сообщества? А? Что скажете, многоуважаемые «сообщники»? Это сильно порицается?

– Автор, за кого ты нас принимаешь! – добродушно рассмеялись двое новых знакомых. Третий почему-то не присоединился к их веселью, но Катра это не смутило. Ему нужен был ответ, посмеяться он мог и сам.

– Должен быть выбор. – Катр уже бескомпромиссно решил, что пошлет все к черту при отсутствии альтернатив.

– Чем ты так обеспокоен, автор? – недоуменно спросил самый разговорчивый из троицы. – Ты вовсе не обязан быть членом Сообщества Авторов Идей. Ты еще не разобрался, но это награда, а не наказание. Вариантов достаточно. Корпорация необъятна. Если кто-то не имеет идеи или не считает нужным к нам присоединиться по любым причинам, мы только поздравим. Это значит, что можно стать путешественником либо игроком, или даже наблюдателем. Ты разберешься, автор. Здесь не принято торопить и настаивать, а уж тем более принуждать.

Вскоре Катр убедился, что все обстоит именно так. Быть автором оказалось весьма приятно. Помимо свободы и отсутствия обязанностей, права были практически беспредельны и ограничивались лишь весьма лояльным Этикетом. И профессором все же стал, причем быстрее, чем рассчитывал.

– Ладно, ребята, всем спасибо, разберусь. Один технический вопросик: раз уж я такой великий, то могу выбрать себе помещение? Два. Или три. Для научных, разумеется, целей.

– Разумеется, – хором ответствовали почтенные гости, и Катр, осваиваясь с новым статусом, нахально спросил: – А кто здесь у вас, то есть, у нас, главный, коллеги?

Все трое переглянулись, недоумевая, как только что приобретенный товарищ, в общем-то, неглупый и даже великий, может не знать таких простых вещей, но все же сочли необходимым просветить новичка.

– Главный – Шеф. Но он не вмешивается. Принцип доверия.

– А-а-а, ну и отлично. – Катра, никогда не терпевшего контроля, это очень устраивало. – А имя-то есть у вашего, в смысле, нашего Шефа?

Величественные переговорщики засмеялись нестройным хором, как будто автор выдал что-то забавное. Присоединившись ко всеобщему веселью, он понял, что в ближайшее время не соскучится.

Авторство позволяло не ограничивать фантазию и предложить единомышленникам, заинтересованным в разнообразии, способ радикального изменения своих цветовых параметров. Однако не всем подряд, а только тем, кто был готов подтвердить потребность в цвете достаточным кредитом доверия или количеством знаков на счетах для оплаты желанной игрушки. Катр ценил усилия и хотел избавиться от любопытствующих обывателей.

Вопросом, есть ли альтернатива у тех, кого он искушает, не задавался, руководствуясь очевидным положением, которое впоследствии ему и приписали —справедливо считал, что выбор должен быть всегда. «Положение профессора Катра о выборе» – так было написано в официальных источниках. Не гордился этим, а был, скорее, смущен: вовсе не претендовал на авторство тривиальных истин.

На старте проекта модификации тела автор идеи цвета раздумывал, не стать ли демонстрационным образцом, но собственный облик никогда не был в центре интересов. Своему очаровательному ассистенту не осмелился предлагать внесение изменений во внешний вид. На его взгляд, она была совершенна. Будь он соавтором ее создателя, то Юнита получилась бы именно такой: филигранным черно-белым эстампом. Однако результаты опытов с оттенками нуждались в представлении. Катр вышел из положения, придумав способ воспользоваться красочностью, доступной для небольших объектов: организовал выпуск каталогов пигментов. Регулярное обновление ассортимента цветовых палитр неизменно подстегивало всеобщую увлеченность цветовыми модификациями.

Когда убедился, что ограничений не будет, а принцип доверия позволяет ни в чем себе не отказывать, на какое-то время полностью погрузился в работу. Все получилось: проект процветал, превратившись в целую индустрию. Катр впоследствии понял, как ему удалось стать автором идеи. Просто был первым, кто поговорил с системой Корпорации так, будто она была живая: откровенно, доверительно, правдиво.

Но легендой он стал вовсе не благодаря воплощению идеи цвета. Главным достижением профессора считался обнаруженный им шанс избежать неотвратимости физических изменений – открытие способа остановки линейного старения. Не без условий, как выяснилось. Безграничный интерес Катра к процессу исследования зачастую доходил до категорического равнодушия к последствиям открытий. Он редко вникал в особенности своего внутреннего мира, а уж до чужого и вовсе не было дела. Важно только то, какие совершаешь изменения. Зачем прогнозировать и без того очевидные последствия? Создать, решить, перевернуть все и посмотреть, что будет. Он всегда прав. Все, что производит его пытливый ум – благо.

Грандиозное изобретение обеспечила случайность. Однажды Катр почувствовал, что ему стало мало одной идеи, хоть это и нарушало общепринятые правила. Мысли заняла тема объективной реальности. Он не был наивным и понимал, что отличается от тех, кто помнит свое прошлое и безоговорочно адекватен действительности. А ретроспектива Катра имела начало в образе Юниты, встречающей его в той самой башне. И о биографии помощницы можно было лишь строить предположения: здесь не приняты подобные разговоры. Но останавливало не нарушение Этикета, а то, как Юнита, всегда готовая непринужденно беседовать, виртуозно подхватывая любую тему, буквально леденела, когда речь заходила о ней самой. Он и не настаивал – все устраивало как есть.

В итоге, помаявшись, не стал мучиться погоней за непроверяемыми гипотезами и постановил, что единственная достоверность – это собственное сознание. Идея цвета как средство разнообразить ощущения была необходима в качестве не особо убедительного, но все же доказательства собственного существования.

Удобный, сговорчивый, но такой сдержанный мир не признавал излишеств, и у Катра, как и у прочих, имелись в распоряжении лишь изящные книги с короткими рукописными историями, чертежи, пластинки нарисованных сюжетных карточек. Не было ни малейшей опоры на факты – с ними довелось ознакомиться много позже, когда обрел высший уровень допуска в Галерею сведений.

Благодаря статусу великого первого автора, Катр получил приоритетное право проводить там неограниченное время. Умение задавать правильные вопросы помогло отыскать не только давно утерянный запас знаний Сообщества, но и скрытый, потусторонний, как позднее выяснилось, фонд сведений. Философия разума Архива надолго отняла покой и подарила поток размышлений. Ошалевший от обилия информации, он часто думал: «Какая удача, что я раньше не знал про мир Архива! Я бы заблудился в бесконечном поиске смыслов».

***

Теперь, когда он вернулся, все это, почти забытое, очищенное временем, снова стало иметь значение. Катр шел, через петли шагов запутывая мысли, пока не понял, что давно бродит по кругу. Он никого не встретил, и эта пустынность дорог снова заставила усомниться в реальности возвращения.

Проходя мимо белокаменного крыльца, огибающего широкой волной невысокое здание, заприметил приземистую фигурку, показавшуюся смутно знакомой, и, прервав уже порядком досаждавшие хаотичной настойчивостью думы, направился в ее сторону. Глазам не верил: неужели это его обожаемая Дали? Когда они встречались в последний раз, Дали была похожа на симпатичную шаровую молнию: стремительная, непредсказуемая, властно захватывающая внимание. Она добродушно посмеивалась над стремлением начинающего новые опыты друга облагодетельствовать мир вечной молодостью, и это было предметом их жарких дискуссий.

«Это только у меня прошел лишь один длинный цикл», – панически напомнил он себе, стараясь свыкнуться с изменившимся обликом своей, теперь уже действительно старой, подруги. Дали всегда непостижимо менялась. Катр и раньше видел ее в совершенно разных образах: то она была хрупкой девчонкой, то вдруг становилась канонической пышной красоткой. За прошедшее для нее время Дали как-то уменьшилась, и ему почему-то от этого было мучительно неловко.

Лихорадочно попытался подсчитать ее возраст с учетом давности их дружбы, но не успел: она остановилась, поймав взглядом растянутую тень. Показалось, что силуэт ее покачнулся и еще больше сжался. Но через мгновение пожилая женщина уже приближалась бодрым широким шагом.

– Катриэль, дорогой, неужели ты здесь? – радостно пробасила Дали и раскрыла радушные объятия.

Это и вправду была она. Профессор вздрогнул от непривычного звучания варианта своего имени. Терпеть его не мог, считая чрезмерно элегантным и даже нескромным. Только Дали было позволительно обращаться так к нему, причем оставалось загадкой, как подруга узнала это полное имя, ведь он никогда так не представлялся.

– Дали, это чудо какое-то! Ты еще здесь! – бестактно обрадовался Катр, стискивая в объятиях округлые плечи. От присутствия Дали становилось тепло, внутри вспыхивали крошечные огоньки. Вот и сейчас стоял, согреваясь этим неугасающим светом.

Дали, нисколько не обидевшись на такое приветствие, снисходительно похлопала по плечу и увлекла за собой внутрь здания, даже не подумав спросить согласия. Спустившись по крутой лестнице в полутемный зал, единственным источником света в котором была медная настольная лампа, рассеянным зеленым пятном освещавшая дугу комнаты, профессор растаял от умиления. Здесь почти ничего не изменилось, и это было необыкновенно приятно.

– Что, старушка, все еще нервируешь инструктов электрическими штуковинами? – рассмеялся он. В этом жилище все действительно осталось почти таким же, как в те времена, когда частенько заходил сюда и подолгу сидел в уютном сумраке, обсуждая новые детали проекта или просто болтая о всякой всячине.

Дали раскатисто рассмеялась и пододвинула к столу еще одно кресло: она не признавала автоматических корпоративных удобств, предпочитая находиться в подвале без окон, но с возможностью отключения от эксплуатационных систем здания. Развалившись на упругом сиденье и поглядывая на кирпичную кладку, сведенную куполом к потолку, Катр погружался в забытые ощущения.

– Дали, моя хорошая, как же я счастлив тебя видеть! – радостно начал он, но вежливые излияния прервал неприлично отчетливый звук, изданный желудком, требующим пропущенного сегодня обеда.

– Профессор, ничего не меняется! – засмеялась Дали. – Ты все так же прибегаешь ко мне пожрать, как голодный стажер! Потерпи, будет тебе то, чего ты заслуживаешь, – не то пообещала, не то пригрозила хозяйка, отходя в дальнюю арку к небольшой медной стойке за высокой ширмой, сплетенной из упругих лент.

Слушая звук льющейся воды, звон стекла, сухое потрескивание огня и тихий стук приборов, заглушаемый шкварчанием ароматного масла, Катр задремал и открыл глаза только тогда, когда запах разогретого на огне жаркого, посыпанного настоящим фиолетово-зеленым базиликом, буквально взорвался перед носом ослепительной вспышкой.

– М-м-м, Далюша, как же я тебя люблю! – мычал с набитым ртом, жестом прося добавки. – Как тебе это удается, а?

– Что именно, дружок? Терпеть твои выходки?

Катр не поддержал шутки. В ней прозвучало нечто похожее на порицание, а он не готов был оправдываться.

– Дорогая, расскажи мне что-нибудь! Я не возлагаю надежд, что удастся выведать авторский секрет, но позволь выразить восхищение! Неоспоримо, что ты – гений. Сформулировать то, что ты придумываешь со вкусами, получать желаемое от нашей строптивой системы обслуживания, это подвиг! Я поначалу и чашки кофе у нее не мог выпросить. – Он замолчал, погрузившись в раздумья.

– Не такая уж у нас и непонятливая система, автор, кому, как не тебе это знать! При желании с ней вполне успешно можно договориться. Катр, ты без ложной скромности можешь гордиться тем, что существенно упростил мое дело, да и не только мое. Как бы то ни было, именно ты первым подметил, что от мира можно получить практически все, если иметь достойные устремления и найти весомые аргументы. С тех пор прошло достаточно времени для того, чтобы научиться получать все больше, была бы идея. А у меня она есть. Кроме того, ты любезно оставил для общего пользования готовые алгоритмы запросов на получение цветового пигмента. Они, конечно, очень причудливые и звучат как заклинания, но благодаря им мы делаем цветные неорганические продукты, что раньше было немыслимо. Не забыл, как тебе не нравилась бесцветная еда?

– Да уж, ради такого стоило постараться, дорогая, – улыбнулся польщенно. Лестно было получить признание и одобрение именно от нее.

Дали была автором идеи вкуса. Под ее началом успешно функционировал целый закрытый корпус, в котором каким-то, не иначе, магическим, образом выращивались органические продукты. Катр чего только не насмотрелся в залинейном фонде и имел разрозненные знания о почве, воде, преобразовании энергии света в энергию органических веществ при участии неких пигментов и прочих необходимых условиях для получения горстки овощного салата. Но как именно это делалось здесь, где изначально не предполагалось никакой органики, никогда не задумывался. Все, что не получить от системы при помощи правильных слов, казалось ему чудом.

Профессор никогда раньше не осмеливался заговорить со старой подругой о ее деятельности, опасаясь насмешки над его дилетантскими представлениями. Она и сама не спешила делиться секретами: при всей доброжелательности вовсе не была открыта для псевдонаучных дискуссий, а вот аппетит, неизменно пробуждающийся при дегустации ее новых изобретений, ценила.

В Сообществе ее называли просто по имени. У Дали не было никаких званий —избегала излишней популярности. В отличие от честолюбивого Катра, принимавшего заслуженные регалии с демонстративным ироническим безразличием, она со смехом отказывалась от почестей. Да еще и частенько подшучивала над ним, беззащитным перед соблазнами ее гастрономических шедевров. «Прорыв там у него! Великий ты наш автор! Уж не знаю, как бы ты далеко прорвался, питаясь только этой вашей бесцветной неорганической дрянью. Добавки-то хочешь, гений?»

И он с готовностью соглашался, зачарованно ожидая, когда в ее ловких руках сформируется очередной разноцветный пирожок, обещающий неземное удовольствие. Дали, неоспоримо, была гением – создателем вкуса и наслаждения. И могла себе позволить этот подвал с электрической лампой и живым огнем – как одному из состоятельнейших членов Сообщества, ей никогда не приходилось сдерживать самые эксцентрические потребности. Дали возглавляла целую империю гастрономических утех для обладателей неограниченного кредита.

Она хорошо знала друга. Катр никогда не считал нужным официально представлять идею коллегам, крайне неохотно делился наработками, аргументируя это тем, что никто не сделает лучше него. И умел гениально формулировать нестандартные пожелания, всегда добиваясь нужного эффекта от своенравной системы Корпорации. А отдать мог только то, к чему потерял интерес. И все-таки многие были ему благодарны. Насколько неохотно этот уникум делился готовыми решениями, настолько же открыт был к обсуждению и совместному поиску. Когда ученики самостоятельно добивались успеха, он ликовал. Ощущал причастность к созиданию и как никто мог создать условия для развития. Методы автора не всегда были гуманными: жестоко высмеивал глупость и недальновидность, ничуть не смущаясь, что в педагогической горячке может поставить кого-то в крайне унизительное положение. Профессор всегда предпочитал истину, что не всем нравилось. Но Дали не была ни учеником, ни конкурентом, не претендовала на разгадку концептуального подхода автора, поэтому имела уверенность, что он ей не откажет.

– Катр, пока ты снова куда-нибудь не запропастился, можешь удовлетворить мой давний научный интерес? Ты много мне раньше рассказывал о своей идее цвета, но есть кое-что, чего я не знаю. И очень давно хочу узнать.

– Да, дорогая. Хотел бы я взглянуть на неблагодарного болвана, посмевшего отказать тебе после такого обеда! – льстиво промурлыкал Катр, довольный затейливым угощением.

– Не уводи меня от темы, подхалим! – раскусила нехитрый маневр Дали. – Я все равно спрошу. Помнишь, первые пробы с цветом ты проводил на таких смешных мелких зверьках?

– Ох, Дали… – профессор скривился, как будто его ущипнули за ухо. – Конечно, помню. Я вводил им пигмент и тестировал его действие. Но тебе-то зачем мыши? Будешь устраивать им презентации новых сочетаний вкусов? Или они тебе нужны в качестве экзотической начинки для пирожков?

– Катриэль!

От укоряющего взгляда он смутился и покаянно склонил голову.

– Все, молчу, не обращай внимания. Слушаю тебя, дорогая.

Дали села напротив, с улыбкой наблюдая, как ехидная усмешка на его лице сменяется внимательным выражением.

– Катр мне до сих пор ужасно любопытно, как тебе удавалось добывать этих мышей? Как ты сформулировал системе запрос на производство живого существа? Это же невозможно.

– Не думаю, Дали, что эти существа были по-настоящему живыми. Они не были линейными лабораторными животными, так как не воспроизводились, а просто появлялись по мере необходимости. Не смогу уже припомнить формулировки. Это не то, что хотелось бы сохранить, а записей нет. Я тогда все уничтожил. Оставлять такое наследие было бы неправильным. Хоть я и полагал, что это обыкновенный биологический материал, но зверьки выглядели такими настоящими… Эти существа тоже испытывали боль, понимаешь?

Дали погладила Катра по руке. Она понимала.

– Дорогой, ну что ты, это ведь было необходимо для исследования! – попыталась утешить помрачневшего друга.

– Видишь ли, дорогая… – Катр с признательностью пожал ее ладошку. – Любой продукт системы Корпорации по умолчанию безопасен и эффективен. Если удалось корректно изложить потребность и получить желаемое – это всегда будет нечто безукоризненное. Далюша, ни в каких мышах необходимости не было. Мне просто хотелось поиграть в настоящего ученого. Я и себе в этом долго не признавался, но теперь-то чего уж скрывать…

Наклонившись к Катру, Дали прошептала ему на ухо:

– Дружок, а ведь иногда эти пушистые существа сами собой появляются. Только в нашей лаборатории такое было уже несколько раз, представляешь? Или это какой-то сбой, или ты что-то тогда напутал при заказе. На наше счастье, они не умеют размножаться. Искренне надеюсь, что это так и останется. Хочешь, попрошу кого-нибудь из стажеров отыскать одного и принести сюда?

Катр вежливо отказался, но ему почему-то понравилась эта новость, хотя меньше всего переживал о мышах и вопросах, с ними связанных.

– Дали, это звучит как попытка оправдаться, но их гибель не была напрасной. Если бы не эти эксперименты с цветом животных и утилизацией неудачных образцов, я никогда бы не сделал главного открытия.

– Если уж ты сам об этом заговорил… Я всегда хотела, но не решалась спросить – как ты вообще дошел до мысли остановить возраст? Откуда у тогда еще совсем юного автора идеи цвета появилась такая оригинальная задумка?

– Дорогая, ты не поверишь! – от смеха у него на глазах выступили слезы.

– Катр, только не говори, что случайно, это было бы слишком!

– Клянусь, именно так и было.

Дали скрестила руки и строго произнесла:

– Катриэль, ты не выйдешь отсюда, пока я не узнаю эту историю, понятно?

– Дорогая, я бы остался у тебя навечно, но, боюсь, буду тебя стеснять, да и ем я, как видишь, много. Само собой, расскажу, какие у меня могут быть секреты от тебя? – галантно улыбнулся Катр.

***

И он, сбивчиво и смущенно, начал издалека: с того времени, как идея цвета была принята системой и с восторгом одобрена Сообществом, признавшим, что мир уже давно нуждается в преображении.

Пользуясь новообретенным высоким статусом первого автора, Катр выбрал для исследований ту самую башню, с которой началось знакомство с миром. Это расположение было весьма привилегированным: рядом с Галереей и буквально за стеной от капсулы покоя. Самозабвенно трудился над воплощением новых палитр, и спектр цветов постоянно расширялся. Постигать способы легкого и безболезненного изменения параметров внешности без наружного воздействия было увлекательно. Сначала пробы по усилению интенсивности оттенков, а затем полет фантазии было уже не остановить. Экспериментировал на почти настоящих мышах, неотличимых от живых, подсмотрев этот способ в залинейном фильме, за что получил от коллег обидное прозвище – «доктор Маус». Катр усмехнулся, вспомнив, как оно раздражало и как быстро всеми забылось. После совершенного им открытия, изменившего мир, былые насмешники все как один, сгибались в учтивых поклонах. Благодаря прорыву он получил звание профессора, не заботясь о том, чтобы кто-то из учеников добился докторской степени.