Ловцы за сцерцепами

Хлопковые будни студента из будущего

(фантастическая юмореска)

Подъем, как всегда, происходит в шесть часов утра. Из динамиков раздается бодрый марш, который будит весь отряд:

«Легко на сердце от песни веселой,

Она скучать не дает никогда,

И любят песню деревни и села,

И любят песню большие города».

Динамики – квадрафонические, звуки эхом отдаются по помещению, практически оглушают: бум-бум! – словно отбойным молотком по черепу. Тут даже мертвый вскочит с ложа. В ответ слышны ворчания моих однокурсников; кто-то не совсем лестно отзывается о своей теперешней жизни, однако комсорг Сергей Хаитов быстро пересекает подобные выходки – он всегда строг с оппортунистами и ревизионистами. И все же, ребята правы: после сладкого сна трудно вернуться в прежний суровый мир. И хотя сейчас у нас не учеба и не практика, как обычно бывает, однако ответственности и обязанностей на нас не меньше лежит. Потому что мы заняты важным государственным делом – собираем хлопок для нашей родины. Продолжаем трудовые и победные традиции наших предков, старт которые взяли аж в 1917 году со взятием Зимнего Дворца в далеком Петрограде.

Но это там, в России. А я пишу эти строки из своей республики – Узбекистана. В данный момент из иллюминаторов виден унылый и серый мир, который прельстит, возможно того, кто уже видел ад. Поднимающиеся испарения скрывают наше светило, и все же на душе у нас оптимизм и желание достичь высоких результатов. Во дворе 2089 год, не смотря на то, что мы живем в коммунистическом будущем, построенном по заветам Маркса и Ленина, и казалось, век химии, генетики и автоматики, между тем, эта сельскохозяйственная культура продолжает нести важную функцию для производства ряда важных продуктов, и я не стану перечислять их, ибо каждый знает со школьной скамьи, а если и вам интересно, то взгляните в справочники, хотя бы в Большую Коммунистическую энциклопедию от 2067 года. Только отмечу, как и сто лет назад, сейчас школьников, студентов, учителей и врачей, инженеров и рабочих гонят на поля, чтобы вручную собирать «белое золото» и отрапортовать родной партии о самоотверженности трудящихся, не имеющих, если честно, прямое отношение к крестьянскому труду. Но это не важно! Все мы косвенно относимся ко всему тому, что творится, производится и утилизируется в нашей великой стране!

Кто я такой? – спросите вы, читающие эти строки. Отвечу: студент Ташкентского института народного хозяйства, учусь на четвертом курсе, и меня с товарищами доставили на бронепоезде в Арнасайский район Джизакской области прямо на хлопковые плантации совхоза имени Юлиуса Фучика, где под охраной автоматчиков из местного отряда милиции поселили в многофункциональном «бараке» – этакой железной бочке, диаметром десять на сорок метров длины. Сейчас здесь проживает более семидесяти ребят из двух групп нашего планового факультета. Почему в таких условиях, удивитесь вы. Разве не могли предоставить пятизвездочный отель? Или пансионат? Или дома отдыха работников аграрного сектора, которых здесь не меньше десятка?

Увы, экология изменилась, мир теперь иной. Курортные зоны ныне далеки от СССР, туда съездить стоит больше средств, чем я могу заработать, собирая хлопок на полях, подрабатывая на товарной станции в воскресные дни и экономя на стипендии. А в таких гостиницах проживает только приезжее начальство, чтобы контролировать наш труд и награждать наиболее активных. Нам же полагается места поскромнее. Да, замечу, ныне в Арнасайском районе невозможно жить в обычных бараках или палатках, ибо больше часа на открытом пространстве никто не протянет. Окружающая среда загрязнена химикатами, радиоактивными элементами, бытовыми и промышленными отбросами. Кислорода в атмосфере – минимум, зато много кислот, аммиака, сероводорода и углерода. Поля – это не обычная земля, а грунт, по которому ходить в обычных сапогах просто опасно – они просто растворятся от соприкосновения о поверхность. Поэтому мы живем в «бочке», которая раньше предназначалась как станция для марсианской экспедиции. А поскольку условия жизни в Узбекистане стали приближенными к той, что на Красной планете, то заводы в России и на Украине стали изготавливать такие жилые блоки и для хлопкоробов солнечной азиатской республики. И в них мы находим и убежище, и приют, и развлечения, как когда в подобной «бочке» нашел смысл жизни Диоген. Мы как бы своеобразная экспедиция, только с трудовой ориентацией.

После подъема и короткой физзарядки под наблюдением ответственного за спорт, мы все идем в туалет. У каждого есть норма, сколько в сутки он должен излить из мочевого пузыря: ни граммов меньше. Ведь жидкость, освобожденная из наших организмов, поступает в специальный агрегат, где очищается, дезинфицируется и подается обратно нам в качестве питьевой или для мытья. Лучше пить это, чем снаружи – от тамошней воды можно отбросить копыта в первые же минуты. Современные технологии зациклили все жизненные процессы в нашей «бочке». Извините, но даже фекалии перерабатываются в «железной бочке», и затем мы по утрам и в обед поглощаем их в виде какой-то пасты. Она питательна, хотя и без особого вкуса. Правда, иногда нас радуют горожане или сами работники совхоза – если мы перевыполним план! – и нам привозят рис, картошку, лепешки, мясо и даже фрукты. О-о-о, эти продукты сейчас в дефиците и о них мы только мечтаем. Только по секрету скажу: эти продукты тоже синтетические, нефть, искусственные протеины, полисахариды, пищевая краска – и на вид вполне аппетитные продукты питания.

Конечно, все распределяется строго по коммунистическому принципу: начальству – больше и вкуснее, рядовым – что остается с барского стола, однако это во много раз приятнее есть, чем пасту, от которой, что уж тут скрывать, часто пахнет фекалиями. Членам КПСС полагается также сладкое – торт или шоколад, и не зря выстроилась очередь желающих получить партбилет. Никто не протестует, ибо это все в пределах принятых в обществе правил. Ведь коммунисты берут на себя самые трудные участки – руководить и возглавлять, и им полагается дополнительный или улучшенный рацион питания.

Ладно, не стану отвлекаться. Быстро позавтракав, мы приступаем к следующему этапу нашей жизни: начинаем надевать скафандры, которые находятся у шлюзов. И тут раздаются стоны со всех сторон, ибо это не просто – облачится в эту спецовку. А с другой стороны, чем лучше одежда, тем больше шансов уцелеть. Кто отслужил в армии, тем проще – они с собой привозят боевые облачения, в которых никто и ничего не страшно. Судите сами: трехслойная титаново-силиконовая броня, приборы внутреннего микроклимата, походная кухня, гидравлика и сервомоторы, сенсоры излучения и инфракрасное видение, компьютер, контролирующий обстановку снаружи – до ста километров, на подошвах – колеса, способные разогнать человека до двухсот километров в час, инструменты и приспособления (лебедка, циркульная пила, автоген), и многое чего иное, что я пока не знаю, ибо сам ни разу не примерял эти «доспехи». Конечно, перед дембелем у скафандров изымают все вооружение – ракеты, крупнокалиберные пулеметы, газометы и лазеры, после чего разрешается уезжать в них домой. И все же даже без них скафандр является грозным оборудованием, и в них пришедшие из армии щеголяют по улицам Ташкента и других городов, вызывая восхищение у слабой части человечества.

Да, не скрою, мы им, отслужившим, завидуем, ибо для нас подготовлены институтом совершенно иные скафандры – «студент-М», то есть без особой защиты, с кондиционером, который часто засоряется, и человек может просто поджариться изнутри, слабеньким компьютером, не способным давать оценку за пять шагов от тебя. Никакой, само собой разумеется, гидравлики, облегчающей передвижение. Фактически студент сам должен нести на себе восьмидесяти килограммовый «саркофаг» – так мы называем свое одеяние для уборки хлопка, и тянуть как хвост железный «фартук» – нечто напоминающее дуршлаг. Именно на него скидывается собранный хлопок.

Везет также колхозникам, тем, кто поступил в институт прямо из деревни, – они привозят с собой сельскохозяйственные скафандры, в которых работали ранее на полях. Да, до боевых им далековато, зато у них есть то, чего нет в обычных студенческих: моторы, автоматические ножницы и клинья, мощные фары, компьютер, который легко перепрограммировать для выполнения операций на различных полях с различными культурами. Некоторые ребята умудряются в них играть в видеоигры.

Ныне без скафандров никак нельзя. Просто хочешь жить – думай о защите. К примеру, вчера на уборку хлопка вышел первокурсник Андрюша Харламов, блондин. Он вообще-то из Украины, раньше в Узбекистане не бывал, и, естественно, впервые выехал на уборочную страду, говорил, что никогда раньше не видел, как собирают хлопок, и для него, украинца, это нечто экзотики. Подготовился к этому труду он, признаюсь сразу, отвратительно. Решил, что обычного акваланга хватит, чтобы бродить по грядкам. Натянул на себя резиновый костюм, надел на голову очки-маску, на плечи повесил баллоны со сжатым воздухом, ласты подсунул под пятки и вышел в поле, махая фартуком. Ох, как мы его только не отговаривали от этого самоубийства, как не поясняли, что это безумие, да только Андрюша нас не слушал, заявлял, что у них во Львове и не такое бывало, мол, ничего не боится и ко всему готов. Вечером нашли на грядке обглоданные кости с знакомым нам акваланге. Хлопковые желудки переварили все жилы и органы бедняги. Милиционеры долго не тянули расследование, быстро запротоколировали факт гибели студента, останки запаковали и кремировали в мобильном крематории. Во Львов наш декан факультета отправил извещение о смерти с соболезнованиями.

Так что вам хлопок собирать – это не баклажаны рубить или за морковкой охотиться, это во много раз страшнее и опаснее. Нынешний хлопчатник – это монстр, плотоядное растение. Дефолиации, удобрения, радиация и прочее превратили безобидное сельхозкультуру в коварного и хитрого хищника, который действует порой так, что я иногда думаю: не мы их собираем, а они нас… для пищи. Мощный двухметровый ствол – это древо с колючками и острыми пластинами, способными проткнуть незащищенное тело как шампур цыпленка. А стоит этому стволу ударить по подошедшему человеку – так мало не покажется, сила-то – двести килограмм на квадратный сантиметр! Листья – ядовитые красные пластины, способные схватить и скрутить любого в бараний рог; обычно этими листьями растение хватает глупую корову или самоуверенного быка, быстро разделывает на части и поглощает, вначале выплюнув на мясо желудочную кислоту. Сама коробочка – это пасть, усыпанная острыми зубами. Следует отметить, что необходимая нам вата находится внутри ствола, и чтобы достать, следует или открыть пасть хлопчатнику и, удерживая челюсти, быстро щипцами выволочь пушистый клок, или просто спилить древо, хотя это опасно. От боли растение хлестанет так, что способно повредить скафандр и нанести серьезные увечья.

Поэтому собирать хлопок – это подвиг для жителей прошлых времен, а для нас, живущих в коммунизме, – рутинный труд. И все же, почему мы работаем вручную? Разве ныне нет современных технологий и техники, способных быстро и эффективно убрать выращенный урожай? Сложно ответить. Ибо трактора и комбайны, которые больше похожи на танки и бронетранспортеры, застревают на грядках, быстро изнашиваются. В их вращающие шпинделя и захваты впутываются листья и стволы, которые практически ломают устройства. Очищать механизмы не хочет никто, ибо хлопчатник – это также взрывоопасный предмет – в момент смерти растение выделяет особую горючую жидкость, воспламеняющуюся от электрической искры, от трения или даже обычного чиха. Мы раньше часто слышали взрывы на полях, а затем видели грибовидное облако и летящие во все стороны части комбайна и колхозника в скафандре, который матерился так, что мог от стыда завянуть сам хлопчатник.

Поэтому понимаете, почему важны для нас бронированные доспехи?

Так вот, когда все облачаемся в скафандр, бригадир дает команду подготовиться, включить внутренние устройства и специальным кодом открывает шлюзы. По десять человек, мы группами выходим из нашего жилья, оглядываясь. По следам вокруг дома видим, что ночью тут шастали всякие чудовища. Вот следы трехпалой дикой свиньи – биологической машины-убийцы. Это раньше она жрала каштаны и картофель, а сейчас ей живую плоть подавай. Некоторые думали, что это безобидные животные, подходили к ним, желая покормить огурцом или помидором с парников, а те мгновенно набрасывались, терзая бедолаг. Если скафандр был прочен, то человек мог остаться в живых. Но если на нем студенческая модель, то только везение или какое-то чудо может спасти. Чудо – это редкий патруль ОМОНа, который иногда проезжает по хлопковым полям, убедиться в безопасности хлопкоробов. Вот тогда они отгоняют свиней своими бронебойными пулями. Кстати, мясо этого животного очень сочное, и поэтому нам везет, если милиционеры подстрелят для нас монстра. Наши повара быстро разделывают тушу и целых два дня мы питаемся настоящим мясом. Вы не представляете, какой для нас наступает рай – куда там нашему коммунизму!

Иногда видны извилистые следы: ясно – тут кружилась змея двадцатиметровой длины. Обычно она питается свиньями и дикими собаками (о, это тоже не подарок!), но не прочь закусить и человеком. За раз глотает сразу пятерых. В прошлом году одна такая тварь слопала группу студентов, которые задремали на солнышке. Спасло то, что все они были в боевых скафандрах, и кислота желудка не могла растворить броню. Ребята, очнувшись, сами себя спасли: просто включили пилы и автогены и изнутри разрезали змею на части. Говорят, что питались они ею почти месяц – настолько много было в ней мяса и потрохов.

Но мне, честно признаюсь, не хочется встречаться ни со змеями, ни с собаками, ни со свиньями, ни с пауками, которых тоже полным полно на хлопковых полях. Конечно, пауки не такие уж большие – около метра в диаметре и весят не больше пятидесяти килограмм. Сплошной панцирь и сухое мясо – есть его невозможно, можно сказать, противно. А вот мешают работать – опутывают поля своими липкими сетями и не пройти, не проползти. Лишь пилами можно срезать эту гадость, да заодно и паука, который набрасывается на тебя, щелкая клыками. Он, идиот, думает, что студента так легко съесть. Ха, как бы не так. Я в первый сезон штук сто пауков разделал, у меня дома три огромных панциря на стенах висят, как свидетельство моей удачной охоты на хлопковом поле.

Сегодня бригадир колхоза дал новое поле – у болота. Да, территория не совсем удачная. Ну, с точки зрения хлопководства, наоборот, именно на болотистой местности растет самый лучший хлопчатник. Волокна самые нежные и прочные, их раскупают хлопкозаводы по большой цене, заказы даже из-за границы поступают. Но собирать не просто. Потому что здесь самые злые и коварные растения произрастают. Они атакуют группами всех, кто близко к ним подходит. Вон, к примеру, я увидел сотни скелетов вокруг них – наверняка нажрались местной дичи. Ага. Я сразу узнал среди останков фриндипалую эрзац-куропатку, щитомордного квазихвостатого крокодила и так называемую «райскую рыбу» – это ихтиозавр, его кто-то методом клонирования вывел и случайно выпустил несколько яйц в воду; вот те и размножились в этой местности, благо условия что ни на есть мезозойские. Теперь эта напасть живет в болотах и тянет на дно любую жертву. Да, немало попалось моих сокурсников в ее челюсти. Хотя мой скафандр им не по зубам, я-то знаю как следует отбиваться. Не зря дома храню также несколько клыков от тех «райских рыб», с которыми у меня была жаркая схватка.

Вот и сейчас я с друзьями обсуждал, как лучше достать хлопок из растений, которые ощеретинились своими острыми бритвами-листьями и плескают на нас кислоты. «Вот паскуды!» – далеко не цензурными словами кричит комсорг, позабыв о коммунистической этике. Конечно, эти кислоты предают резину, а если попадут на кожу, то десяти грамм достаточно, чтобы растворить человека в жижу. Так что тут не до морали. План есть план – каждый из нас должен собрать по пятьдесят тонн хлопка.

– Эх, ребята, придется действовать радикальными методами, – говорит Хаитов, и мы радостно вздыхаем. Это означает, что наш лидер согласен на применение не совсем разрешенных способов. Каких именно? Сейчас поясню.

Один из нас волочит из транспортера, который доставил нас к болоту, баллон с нервно-паралитическим газом. Зарин – это отличная штучка для охлаждения агрессии хлопчатника. Это узнали случайно студенты, когда пытались защититься от атак растений, еще три года назад, когда я только поступил учиться в институт. Оказывается, кто-то из дембелей припрятал в скафандре химическое оружие и распылил на поле. В итоге все сельхозкультуры заснули, и студенты без труда опустошили их коробочки. Ни царапины, ни ушибов – в тот день уборка прошла удачно. Правда, из Госкомприроды приехали какие-то чинуши, орали на того парня, чуть из комсомола не исключили. К счастью, все пролетело как-то без особых проблем, озорника простили, ведь в тот день все перевыполнили план на сорок процентов! Даже партком Исмоил Саифназаров тихо похвалил его за творческий подход к делу, обещал принять кандидатом в КПСС.

Вот сейчас однокурсник Холмат Ибрагимов ставит баллон на «попа» и открывает вентиль. Из патрубка рвется зеленый газ. Не спрашивайте меня, как ребята достали зарин – не знаю. Может, купили у прапорщиков в военной части (ведь прапора продают все, что можно продать из военных арсеналов – им даже командиры не указ), а может кто-то сам сварганил из подручных веществ, благо практическая химия развита сейчас сильно. Далеко ходить не надо, все поле – это чудовищная смесь всего того, чем полна таблица Менделеева, бери прямо от природы и синтезируй все, что хочешь.

Газ тяжелый, он клубится и не поднимается выше двух метров. Ветер начинает тянуть его в сторону болота. Хлопчатник визжит, махает листьями-пластинами, пытаясь отогнать от себя парализующую отраву. Но куда там! – гы-гы-гы, против нашей выдумки не пойдешь. Как ни старались растения, однако все-таки газ достал каждого. Комсорг засек время, и через пять минут подошел к ближайшему стволу и ткнул его щипцами. Хлопчатник не шелохнулся – парализован. Конечно, всего лишь на полдня, а нам много и не надо. Быстро управимся с объемом работ.

– Все, можно приступать! – кричит нам Сергей, и мы с гиканьем бежим в самую гущу хлопчатника. Каждый занимает свою грядку и начинает собирать драгоценную вату. Кто-то затягивает песню:

«Смело мы в бой пойдем,

За власть Советов!

И как один умрем,

В борьбе за это!»

Умирать из нас, безусловно, никто не желает. Работаем быстро и умело. Я хватаю первый ствол, именуемый гузапая, давлю на коробочку – огромную чашу, весом в пять килограмм. Экземпляр небольшой, еще молодой, не дозрел. Хлопчатник – многолетнее растение, живет до сорока лет и вырастает порой до размеров с дуб. Только дорасти до таких размеров никто не позволяет, ведь потом вообще с него не соберешь хлопок, а места оно занимает ой как много.

Растение не сопротивляется на мое соприкосновение, его нервные окончания заморожены, мышцы расслаблены. Пасть раскрывается, едва я специальными захватами давлю на челюсти. Ох, блин, сколько острых зубов, настоящая акула. Был бы я без скафандра и хлопчатник в обычном состоянии – лишиться мне руки. К счастью, студенческая модель скафандра защищает от укусов. Из пасти идет желтый дым – это кислота шипит внутри растения. Я запускаю щипцы внутрь пищевода и нахожу место, где прячется вата. Одним движением извлекаю большой шар «белого золота» – ого, тянет сразу на три килограмма. Качество волокна отличное, видно сразу, что растение не больное, хорошо прижилось и произвело культуру так, как нам нужно. Да, генетики постарались на славу, вывели неплохие сорта. Этот называется «Брежнев». Наверное, в честь легендарного генерального секретаря союзного ЦК Компартии, который был у власти сто лет назад. Говорят, веселые времена были, народ жил припеваючи, водка рекой текла, в колбасе мало еще было бумаги и крысиных хвостов, а по телевизору показывали ужасы капиталистического Запада. Теперь там показывают наши коммунистические ужасы, в частности, узбекистанские хлопковые поля. А впрочем, в Джизакской области еще не страшно. Вот в Таджикистане – там сплошной кошмар, гиссарский горный хлопчатник одичал, охотится на людей. В одной деревне половину народа сожрал, пришлось потом Советской армии огнеметами с вертолетов разгонять монстров. Загнали их за границу, в Афганистан, где до сих пор неспокойно (там моджахеды воюют с генетически мутированными тараканами и пауками).

– Да, работенка не пыльная, – бормочу я, понимая, что пыли здесь неоткуда взяться. Собранный хлопок закидываю на «дуршлаг» за своей спиной – это фартук, куда складируется урожай. Когда он заполнится, нужно будет ползти к тележке, где сидит Кудрат-ака, тоже четверокурсник, он взвешивает фартуки, скидывает все в тележку и после записывает килограммы в блокнот. Только мухлюет он, я это знаю точно. Одним приписывает, а у других отнимает – все делает в зависимости от знакомства с тем или иным человеком. Но меня он боится. В прошлый раз я ему надавал по шее за обман, и с тех пор он меня сторонится, не позволяет себе теневые делишки с моим хлопком.

Тележка вмещает в себя пятьсот тонн хлопка. Когда она заполняется, то загорается лампа. Кудрат-ака вызывает трактор, который прибывает через полчаса. Трактор «К-679М» – это крепость-тягач, внутри нее сидят пилот, штурман и механик – все они рядовые совхозники. Наружу вылазить не хотят, а в кабине тепло и хорошо, и, главное, безопаснее. Специальные манипуляторы цепляются за скобы, и трактор тянет за собой тележку. Гусеницы выворачивают тонны земляной массы, разрыхляя почву. Попавшие под траки растения пищат, хлещут по броне, но не пробить им обшивку – ее не взять и противотанковой ракетой! Колеса тележки пробуксовывают, но «К-679М» уверено тянет за собой. Через пару минут трактор исчезает в сизой полоске тумана.

Стрелка термометра поднимается к ста двадцати градусам. Еще бы, ведь мы – южная республика, высокими температурами нас не удивишь. Вот у меня даже специфический загар, хотя до африканского не дотягиваю – тамошние аборигены вообще как уголь. Сейчас в Африке не менее двухсот по Цельсию. Уж не хотелось бы мне туда попасть, собирать тамошний хлопок. Видел я по телевизору, как трудятся сельские пролетарии в Республике Того – ужас. Голые, без скафандров, никакой защиты. Мрут как мухи под натиском плотоядного хлопчатника. Может, так власти решают проблему перенаселения страны? С другой стороны, качество тогского хлопка отменное, даже лучше узбекского.

– Обед! – кричит комсорг. Обычно он начинает в часовую паузу, пока мы жрем пасту из контейнеров, читать нам лекции по вопросам национально-освободительного движения в Антарктиде. Из-за парникового эффекта льды давно растаяли, и теперь на этом континенте живут люди. Не богато живут. Тамошние капиталисты сосут кровушку с жителей, эксплуатируют, и мы, верные ленинцы, клянемся всегда помогать рабочему классу и трудовому крестьянству Антарктиды. Впрочем, дальше лозунгов дела у нас не идут. Перед партийным активом мы разворачиваем транспаранты, призываем советских людей поддержать восстание тамошних граждан, поем песни из революционного прошлого:

«Взвейтесь кострами, синие ночи,

Мы пионеры, дети рабочих!»

Или:

«Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы безвестные ждут».

Партийные, работники райкома комсомола и профсоюзов, а также общественники и руководители местных хозяйств – все в защитных костюмах и многие не выходят из бронеавтобусов! – подпевают и обещают наказать кровососов, как только в Антарктиде начнется коммунистическая революция. А пока ее там нет, мы нагнетаем общественное мнение по данному поводу у себя, выплескиваем свое негодование.

Если честно, то мне скучно в эти моменты. Я просто сижу, отдыхаю, из трубочки сосу пасту, которая пару дней назад была элементарным дерьмом и умело переработана в пищу. В голове только Мадина Борисова, студентка из факультета экономической кибернетики. Симпапуля. Стройная, умная, с живыми и большими глазами. Когда с ней разговариваю, то чувствую, как сердце готово выпрыгнуть из груди, боюсь сказать глупость, поэтому солидно произношу:

– Да, Мадина, это не просто. Сама знаешь, квадратное отклонение не всегда достоверно отражает тенденции средних величин…

А она кивает и добавляет, что предпочитает рассчитывать корреляцию и регрессию, чтобы узнать тесноту связи между явлениями. Ни слова о взаимных симпатиях, хотя я чувствую, что и она ко мне не равнодушна. Эх, жаль, что она сейчас в другой части Арнасайского района. В каком-то совхозе, там в студенческом скафандре собирает хлопок сорта «Каримов». Недозрелый такой. Вялый. Это практически четвертый сорт, из него хорошее волокно не вытянешь. Но совхозникам наплевать, им все равно государство платит за вал, а не за качество. «Нужно вечерком съездить к ней», – думаю я, оглядываясь. Просто кто даст мне свой боевой скафандр, у которого на подошвах колеса? Ага, Игорь Мухаметшин, с группы «экономика промышленности», он воевал в Сирии, привез с фронта хороший скафандр. Он парень неплохой, без проблем даст свою одежку на пару часов, а мне этого хватит, чтобы смотаться за сорок километров и встретиться с Мадиной.