Ричард Длинные Руки. Удар в спину
Но если такую дикую идею высказать вслух, заплюют. Хотя с императором это рискованно, однако даже императоры зависят от общественного мнения, потому разворачивать общество будем медленно и печально, на градус в день, а то и на полградуса в неделю.
В конце коридора двое мужчин резко отличаются от праздничной публики подчеркнуто сдержанным нарядом. Даже суровые лица без намека на улыбку или на готовность улыбнуться, хотя Альбрехт все же кое-что почерпнул из гардероба местных лордов, а вот Норберт верен манере северян как в одежде, так и в оружии.
Беседуют тихо, зорко поглядывая по сторонам, мимо осторожно проходят придворные, почтительно раскланиваются со сладчайшими улыбками, хоть и без размахивания над самим полом или кончиком выставленного вперед сапога шляпами.
Я двинулся в сторону соратников достаточно быстро и с гордо поднятой головой, это чтобы не отвечать на поклоны, только одарил всех застывшей улыбкой, дескать, все хорошо.
На полпути из ряда одинаковых и напудренных выступил на полшага франт в светло-кремовом камзоле до середины бедра, под ним белая рубашка-свитер, на шее широкая красная лента с большим картинным узлом на верхней части груди, весь нарядный и праздничный, хвост белоснежного парика на затылке перехвачен крупным бантом цвета заходящего солнца.
– Ваше величество…
Я ответил благосклонно:
– Сэр Никлас?
– Ваше величество, – проговорил он почтительно, – не распорядитесь ли послать комиссию для расследования массовых пожаров в королевстве Эдгерия?
Я взглянул на него с интересом.
– Сэр Никлас, у нас есть работающее правительство во главе с лорд-канцлером Джулианом Варессером!.. В котором, как догадываюсь, очень усердно трудитесь и вы, дабы оправдать доверие поручившейся за вас герцогини Самантеллы. А я всего лишь император, за которым верховный надзор, но никак не работа, ха-а!
Он поклонился и поспешно отступил, я прошел мимо. Альбрехт и Норберт слегка наклонили головы в приветствии, Альбрехт сказал с одобрением:
– Осаживаете?.. У них уже началась борьба за влияние. Даже в старых службах, хоть и не так явно, а в вашей так вообще…
Норберт сказал сухо:
– То, что принят по рекомендации герцогини Самантеллы, не дает ему права тянуться к императору через голову лорд-канцлера. Осаживайте резче, сэр Ричард! Такие наглеют быстро. Возможно, не зря император Скагеррак удалил его от двора и вообще из столицы.
– Как с интеграцией? – спросил я.
– В двадцати трех королевствах, – доложил он, – высажены десанты. С населением проводятся указанные вами процедуры. Еще пять, которые не стали строить причальные пирамиды, намечены для десанта, которые возглавите…
– А прочие княжества?
– Десяток уже знает о нас, – сообщил он, – но, ваше величество, их сотни! Легализация затянется. Даже с учетом того, что причальные пирамиды имеются во многих местах.
– Продолжайте, – распорядился я, – независимые герцогства и баронства тоже подгребем под копыта своих коней! Империя превыше всего!
Он кивнул и быстро удалился, сухой, подтянутый и не делающий ни одного лишнего движения. Мне показалось, что в его взгляде мелькнуло что-то вроде: конечно же, империя Звездного Ричарда должна быть и будет превыше всех остальных империй.
Альбрехт продолжал идти со мной рядом, пахнет хорошими духами, одет пышно, но все-таки поверх роскошного камзола блестящая кираса пусть даже дивной работы, а брюки заправлены в сапоги северного кроя.
– Герцогиня, – проговорил он задумчиво, – старшая любовница, маркиза – официальная, Мишелла… ах да, младшая… И что, это все? Как-то не по-императорски…
Я покосился с подозрением, больно благодушный вид, словно мы на курорте, а не в захваченной державе противника.
– Чего?
– Когда вы были королем, у вас их было больше… Я говорю о любовницах. Это ведь тоже дело государственного уровня?
– А вот и не надо придумывать, – сказал я сердито, – сами знаете, я почти пуританин! И у меня не бывает лишних порочащих связей!.. А вот вы, герцог, не упускаете случая укусить!
– А в чем я вас укусил?
– А что? – спросил я с недоверием. – Не укусили?.. Знаете, я уже привык видеть отметины ваших зубов на своей заднице.
– Даже на заднице? – переспросил он задумчиво. – Гибкий вы человек, ваше величество!..
– А что, – спросил я сварливо, – не укусили?.. Тогда в самом деле все еще герцог… Отвечу сразу, это все! Никаких вбоквельных и прочих связей.
– Что-то стряслось?
Я сказал с достоинством:
– И так их много для человека меча и топора!
Он кивнул, на лице проступило сдержанное одобрение.
– Верное решение, ваше звездное величество! Слишком много ритуалов. То ли дело на ходу и не снимая сапог! А служанки и поварихи вообще не в счет. Хотя, я слышал, можно и четвертую. Имеется такая вакантная единица в штатном расписании министерства, я проверил.
– Что, – спросил я, – в самом деле проверили?
– Сэр Армстронг уточнял, – пояснил он. – Даже к лорд-канцлеру ходил за разъяснениями. Возможно, хотят кого-то из своих просунуть, но, думаю, за это место будут бороться разные кланы. Правда, не знаю, бюджет под эту единицу выделен или же в рамках частного предпринимательства… но прецеденты есть, а здесь прецедентное право.
Я посмотрел на него с интересом.
– Хотелось бы зарегулировать? Понимаю вас, герцог. Мне тоже весьма бы. Иногда и вовсе зело. А то распустились со своими королевскими демократиями! Но, с другой стороны, зачахнет частная инициатива, так что гайки закручивать хоть и приятно, но чревато.
– Почему?
– Палка о двух концах…
Он подумал, кивнул с задумчивым видом:
– Понял. Значит, четвертая будет тоже. Да ладно, все равно не устоите перед таким напором! Берите тогда дочь какого-нибудь короля, чтоб хоть какая-то и польза. Так они все одинаковы.
– Устою, – ответил я твердо. – Знаю точно, на этот раз точно пристроят шпионку.
Он вздохнул, лицо чуть омрачилось.
– Ходят слухи, даже сэр Растер не устоял.
Я вздрогнул так, что, спускаясь по ступенькам, ухватился за перила.
– Растер? Не вер-р-рю!.. Сэр Растер – это наше все. Это титан, что держит небо на каменных плечах. Ослабнет – и небо упадет. Подобные слухи распускают те, кто жаждет расшатать, размыть наши моральные ценности Севера.
– Я тоже не поверил, – признался Альбрехт. – Потому дал совет сэру Норберту докопаться до источника слухов, порочащих моральный облик нашей победоносной армии.
– И засыпать тот источник, – распорядился я. – Вместе с квакающим оттуда голосом демократии. Кстати, сэр Альбрехт, мне придется отлучиться на некоторое время.
Он уточнил ровным голосом:
– На Маркусе?
– Почему вдруг на Маркусе? – спросил я с неудовольствием. – Я же могу и ножками-ножками.
– Можете, – согласился он, – но не станете. Ладно, какие указания на время вашей непонятной отлучки?
– Ничего не ломать, – распорядился я. – Поддерживать все как есть. Слишком тут все громадное, а как держится, еще не понял, но все равно взял. Самим повелеваю держаться, не впадать в разврат. Мы поклялись нести в этот мир нашу высокую и нравственную нравственность. Но ненавязчиво, ненавязчиво…
Он поморщился.
– Нравственность? Это вы хотите нести в этот мир нравственность?
В серых строгих глазах я увидел насмешку, поспешил оправдаться:
– Ну ладно, сам я человек безнравственный, зато рациональный, везде ищу только выгоду. Естественно, для своего электората. О себе молчу, это по дефолту. Потому поддерживаю и насаждаю нравственность, так как не только выгодна, но и необходима для развития здорового общества.
Он поинтересовался с недоверием:
– Что, правда здорового?
Я отмахнулся:
– Мне вообще-то его здоровье пофигу, но нездоровое увязнет в склоках и гражданских войнах, а я хочу быстрого и бодрого прогресса! Так как империя – это я, мы с нею близнецы и братья.
Он шел со мной рядом, ровный и прямой, как сосна, но голова чуть повернута в мою сторону, прислушивается без лести, как преданный соратник, знает себе цену и знает, что я его ценю высоко.
– Похоже, – произнес он одобрительно, – в политике в самом деле собаку съели. А с виду такой…
– Какой?
– Да и послушать, – продолжил он безжалостно, – что несете, очень уж несолидно. А так, с виду, настоящий прожженный политик!
– Политика, – сказал я, – очень безнравственная вещь, но дает высокие нравственные плоды. Не себе, обществу. Мы же себе уже столько нахапали, что можно и о населении позаботиться?
Он промолчал, только с интересом поглядел на величаво проплывающую мимо баронессу Редгрейв.
Я кивнул, сказал понимающе:
– Да, сэра Растера недостает…
Он ухмыльнулся.
– Тоже о нем подумали? Верно, баронесса явно в его вкусе.
– У нее задница, – определил я, – шире империи Германа!.. В этом случая я тоже за демократические ценности.
Глава 10
В огромном холле пятеро дам и трое мужчин окружили Жанну-Антуанетту, явно добиваются ее внимания. Я со спины узнал ее только по мелькающим за их высокими, сильно напудренными прическами мальвининым волосам. Как же, недавно тайная любовница императора, а теперь уже и официальная, с нею нужно поддерживать общение, как и со всеми, имеющими доступ к властным структурам.
Она, завидев приближающиеся властные структуры в лице нас с Альбрехтом, оставила общество и поплыла навстречу с такой поспешностью, что почти полетела, как перепелка, над гладкой поверхностью пола.
Красивую женщину ничто не портит, она и с заплаканным личиком восхитительна, я залюбовался было, но одернул себя, у нее же скорбь, а я тут во всю пасть, нехорошо, нужно медленно и печально.
– Ваше величество!
– Понял, – ответил я деловито. – Работаем, маркиза. Не покладая, как почему-то говорится, рук. Сейчас намерен нанести визит еще в одно местечко. Не гарантирую, но там могут затаиться наши заговорщики, однако как бы вот! Доверяй, но проверяй, как говаривал Иосиф Виссарионович.
Она выпалила моментально:
– Я с вами!
Альбрехт остановился, как и я, но умело сыграл шагающее дерево, что понимает только птичий щебет и шуршание короедов.
Не люблю трудные разговоры брать на свои плечи, на которых, как известно, не виснет, для того правители и набирают помощников и советников, которые и бывают виноваты, а царь ни при чем, но маркиза смотрит чистыми детскими глазами, я вздохнул и произнес медленно и печально:
– Маркиза… Даже не представляете, в какое болото могу забраться! Любая власть – это болото, а императоры всегда в центре самых громадных болотистых болот, трясинистых трясин и всяких ужасных топей!..
В ее картинно больших глазах промелькнуло подозрение, с чего это император полезет в болото, но сказала так же решительно:
– Я хочу видеть, что вы в самом деле освобождаете моего Антуана!
– Сомневаетесь? – спросил я с грустью.
– Мужчинам нельзя доверять, – ответила она.
– А женщинам?
– Женщинам не доверяю еще больше, – заявила она. – Ваше величество, я могу держаться в седле!
– Здорово, – восхитился я. – А мне казалось, если Господь Бог дал вам такую внешность, то больше ничего и не надо.
– Остальное взяла сама, – ответила она скромно. – Мы выедем сегодня?
– Да хоть прямо сейчас, – сказал я.
– Я готова, – сказала она с вызовом.
– В охотничий костюм переодеваться не будете? Хорошо. Пойдемте во двор…
Альбрехт чуть приотстал, уступая красивой женщине место справа от императора, сам зашел слева.
Гвардейцы у входа заулыбались, морды, не при виде их светлейшего императора, оба не могут оторвать восторженных взглядов от Жанны-Антуанетты, вот и говори, что простой народ не воспринимает изысканную изысканность и далек от высокой культуры.
С той стороны двери еще двое по обе стороны, оба в нашей северной одежде и доспехах, хотя сэр Юстер, начальник дворцовой стражи, и продолжает доказывать, что их простой суровый облик выбивается из общей картины изысканного стиля богатой и всемогущей империи.
Я начал спускаться по ступенькам во двор, сам чувствую, как шаги становятся несколько деревянными. Мысленный контакт с Маркусом напоминает ныряние в океан непонятных желаний и стремлений, кое-как выгранил мысль почетче и сообщил ему, что я в таком-то месте пространства, жду.
Альбрехт взглянул на меня вопросительно, я прошелся чуть по двору, остановился, как водится, величественный и загадочный под взглядами прогуливающихся придворных.
Альбрехт вслед за мной задрал голову. В небе появилась багровая точка, я мысленно велел Маркусу снижаться неспешно, чтобы не ввергать в панику и так глядящих со страхом вверх. Все почти уверены, что эта же громадная гора раскаленного металла вот-вот обрушится с грохотом на столицу, разрушит ее целиком и полностью, а щебень вобьет на милю в землю.
Но, кажется, получилось еще страшнее, Маркус все вырастает и вырастает в размерах, на двор пал грозный красноватый отблеск, даже воздух вроде бы стал холоднее, весь Волсингсбор накрыла такая зловещая тень, что далеко в городе в страхе завыли собаки, а здесь гуляющие во дворе придворные бросились, теряя величавое достоинство, под защиту стен.
В глубине двора раздался громкий и уверенный голос Юстера:
– Всем спокойствие!.. Полное спокойствие!.. Багровая Звезда под контролем его императорского величества!.. Никто не пострадает!
Он говорил так властно и уверенно, что придворные во дворе и саду перестали метаться в ужасе, остановились, сбившись в группки, задрали головы к небу.
Маркус замер на большой высоте, пугающее зрелище, даже у меня не укладывается в чувствах, как такая исполинская громада может зависать совершенно неподвижно, не размахивая никакими крыльями и не жужжа винтами.
Из блестящей полированной стены выстрелилась широкая красная полоса и с огромной скоростью устремилась к нам.
Я напрягся, по телу пробежал холодок страха. Край красной полосы почти ударился о землю у наших с Жанной-Антуанеттой ног. Каменные плиты не треснули и даже не щелкнули, значит, трап нам подали с исключительной точностью.
Я покосился на Жанну-Антуанетту, бледна, как из белого мрамора, губы даже не подрагивают, а трясутся, но повернула ко мне голову и произнесла колеблющимся голосом:
– Это вам?
– Нам, – уточнил я. – Дамы вперед!
Она побледнела еще больше, но закусила нижнюю губу и сказала чуть решительнее:
– Я нужна Антуану!
Я смолчал, чувствую некоторый стыд, хотя императоры ввиду своей профессии самые бесстыдные люди на свете, такова их профессиональная деформация политиков и крупных государственных деятелей.
– Маркиза, – сказал я поспешно, – вы можете опереться на мое мужественное плечо.
Она не ответила, вряд ли даже услышала при том ужасе, в котором трепещет ее женская душа, если у женщин она тоже есть, хотя богословы все еще спорят по этому поводу.
За спиной раздались испуганные вскрики. Бобик выметнулся из глубин сада, огромный и с раздутыми боками, словно поймал и слопал быка, за долю секунды оказался перед нами и посмотрел на меня обвиняющим взглядом честных собачьих глаз, чистых и по-детски преданных.
– Да, – ответил я вынужденно, – как же без тебя?..
Он широко и счастливо распахнул пасть, вызвав крики ужаса у особо чувствительных женщин, подпрыгнул на всех четырех и с легкостью, словно голодная белочка, метнулся по красной дорожке вверх к чудовищной Багровой Звезде Зла.
– Маркиза? – сказал я вопросительно.
Альбрехт вздохнул, вид у него самый что ни есть сочувствующий, а Жанна-Антуанетта пошла вверх по красной дорожке трапа ровно и бесстрастно, не быстро и не медленно, как и положено женщине благородного положения, что идет в театр и на эшафот с одинаковым выражением достоинства на лице и с прямой спиной.
Я сделал шаг следом, Альбрехт сказал в спину:
– Не задерживайтесь, ваше Звездное Могущество! А то мы тут весь город спалим.
– Только попробуйте буянить, – пригрозил я.
Маркус потащил к себе эту идеально прямую ковровую дорожку все быстрее и быстрее.
Высоко в темно-красной стене на уровне с плоским днищем образовалось отверстие с художественно рваными краями.
Жанна-Антуанетта и вскрикнуть не успела, как нас внесло на большой скорости в красноватую пещеру. Гранитно-твердые ступеньки трапа мгновенно опустились в пол и растворились, оставив после себя миленькую красную полосу.
Бобика нет и близко, этот жрун уже унесся обследовать места, которые не успел осмотреть в прошлый раз.
Я деликатно придержал Жанну-Антуанетту за локоть, она слегка прижала его к своему боку, задержав мою ладонь, только этим движением и выказала страх.
– Ну вот, – сказал я наигранно бодрым голосом, – мои императорские апартаменты. В загородном домике!.. Охотничьем, можно сказать.
Она проговорила слабым голосом:
– И на что же вы… охотитесь?
Я отмахнулся:
– Да на все, но только некогда. Домик вот завел, но это больше для престижа! У любого мужчины должно быть что-то для престижа, как думаете? У меня вот вы и Багровая Звезда… Две равнозначные величины! И обе прекрасны, только каждая по-своему. Если отдышались после такого высокого подъема, то позвольте проведу вас…
Она сказала чуть окрепшим голосом:
– А можно я тут постою?
– Как скажете, – ответил я. – Вот широкое окно… Маркус, сделай поширше! Мы же с тобой для первой леди империи стараемся!
Окно стремительно расширилось, Жанна-Антуанетта ахнула, уцепилась за мое плечо и плотно зажмурилась. Я ощутил, как ее трясет, когда прижалась ко мне в инстинктивном порыве искать защиты у мужчины, это же наша первая обязанность, вбитая даже не питекантропами, а гораздо раньше, еще до того, как предки вылезли на берег, опираясь на плавники.
– Маркус, – велел я, – давай вверх… а потом с некоторой поспешностью на северо-северо-запад… нет, лучше я пальцем, а то у меня северо-северо-запад может быть не совсем как бы вот географически академическим, из меня еще тот капитан Кук…
Жанна-Антуанетта застыла с закрытыми глазами, я обнял ее за плечи чисто по-отечески, как все мужчины обязаны относиться к женщинам, она в ответ прижалась тоже без интимного подтекста, как лоза прижимается к дубу и начинает всползать на него, потому что мы, дубы, надежная опора для всех, кто ищет защиты и покровительства.
Я чувствовал ее теплое тело, но сам весь сосредоточился на лоцманировании, проводя Маркуса по вроде бы несложному маршруту, что нужно удержать в мозгу, а он у меня какой-то своевольный, как у всякой богато одаренной поэтической натуры.
Маркус, чувствую, прислушивается ко мне, стараясь понять мои смутные желания, где мощные дремучие инстинкты гасят чистый, но слабенький писк гегелевского разума.
Я с усилием остановил устремившийся вниз поток крови, развернулся взад, большим напряжением воли восстановил в памяти карту империи.
– Вот так, Маркус, – сказал я, – давай, дружище, я тебя люблю… У нас задача не из простых, но все же… Давай поднимемся ввысь… чтобы аж над планетой… Что такое планета в моем понятии, уже знаешь.
Жанна-Антуанетта, бледная и вздрагивающая, закрыла глаза и прошептала:
– Можно я не буду смотреть на этот ужас? Оказывается, я боюсь высоты…
– Конечно, – воскликнул я. – Можете смотреть на меня и любоваться, сколько влезет. Даже денег за это не возьму… Да вы садитесь…
Маркус, реагируя на мою картинку в памяти насчет роскошного кресла, понял суть и выдвинул из стены за спиной Жанны-Антуанетты некоторое подобие приставного сиденья, какие встречаются в тамбуре плацкартных поездов в российской глубинке.
Я взял за плечи Жанну-Антуанетту, усадил ее на стульчик и отступил, убрав руки.
Она с минуту сидела так, но ощупала, не глядя, на чем это сидит, вскочила в ужасе.
– Этого здесь не было!
– Весь мир для женщин, – сказал я галантно, – даже мы, цари природы, для вас. Маркус подал вам стул! Разве не льстит?
Она оглянулась, а сиденье за это время стало чуть удобнее, появились и приподнялись широкие подлокотники.
– Садитесь, – сказал я.
– Ни за что, – ответила она. – Я его боюсь.
За широкими иллюминаторами уже чернота, но внизу сверкающая поверхность огромной планеты, что для Жанны-Антуанетты пока непонятное.
Маркус неспешно двигается в пространстве, словно плывет, точнее, его несет некое надгольфстримное течение, но это он выполняет мое желание всматриваться в белоснежную поверхность, выискивая разрывы в плотном одеяле облаков.
Пожалуй, только сейчас появляется возможность набросать полную карту планеты, если, конечно, облака вдруг растворятся. А сделать когда-то надо, а то ни на Севере, ни на Юге не обнаружил в письменных источниках даже намеков на Запад или Восток. Словно их и не существует. Но, думаю, если там даже не окажется крупных материков, чего просто не может быть в океане на половину планеты, то обнаружу множество островов разной величины и размера…
Глава 11
Бобик прибежал, взглянул издали с вопросом в больших серьезных глазах, я покачал головой, дескать, ничего, все так же, и он тут же ринулся обратно.
Жанна-Антуанетта старается не шевелиться и даже не поворачивать головы, глаза устремлены в одну точку. Я с раскаянием подумал, что зря все-таки поддался ее слезам и взял с собой, слезы – выработанный эволюцией женщины механизм давления, а то и выживания, но я щас не самец, а государственный деятель, потому должен вести себя соответственно.
– У нас у детстве куры были, – сообщил я самым доброжелательным голосом, – мараны с голубыми яйцами… Нет, у маранов красные и багровые, а голубые несли арауканы. Есть еще амерауканы, тоже с голубыми яйцами… Бабушка любила их опекать, яйца такие же ярко-голубые, как ваши волосы, маркиза!.. В скорлупе, оказывается, много билирубина… А у вас тоже билирубин?
Она вздрогнула, завороженная потоком моих слов.
– Ваше величество?.. Нет, у меня от рождения. Говорят, бывает, хотя еще не встречала. Но по летописям восемнадцать веков назад был герцог Коригалант с ярко-голубыми волосами…
– Мутант, – сказал я со знанием сути, – урод. Это значит, уродился таким красавцем!.. Наверное, ваш предок. Как-нибудь секвенируем ваш геном, как только научимся это делать. Все-таки это же счастье родиться с голубыми волосами!
Она слабо заулыбалась, на бледные щеки начал возвращаться слабый румянец, мараны и арауканы отвлекли, особенно, думаю, амерауканы постарались, даже название породы красивое. По моему тону поняла, что сравниваю с чем-то элитным, а комплименты на женщину действуют, как теплый дождик на скукоженный цветок. Тем более я сравнил ее не с розой или чем-то привычным, а с неведомым, а это вштыривает шибче.
Все еще с улыбкой на губах, она повела глазами по сторонам и сразу с ужасом уставилась в окно.
– Ой, что там такое страшное внизу?
– Не такое уж и страшное, – пробормотал я. – Наша планета вообще-то ничего так…
– Что за планета?
– Земля, – пояснил я ласково. – На которой живем. Да, вообще-то она круглая, как дура, но все равно ее обижать нельзя. Хоть мы и сверху… Если сидеть не хотите… может, возляжете?
Она взглянула с вопросом в очень серьезных глазах:
– Ваше величество?
– Вы хрупкая женщина, – сказал я с чувством. – Я сам виноват, позволил вам по своей слабости пойти со мной!.. А кому я попутчик? Ни души не шагает рядом.
Над далекой поверхностью планеты нечто блеснуло в лучах солнца. Я сказал торопливо:
– Маркус, снижаемся… Теперь левее…
Исполинская громада Багровой Звезды Зла двигается по моим ощущениям с легкостью бабочки-капустницы.
Замеченная мною блестка быстро выросла в размерах, укрупнилась. Даже не всматриваясь, я различил выступающие над корпусом детали, а когда приблизились, понял, что самого корпуса, как основы, нет, а есть сложное соединение громадных конструкций из металла. Хотя это, скорее всего, не металл вовсе, само сооружение сложное и непонятное, словно строили не люди, а пауки или муравьи-древоточцы, а то и вовсе кампонотусы.
Хотя пауки строят очень понятную и красивую паутину, муравьи тоже воздвигают шедевры, все-таки у нас с ними один корень, одна аминокислота, а здесь абсолютно чуждая логика…
Пока я всматривался и мыслил, скайбагер медленно вырастал в размерах, а Маркус по моей молчаливой команде завис на комфортной для разглядывания высоте, затем пошел в сторону, открывая взгляду все новые конструкции.
За спиной послышался приближающийся топот, Бобик примчался, как черный ураган, шумно и часто дыша, язык вывалил, широкий и огненно-красный, в глазах понятный восторг исследователя.
– Остынь, – сказал я упавшим голосом.
Сердце сжалось, конструкция изломана самым зверским образом, словно изящная игрушка попала в ковш пресспакета, что изломал все, но бросил на полпути, когда осталось только превратить в сплошной четырехугольный брикет металла.