– Интересненько. Мама? Почему ребенок говорит что вы его мать? – теперь сотрудник смотрит на меня с подозрением.
– Откуда мне знать, – нервно дергаю я плечом. Мальчик прячется за моей спиной и я чувствую его тепло. – Может перепутал?
– А может ты так решила избавиться от немого пацана? Кто ж вас теперь разберет. Вы то «Я ж мамки». А то кукушки.
– Что вы несете, я бы никогда… Да я мечтаю стать матерью. Вы… Что бы вы понимали, несчастный человек, не имеющий понятия о простом человеческом участии, – сжимаю кулаки. Мальчик за моей спиной тихо поскуливает.
– Ребенка сейчас заберут, а вы задержаны до выяснения. И давайте без глупостей, – поднимается со своего стула лейтенант, нажимает на кнопку на селекторе. Время мне кажется жеваной жвачкой. И я смотрю на открывающуюся дверь, в которой появляется строгая женщина. И понимаю, что найденыша ей не отдам. Никому не отдам.
– Мама, – шепчет малыш, цепляется за мои чертовы дешевые треники как обезьянка. – Мама, медвежонок, его будут звать Пузан. Пойдем домой. К папе. Он хороший. Мама. Он очень хороший. Правда. Ты же вернулась? Насовсем? А няня Бу говорила, что ты теперь ангел.
Легкие детские слова рушатся на ошалевшую меня бетонными плитами.
– Пойдем, малыш. Твоя мама тебя тут подождет. А ты мне расскажешь, про мишку своего. Он у тебя красивый и дорогой. Тебе его кто купил? – тетка улыбается, но взгляд у нее остается ледяным и колким.
– Мама, – улыбается ребенок открыто. Его сейчас у меня заберут. Заберут.
– А зовут тебя как? Имя свое ты знаешь? – тетка профи. Мне нужно сейчас, вот прямо сейчас доверить профессионалам ребенка, разобраться с недоразумением и просто уйти.
– Руки от ребенка уберите, – рычу я, вопреки всем воплям голоса разума, раздирающим мою голову болью.
– Мама знает, – улыбается малыш. Берет меня за руку.
– Я не знаю, – шепчу я. Боже, может у меня шизофрения, и я просто сейчас брежу? Ну не бывает же так в реальности. В нормальной реальности здорового человека.
– Мамочка, ну как же? Я Тима. Тимофей Мерзлов. Ты забыла да? Там на небушке память исчезает? Как мой голос, да?
– И вы Мерзлова, так? – пробивается мне в сознание голос лейтенанта. – Маргарита Макровна Мерзлова. Паспорт ваш?
– Мой, – очумело киваю я. – Но… А, это розыгрыш, да? Камера тут где-то скрытая? А вы артисты, блин, – хихикаю я тупо. Ну а как иначе можно еще объяснить творящийся вокруг дурдом. – А я смотрю погоны у вас пришиты плохо, – в один прыжок оказываюсь возле пранкера. Но как у них получилось все так обставить? И я то повелась. Вцепляюсь пальцами в погон со звездочкой. Треск раздается, когда парень отшатывается. И погон в моей руке остается. Смешно.
– Эй. Ты чего творишь? Нападение на сотрудника. Лидия Павловна ребенка уберите, не надо ему видеть… И с дежурки ребят сюда пришлите. Баба то буйная, может под наркотой. Эх, эти богатейки совсем берега теряют. Ребенка меняют на дурь.
– Эй, вы чего? – удивленно шепчу я, когда двое дюжих парней врываются в кабинет и бросаются ко мне. – Шутка затянулась. И не весело вообще. Какая дурь? Я за авокадо шла вообще. И на работу мне завтра, там у нас придут котят прививать.
– В камеру ее до выяснения, – приказывает лейтенант. Да что происходит вообще? Не шутка? Я что реально оторвала погон полицейскому. И теперь меня… Только не это. Мама меня просто уничтожит. Сначала всех в этом участке, а потом меня. И ребенок. Мальчик, с моей фамилией, зовущий меня мамой. Что с ним будет? Я же за него в ответе.
– Я имею право на телефонный звонок, – фырчу я, пытаясь не содрогаться от прикосновений чужих рук. – И руки уберите, я сама пойду, куда скажете. Не трогайте. Прошу, у меня гаптофобия.
– А, ну тогда понятно, – морщит лоб чертов сотрудник, у которого с мясом выдран рукав у рубашки. – Ненормальная. И что мне так везет? Как дежурство, так какой-нибудь говномет.
– Гаптофоб, – вздыхаю я. – Это фобия. Боязнь чужих прикосновений.
– Не важно, все одно башка набекрень у тебя. Ребята. Отпустите ее. Пусть звонит. Баба с возу, кобыле легче. И с пацаном не придется возиться. Ты же мужу позвонишь? И как только он тебя одну с ребенком отпускает?
– Лучше, – скалюсь я, почувствовав свободу. А мужа у меня нет и не предвидится.
Глава 3
– Вот ты мне скажи. Тебе почему всегда больше всех надо? Почему я должна бросать «жирную» клиентку, которая собирается отсудить у благоверного, миллиард и нестись вытаскивать тебя из кутузки? Ответь мне, Марго, – Машка злится. Пиджак свой дорогой одергивает постоянно, который сидит на ней, к слову, превосходно. Она не я. Мы полные противоположности. Сестры, но разные как бриллиант и булыжник. И булыжник, как вы догадались, я. Машка супер удачливый дорогой адвокат, мамина гордость, я – разочарование, имеющее два высших образования и протирающее дешевые брюки в магазине, воняющем кормом для собак. – Между прочим, тебя хотели за нападение на сотрудника при исполнении натянуть. Считай с кичи спрыгнула. Можешь праздновать. Не каждый день корячится пять лет за прогулку до магазина. Кстати, в тюряге бы тебя уважали. Шутка ли, погон «мусору» оторвать.
– Прекрати. И не выражайся, я просто думала, что это пранк какой. А мальчик… Можно подумать ты бы прошла мимо, – морщусь я, стягивая с себя растянутое худи. Сходила, блин, в магазин за авокадо. Знала бы, в каком куртуазном обществе проведу полтора часа своего выходного дня, нарядилась бы «покрасивше». А то бомж и проститутка выглядели гораздо приличнее меня. – Маш, этот мальчик…
– У этого мальчика все шоколадно, Рит. И судя по форме закрытого пансионата для детей с особенностями развития, обучение и пребывание в котором стоит столько, что тебе и мне не снилось, его родители не просто не бедные люди, а космически богатые.
– Но ребенок несчастен. Богатые получается тоже плачут. И фамилия… Блин, у него наша фамилия. Как он оказался на улице? Как? Это же не щенок, за которым не доглядели. Ребенок, маленький и беспомощный.
– Просто однофамилец. И я совсем не хочу знать, чей он. Этот ребенок чужой и проблемный. Ты лучше думай о себе. Мама с ума сходит…
– Боже, ты ей рассказала? – у меня аж горло от ужаса спирает. Хотя, если бы мама узнала, что ее вечную головную боль загребли сотрудники полиции, от кутузки не осталось бы даже решетки.
– Нет конечно, ты что? Я же тебя люблю, и пока не готова есть кутью на твоих поминках. Но… Слушай, я готова помочь во всем тебе, психолога оплачу, хочешь?
– Зачем еще?
– Ну… Слушай, Марго, я понимаю, что тебе сейчас тяжело. Серега ушел, диагноз… Детка…
– Да уж, – выдыхаю я. Вот уж не думала никогда, что родная сестра решит меня мозгоправу сдать. – Знаешь, Машка, что больше всего меня пугало в нашей с Сереней сосуществовании? Не то, что я понимала, что рано или поздно он меня предаст. И даже не то, что я останусь одна.
– А что? – Машка смотрит на меня с жалостью. Черт. Самый поганый ее взгляд. Эта чугунная дюймовочка так смотрит обычно только на убогих умирающих животных, которых тащит с улицы с самого детства. И эта женщина упрекает меня в том, что я помогла ребенку, нуждающемуся в помощи.
– То, что после секса с ним я думала зафаршировать курицу к обеду, или на шампуре ее гриловать, – хмыкаю я, отвернув лицо к окну. – Знаешь, Маш, что мне сказал Сереня, когда уходил? Что из жалости жить с уродкой не может. Что у него в планах дети, а я… Я уродка. Так что не нужен мне психолог. Лучше помоги оплатить ЭКО. У меня полгода всего. И яйцеклеток по счету. Получается мой бывший, не так уж не прав. Оказывается он отцом мечтал стать, – я хмыкаю, стараясь скрыть боль. Но Машка все видит. Все-все. Мне никогда ничего от нее не удавалось скрыть.
– Бесплодие – не уродство, Ритусь, – ох если бы сейчас моей сестре попался под горячую руку Сереня, она бы его вывернула на изнаку, слишком хорошо я знаю вот это ее выражение лица. Мамины гены. В мне вот не досталось совсем этой яростной генетики, поэтому наверное я урод во всем. – А этот придурок просто скот. Сам он уроду уродский. Какой из него отец? Как из говна пуля, блин. Ритка, послушай, я попробую кредит взять, в конце концов машину продам. У меня пару дело наклевывается очень денежное. Что-нибудь решим. Может…
– Не может, нет смысла. Я совсем не уверена, что хочу родить от донора из пятьсотсемидесятой пробирки. А мужика нет нормального рядом. И знаешь что я хочу сейчас? Знать, что мальчик в порядке. Ты это можешь?
– Даже и не6 буду стараться. Рита, забудь. Это чужой ребенок. У него родители, которые тебя могут закатать под землю, за твой дурацкий интерес и меня заодно. Мальчик живет в пансионе для детей с различными задержками развития. И спрятали его туда не просто так. Есть люди, которым не нужна огласка. Я думаю и фамилия у пацана липовая. Собирайся, поедем с тобой поедим где-нибудь. Отвлечемся.
– Нет, я поеду в полицию. Пусть мне объяснят, что стало с ребенком, – упираюсь я. Мне не дает покоя жалобный голосок мальчика, который звучит в моей голове непрестанно. Когда его уводили он смотрел на меня таким больным взглядом, что я чуть не сошла с ума. И сейчас не могу думать ни о чем, кроме маленького найденыша, невесть каким злым роком оказавшегося на улице.
– Дура, да? – заводится Машка. Если она сейчас оседлает метлу, будет очень плохо.
– Ты умная. Когда ты ворона домой приволокла мне с вырванным крылом, я слова не сказала.
– Гектор нуждался в помощи. И он говорить научился и вообще… У него не было никого. А у пацана есть родные. Очень серьезные родные, до которых нам как до луны.
– И малыш которого я нашла нуждается в помощи, – уже кричу я, чувствуя себя выжатой словно лимон, до основания. Машка права. Права во всем. Я пытаюсь свою боль и свое горе заместить. Заполнить пустоту. Но этот ребенок не мой. Он чужой. У него есть родные. А то, что он назвал меня мамой… Черт, ребенок особенный, с отклонениями развития, кто его знает, что там в голове его. Я нафантазировала себе… Но он одинок. Он одинок, и я знаю это точно. И ничего не могу поделать.
– Ну хорошо. Я позвоню сейчас в полицию. Рит, не надо. Не плачь.
– Маш, у меня никогда не будет такого счастья, – всхлипываю я, уткнувшись носом в ткань дорогущего пиджака сестры.
– Никогда не говори никогда. И не реви. Тебе завтра котят прививать, придет тот красавчик ветеринар, а у тебя нос как помидорина. Ну, – гладит меня по волосам любимая сестра. В конце концов. Буду помогать ей воспитывать племянников. Когда-нибудь они же у меня будут.
Я сижу в кухне и пью чай. Прислушиваюсь к тихому голосу Машки за стеной. Даже отсюда слышно ее властный тон. Что я чувствую? Звенящую пустоту, которую не заполнить горячим чаем.
– Мальчика забрал отец, – появляется в дверях кухни Машка. – Фамилия у ребенка была материна. Кто отец мне не сказали, и не скажут даже под пытками, я думаю. Судя по тому, как пришепетывал доблестный сотрудник полиции, там не меньше божества мужик.
