…Но Буря Придёт
– А брата его ты за что же казнил в это лето, почтенный? – осторожно спросил Когтя Эвар, – тут слухи твердят, что в том деле с ларцом он невинен…
– Ноги́ хоть и две, но растут из одной они сральни – как бабка моя говорила… – нежданно со злостью вдруг хмыкнул хранитель казны и печатей, стукнув посохом по полу, – этот Мёрд взялся строить две тверди в союзных уделах – и хвалился владетелю, что до срока окончил работу, затратив три года из данных пяти. Своровал на них, плут – не забил в землю должно столпов, и все стыки железом не стал укреплять, а извёстку дрянную гасил. Весною в дожди у одной обвалились три вежи, а вторая залилась без стоков водой и умётом из всех нужников! Пусть Горящего молит, скотина, что повешен был быстро, без пыток – а не на кол посажен, как любят арднурцы казнить…
– Пёс с ним, вором… Я смотрю, подрастает немало невест в твоём доме, достойнейший? – скригга Утир с усмешкой опять обратился к умолкшему Когтю, – и иные из них будут лучше, чем чтобы в жёны их брали такие семейства как Катайр?
– Может так… – Сигвар вдумчиво слушал речь Виганда, и точёный из кости морского рогатого зверя украшенный посох застыл в его пальцах, лишь негромко водя острым жалом конца по доскам половиц, – но пока что, почтенный, иные из них слишком юны для брака… О других же, я мыслю, сыны твои могут уже призадуматься. Но давай уж обсудим дела сватовства новым утром, не тратя наш час для дел распри идущей?
Так они сидели за столом вчетвером, слушая речь Виганда о последних событиях в Прибрежьях и на Островах, пока за закрытыми дверями не раздался приближающийся топот ног, и в покой ворвался запыхавшийся Горм, едва не сорвав плечом створы с петель.
– Отец… прибыли вестники с юга! – раскрасневшийся, он опёрся ладонью о стол, пытаясь отдышаться с мороза, – пала укрепь на Медвежьей горе… Воинство áрвеннида взяло её три дня назад.
Лицо скригги Скъервиров побледнело. Он резко вскочил с точёного кресла.
– Это самый край южных земель, до Винги четыре дня конного хода!
– Шщар то знает, сколько коней по пути было загнано… – отдышался насилу сын Сигвара, – …что успели гонцы по снегам раньше срока – но Бъяр-эфст-гéйрд пал. А значит и прочие южные стерквéгги тоже. Не пришли же войска áрвеннида прямо из-за Сорфъя́ллерне сквозь земли Ардну́ра?
Нахмурившийся как снежная туча внимал речам отпрыска Сигвара старый Áсквъёльд, и ошарашенный новостями молчал скригга Свейров. И лишь глава дома Утир бесстрастно доканчивал окорок.
– Как же так то, почтенный? Уезжал ты к нам из дому с миром, а прибыл с войной за плечами? – обратился вновь к Эвару Коготь.
– Две седмины тому было тихо всё, Сигвар – присягаю Горящим! Враг зимовал по захваченным Бо́рною укрепям далеко на востоке – и ни слова не донесли мне лазутчики, что там собирается воинство для выправы! – Хромой был потрясён тем известием, побелев как полотнище, – как это было возможно – пройти с войском зимой прямо в самые снежные бури?
– Выходит, возможно… – Виганд Широкий отложил на блюдо обглоданную кость от окорока, утерев чистой тряпицей жирные губы, – я поведу людей завтра же, почтенный. Вместо Железных Ворот пойдём на Медвежью Гору. Медлить не стану, раз вести столь чёрные.
– И я, – встал с кресла согласный с Широким глава дома Свейров.
– Горм, ты сейчас же поедешь к Железным Воротам с вестями. Коней не жалей, возврати пару тысяч копейных оттуда. Пожар нужно тушить в ином месте, – повелел сыну Коготь.
– Понял, отец.
– И немедля отошли послание для Скороногого. Пусть тот со своими ярнве́ггир отправится к югу. Без его лучшей конницы делать там нечего. А ты как всё выполнишь, оставь стражу в Хатхáлле на своего помощника и выведи тысячу на защиту Винги. Там ты нужнее.
– Ну хоть снова при деле! – Горм с усмешкой согласно кивнул и немедля отправился прочь исполнять поручения.
Скригга Скъервиров обернулся к Долгобородому.
– Почтенный Áсквъёльд, твои ратные силы я поберегу до нужды – пусть пока Ёрвары стерегут все стерквéгги к востоку, и быть может сумеют добыть свои старые земли, если там войска Эйрэ теперь не окажутся столь же сильны как весной.
– Хорошо, Сигвар.
– Почтенный, и я выйду с людьми Брейдура, раз юг запылал, – встал со своего места Храфнварр, – медлить нельзя. Пока силы врага ещё невелики, и он оседает в захваченных укрепях, распыляя войска, нужно действовать. Я могу поднять всех воителей Аскхаддгéйрда нам в помощь, да и не только его. После падения Старкеров в том же Милльэ́рбе воссели союзные дому моего друга Ахорна семейства – а может и…
– Только не ты, Гераде! – стукнул посохом по полу нахмурившийся Сигвар, – ты славный ратоводец, в Распрях Городов был одним из лучших, и Юг знаешь много лучше нас всех. Я вижу, что оседлая жизнь в ходагéйрде тебя тяготит – но именно тут ты мне нужен первее иных.
– Скригга…
– Да, ты во многих решениях противишься мне, но нет человека вернее тебя в нашем семействе. За то и прошу, и повелеваю тебе остаться на прежнем посту!
– Тебе то виднее, почтенный… – Храфнварр устало сел назад на резное кресло, постукивая костяшками пальцев по столу, обдумывая все услышанные в этот вечер тревожные вести.
– Ты нужнее мне здесь, – повторил скригга Скъервиров.
Когда далеко за середину ночи он возвратился в свои покои в Верхней укрепи, мальчик уже спал. Двое девочек-близняшек, недавно отпрявших от материнской груди, тоже тихонько сопели носиками в буковой колыбели с резной спинкой, украшенной древом с кроною в облаках и корнями в бушующем море. Лишь Гвенхивер, склонив на грудь голову дремала одним оком у стола с незаконченным на пялах шитьём, сидя в мерцании догорающего светильника. Услышав его шаги, она вскочила на ноги и кинулась к мужу, всем телом прижавшись к нему и дрожа от волнения.
– Я поняла, что вести дурные – так долго ещё никогда не бывал ты у Когтя… – прошептала она, вздрагивая точно от холода.
– Да, весь юг запылал. Наши войска выйдут завтра же, дабы сдержать новый натиск сил áрвеннида – и Прибрежья, и я́рнвегг. Но я остаюсь в ходагéйрде, как требует Сигвар. Так что уйми своё сердце, Гвенхивер, не тревожься напрасно.
– Хвала богам…
Она тихо заплакала, краем ладони утирая бежавшие слёзы. Храфнварр прижал жену к себе, гладя её расплетенные долгие волосы и вдыхая тот пах материнского молока, что сочилось с грудей сквозь ткань платья с рубашкой, и затем на миг оторвавшись от её жадных губ своими, дунул на трепетавший светильник, когда в сумраке лишь их пальцы искали завязки и пуговицы одеяний друг друга.
За закрытыми створами ставней завывала суровая вьюга, заметая своей снежной тяжестью встревоженный дурными вестями Высокий Чертог, засыпающий ходагéйрд и опустевшие до небокрая просторы земли…
ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 1
Ветер с пределов Закатного моря рвал белою пеной чернь волн, что неистовой мощью таранили берег, могучими кручами камня вздымавшийся ввысь к небесам над бескрайнею пустошью вод. Вихри выли средь серых иззубренных скал, пригибая вершины ещё не укрытых листвою деревьев и жухлые травы покатых вершин близлежащих холмов. Бушевал в час прилива обычно спокойный залив, где подобно китам на волнах в сонной качке застыли десятки судов, опустив паруса своих мачт. Настоящие звери глубин плавниками их серых изгорбленных спин разреза́ли залив, исполинскими тенями вновь исчезая в глубинах.
– Добрый знак, ард-а-те́йглах. Дети бога явились приветствовать поступь твою в возвращении в дом праотцов.
– Тогда тоже был знак, когда Кербалл воззвал нас… Нет, Аран – знак Их то, что я здесь, как владетель. Пришло наше время.
Тяжесть звуков шагов точно грохот тревожного била взрезала покой тишины древних сводов. Городище Глубокая Гавань Заката лежало вокруг на холмах вдоль залива, и вежи чертогов и укрепи тёмными тенями мокрых муров были видны из окон твердыни владетелей Утир. Двое мужчин бросив стражу внизу у ворот шли по камню ступеней наверх, говоря с глазу на глаз.
– Значит – час созывать как тогда всех кто верен нам прежде? Многие жаждут отрыть топоры, что без дела лежат с тех времён.
– Не сейчас… – человек вдруг застыл у проёма окна, глядя вдаль. Там, за стенами города возле высокой покатой горы возвышался закопченный круг древних стен истреблённого войском Эльдлейте святилища. Точно иглы клыков к небу рвались обломки могучих столпов, что когда-то обрушились в пламени наземь, погребённые тяжестью рухнувших сводов. Некогда сам он стоял там средь сотен мужей их народа из многих домов, и внимал прорицаниям Кербалла – кто воззвал тогда взняться с железом в защиту их древних законов, что топтал под пятою владетеля Хъярульва вечно упорный и резко враждебный обычаям прочих племён Аскиль Столп, насаждая всем веру в Горящего.
Туда, лишь вернувшись из уз многолетней неволи в Хатхалле в родное ему Дол-греáта-кум-до́майн, явился он сам – как воспрявший из Тёмного Дома Тиг-До́рха мертвец – встать на прежнее место средь чёрных углей, где хрустели под поступью младшего сына Бреату забытые кости погибших в пожарище – дабы вновь убедиться в своей правоте их тогдашнего дела. Туда он десять вёсен назад на руках своих внёс лишь недавно рождённую дочь, и той чёрною гарью из копоти стен, ликов древних богов Аргвидд-мар и истлевших костей их людей, тою солью их моря и рёвом могучего ветра овеял ей лик – дабы Мадг от рождения знала кто есть, что она кровь и семя их древней земли, лишь звено в той незримой цепи уже мёртвых, живущих и ныне ещё не рождённых.
– Тогда что же, почтенный? Вновь ждать? Помнишь – тогда, как мы вышли им сдаться – я спросил у тебя, что нам делать теперь, когда всё наше дело погибло – и ты молвил в ответ: «подождать». Я спросил «как же долго?» – а ты произнёс: «до грядущего раза». Вот же он… или нет?
Вопрошавший, кто шёл подле правой руки собеседника – лишь почтительно чуть боченясь на полшага – был высок, крепкоплеч и коряжист. На левице отсутствовал длинный из пальцев кисти́, а лицо пересёк грубый шрам по щеке от виска, и под прядью волос укрывался обрубок от уха. Вид его говорил, что единственным делом мужчины всю жизнь была только война.
– Нет, Аран. Мы своё возьмём скоро. Но не так, как пытались тогда…
– Тогда как? – его спутник задумчиво шкробал ладонью за ухом – тем, что было ещё.
– Присягнув дому Скъервиров…
Аран громко присвистнул, поражённый ответом товарища.
– Ну знаешь… Иные твердят, что твой родич излишне склонялся пред ними – за то и Груала забрал его семя к себе в Тёмный Дом. А ты жаждешь теперь отступить от всего что содеял, и стать данником ёрла дейвонов?
Скрипнули двери, впуская идущих вовнутрь. Второй из вошедших под своды чертога в покои владетеля молча прошёл до окна, широко распахнув его створы из дуба, и воззрил на простор океана.
– К чему нам опять затаившись как мыши в норе копить силы к восстанию – опасаясь, что враг видя нашу готовность ударит нано́во? Дому Скъервиров нужно железо, копейные люди, возы, скакуны, все осадные снасти и вороты. Мы и дадим им всё то – по закону окрепнув и создав войска́ ещё больше чем есть у нас нынче. К чему восставать, ожидая возмездия многих дейвонских семейств – когда будучи подле иных мы способны стать дважды сильнее, и своё взять не грубою силой закону вовне – а они сами всё то отдадут нам, желая поддержки в войне против арвеннида.
– Иные твердят, что в час распри нам было бы впору союза искать с домом Бейлхэ… Ведь ты знаешь, посланцы его были тут с предложением этим.
– У владетеля Эйрэ свои устремления. Даже сломи мы дейвонские орны с ним в пару – вряд ли будет он нам покровителем, став сильнейшим и только единственным после правителем Запада… Нет – иной раз и главный противник отдаст нам всё то, что с трудом мы сумеем добиться огнём и железом.
– Тебе то виднее, почтенный… Ты кровь дома Утир, наш новый вождь, ард-а-те́йглах – а я лишь сын плетильщика и медоварки.
– И мой брат по крови́ на железе. Помни это, как помню и я.
Человек замолчал на мгновение, глядя товарищу прямо в глаза.
– И поверь – мои оба колена тверды…
Тот вдруг одобрительно хмыкнул.
– Я знаю, почтенный.
Аран молча взирал на высокие стены покоя, где недавно ещё восседал в полновластии прошлый владетель их дома. Обшитые деревом с вышитой тканью их скаты везде укрывали широкие доски из ясеня, на грунтованном сером холсте коих руки искусников вывели лики и стати людей в одеяниях знати. В тусклом свете чертога как яркие пятна сверкали мазки из небесной лазури, сверкавшего зеленью листьев толчёного «мягкого камня», пылающей охры и алого в кровь червеца.
– Я гляжу – родич твой этих вот… краскомазов труд жаловал сильно. Во навешано сколько личин!
Его собеседник внимательно, с некой усмешкой рассматривал лики на стенах. Половина взирала на сына Бреату глазами отцов и дедов их древнейшего дома Владетелей Моря. Вторая же часть тех, занявшая лучшую стену, воззрила на них орном ёрлов Дейвоналарды.
– Брат мой любил не искусников труд – а склонять свою шею пред Скъервиров домом…
Человек с неприметной усмешкой взирал на труды неизвестных Арану искусников, проходя мимо каждого лика. Иных он и не зрил на глаза, как те жившие век назад Въёрн Острозубый и Агиль Копьё – даром прозванный Острым – что висели в покоях ещё при отце и их деде. Вот владетельный, гордый и хворый уже, как он помнил его, старый Хъярульв. Глаза человека с презрением встретили взгляд твердогубого, жёсткого и самовластного Аскиля Стангира – разодетого в шёлк и меха, больше знавшего в жизни мирского, чем воли Горящего. Без испуга, с волнением, вызовом, неприкрытою ненавистью глянул он прямо в лицо старика с бородою до пояса, в чьих глазах как живой полыхал тот же жгущий холодный огонь победителя многих.
«Ты тогда оказался сильнее нас, Рауд. Тогда…»
С безразличием глядя в мазки тонкой кисти глаза человека прошли мимо Къёхвара с братьями, с сожалением мельком воззрив на тщедушного хилого Вигара, кто теперь восседал за Столом их владетелей в Красной Палате. Взгляд его замер, увидев ещё один лик на стене – кого не было прежде тут в прошлом году.
Искусник, чертавший обличье того человека, избрал не толчёные в масле богатые краски и кисть, а тончайшую нить серебра, коей точно следо́м паутины соплёл все черты́ по убеленной костною пылью и мелом натянутой коже. Рисунок был свежий – не более года – серебро не успело ещё потемнеть до приятного бурого цвета, оставаясь пронзительно-ярким, блестящим, с тревожным оттенком металла.
– Говорят, он не любит на то тратить время с монетой… Родич твой еле смог упросить его сделать обличье хоть так.
Глаза человека в чертоге сомкнулись с глазами того человека на беленой коже. Пристальный взгляд двух прищуренных глаз встретил взор главы дома Владетелей Моря. Правый, точно кошачий, как тонкая риска зрачка зрил своим острым, хитрым, холодным и колющим выпадом.
– Вели слугам убрать это всё из чертога. А его тут оставь. Он умнее их всех пятикрат – и тем больше опасней… Пусть мне будет на память – чтобы помнить – и не забывать.
– Этих куда – на дрова? – почесал Аран шею, задумчиво хмурясь и трогая пальцами прочное дерево рамы владетеля Къёхвара.
– Ну зачем? В книжный схорон. И пора приниматься за дело. Созови ко мне всех наших данников – от Каменной и до Заливов.
– А соседей?
– Тех первыми.
Помощник шагнул было к двери, как вдруг обернулся к хозяину.
– А дом Дейна, почтенный? Как с ними вот быть? Ведь они…
– Иногда времена таковы, что и прежний опаснейший недруг нам может быть в чём-то союзником. Увидим, как сложится вскоре всё тут под луною, Аран. Иди.
Побратим удалился, закрыв за собою тяжёлые двери покоя. А человек снова вскинул глаза на простор штормового залива, где средь туш кораблей рассекали волну исполинские дети Владыки, взбивая хвостами их тел черноту океанской воды. Холод ранней весны цепенил Вестрэсъёлхёфне, и промозглый дождь снова забил по земле.
Глаза человека в чертоге не менее были тверды, чем глаза на убеленной коже личины. И один был по радужке серым как тучи, а другой отливал синевой океанского неба.
Весна быстро шла своей тихой незримою поступью с дальнего юга в их северный край, и конь мерился скоростью с ней, резво несясь тихой рысью по взнявшейся первой траве на безлесых приречных просторах меж низкими кряжами. Тёплый ветер весь час подгонял жеребца с его всадником, дуя в спину обоим, и скакун стриг ушами, порою пытаясь пуститься во весь свой опор, фыркая и норовя задиковать – но твёрдые руки хозяина правили им, не дав прыти животного снова взять верх.
Вокруг, как ни глянь, протянулись луга и леса, зеленевшие первым листом и травой, наливавшиеся соками оттаявшей земли и согретые солнцем. Тёплые лучи приятно ласкали огрубевшую за зиму кожу, и Áррэйнэ радостно жмурился, подставляя обветрившееся лицо его проблескам, хоть путь и лежал прямо к северу, и копыта коня наступали на тень перед ними.
По правую, рассветную сторону вдоль разлившейся в половодье Ам-э́байн вдали виднелись вершины истёртых временем, источенных ветрами и непогодою бурр, служивших их предкам в полночных уделах защитою с запада прежде века назад, теперь все заброшенные и полуобрушившиеся со времён Великой Распри. Миновав последнюю из них, щерившуюся обломками багрового камня зубцов и мёртвыми глазницами провалившихся внутрь укреплений бойниц, Áррэйнэ переехал вброд бурную, бьющую пенной водой по выступавшим со дна тут камням полноводную реку – уже впрочем упавшую после недавнего паводка – хотя фыркавшему Ветру пришлось брести в её мутном холодном потоке почти по лопатки. Дальше путь их свернул через пустошь на запад.
Четверть восьмины спустя на закатной черте небокрая показалась помежная укрепь, чей потемневший за долгие зимы забор частокола как зубцы исполинской гребёнки вздымался над срубною насыпью, а возведённая в середине их кáдарнле древняя бурра возносилась ввысь каменным древом как столп, что держал небосвод. Сюда он и стремился, последнюю седмину не слазя с седла в долгой, трудной дороге из захваченных за зиму южных дейвóнских земель. Чуть ранее в твердь уже прибыли две из пяти его тысяч, став на отдых в ожидании своего ратоводца, заезжавшего в ардкáтрах на Ратный Совет с туда прибывшими áрвеннидом и Отцом Воинства. Уставший за путь из Аг-Слéйбхе скакун уже издали чуял сородичей в кадарнле, и крупные серые ноздри его раздувались от радости, ловя тот далёкий пах дыма костров, человеческого жилья, прелого сена, овса и навоза, и манящий душок от гулявших в загонах кобыл.
Пустив коня рысью по появившейся тут прямоезжей дороге, выбитой колёсами перекатов, Áррэйнэ вскоре добрался до наглухо затворённых тяжёлых ворот сквозь высокую срубную насыпь, над которыми возвышалась четырёхугольная, выложенная из брёвен дозорная вежа, по крыше которой вышагивали с копьями на плечах часовые. Издали заприметив одинокого конника они уже настороженно ожидали его прибытия со взведёнными крестовиками в руках.
Остановив скакуна и задрав голову ввысь он крикнул узнавшим его стражникам:
– Заждались наверное? А ну отпирайте!
Сверху с вежи донёсся полный смеха окрик одного из стрелков.
– Ты хоть отпорное слово скажи нам, почтенный! А то если тебя мы без слова внутрь кáдарнле впустим, ты же сам с нас за то снимешь головы!
– Точно, Гверн! Но сегодня помилую всех – взором Гванвейл клянусь! Отпирай поскорее, уж зад от седла заболел!
Со скрипом тяжёлые створы ворот распахнулись, и уже ожидавшие его по ту сторону узкого проезда воители с радостным гомоном обступили своего прославленного ратоводца, окружив его целой гурьбой. Аррэйнэ еле успел прикоснуться к столбу с резным ликом Каэ́йдринн, благодаря ту за безопасное прибытие к северу.
– Ветер Воинств здесь!
– Лев с нами!
– Привет, удальцы! Так дайте же вы мне проехать, не то прирасту я к воротам… – Áррэйнэ раз за разом крепко пожимал протянутые для приветствия руки сородичей, с трудом правя коня через собравшуюся тут густую толпу к ближайшей коновязи.
– Как – не ждали меня в живых больше увидеть? Если бы люди мои сюда раньше не прибыли, и языки у них были бы чуть покороче – вот бы тогда поразились вы… От радости, что я жив, не иначе орали тогда так, что птицы вспять к югу опять повернули?
– Не то слово, Лев! Все тебя мёртвым считали давно – а тут вдруг такое известие!
– Отрадно видеть, что пыл вы не растеряли за долгую зиму! – он спешился, разминая затёкшие ноги, – а где мне тут старого Коммоха отыскать, парни?
– У коновязей жилище его! – указал один сотник.
– Спасибо! – поблагодарив Áррэйнэ потянул жеребца за узду, и встречая и дальше приветственные окрики собравшихся тут во множестве воинов прошагал от ворот через укрепь мимо разбитых рядами намётов и крытых еловым лапником с тростником срубов жилищ, коновязей, схо́ронов с оружейнями. Те воители, кто сейчас не были заняты в дозорах или уходом за скакунами, сидели вокруг костров и острили клинки и секиры на точильных камнях. Звенели тетивы на стрельбище, когда лучники метили в плетёные из соломы тюки. Откуда-то издали доносилась негромкая ратная песнь и подбадривающие голоса состязавшихся в силе бойцов. Гремели в горшке игральные кости. Из-за стен частокола поверх второй внутренней насыпи доносился лязг стали – там не переставая шли рукопашные схватки на мечах и копьях в ратном кругу катрóтэ.
В ближайшей к дому Коммоха коновязи паслись три жеребца, лениво поедая наваленное охапкой старое сено. Приткнутые к стене дышлами у сруба стояли три двукольных воза и волокуша для перевозки раненых. Тихо постукивал о дерево кола повисший вверх дном чёрный в копоти жбан из печи, и трепыхались по ветру верёвки и тяги развешанной тут конской сбруи. Самогó лекаря не было видно поблизости, и Áррэйнэ привязал коня к изгороди. Стянув со спины усталого Ветра поклажу и расседлав, он подхватил мешки и сумы левой рукой за ремни и понёс в сруб отца.
Низкая дверь тихо отворилась за тяжёлое кованое кольцо, и в нос Льву ударил крепчайший дух из всевозможных кореньев и трав, что целыми связками и пуками свисали под невысокими сводами с протянутых от края до края верёвок. Долгие полки вдоль стен были переполнены рядами горшков и жбанов с мазями и отварами, обвязанных сверху тряпицами или залитых в горле для сохранности воском. В жилище было чисто и прибрано, и даже пыли не лежало за глиняными пузычами. На небольшом столе дружно теснились накрытые чистою скатертью миски и ложки, чашки и прочая утварь.
Сумрак на миг затемнил его взор, и Áррэйнэ сначала не разглядел, что и в срубе никого нет, напрасно окликая отца по имени. Лишь пара сверкнувших вдруг золотом глаз из угла впились взглядом в лицо сына Коммоха, гибкой серою тенью скакнув на лежанку у печи и резко задрав ввысь свой долгий распушенный хвост. Фыркнув на немо взиравшую прямо в глаза ему спутницу грозной Трёхликой, он оставив поклажу на застеленном свежим камышом полу и вышел назад на двор – и тут-то столкнулся с отцом.
Навстречу ему торопливо шёл невысокий старик с короткими усами, одетый в простёганную суконную верховни́цу и истрёпанные поножи с постолами. Коммох с ворчанием нёс тяжёлый, дымящийся паром закопченный жбан, обёрнутый тряпкой.
– Горяч как горнило Тинтрéаха… Погоди руки жечь до порога, проклятая плошка! Вот же ты змеева… – чести́вший посудину лекарь на миг замолчал, поднял взор ввысь и весь вздрогнул в волнении.
– Змей меня укуси… – остолбеневший было Коммох выронил наземь перевернувшийся жбан и крепко обнял сына – и едва перевёл дух от ответных объятий своего уже давно не маленького приёмыша.
– Отец, рад тебя видеть в добром здоровье! – Áррэйнэ обрадованно прижал старика к своей груди, хлопая того по плечу, – я вижу, хозяйства и хлопот у тебя с годами всё прибавляется. Здравствуй.
– Ах сынок, как же я рад! – Коммох вытер набежавшие на глаза скупые стариковские слёзы, пробороздившие его морщинистое лицо, – как давно тебя не было, Áррэйнэ! Сколько уж зим минуло, сынок, как не виделись мы? Пять? Или больше?
– Да, отец – много… Прости, что так долго к тебе не являлся.
– Когда до меня дошла весть, что тебя закололи тогда во дворце – так я думал, что Шщар прежде смерти мне сердце пожрёт. Так прихватило – сам думал, помру до рассвета… – старик прикоснулся к груди, осторожно огладив ладонью по рёбрам.
– Но Буи́ра сотворил чудо – недаром учил я его столько лет, все умения передав. Ну дай мне ещё посмотреть на тебя, сын, – он словно придирчивый швец, высматривающий изъяны в наряде, окинул Áррэйнэ острым взором с макушки до пят.
– Искусно зашил он тебя, хоть и шрамищи какие остались на память…
– Да ладно отец! – несогласно махнул сын рукой, – вот Ан-Шора племяннику так там в Помежьях всю морду едва не надвóе копьём разнесли – страх взглянуть! Даже ты сам не знаю – зашил бы как было? Мейлге злой как собака с тех пор, мохнорылых без жалости рубит… лишь одною войною живёт.