С чего начинается Родина. Книга 10

Византийские базилевсы были ничуть не лучше отца «святой церкви», при их дворах творились не менее тяжкие преступления, и травля в настоящем значении этого слова также являлась обычным делом и не воспринималась как что-то чрезвычайное. Придворные нравы не отличались человеколюбием, недаром с тех пор существует фразеологический слоган «византийское коварство».

Пора бы и нам вернуться к нашему короткому рассказу, ибо даже вкратце обозреть предысторию применения ядов невозможно, да и подавляющая ее часть скрыта под саваном секретности. Мы лишь подбираем мелкие крупицы, попавшие в поле зрения, и с сожалением приходим к выводу, что преступное наследие предков некоторые особи, не говоря уже о спецслужбах, не ограниченных ни приказами, ни моралью, усваивают гораздо проще, чем основы христианского вероучения, и угрызения совести за совершенные преступления их пока по ночам не мучают. Недаром в ряды башибузуков отбирали далеко не каждого, а лишь тех, кто мог, по словам Высоцкого, действовать по принципу: «Не надо думать – с нами тот, кто все за нас решит!» Творят свои гнусные дела, понимая, что ничто им не угрожает, а размотать весь многолетний клубок под силу разве что акунинскому Эрасту Фандорину или конан-дойлевскому Шерлоку Холмсу. Но их уже нет с нами, а достойных преемников не наблюдается. Иные ныне приоритеты, средства массовой информации без особых усилий докажут неискушенным гражданам, что черное есть белое, а завтра – совсем наоборот, и, что характерно, в обоих случаях будут правы под одобрительные исступленные возгласы соотечественников. «Ах обманите вы меня, я сам обманываться рад!» – иронизировал в свое время еще юный Пушкин, не осознавая, что заглядывает далеко вперед, ибо «нет пророков в своем отечестве».

Как уже упоминалось, в Дальневосточном пароходстве существовала так называемая система «ротации», которая давала службе кадров дополнительный и очень действенный рычаг воздействия на плавсостав судов компании, хотя, на первый взгляд, социальная справедливость была налицо: поработал на заграничных пароходах – поработай и в каботаже, на судах без выхода за рубежи нашей необъятной родины, береговой линии и островов которой хватило бы на пару дюжин обычных стран. Направленный «на перевоспитание» в каботаж терял в заработной плате примерно половину, с учетом выплачиваемой за время, проведенное за границей, «валюты вместо командировочных», завернутой в шелуху словоблудия, чтобы «никто не догадался». Кадровые работники могли манипулировать таким рычагом по собственному желанию, как им заблагорассудится. Объявился какой-нибудь строптивец со своими требованиями, да еще ссылками на конкретные статьи Устава службы на судах морского флота, – вот для него первым делом и проведут ротацию, и не на какой-то пароходик с ледовым классом, который летом направлен штевнем в Арктику, а зимой и за границу выскакивает. Его ожидает самый настоящий каботажный «броненосец» из славной серии «Амгуэма», из которых самыми известными являются флагман самого холодного института страны (ААНИИ), Института исследовании Арктики и Антарктики, дизель-электроход «Михаил Сомов» и, наверное, сгоревший «Оленек», направлявшийся с экспедицией в Антарктиду. Чтобы прославиться, пришлось, хоть и поневоле, повторить «подвиг» Герострата, спалившего еще в четвертом веке до нашей эры храм богини Артемиды, находившийся в Эфесе. С тех пор его имя стало нарицательным, тесно связанным с любителями прославиться любой ценой, невзирая на жертвы и ценности всемирного наследия.

Наряду с такими «передвижниками» в службе кадров существовала своя «пятая» (точнее будет – «шестая») колонна избранных, на которых не распространялась ротация, они поистине были «неприкасаемыми». Ни в коем случае не путайте с индийской кастой такого же наименования – наша каста являлась полным антиподом индийской, и северные широты, не говоря уже об Арктике, ее не привлекали. Тесное «сотрудничество» с инспекторами кадров гарантировало всамделишнюю неприкасаемость к полярным районам.

Примерно такие мысли приходили в голову старшему помощнику Владимиру Рогулину, когда он получил направление на самый каботажный «броненосец» «Капитан Мышевский». Но делать нечего, и, понурив голову, он направился к новому месту работы. Одно лишь согревало душу: «Обещали замену через рейс, но обещание замены на каботажнике – дело особой важности. Впрочем, посмотрим!» Дело было году в 1980-м или 1981-м – не важно, в каком именно.

Прибыв на пароход, первым делом направился в каюту капитана – представиться по случаю назначения. Здесь и произошло, вероятно, самое радостное событие за все время работы на «броненосце». Капитаном оказался его старый знакомец Роберт Михайлович Разумный, оказавшийся на каботажнике по той же самой причине. Они были знакомы еще с 1969 года, с теплохода «Ковдор» из серии «всеваляшек» «Повенцов», названного в честь небольшого городка в Мурманской области. Рогулин, будучи на плавательской практике, подрабатывал в должности матроса, а Разумный занимал должность третьего помощника капитана, с которым практикант-матрос стоял вахты. Следует отметить, что капитан и в самом деле соответствовал своей фамилии, что бывает очень уж редко, был по-настоящему разумен, интеллигентен и сведущ во всех вопросах, как в навигацких науках, так и во многих иных ипостасях. Хорошо владел английским языком. Самый настоящий современный энциклопедист, не закончились они со времен Вольтера, Дидро, Жан-Жака Руссо и других великих французов XVII—XVIII веков (впрочем, Жан-Жак Руссо был франкоговорящим швейцарцем). Оставалось лишь удивляться, какое лихо занесло его на этот затрапезный каботажный «броненосец», настолько они не соответствовали друг другу.

На судне капитан всегда был в форменной одежде, которая дисциплинировала весь экипаж, каким бы он ни был разнузданным. Мореходам, скатившимся на «Капитан Мышевский» без права помилования, то есть лишенным визы загранплавания навсегда, терять было нечего, но и они уважали капитана, никогда не повышавшего голос, и слушались его по первому намеку, даже не требованию. О зарабатывающих визы выпускниках мореходных школ и говорить нечего – те просто в рот ему смотрели.

Большим капитанским увлечением являлась классическая музыка всемирно известных композиторов: Бетховена, Брамса, Грига, Чайковского, Штрауса, Вивальди. В каюте был большой набор пластинок с записями классиков, и капитан в свободное время отдавался своему хобби весь без остатка. Старый проигрыватель, чем-то смахивающий на ветхозаветный патефон, трудился вовсю, извлекая своей иглой из дорожек больших черных пластинок чудесные звуки вечной музыки. Характерно, что сближение тогда еще матроса-практиканта и третьего помощника капитана началось в уже упомянутом 1969 году, когда, в полночь сменившись с вахты, Роберт Михайлович впервые пригласил молодого практиканта в свою каюту послушать классику. Хотя Рогулину поскорее хотелось погрузиться в объятия Морфея, но отказать своему вахтенному начальнику он стеснялся и, пересиливая себя, покорно пошел за ним слушать непонятную музыку. Но вскоре его отношение к произносимым в определенной последовательности нотам стало меняться, и он сам начал находить чарующе-притягательные композиции и каприччио, как и различать произведения и композиторов.

Теперь, спустя более десяти лет после их первого знакомства, обретя в прибывшем старшем помощнике коллегу по несчастью, капитан вновь возобновил их совместное прослушивание мировой классики. Вначале не очень-то удавалось, но со временем с помощью самодеятельного музыковеда дела пошли на лад, и вскоре они уже вдвоем наслаждались нестареющей музыкой.

Но мы снова отошли от основной темы нашего рассказа, хотя все тропинки так и норовят увлечь в сторону от известного «броненосца». Итак, после представления капитану и общих разговоров «мастер» сам повел нового «чифа» в каюту, тем самым показывая особое расположение к прибывшему старпому – такое нечасто случается. Того сразу же удивило то, что не пошли по той же палубе в каюту левого борта, где она должна быть штатной старпомовской, а направились по тому же борту к смежной с капитанской, в направлении кормы. Обычно эта каюта по праву принадлежит помполиту, но политические помощники правдами и неправдами стараются избегать каботажных рейсов, не приносящих никакого удовлетворения и личной выгоды, в отличие от заграничных, когда «враги» не дремлют. В каботажных рейсах провокаций со стороны буржуинских спецслужб не замечалось, а с белыми медведями они так и не договорились. Самые крупные арктические хищники предпочитают брать плату «натурой», желательно только что убиенными нерпами, и никакие зеленые бумажки их не прельщают. Капитан открыл каюту и предложил в ней располагаться, на что последовал очевидный вопрос старпома о штатной каюте. Роберт Михайлович ответил, что, мол, рассказ будет долгим и поговорим попозже, тема непростая.

Позднее капитан поведал запутанную версию о старпомовской каюте, историю о которой он тоже получил по наследству от своего предшественника.

Началось сие скандальное событие несколько лет тому назад. Штатные старшие помощники приходили и какое-то время работали, не испытывая неудобств, но спустя пару месяцев начинали жаловаться на общее недомогание, головные боли, впадали в длительные депрессивные, упаднические настроения и прочие неурядицы. Вначале это воспринималось как желание списаться с чистого каботажника под маркой болезненного состояния. Но старпомы менялись, а жалобы у них были как под копирку одинаковые. Здесь уже не отделаешься одним лишь желанием поскорее сбежать с завзятого каботажника, не могли же они заранее договориться между собой, тем более что попросту не были знакомы друг с другом. Какие-либо версии и в голову не приходили для объяснения ставшей закономерной случайности. К сожалению, загадочные неприятности не выходили за пределы судна и никого, помимо старших помощников, не интересовали. Очевидно, что если бы привлекли специалистов с газоанализаторами на ранней стадии, то и последующих хлопот, как и безвинно пострадавших, было бы намного меньше. Столь безразличное отношение лишь свидетельствовало о полной безнаказанности исполнителя диверсии, если он наблюдал за реакцией администрации со стороны, и это могло побудить его к дальнейшим преступным намерениям.

Загадочная проблема разрешилась самым неожиданным образом, оказавшись простой во всей первозданной наготе. По пароходству уже пошел слушок о проклятом старпомовском месте на «Капитане Мышевском».

На судно назначили очередного «чифа», который обо всем был наслышан, и он начал свою деятельность с того, что разворошил всю каюту, хотя и сам не знал, что ищет. Действовал по сюжету многих народных сказок: «Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что!» Добрался до двух выдвижных ящиков под собственной койкой, которые выдвигались, но до конца их никто не вытаскивал. Очевидно, если бы пароход хоть иногда вылазил за границу, ушлые таможенники их бы неоднократно проверили, по ходу дела решив насущную проблему, но это все лишь досужие домыслы из области невыполнимых предположений. В итоге новый «чиф», оказавшийся дотошным и скрупулезным, полностью вытащил ящики, и под одним из них оказалось блюдце с шариком ртути на нем. В голове сразу пробежала история борджиевских отравлений, да и другие случаи, известные к тому времени. И старпому стало ясна в ретроспективе картина произошедших событий и хронических недомоганий его предшественников – старших помощников.

Он смотрел на блюдце с небольшим блестящим шариком на нем и не верил своим глазам. Как-то не вмещалось в сознание, что в наше время можно прибегнуть к подобному иезуитскому коварству – травить ни в чем не повинных людей, даже не зная их лично. Казалось, времена мрачного Средневековья давно канули в Лету, да и само действо происходило далеко, словно на другой планете. Нужно действительно испытывать ненависть ко всем исполняющим должность «чифа». Чем же мог досадить организатору покушения на убийство один из его коллег? Когда тарелка со ртутью появилась под ящиком? Как долго она простояла, испуская смертоносные пары? И сколько ртути было в самом начале? Все-таки судно не статический предмет, а самое настоящее транспортное средство, испытывающие динамические нагрузки в процессе эксплуатации: штормы, преодоление ледовых преград и многих иных океанских воздействий, вследствие чего возникали крены, сотрясения корпуса, в результате которых большая часть ртути выплеснулась из тарелки и раскатилась по всей каюте, спрятавшись в самых укромных уголках отсека, замаскировавшись в трещинках полового покрытия, где ее самых дотошный сыщик не обнаружит. Как же нужно ненавидеть человека, чтобы додуматься и организовать ему прямую дорогу в подземное царство Аида? А ведь таковое касается не единственного старпома, против которого замышлялась диверсия, а и всех его последователей.

В результате пришли к выводу, что таковое могла совершить только буфетчица, убирающая каюты капитана и старшего помощника – ее прямого начальника, ибо только она имела свободный доступ и могла подолгу находиться в каюте. А кто она была и что послужило спусковым крючком для столь преступного умысла, можно только гадать. Может быть, у нее свила гнездо ненависть ко всем старшим помощникам как классу, а возможная причина кроется в «ротации» на «броненосец» после приказа по судну, инициированного старпомом! Кто знает! Но то, что она ощущала себя в полной безопасности, факт очевидный. Не профессиональная же она преступница, хотя как знать, может, это не первый случай в ее практике. Да и не могла не знать, что подсовывает мину замедленного действия не одному лишь конкретному человеку, а всем будущим и неизвестным. В чем они провинились? В том лишь, что справляли службу в соответствии со своей профессией.

Найти преступницу не представлялось возможным, да никто к этому и не стремился, а напрасно, много черных дел она могла натворить на других пароходах, а судя по решительности и уверенности, отравительница с большой долей вероятности уже имела опыт устроения мерзопакостных дел, чем была еще более опасна.

Служба безопасности пароходства состояла из опытных бывших силовиков различных ведомств и была вполне работоспособна, но команды сверху на расследование столь выходящего за рамки, беспрецедентного случая не поступило. Хотя дело не представлялось таким уж сложным: достаточно было лишь установить контроль за последними тремя-пятью буфетчицами – и клубочек наверняка бы развязался.

Впрочем, такое отношение к преступным действиям на судах, которые сегодня бы назвали террористическими, были не такой уж редкостью. Известен случай, когда радиоактивный элемент, применяемый для калибровки штатных дозиметрических приборов, хранящийся на баке в специальном футляре с маркировкой, подальше от жилых кают, был обнаружен у начальника радиостанции под кроватью, и сколько доз он успел схватить, тоже неизвестно. Рядовые случаи воровства или же ножевых ранений и даже исключительный случай исчезновения члена экипажа во время рейса также не получили должного расследования. Отделывались лишь совсем несуразными отписками, которые почему-то принимали правоохранительные органы. Они всех устраивали, и никаких дальнейших вопросов не поступало. Наверное, договориться бывшим и настоящим правоохранителям между собой не составляло труда: дело сделано, закрыто и отправлено в архив.

Нет смысла повторять уже известные читателю многочисленные случаи самых настоящих преступлений на судах пароходства, на виновников которых даже уголовные дела не заводились. Основываясь на многочисленных случаях, представляется, что руководство компании не интересовало выявление настоящих виновников, подлежащих судебному преследованию, и желание «не выносить сор из избы» являлось решающим, об установлении справедливости и речи не было. К тому же кто, как не компания, больше всех заинтересован в розыске таких лиц и скорейшем избавлении от них, дабы они не могли и в дальнейшем отравлять жизнь людям, по их собственному разумению судить и наказывать; известно, что аппетит приходит и растет во время еды. Такое отношение лишь потворствовало распространению преступности. Очевидно, что отсутствие наказания и является непаханым полем, на котором буйно расцветают сорняки. И если бы только они.

А что же на дизель-электроходе «Капитан Мышевский»? Случай получил широкую огласку, и нужно было принимать действенные меры по «демеркуризации» паров ртути. Прибыли химические разведчики и после тщательного обследования каюты выяснили, что уровень паров жидкого металла в несколько раз превышает допустимый порог. После чего сняли всю обшивку каюты, обнажив до самого металла, но и после этого улучшения не произошло – глубоко в невидимые поры и шероховатости стального корпуса надстройки проникли мельчайшие частицы вредоносного жидкого металла. Тогда зачистили все металлические поверхности до первозданного блеска, но и в этом случае результат оказался нулевым. Операцию по «демеркуризации» проделывали еще несколько раз, стараясь придумывать самые разные ухищрения, но тщетно: пары ртути вели себя словно скорпионы после ядерного взрыва, оставаясь целыми и невредимыми.

В итоге было принято решение законсервировать каюту, изолировав ее от экипажа и проникновения пришлых людей. Не отправлять же пароход с усиленным ледовым поясом на какие-то гвозди – еще послужит, один лишь особый сорт стали многого стоит. А для штрафников он и таким годится. Дверь в каюту намертво заварили, исключив даже мало-мальские щели. Таким «одноглазым» он и продолжал работать еще долгое время, не вылезая из каботажно-арктических углов, для которых и был создан.

Снова приходит мысль о таможенниках, которых явно бы не удовлетворила заваренная дверь, очень уж они любопытные и никакому объяснению на слово не верят. Но на каботажных пароходах они не появляются – контрабандой там не пахнет, неоткуда взяться.

Тем временем новый старпом Владимир Рогулин освоился на новом поприще, прижился в помполитовской каюте и по вечерам уже с удовольствием вдвоем с капитаном слушал токкаты и фуги Баха, сюиты Моцарта, вальсы Штрауса, симфонии и сонаты Бетховена, арии из опер Бизе. Чиф оказался хорошим учеником, много лет тому назад познавшим азы классических произведений от того же наставника, и спустя более десятка лет музыкальный вкус развивался не по дням, а по часам.

Впрочем, Владимир ненадолго задержался на «броненосце», ему обещали предоставить замену через рейс, что в итоге и произошло, хотя и выглядело необычным для службы кадров. Главным было «в рощу заманить» – в смысле, на каботажник – и пообещать едва ли не райские кущи, а с заменой выходило намного сложнее, но это уже совсем другие истории.