– Тамара Афанасьевна, Арсений Афанасьевич, прибыл ваш старший брат! Встречайте-ка батьку!
Отец называл себя старшим братом, чем очень раздражал тёщу.
Дети выбегали к отцу, а Марфа Игнатьевна бормотала:
– Когда ж ты уже сгинешь с этой земли?
Потом она демонстративно задирала вверх подбородок и уходила в свою комнату.
Поначалу Тамара замечала, что отец скучает и по своей жене. А потом стала прислушиваться к их разговорам и поняла, что наступил разлад.
Однажды Настасья и Афанасий ругались так громко, что Марфа Игнатьевна выбежала из комнаты с полотенцем и набросилась на зятя:
– Ты мою Наську не смей обижать!
На что зять ответил тёще:
– Уймитесь, мама! Уймись, старая змея! Никто вас не звал.
Потом Тамара слышала мамин плач и отцовские причитания.
А наутро бабушка говорила дочке:
– Может, сейчас ты начнёшь понимать, что он тебе не пара?
Больше ругани между родителями не было. Отец всё так же у калитки звал детей, но больше никогда при них не обнимал жену. Да и сама Настасья уже не смотрела на мужа как раньше.
Вот и сегодня, услышав голос отца, Тамара выбежала на улицу.
За ней побежал Сенька:
– Я первый, я первый!
Тамара сбавила скорость, дала возможность брату первому подбежать к отцу.
Марфа Игнатьевна на приветствие зятя ничего не ответила, ушла к себе.
Втроём дождались Настасью.
Отец привёз из города большой пирог с вишней и колечко жене.
Тамаре было радостно оттого, что мама улыбается.
Улыбался и отец. Но вечером они опять ругались: негромко, но довольно слышно.
– Никогда больше не приеду в этот дом! – от слов отца сердце Тамары сжалось, и она захныкала, как её младший брат.
Мама прибежала, укоризненно посмотрела на дочь, погрозила пальцем.
Тамара отвернулась, но плакала уже беззвучно.
Наутро отца уже не было. На обеденном столе стояла его любимая кружка. Сундук, в котором хранились вещи, опустел.
В доме было тихо, Тамаре стало страшно.
– Мам, – пропищала она, – мама!
В ответ тишина.
Тамара вышла на улицу.
Земля была припорошена тополиным пухом. Девочка удивилась этому. Только вчера ничего не было. Лёгкий ветерок поднимал пух с земли. И этот поднятый пух норовил залезть Тамаре в нос, щекоча и заставляя чихать.
Тома обошла дом, заглянула в окно бабушкиной комнаты. Заметила, как та расплела свои седые волосы и смотрела на себя в зеркало.
А потом Марфа Игнатьевна как будто положила руки на плечо кому-то невидимому и сделала несколько танцевальных движений. И как закружилась в танце!
Тамара еле успевала следить за ней.
Она никогда не видела бабушку танцующей.
Зачем-то представила вместо невидимого партнёра вчерашнего героя бабушкиной сказки Исура.
Марфа Игнатьевна остановилась, подошла ближе к зеркалу. Слегка припудрила лицо.
Тамаре нравился запах порошка, которым бабушка пудрила лицо. Однажды она пробралась в её комнату и решила попробовать припудрить себя. Но что-то пошло не так: коробочка с порошком выпала из рук Тамары, и всё высыпалось на ковёр.
Дрожа от страха, девочка собирала порошок, плакала. Дула на ковёр.
Наказание было обидным. Тамара пропустила три ужина и на три дня осталась без маминых поцелуев. Больше никогда она не брала чужое.
– Томка! – услышала девочка. – Где ты с утра уже ходишь? Иди сюда, сегодня чтение у нас.
Тамара с неохотой шла домой. Читать бабушкины книги ей не хотелось.
Бабушка сегодня была подозрительно весёлой. Когда к обеду Настасья пришла домой, Марфа Игнатьевна сказала внучке:
– Поди погуляй, потом продолжим.
Но Тамара гулять не пошла, решила подслушать разговор.
– Давно бы так, – начала Марфа Игнатьевна. – Раньше меня послушать стоило, и дети были бы другими.
– Какими другими? – Настасья была недовольна.
– Воспитанные! Не кривоногие, как Сенька, не больные, как Томка. Это где такое видано, чтобы от воды тело волдырями покрывалось?
– А не ваших ли рук это дело?
