Гадюкинский мост
ОШИБКА. Выделение в качестве наблюдательного пункта и дежурного огневого средства машины с самыми слабыми возможностями экипажа по наблюдению и огневому поражению обнаруженных целей не позволило обнаружить наличие противника в зоне ее наблюдения, пока не стало слишком поздно, а после открытия им огня подавить его. Открытое размещение членов экипажа рядом с «Кордом» на броне привело к тому, что бойцы были расстреляны пулеметами в первые же секунды боя и погибли, даже не выстрелив. Выключение из наблюдения за местностью тепловизоров БМД ради нескольких лишних лопат прямо кричало о моем идиотизме.
ОШИБКА. На рытье полноценного окопа для БМД по нормам требуется двадцать пять человеко-часов, и даже использование колхозных хитрушек, которые по замыслам оставшихся в прошлом-будущем специалистов воздушно-десантных войск, с утверждением их руководством, начиная с самого Василия Филипповича Маргелова, должны были заменить ножи самоокапывателей на боевых машинах, доставляло определенные проблемы уложиться хотя бы в двадцать часов. Такого запаса времени у меня не нашлось. Что я собственно и предполагал, однако решил рискнуть. Результатом необоснованного риска стал погибший практически безнаказанно взвод и выстрел мне в лицо.
ОШИБКА. Системная. Поставленные задачи должны соответствовать имеющимся возможностям, подвиги воли и комсомольские чудеса надо оставлять сказкам и анекдотам про Анку-пулеметчицу. Если нарезка задач по инженерным работам, не соответствующим имеющемуся времени, – однозначно моя ошибка, то гибель взвода в результате расстрела не обнаруженными до самого открытия огня противотанковыми орудиями, – совсем не факт, что ошибка выставленных наблюдателей. Наша сорокопятка в музее обрезом щита была мне не намного выше пояса, немка вряд ли была выше, такие размеры весьма благоприятствуют скрытному выдвижению и маскировке на позиции, особенно коли у наблюдателей противника не соответствующие возможностям имеющейся оптики либо просто слишком большие сектора наблюдения. А тепловизорами они не пользуются.
Повторять данные ошибки я не собирался, одолевавшее меня тихое бешенство никуда не делось, и утолить его могла только месть. Тем не менее, искушение посадить личный состав в БМД и, устремившись вперед и действуя с машин, огнем и мечом покарать всех встреченных фашистов все же удалось перебороть. Хотя и с некоторым трудом.
Как выяснилось в предыдущей жизни, для моих БМД противотанковое вооружение семидесятипятилетней давности все же представляло опасность, и имелся риск выскочить на большее количество противника, что пушки моих боевых машин смогли бы вовремя переработать. Впрочем, даже в этом случае в исходе боя на узкой лесной дороге сомневаться, конечно, не приходилось, однако оставлять врагу не то что подбитые, но и даже выгоревшие корпуса своих БМД, не говоря о трупах бойцов, было бы просто преступными поступком. Если я собирался побеждать, побеждать надо было всухую. И первое, что мне нужно было для этого сделать – вести разведку, чтобы не враг, а я видел, кого нужно разнести в брызги пушками боевых машин.
Тем не менее, разведка как таковая вовсе не простое занятие. Самый простой вариант из имеющихся – отправить вперед пару пеших дозоров – однозначно лишал меня четверти личного состава и вызывал серьезные опасения в его эффективности. Нет, обнаружить противника мои разведчики, вероятно, обнаружили бы, а дальше что? Для них рисовались три варианта: уходить назад с серьезными шансами быть расстрелянными в спину примерно на рубеже реки, прятаться в лесу, выключившись тем самым из боя и заставляя меня думать о вариантах их эвакуации во избежание захвата противником в последующем, замаскироваться и продолжать вести наблюдение, рискуя случайным обнаружением и вариантом номер один, попытавшись уйти на нашу сторону или в лес после демаскировки.
И иначе никак, появление на дороге немецкого отделения в головном дозоре – это не информация, мне нужны данные о силах противника, а не том, что он в данном районе находится. Последнее я и так знаю, как, впрочем, и то, что у него даже противотанковые пушки есть. За имеющимися передо мной масками местности в большинстве слишком маленькие дистанции наблюдения, а перед рекой – обширные открытые пространства, одновременно делающие непростым делом скрытный отход и превосходно просматривающиеся с господствующей в данном районе высоты 44,8, что и вынудило меня в прошлый раз пренебречь разведкой. Повторять данную ошибку я не собирался. Терять драгоценное время – тоже, фашисты, как я знал, были на подходе.
В данном случае все слабые места моей ситуации снимала бы высылка вперед дозора на бронированной машине. БМД/БТР-Д давал дозору безусловное превосходство в маневре не только перед пешим противником, но и кавалерией и, возможно, даже танками, а броня машины и ее вооружение позволяли отбиться в случае внезапной стычки накоротке. Решение оказалось принято, значит, так и поступим. Лучшего варианта пока не просматривается.
* * *В Коровино встреча с председателем колхоза прошла без больших изменений, хотя пацан в этот раз мне навстречу не попался, и я, поколебавшись, пошел в колхозную контору сам, встретившись с председателем и счетоводом колхоза на крыльце.
Дату я уже знал, обстановку тоже, так что были возможности уделить всё внимание окружающему миру, включая лица моих бойцов, в которых опять стреляли глазками появившиеся непонятно откуда девки и молодухи. И надо сказать, реакция впечатляла, безучастным не остался никто.
Некоторым с более развитым воображением, например Егорову, даже явно было не по себе. Окружавшие сержанта бабенки принимали смурность сержанта за смущение и, как волки при запахе крови, активно вводили его в искушение, перегружая слуховой аппарат милым щебетом, принимая всё более выгодные позы и выпячивая грудь. То, что Егоров был поклонником девушек спортивных и последнее время мутил с миниатюрной блондинкой – тренером по пол-дэнсу, а каноны красоты во время, в которое мы попали, цепляли девушек более монументального типажа, что отражалось в моде даже колхозной провинции, ситуацию осложняло еще больше. Сержант откровенно пугался, дамы, как и положено хищникам, чуяли страх и пытались загнать и зарезать испуганную жертву.
Команда «По машинам!» явно стала для него, и не только для него, настоящим избавлением.
* * *В госпитале я тоже не стал искать неприятностей и придерживался сценария, успешно сработавшего в предыдущий раз. С учетом появившейся уверенности всё прошло ещё быстрее и чище, особист в этот раз даже документов у меня не спросил.
На радостях от успеха я обнаглел и позволил толкнуть себя бесу на закрепление полученных личным составом в Коровино впечатлений. Простых людей бойцы видели, пусть теперь лежащих в госпитале солдат посмотрят. Военнослужащий должен знать тех, кого защищает, жертвуя жизнью в том числе. Как-то, наверное, так.
Усилий для этого не потребовалось, аборигенам я даже врать не стал:
– У меня к вам одна просьба есть, товарищи. Сами понимаете, с моими силами на непонятно какое количество немцев лезть политморсос у бойцов не улучшает. Разрешите моим сержантам по госпиталю экскурсию провести, чтобы люди видели, ради кого мы в заслон встаём? Ну и карта района тоже не помешает, чтобы я хоть по местности мог ориентироваться.
Заруцкий заулыбался, политрук приосанился и оглядел мои машины и торчащих из люков людей полным превосходства взглядом настоящего властителя дум, одобрение на секунду мелькнуло даже на лице госпитального особиста. Не то что бы я переоценивал данного специалиста, которому наглая перегрузка слухового аппарата отбила мысль спросить документы у непонятных типов в обмундировании с торчащими из-под броников погонами, приехавших на неизвестной технике, но проскочившая человеческая эмоция на этой кислой морде поневоле вызвала к нему немного таких же человеческих симпатий. По комсомольскому набору, поди, пришел, после бериевских чисток ежовских кадров. До настоящего контрразведчика ему пока очень далеко, но человек, вполне возможно, неплохой. Насколько можно этим неплохим человеком быть на данной работе в это суровое время.
– Командиры отделений, ко мне!
То, что замысел оправдался, по лицам сержантов стало видно ещё в фойе, где столпились ходячие раненые, молча встретившие нас полными любопытства взглядами. Обход палат на первом этаже, где нас не побрезговал сопроводить сам начальник госпиталя, только закрепил впечатления. Он же подогнал мне и карту.
* * *В ходе последующего обсуждения личным составом наших дальнейших действий поддержка моего решения сержантами была абсолютной. Единственную каплю дегтя преподнес Петренко. Впрочем, отозвав меня в сторону и высказав претензии нам обоим как командирам один на один:
– Саша, мы, вообще, о чем думаем? А если бы я сам не догадался и Чибисова не удержал в машине остаться? Представляешь реакцию, если бы мы выпрыгнули такие красивые с погонами на плечах? Ладно, у тебя они брониками и разгрузками частично скрываются, а Сергеич в подменке без знаков различия… знаешь, а я уж было решил, что тоже хочу госпиталь посмотреть. А на погонах у меня – звезды. Понимаешь, что было бы, заметь они перед собой настоящего золотопогонника? Знаешь, как и тебе повезло, что и у тебя на плечах подменка?
Да, вот так вот и прокалываются глупые шпионы. Проинструктировать Петренко я забыл, да и разъяснить собеседникам про погоны тоже, только экспериментального полевого обмундирования коснулся парой слов. Впрочем, погоны, торчащие из-под снаряжения, и политрук, и особист, и даже Заруцкий определённо сразу заметили, ишь, как косились, но, учитывая наличие броников и разгрузок, вполне могли их принять за дополнительный демпфирующий элемент спецобмундирования даже без отдельных пояснений. Благо, по сложившейся традиции, мы отправились в поле в подменных комплектах, наличие нарукавных и нагрудных знаков, а также знаков различия на погонах которых, при нахождении в поле, в полку не требовали. Лично я сейчас был одет в свой добиваемый уже последний курсантский комплект полевухи, а замкомвзвода вообще таскал на плечах «американку» в новомодном зелёном A-TACS, однако, будь на моих погонах знаки различия… ситуацию предсказать было несложно.
Действительно, идиоты. Особенно я. Впрочем, дуракам везет, и мое спокойствие при чужих взглядах на мои погоны вполне могло быть истолковано как уверенность в праве его таким носить. В принципе, почему бы и нет, что именно поэтому особист документов не спросил.
Ну, это ладно, учтём на будущее. Пока всё прошло удачно, и значит, сейчас нам нужно думать о немцах.
* * *Выйдя к мосту по дороге через Гадюкино, отправить вперед драгоценную БМД я не рискнул. В дозор ушла наименее ценная бронемашина из имеющихся – все тот же многострадальный БТР-Д с пулеметчиками на борту. Помимо всего прочего, вариант, что пулеметчики пропустили выдвижение противотанковых орудий, поскольку мечтали о сексе с любимой женщиной, сопя на сапоге храпящего товарища, отбрасывать не стоило. Я же набрался достаточно опыта, чтобы стать мстительным командиром.
В этот раз оборону моста я решил строить, развернув опорный пункт по гребням обеих имеющихся в данном районе высот. Второе и третье отделения, усиленные расчетом АГС-17, под моим присмотром приступили к рытью окопов на вершине высоты 44,8. Высоту 41,2 оседлало первое отделение во главе с Бугаевым, как самым надежным сержантом из имеющихся. После возвращения дозора пулеметчики должны были поступить в его распоряжение, в качестве дополнительной боевой задачи взяв на себя ПВО[21] опорного пункта, насколько это для их «Корда» было возможным. Приземлить «лаптежник», знакомый по кинохронике и знаменитой, можно сказать, бессмертной сцене с гнусно гадящим сверху на головы советских людей в морском круизе стрелком-радистом, было бы очень неплохо[22]. Все боевые машины, за исключением БМД замкомвзвода, находились на обратных скатах, в готовности выскочить наверх на подготовленные позиции и расстрелять появившегося противника. Третья боевая машина временно встала у окраины Гадюкино, с задачей прикрыть движение дозора по проселку между рощами.
Командир пулеметного отделения гвардии младший сержант Якунин в ходе инструктажа, пользуясь моим послезнанием, получил задание в первую очередь осмотреть рощу Огурец рядом с железной дорогой, определив наличие там противника. Далее выставить НП в удобном для наблюдения месте, не зарываться, из секторов наблюдения БМД согласно соответствующим пунктам действующих боевых уставов стараться не выходить, при появлении противника соблюдать крайнюю осторожность, в бой без большой необходимости не вступать. После выяснения сил противника и имеющихся у него средств, в первую очередь противотанковых, немедленно возвращаться назад. Осмотр местности тепловизорами перед выдвижением ничего не дал, мелькавшие мелкие тепловые пятна явно принадлежали одному местному зверью, ничего похожего на человеческие фигуры обнаружено не было.
В очередной раз не побрезговав помахать лопаткой, роя себе КНП, я проводил взглядом бронетранспортер, который быстро перемахнул Чернянку по броду и на скорости километров шестьдесят лихо понесся вперед, неся на спине фигурки пулеметчиков, и обратил свое внимание на подчиненных. Бойцы без всяких напоминаний уже расчистили себе сектора обстрела на склоне и сноровисто копали индивидуальные ячейки, причем хитрожопые гранатометчики даже двумя большими саперными лопатами, снятыми со своего БТР-Д.
* * *Инженерные работы шли вполне бодро, и я уже начал углублять сформированный окопчик для стрельбы лежа, когда по радиостанции раздался голос Якунина, бронетранспортер которого находился где-то за Огурцом:
– Граб Один – Топору Десять. Фрицы на дороге, тысяча пятьсот от Огурца. Три мотоцикла с колясками, приближаются. Приём.
– Принято, Граб. Еще какое-то движение видишь?
– Нет пока, дорогу кусты и лес скрывают. Подпущу поближе, если на дороге дозор, должны появиться. Приём.
– Осторожно, Граб. Мотоциклистов слишком близко не подпускай, три пулемета не шутка[23]. Прием.
– Принято, Топор. На прицеле держу, расстреляем моментально.
– Граб, роща за спиной осмотрена?
– Так точно, Топор. Противника по нашему краю не обнаружено. На всякий случай выставил охранение. Приём.
– Хорошо, Граб. Осторожнее там. На связи.
– Внимание, Топор! Мотоциклисты остановились, восемьсот метров. Какая-то падла в бинокль смотрит. Приём.
Через несколько секунд на фоне голоса уже слышалась автоматно-пулеметно-винтовочная стрельба:
– Сука, Топор! Немцы сзади, веду бой…
– Граб, снимай людей и уходи немедленно! Быстро, быстро!
Якунин мне не ответил. Ветер со стороны рощи доносил интенсивную пулеметную трескотню, несколько пулеметов, включая наш «Корд», вели огонь частыми короткими очередями, перемежаемыми винтовочными выстрелами.
Со стороны Гадюкино в бой включилась БМД-шка первого отделения, начавшая постреливать вдоль проселка короткими очередями из тридцатки и ПКТ:
– Топор Десять – Двенадцатому. Вижу бронетранспортер на дороге, ведет огонь в лес. На опушке Огурца обнаружено движение среди деревьев, противник уничтожен. Больше противника не наблюдаю. Приём.
– Двенадцатый, так держать.
– Топор Десять – Двенадцатому. БТР подбит, пулемет молчит, на броне трупы… Все… съехал с дороги, остановился. Твою …! Парням конец, машина вся в трассерах…
– Топор Двенадцать! К бронетранспортеру никого не подпускать!
– Принято, Топор Десять!
Со стороны Гадюкино за рощу снова потянулись трассы коротких очередей из пулемета, перемежаемые шариками тридцатимиллиметровых снарядов.
– Бронегруппа, к бою! Забираем меня, выдвигаемся к бронетранспортеру! Топор Двенадцать, прикрываешь огнем с места!
Может быть, выход двух БМД на помощь погибающему или уже погибшему дозору был и не лучшим решением, но поступить иначе мне не дала совесть. И здравый смысл. Оставлять врагу такие трофеи, какие он мог захватить в БТР-Д, было преступлением. Начиная, например с АК, даже не раций. Немцы и так во Второй мировой оказались пионерами штурмовых винтовок и промежуточного патрона.
Машины шустро преодолели брод и срезали угол, прямо по лугу устремившись к Огурцу, удерживая в прицелах приближающуюся рощу. Их появление для противника произошло достаточно неожиданно, во всяком случае, упомянутый Якуниным мотоциклетный дозор точно не ожидал нас тут встретить, выскочив на своих бензиновых конях прямо под стволы БМД. Спешиться немцы успели, а вот укрыться – уже нет.
Мотоциклистов БМД растерзали, даже не сбросив скорости, разрывая на куски малокалиберными осколочно-трассирующими снарядами вместе со вспыхивающей, взрывающейся со столбами огня и рассыпающейся как детские игрушки техникой среди беспощадно вырубаемого огнем подлеска, а вот промежуток меж рощами совершенно неожиданно встретил нас мертвым покоем. Ни звуков стрельбы, ни вспышки выстрела, ни даже движения, только изрешеченный пулями бронетранспортер с работающим до сих пор двигателем, «Кордом» с расстрелянной лентой и тремя телами на броне. Пулеметчикам опять не подфартило, и в этот раз они погибли первыми.
БМД подъехали к бронетранспортеру. Моя, не прекращая стрельбы короткими очередями по всем подряд тепловым пятнам и просто на удачу на подавление в лес, прикрыла выскочившего механика второй машины корпусом, пока он накидывал буксировочный трос на крюки, и мы уже было почувствовали, что дело сделано, когда в прицелах как-то разом появилось очень много целей и по прицелам с приборами наблюдения машин был открыт плотный и точный винтовочно-пулеметный огонь.
Очередь тридцатки, под щелчки пуль по броне в клочья разорвавшая пулеметный расчет, подбросив пулемет вверх, неожиданно оказалась последним успехом моего наводчика. Левее и глубже в роще, несмотря на уже побитое стекло командирского прицела, обнаружилось дернувшееся от выстрела противотанковое ружье, внешне похожее на мультяшного африканского слонобоя, поставленное наводчиком сошками на поваленном дереве.
Я только и успел скомандовать перенести огонь на него, как у меня появилась страшная резь в глазах и нестерпимо зажгло носоглотку. Прерываемые кашлем хриплые ругательства, доносившиеся слева, показывали, что наводчик ощущал то же самое. Все, что я смог сделать в дальнейшем, это вслепую, преодолевая тошноту и внезапно накатившую слабость, открыть люк и вылезти наверх.
Наверху, сразу же, как я высунулся из люка, меня встретила пулеметная очередь, ударившая в руку, бок и грудь, сбросив с боевой машины наземь.
Я лежал возле боевой машины с наполнившей рот кровью и сквозь слезы смотрел, как силуэт соседней БМД, таща на буксире бронетранспортер, шел вперед, почти беспрерывно ведя огонь на подавление в сторону Огурца…
И самым ярким моим чувством была глубочайшая обида. Все должно было случиться совсем не так…
Вспышка…
…Грохот грома. Я сижу на башне БМД и смотрю в закрытые стрелковыми очками глаза улыбающегося сержанта Никишина.
– Как бы нам под первую в этом году грозу не попасть, товарищ лейтенант!
Грохот грома, вспышка, и моя БМД летит куда-то в тартарары, ломая непонятно откуда взявшийся вокруг подлесок…
Жизнь третья
…Если будешь видеть, что с твоими солдатами напасть на противника можно, но не будешь видеть, что на противника нападать нельзя, победа будет обеспечена тебе только наполовину.
Если будешь видеть, что на противника напасть можно, но не будешь видеть, что с твоими солдатами нападать на него нельзя, победа будет обеспечена тебе только наполовину.
Если будешь видеть, что на противника напасть можно, будешь видеть, что с твоими солдатами напасть на него можно, но не будешь видеть, что по условиям местности нападать на него нельзя, победа будет обеспечена тебе только наполовину.
Поэтому тот, кто знает войну, двинувшись – не ошибется, поднявшись, не попадет в беду.
Поэтому и сказано: если знаешь его и знаешь себя, победа недалека; если знаешь при этом еще Небо и знаешь Землю, победа обеспечена полностью…
Сунь-цзы, «Искусство войны», V век до н. э.Бешенство, которое я ощущал, пока матерящийся личный состав в очередной раз приводил себя в порядок, мной не испытывалось никогда в жизни.
Тупые педанты в рогатых касках, в отличие от описанного в большинстве прочитанных мною книг, почему-то решительно не хотели застилать своими трупами псковские поля.
На настоящий момент меня уже дважды прикончили, причем в первый раз на редкость позорным для профессионального военного образом, а я до сих пор так и не узнал даже, какими силами противник мне противостоит.
Нет, из первой жизни я выяснил, что у противника где-то в данном районе есть противотанковые пушки, а из второй – около взвода пехоты и отделение мотоциклистов. Однако данную информацию не только нельзя назвать полной, но и даже достаточной. Ее наличие в указанных объемах выглядело еще как бы не позорнее, чем происшествие с расстрелом противотанковыми орудиями моих БМД.
Если, конечно, эти инопланетяне ярко нетрадиционной сексуальной ориентации в самом плохом смысле этого слова не перезагружали меня в разные исходные данные. Гипотеза, Борис, Лена, Яков, которую я пока даже проверить не мог. Достаточно долго прожить для этого не получалось.
Над ситуацией, в которой мне пришлось действовать, требовалось хорошенько поразмыслить, однако времени на это в настоящий момент не было. Требовалось по мере возможности поучаствовать в уже набивших оскомину диалогах, навести подчиненных на правильные мысли, сбить с неправильных и заставить их принять нужные мне решения и сейчас, и в будущем.
Отказываться от операции по спасению госпиталя я не собирался, знаменитая упертость, унаследованная мной от хохлов[24], с минимальными потерями давным-давно проснулась и маршировала по мыслям строевым шагом, как роты почетного караула по Красной площади. Однако погибать, по уму говоря, стоило бы реже. Яйцеголовые инопланетяне, без малейшего сомнения, практикующие самые отвратительные сексуальные практики из физически ими возможных и которых после недавних эпизодов так хотелось медленно, медленно удавить, подтвердив те самым жуткие подозрения Свободного Мира о нетерпимости россиян к лицам с подобного рода девиациями, могли потерять интерес к слишком глупой игрушке. И неожиданно оставить её гнить где-то на высоте 44,8, чтобы взяться за какую-нибудь другую, например, на некогда братской нам Украине. Благо там, как я краем уха слышал по радио, президент подписался о помощи подобного рода контингенту, заявляя, что им-то как раз не проблема найти в Украине помощь, защиту, покой и братскую любовь.
* * *Очередной разговор с пейзанами в Коровино, доктором Заруцким и начальником особого отдела госпиталя и в этот раз проскочил как по маслу, даже легче, чем предыдущие. Отрешенное выражение на физиономии и непритворное равнодушие такого всего загадочного меня, погруженного в свои мысли, передалось сначала политруку с усиками как у Адольфа Гитлера, который даже не рискнул задавать мне какие-либо вопросы, а потом и Заруцкому с особистом. Что интересно, в этот раз особиста проняло даже больше, чем врача. Во всяком случае, он побежал в сторону госпиталя сразу же, как мой взвод тронулся. В этот раз груз обид и размышлений был слишком велик, чтобы проводить по нему экскурсии, под гнётом размышлений об ошибках был велик шанс сморозить непростительную глупость. Да и время следовало экономить.
Пока мы в очередной раз ехали к упомянутой высоте, было самое время посидеть и подумать, как строить свои решения на бой далее, чтобы не случалось больше таких позорных неудач, припомнить выводы из ошибок, сделанные ранее, и извлечь новые, по вновь открывшимся обстоятельствам.
Итак, из очередной перезагрузки я мог извлечь дополнительные выводы к предыдущим.
ОШИБКА. То, что вы, выйдя на назначенный рубеж, не видите противника, вовсе не является гарантией того, что противник вас не видит, какие бы совершенные приборы для наблюдения за местностью вы не использовали.
ОШИБКА. Выдвижение дозоров и разведывательных групп должно производиться скрытно, иначе выполнение ими своих задач будет сорвано. Это они должны всех видеть, а не все – их. При невозможности скрытного выдвижения должны быть приняты меры по маскировке цели маршрута и обеспечению максимально быстрого срыва наблюдения за выдвигающейся группой. Открытые участки местности, как правильно подсказывают соответствующие наставления, боевые машины дозорных подразделений должны преодолевать на максимальной скорости.
ОШИБКА. Брони у боевых машин десантных на самом деле нет. Не то что совсем нет, легкое стрелковое оружие броня БМД держит, однако практически любые имеющиеся у противника противотанковые средства делают эту броню фикцией, по крайней мере на коротких дистанциях. Определенные надежды на бронезащиту можно питать разве что при обстреле с фронта.