Красный утес

Пока звучала мелодия, для каждого внимающего нотам ребенка Констанция была важнее всего на свете: важнее родных и друзей, важнее любимых занятий и лакомств. Это чувство всепоглощающей значимости отдаленно походило на счастье.

После того, как детей укрыли в святилище, Инес погрузила их в долгий сон, а Кессиди осталась присматривать за спящими.

Констанция села за стол, достала дневник и перечитала запись, что оставила после разделения с Кессиди:

«Мне омерзительна былая слабость и наивность. Смешна та преданность, с которой я ждала безразличного мужа. Поражает, как легко я прощала обиды от окружающих.

Мой избавитель на многое открыл мне глаза. Пришло время воздать всем по заслугам! Отныне я смогу вершить свое правосудие. И все ничтожества, что были так несправедливы, поплатятся сполна».

Кто знал, что нести справедливость настолько приятно, а месть так сладка? Констанция уже предвкушала, в какой ужас придут односельчане, когда обнаружат, что все дети бесследно исчезли.

Нолан и Розалин, дети Амбер-Клифа – все это было только началом возмездия Констанции. Предстояло сделать следующий ход.

Констанция посмотрела на темную вуаль, лежавшую на столе, и улыбнулась. Прежде она никогда не носила этот бессовестно дорогой подарок Рейнера: он казался ей слишком мрачным и вычурным. Теперь же платок сослужил ей отличную службу и послужит еще.

Лорд Кёрн, к слову, больше не появлялся, и Констанцию это полностью устраивало. Она предпочла бы никогда больше не встречаться с этим существом. Несомненно, человеком он не был. В то же время Констанция понимала, что у самого Кёрна могут быть свои мысли на этот счет, но она надеялась, что сумрак, наведенный Инес, не позволит попасть в деревню даже ему.

Сперва Констанция хотела многое написать о своих чаяниях, но потом передумала. С чего бы доверять бумаге то, что должно оставаться тайной для всех? Раньше она об этом не задумывалась, ведь ей, по сути, нечего было скрывать. Кроме, разве что, гибели ее неродившегося ребенка. Но отныне все было иначе.

Констанции вдруг захотелось избавиться от дневника, ведь его страницы хранили воспоминания о ней прежней. Констанция представила, как языки пламени окутывают кожаный переплет, как сжимаются исписанные ее рукой листы, и передумала предавать тетрадь огню. Вместо этого она спрятала дневник в клетке Саншайн, положив тетрадь под мертвую пташку и присыпав все это древесной стружкой и опилками, а саму клетку спустила в погреб.

Констанция до сих пор не избрала себе новое имя, но чувствовала, что это только вопрос времени. Пусть пока приходилось отзываться на старое, но в действительности Констанции Циммерн уже почти не существовало. Прежняя миссис Циммерн морально умирала уже несколько раз: сначала в погребе, затем когда поглотила невинного младенца и окончательно – у вяза, во время ритуала. Теперь осталась только она и глупышка Кессиди. Как только с Амбер-Клифом будет покончено, как только они с Кессиди пересекут границу ненавистного захолустья, Констанция станет зваться иначе.

***

Бетти Джой разбудил крик петуха. Несносная птица, дав сигнал о наступлении утра, никак не хотела затыкаться и продолжала кукарекать.

С трудом поднявшись с постели, Бетти завернулась в домашний халат и, поминая петуха недобрым словом, кое-как прикрепила шиньон поверх собственных волос. Затем она окунула большой палец в баночку румян и мазанула себя по щекам и губам.

О том, чтобы высунуть нос на улицу, не прибегнув к ежедневному ритуалу красоты, не могло быть и речи. Пусть даже петух сорвет себе голос, а от его крика у нее самой и всех соседей полопаются барабанные перепонки.

Наконец Бетти собралась и вышла из дома. Под вопли птицы она неспешно прошествовала от дома до хлева.

Петух продолжал голосить как резаный и угомонился, только когда Бетти осыпала его ругательствами.

«Что за бес в него вселился?! – размышляла она. – Видно, стареет. Надоел. Зарублю зимой».

Покормив кур, Бетти уже собиралась уходить, как вдруг заметила темную материю, висевшую на деревянной балке. На красивые предметы гардероба у Бетти был нюх. Она подошла ближе и поняла, что не ошиблась. У нее в хлеву висела изящная вуаль из тончайшего темного шелка, по краю расшитая маленькими жемчужинами. Подобную роскошь Бетти видела лишь однажды, лет пятнадцать назад, когда через Амбер-Клиф проезжал какой-то заморский торговец.

Бетти огляделась. Вне сомнения, такой дорогой подарок мог оставить только поклонник. Он-то и потревожил бедного петуха, только чтобы Бетти нашла вуаль. Хотя довольно странно, что тайный воздыхатель избрал хлев местом для сюрприза, но сам по себе поступок был вполне в мужском духе.

Накинув платок себе на голову, довольная собой Бетти отправилась домой.

Поднявшись на крыльцо, она увидела, что мистер Шепард, сосед из дома напротив, тоже не спит.

«А вот и мой кавалер объявился», – решила Бетти.

Старина Шепард разводил овец, а шерсть продавал суконщикам, так что у него могли быть нужные связи, чтобы раздобыть такую редкость. Кроме того, Шепард – вдовец с единственной дочерью. У такого могли скопиться нужные средства.

Прежде Бетти не особо обращала на соседа внимания. Слишком уж тот был молчалив, лишнего слова не вытащишь, а Бетти, напротив, любила поговорить. Однако ей польстило такое внимание.

Кокетливо улыбнувшись, Бетти взялась за уголки платка и приспустила его с головы, красуясь перед соседом, словно юная девушка.

– Прекрасная вещь, мистер Шепард, – воскликнула она. – Не выразить словами, как я тронута! Приятно, что в наших краях хоть кто-то знает, как порадовать женщину.

Бетти скрылась за дверью прежде, чем мистер Шепард успел что-либо ответить. Она считала, что, помимо красоты, мужчины ценят в женщинах загадочность, и потому старалась всячески поддерживать такой образ: часто уходила на полуслове.

***

Констанция шла по главной улице Амбер-Клифа, сдерживая торжествующую улыбку.

В деревне творилось черт-те что. Двери многих домов были распахнуты настежь. Перепуганные мамаши носились туда-сюда, не находя себе места. Кто-то рыдал, кто-то сыпал проклятиями. Отцы ходили понурые и молчаливые, с напряженными посеревшими лицами.

Среди этой массы выделялась Безумная Белла, которая умудрилась улизнуть из своего амбара. Старуха насвистывала веселую песенку и выкрикивала вслед прохожим:

– Ищите, не ищите – не найдете. Они ушли! Все-е-е ушли за ней! За той, что ходит в темной вуали!

Многие проходили мимо и не обращали на безумную внимания, иные осыпали ее бранью, кто-то даже замахивался, но Безумная Белла продолжала подтрунивать над всеми встречными и хохотать, будто желая расквитаться с односельчанами за долгие годы глумлений и оскорбительных процессий до церкви.

Констанция поравнялась с Беллой. На мгновение старуха затихла и почтительно кивнула ей в знак приветствия. С губ Констанции сорвался только тихий смешок. Она пошла дальше, а безумная продолжила напевать и пританцовывать как ни в чем не бывало.

Дом старосты штурмовала толпа встревоженных родителей. Люди стучались в окна и двери. Разгневанные голоса гремели в воздухе:

– Где твои ведьмоборцы, Шад?!

– Выходи! Наши дети пропали!

– Это так ты следишь за порядком?!

Констанция стояла чуть в стороне, на небольшом каменном приступке, устроенном для всадников, и внимательно следила за окнами в доме. По ту сторону мелькали перепуганные слуги и домочадцы.

Главные двери все-таки приоткрылись. На пороге показался Тоби Фентон, бессменный камердинер старосты. Видимо, в большом доме решили, что на старика ни у кого не поднимется рука, поэтому его и отправили отдуваться за всех.

– Где твой хозяин?! – сердито донеслось из толпы. – Неужели он нас не слышит?!

– Фентон, впусти! Ты ведь один из нас!

– Шад должен что-то сделать! Нам нужна помощь!

При появлении камердинера толпа загудела сильнее, чем прежде, и бедный Фентон никак не мог перекричать их в одиночку. Его слова просто тонули в общем шуме.

Наконец случилось то, чего и следовало ожидать. Какая-то женщина, подловив момент, бросилась в дверной проем. За ней следом кинулись все остальные.

Одну из дверей сорвало с петель. Толпа с неимоверной скоростью перетекла с улицы в дом, оставив после себя грязь и вытоптанную траву.

Констанция спокойно дождалась, пока улица опустеет, и только затем зашла в дом.

При входе она нашла потрепанного Фентона, которого чудом не раздавили. Старик растерянно припал к стене и переводил дыхание, обливаясь холодным потом.

– Вы в порядке, сэр? – спросила Констанция, протянув ему платок.

– Благодарю, мадам, – приняв платок, Фентон вытер лоб дрожавшей рукой. – Вы очень добры. Я-то еще поживу, но боюсь, что вот-вот останусь без работы.

– Будьте покойны. Уверена, мистер Шад вас не прогонит. В том, что люди ворвались в дом, нет вашей вины.

– Вы не поняли. Я боюсь, что хозяин может не пережить встречи с ними. Совсем обезумели… Не видел такого даже в голодные годы.

Констанция отвела старика в гостиную и насильно усадила в кресло для гостей.

– Только посмотрите, что они сделали с ковром! – устало вздохнул Фентон. – Теперь его век не очистишь…

– Ковер заменить легче, чем человека. Мистер Фентон, вашего хозяина нужно спасать.

– Да, но как? Вы – женщина, я – дряхлая развалина, увальни, которым хозяин платит за охрану, сбежали с самого утра, а все остальные пугливо попрятались по углам.

– Вы знаете, где он? – тихо спросила Констанция, склонившись к старику.

Камердинер не ответил, но Констанция чувствовала, что он знает, где укрылся Шад.

– Вы правы, я всего лишь слабая женщина и не смогу сдержать толпу. Однако я знаю, как помочь старосте. Но сперва мне нужно поговорить с ним.

– Вы, несомненно, храбры, но как же вы намерены его спасать? – Фентон недоверчиво посмотрел ей в глаза.

– У нас нет времени на обсуждения, сэр. Вам придется довериться мне. Подумайте сами: если бездействовать, они перевернут все вверх дном и рано или поздно отыщут его. Неужели вы даже не попытаетесь его спасти? Представьте, как он будет благодарен вам за содействие его спасению.

Фентон немного помолчал, вероятно раздумывая, стоит ли рисковать, и наконец прошептал ей на ухо:

– Подвал. По лестнице налево. Четвертая дверь.

Поблагодарив старика за доверие, Констанция устремилась в указанном направлении.

Дверь она нашла быстро. На осторожный стук никто не ответил. Тогда Констанция тихонько позвала старосту по имени и пригрозила, что выдаст его толпе, если он сию же минуту не впустит ее. Шад откликнулся и после недолгих пререканий все-таки открыл дверь.

– Зачем вы здесь?! – воскликнул он, нервно заперев за Констанцией дверь. – Неужели тоже будете винить меня, вашего покорного слугу, во всех смертных грехах?!

– Стоило бы, но я здесь не за этим, – чуть слышно проговорила она, подавив смешок.

Потолок гремел и сотрясался от топота людей, сновавших по дому. Поэтому Констанция не беспокоилась о сказанном. Она знала, что староста вряд ли расслышал ее.

– Что вы сказали?

В этот момент наверху грохнулось что-то тяжелое. Вздрогнув, Шад зачем-то пугливо полез под стол.

– Что они там делают, черт возьми?! – проворчал он из-под стола. – Остолопы! Никакого уважения к чужому имуществу!

– Осторожнее, мистер Шад. Как бы они не услышали вас, – заметила Констанция, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в лицо этому ничтожному человеку.

– Так зачем вы пришли?

Констанция смахнула пыль с табурета и села с таким достоинством, будто то был трон, обитый золотом.

– Затем же, зачем и все. Я ищу правосудия, – спокойно проговорила она, наблюдая, как лицо старосты перекашивается от страха и непонимания.

– Что вы имеете в виду?! – нервно спросил Шад. – Я ни в чем не виноват!

– Конечно, как кто-то вроде вас может быть причастен к исчезновению детей? У всех разумных людей теперь не осталось сомнений, что в Амбер-Клифе орудует ведьма.

Староста ответил не сразу. Было видно, как ошеломили его слова Констанции.

– Я давно об этом толкую! – вдруг оживился Шад, сообразив, что ему представился шанс спасти свою шкуру. – Вы думаете, почему я пригласил ведьмоборцев?

– Вы поистине мудрый предводитель, сэр. Но где же они, эти доблестные господа? Мне казалось, они должны были приехать еще неделю назад, если не раньше.

– Все так. Однако работа у них сложная. Наверняка им пришлось задержаться во имя помощи другим нуждающимся. Но я уверен, что они прибудут со дня на день. А может, они прямо сейчас въезжают в Амбер-Клиф!

– Давайте будем реалистами, мистер Шад. Что вы будете делать, если сегодня они не появятся? От вашего дома камня на камне не оставят, а вас самого разорвут на куски, если вы срочно что-нибудь не предпримите.

– Миссис Циммерн! К чему эти нотации?! – не выдержал староста. – Если у вас есть предложения – говорите!

Констанция прикусила язык. Ей захотелось сейчас же поднять шум и посмотреть, как озверевшие от горя люди набросятся на Шада, но пока он был нужен живым. Во имя своих планов Констанция сделала над собой усилие.

– Вы сегодня же должны вычислить ведьму и объявить об этом.

– Как?! Скажите, ради Бога! Или вы предлагаете всех по очереди сажать на ведьмин стул и опускать в реку? Так эти недоумки утопят меня первым!

– Я говорю о других методах, мистер Шад. Можно собрать всех в храме. Ведьма наверняка себя выдаст. Всем известно, что они не терпят святых мест и обрядов.

– Откуда нам знать, что ведьма все еще в деревне? Может, она уже улизнула в этой суматохе! Или улизнет, как только услышит о церкви!

– Она все еще в Амбер-Клифе. Вы же читали «Молот ведьм»? Вспомните, там сказано, что ведьма любит смотреть на результаты своих козней и наслаждаться страданиями честных христиан.

Констанция была уверена, что Шад не читал упомянутый ею труд. Она и сама знала о нем лишь понаслышке. Но знаменитость книги могла сыграть ей на руку. В те неспокойные времена никто не посмел бы перечить суждениям, якобы описанным в настолько авторитетном издании.

– Все это хорошо, но неосуществимо. Сейчас люди не станут меня слушать. Они сначала наломают дров, а только потом задумаются.

– Так призовите их к порядку! Скажите то, что они хотят услышать: что здесь замешено ведьмовство, что вы уже взяли дело под личный контроль и найдете пропавших, что у вас есть подозреваемый, что правосудие не заставит себя ждать… В общем, вы сами прекрасно знаете, что нужно сказать. Мне ли учить такого мудрого человека, как вы, сэр? Я приведу викария и прочих надежных людей, они вас поддержат. Вместе вы выйдете и объявите всеобщий сбор в храме.

– Признаюсь, в ваших речах есть логика, – неохотно согласился староста. – Хвала Господу за то, что Он наградил вас не только прекрасной женственной внешностью, но и мужским умом, миссис Циммерн. Для представительниц вашего пола – это большая редкость.

«Напыщенный индюк! – со злостью подумала Констанция. – Получил от меня план своего спасения, трусливо скрываясь от людей, и все еще верит в превосходство себе подобных».

***

Констанция, преподобный Оливер Мейтленд и несколько его помощников добрались до дома старосты как раз вовремя. Кое-кто из разгневанных односельчан уже рыскал по подвалу.

Заручившись поддержкой, Чонси Шад все-таки покинул свое укрытие и вышел к людям. Как и рассчитывала Констанция, присутствие духовных лиц уберегло старосту от каких-либо серьезных повреждений. Одна женщина только и успела, что оборвать Шаду воротник и влепить ему звонкую пощечину.

Речь староста произнес на улице, стоя на уцелевшем стуле, лицом к своему разгромленному дому. По совету Констанции, помощники викария и те слуги Шада, которых удалось отыскать, закрыли проходы на лестницы и главный вход. Таким образом, на улице собрались лишь те, кто успел выйти через главные двери, и те, кто вылез из окон первого этажа. Другая часть толпы осталась запертой в доме; эти люди слушали речь, высунувшись из окон.

– Колдовство! Страшное колдовство! – скандировал Шад со своего стула. – В такие моменты мы должны сплотиться, а не рушить дома друг друга! Только вместе мы победим! С Божьей помощью мы найдем наших детей и вернем их домой! Виновные будут наказаны!

Из окон вылетела лишь пара небольших предметов, не причинивших никому вреда. Внутри дома понимали, что, целясь вазой или канделябром в голову старосты, они могут случайно попасть в кого-нибудь другого.

Недовольные выкрики потихоньку сошли на нет. Толпа утихомиривалась, слушая громкие обещания. К концу своей речи старосте уже не было нужды надрываться, чтобы кого-нибудь перекричать.

Все это время Констанция стояла в стороне и ликовала, наблюдая, как Шад диктует ее условия. Мышеловка почти захлопнулась.

«Интересно, не продал ли Шад душу за талант оратора? – задумалась Констанция. – Пудрить людям мозги у него получается лучше, чем исполнять свои обязанности».

***

В дверь постучали. На пороге стояла Констанция Циммерн.

Уж кого-кого, а эту особу Бетти Джой никак не ожидала увидеть. Констанцию она невзлюбила с первого взгляда, с того самого дня, как молодой Циммерн привез эту девицу в Амбер-Клиф.

– Полагаю, вы уже слышали, какая беда нас постигла, – печально произнесла девушка, в глазах у нее стояли слезы.

– Конечно, – хмыкнула Бетти, с трудом сдерживая желчь. – Я с самого утра на ногах, милочка. Стараюсь помочь чем могу. Подумать только! Столько напуганных матерей!

«Небось ходит по соседям с видом скорбящей святой! – со злостью подумала Бетти. – Как это на нее похоже».

Вся округа считала Констанцию красавицей, а Бетти никак не могла понять, что они нашли в бледной тощей набожной девчонке, в образчике средневековых предрассудков.

То ли дело сама Бетти. Ее лучшие годы прошли, но она сохранила свою плодородную красоту: крепкую пышную фигуру, круглое лицо, широкую шею. Одним словом, не вдова фермера, а знатная дама. Все эти прелести унаследовала каждая из пяти ее дочерей. А что Констанция! Бедняжка не смогла выносить и одного ребенка.

– Нам с вами в какой-то мере повезло, миссис Циммерн, – заметила Бетти снисходительным тоном.

– Что вы имеете в виду?

– Мои дети уже выросли, а ваш… – она осеклась. – А ваши еще не родились.

– Вы правы, – спокойно произнесла девушка, вперившись в нее странным колючим взглядом.

Бетти вдруг испугалась, что выдала себя, и Констанция догадалась, что она знает… Знает о преждевременно почившем первенце.

Красавец Рейнер был слишком хорош для такой, как Констанция. Бетти никак не могла смириться, что одной из ее дочерей молодой человек предпочел эту девчонку. Такую хрупкую, еще и из другой деревни!

Неудивительно, что Циммерн сбежал, осознав свою ошибку в выборе жены. Стоило Рейнеру уехать, как бесстыжая девица принялась охмурять Чонси Шада, чье сердце Бетти уже много лет считала своим. Об этом она прослышала от самого Шада и не смогла стерпеть такой наглости.

Обвинить молодую женщину в колдовстве и заставить поверить в это односельчан оказалось не слишком сложно. Слово здесь, два слова там. Вот и готово. В разнесении слухов Бетти была мастерицей.

Она надеялась, что презрение соседей вынудит девушку убраться восвояси, но Констанция оставалась в Амбер-Клифе и переносила все нападки с такой стойкостью и смирением, что некоторые начали ей сочувствовать.

Тогда Бетти решила: если соперница не сможет вести хозяйство, то точно уедет к родственникам. Она заплатила мальчишке Фоку, чтобы тот незаметно подпортил соседке лестницу. И через некоторое время Констанция как в воду канула.

Сперва Бетти радовалась своей победе, но спустя пару недель вдруг всколыхнулась. Ей не давало покоя, что ни она, ни кто-либо другой не заметили отъезда Констанции. А ведь обо всем происходящем в Амбер-Клифе Бетти узнавала раньше прочих. При этом ее волновала не столько судьба девушки, сколько своя собственная участь, если правда выплывет наружу.

Изо дня в день, поутру или поздно вечером, Бетти стала как бы невзначай прохаживаться около дома Циммернов и прислушиваться. Однажды она заметила, что между входной дверью и косяком торчит бумага. То были обеспокоенные письма от родни Констанции, из которых Бетти узнала, что девушку ожидали в Соттерли. Однако дат внутри проставлено не было. Не зная, что и думать, Бетти забрала письма себе.

В те дни Бетти не находила покоя. Она то убеждала себя, что Констанция давно уехала, а письма просто запоздали, то ей вдруг начинало казаться, что по ее вине случилось что-то непоправимое.

Бетти не знала, что делать. Через некоторое время она так измучилась, что собралась подкупить Фока, чтобы тот взломал проклятую дверь. Но в последний момент Бетти объял неимоверный ужас: она представила, как из погреба поднимают полуживую Констанцию, как Нолан в слезах признается во всем, как ее саму заковывают в кандалы, бросают в клетку и увозят под крики толпы. Поэтому она передумала, решив оставить все как есть.

– Так что вы хотели? – спросила Бетти после некоторого молчания.

Она снова вгляделась в лицо и фигуру молодой соседки и опять не смогла себе объяснить, что именно в ней изменилось. Бетти сразу приметила, что в Амбер-Клиф девушка вернулась какой-то другой: она обрела необъяснимый шарм, которого не было прежде.

С момента возвращения Констанции Бетти пыталась как обычно следить за ней, но та стала реже выходить и чаще держать шторы закрытыми, что существенно мешало делу. Тем не менее Бетти ни от кого не слышала, чтобы соседка хоть словом обмолвилась о порченой ступени. Это обстоятельство успокаивало Бетти.

– Купить у вас дюжину яиц. Хочу испечь кекс для потерпевших. Наверняка несчастным матерям сейчас совсем не до того, чтобы готовить.

– Как это мило с вашей стороны. – Бетти через силу улыбнулась. – А знаете, почему бы нам не приготовить его вместе?

Бетти вдруг подумала, что не может позволить девчонке выделиться и снова стать для всех примером благодетели. Если они будут готовить вместе, то потом можно будет выставить все так, будто это идея самой Бетти, а Констанция лишь вызвалась помогать. Или еще лучше, Бетти настояла, чтобы Констанция ей помогла!

– С радостью! Вместе быстрее управимся. У меня как раз с собой остальные ингредиенты, – улыбаясь, девушка указала взглядом на большую корзинку, которую удерживала в руках. – Только-только все купила.

***

Бетти сидела в церкви в окружении односельчан и откровенно скучала. Ей претило, что староста и викарий собрали здесь весь Амбер-Клиф, дабы огласить «нечто важное», касавшееся исчезновения детей. Ко всей этой шумихе Бетти отнеслась безразлично. В глубине души она почему-то была уверена, что с пропавшими все в порядке. Ей казалось, что все это какая-то глупая шутка и вскоре ребятня объявится и разбредется по домам, чтобы получить нагоняй от старших.

Она была расстроена, что выпечку, которую они приготовили вместе с Констанцией, забрали помощники викария, чтобы после службы раздать нуждающимся. Она предпочла бы сама раздать пищу, чтобы все видели ее заслугу.

Бетти то и дело поглядывала в затылок Чонси Шаду, что сидел в первом ряду, и тяжко вздыхала. С одной стороны, она радовалась, что его каким-то чудом не поколотили односельчане. С другой, ее удручало, что за весь день Чонси не удосужился с ней повидаться, несмотря на ее попытки.

Когда наконец-то пришла пора принять тело и кровь Христа, к алтарю выстроилась вереница прихожан. Бетти удалось растолкать многих и втиснуться в самое начало.

Подошла ее очередь. Бетти опустилась на колени и подняла голову к викарию. Все происходящее было так обыденно, так заученно. Бетти не испытывала переживаний духа. Все ее мысли были о том, как бы протиснуться сквозь эту толкотню к Чонси и к некоторым другим лицам, с которыми она хотела бы побеседовать.

Привычным движением обмакнув гостию в кубок с вином, преподобный Оливер Мейтленд вложил ее в рот Бетти.

Проглотив пресный хлеб и отойдя в сторону, Бетти вдруг почувствовала себя дурно. Решив, что все дело в духоте, она с большим трудом добралась до главных дверей храма, однако там ей преградили путь помощники викария.

– Я не понимаю, – возмутилась Бетти. – С каких пор у нас такие строгие порядки, что уставшей прихожанке нельзя выйти глотнуть свежего воздуха?!

Не получив никаких объяснений и заметив, что люди с последних рядов уже поглядывают на нее, Бетти отступила.

Найдя себе место поближе к выходу, она села и принялась ждать.

Время тянулось медленно и мучительно. С каждой минутой ей становилось хуже, жар усиливался. Когда отчетливо проявилось ощущение тошноты, Бетти заволновалась. Не хватало еще, чтобы ее вывернуло на глазах у всей деревни!

– Вам нехорошо, миссис Джой? – спросил сидящий рядом мужчина.

– Нет, что вы, – отозвалась Бетти не глядя. – Здесь просто немножечко душно…