– Давай, давай, еще тужься, еще! – жестко командовала докторша.
Легкие словно опустели. Аня, как рыба, широко открыла рот, потянула в себя воздух и, сжав челюсти, со всей силой, на которую была способна, выдохнула его, вытолкнув вместе с ним и ребенка.
Клава стояла рядом. Ее рука посинела от мертвой хватки хозяйки. Но Клава молча терпела. Только, когда Фаина Ефимовна подхватила мокрого малыша, еще скрюченного, свернувшегося клубочком, как в утробе матери, Аня отпустила руку девушки.
В тишине, наполнившей горницу, слышалось мерное постукивание ходиков. Аня приподнялась.
– Что? Что с ребенком?
Докторша возилась у нее в ногах, и непонятно было, что она там делает. Аня хотела было сесть, но перед глазами все поплыло, комната перевернулась, подернулась черной пеленой. Аня упала, потеряв сознание. Но внутреннее напряжение, животный страх за жизнь своего ребенка скоро вернули ей осязание мира. Она услышала голос Клавы.
– Ефимовна, что ж ты стоишь?! Дитя ж посинело, не дышит!
– Не верещи, Клавдия, не жилица девочка, ничего тут уже не поделаешь…
Аня еле разомкнула веки, радужные круги плавали перед глазами, а вместе с ними и силуэты Клавы, докторши, очертания комнаты.
– Дайте мне ребенка, – взмолилась Анна.
Фаина Ефимовна стояла над ней, как призрак, не шевелясь, не говоря ничего. Анне казалось, она ухмыляется, в голове кузнечными молотами стучали слова «не жилица, не жилица».
Пока Аня пыталась собрать остатки сил, Клава бросилась к новорожденной девочке, подхватила ее на руки, оглядела комнату, словно ища в ней нечто, что могло бы оживить ребенка. Ее взгляд остановился на тазу с водой. Не раздумывая, Клава опустила малышку в воду, которая успела остыть.
– Ты что делаешь, с ума сошла? – Ефимовна хотела было отобрать ребенка, но Клава, отгородилась от нее спиной. Подцепила чистую тряпицу, подложила под малышку и, осторожно взяв одной рукой ее ручки, другой – ножки, начала двигать ими, сближая и разводя их, приговаривая: «Раз, два, раз, два».
Вглядываясь в синюшное личико девочки, Клава, учащала движения. Потом оставила это и начала растирать ножки, плечики, грудку.
Кожа ребенка покраснела. Клава снова окунула его в холодную воду и снова растерла, и снова: «Раз, два, раз, два».
Девочка закряхтела, задергалась, слабый плач открыл легкие. Воздух наполнил их, вытолкнув воды. Девочка поперхнулась, захлебываясь, но Клава ловко перевернула ее вниз животиком, ладонью надавив на спинку. Ребенок заплакал!
По щекам Анны катились слезы, но глаза сияли: она слышала плач своего ребенка! Докторша же, словно про себя, шептала:
– Не жилица, нет, не жилица! Все равно помрет, не сейчас, так завтра…
Но дело свое делала: помогла Анне освободиться от последа, обработала родовые пути.
Клава, хмыкая носом, пряча слезы, прибирала постель, заботливо укрывая мать и дитя чистой простынею, одеялом.
Аня же ничего не замечала вокруг. Она прижала к себе спеленанную девочку и любовалась на маленькое сморщенное личико, которое розовело на глазах, отчего сердце переполнялось радостью. Девочка потянулась приоткрытым ротиком к груди. Аня подвела сосок к ее губкам. Сладкая боль пронзила нежную плоть: дочка втянула в себя сосок, из которого потекло живительное молоко.
– Ожила! – Клава любовалась и Анной, и ребенком. – Вот и хорошо, вот и ладно, – она всплеснула руками, спохватившись, пошарила взглядом по горнице. – Саша…
Мальчик сидел на табуретке в углу у самой двери.
– Сашенька, иди к мамке, иди, не бойся! – и словно про себя: – Напугали совсем мальца… иди, Сашенька, смотри, кто у тебя теперь есть, смотри – сестренка.
Девочка уже насытилась и посапывала у открытой груди. Анна потянулась рукой к сыну, приподняв голову.
– Иди ко мне, золотой мой, иди, Сашенька…
Он, потупив глаза и поджав губки, подошел. Аня усадила его на край кровати, и гладила по спинке, по головке.
– Смотри, это твоя сестренка. Она еще маленькая, но скоро вырастет, и вы будете играть вместе. Да? – Аня старалась заглянуть в глаза сына.
Саша с облегчением вздохнул, почувствовав любовь матери. Испуг от необычной суеты в доме прошел. Он наклонился над спящей девочкой, стал рассматривать ее личико.
– Некасивая, – проглатывая букву «р», заключил Саша.
Аня улыбнулась. Клава, суетясь по дому, возмутилась:
– Ишь ты, «некрасивая»! Подожди, подрастет, будешь еще ее кавалеров отваживать!
– Будешь защищать сестренку? – Аня обняла сына за плечи.
Он выпрямился, серьезно посмотрел на мать.
– Как папа?
Аня кивнула.
– Буду.
Девочка заворочалась, сморщилась еще больше. Саша тоже скривился. Клава, наблюдая за ними, не удержалась, захихикала.
– А как ее зовут? – спросил мальчик.
Аня озадачилась. Надо же имя дать ребенку, да покрестить… все по-людски.
– Подождите вы с именем, – Фаина Ефимовна, собираясь, молчала до сих пор. – Слаб ребенок, кто знает, что еще будет…
– Опять ты за свое, Фимовна, – Клава хлопнула себя по крутым бокам, – да что ж ты…
– Ладно, только помяните мое слово…
– Да иди ж ты уже, – Клава укоризненно покачала головой.
Ефимовна оделась, приоткрыла дверь.
– Фаина Ефимовна, – окликнула Анна, – спасибо.
Докторша исподлобья глянула на нее. Счастливая женщина, обнимающая своих детей, вызывала в ней зависть, но все же в ее сердце что-то защемило, что-то сладкое окутало его, приглушая горечь.
– Не за что, – буркнула Фаина Ефимовна и ушла.
Глава 6. Новые тревоги
Скажи, как людям о себе поведать,
