Воспользовавшись более длительной остановкой Федора, Аня оглянулась на мужа и мимикой, виновато улыбаясь, дала понять, что ей невмоготу больше терпеть. Саша, недолго думая, пропустил солдата, пыхтевшего за ним, вперед и, осмотревшись по сторонам, показал жене на заснеженные кустарники, разросшиеся вокруг старой раскидистой орешины ниже тропы, в распадке. К этой орешине Аня и направилась.
– Ты тут посторожи, – шепнула она мужу, объезжая его, – винтовку подержи.
Саша проводил жену взглядом и отвернулся. Аня пробралась за дерево, и принялась расстегивать одежду.
– Как капуста, – бурчала она, – надо было, как удэгейцы одеваться – легко, тепло, а тут пока освободишься…
Справившись со всеми штанами, Аня присела, торопясь поскорее покончить со своей проблемой. Наконец, вздохнув с облегчением, она поднялась и только натянула штаны, как тишину разорвал звук выстрела.
Анна инстинктивно наклонилась и вжала голову в плечи, и тут же почувствовала удар сверху: что-то огромное свалилось на нее с дерева вместе с облаком снега. От резкой боли в шее в глазах мгновенно потемнело, и Аня отключилась.
Ощущения мира прорывались в сознание, словно через ватный барьер. Анна чувствовала, как ее передвигают, перекладывают, она слышала голоса, но не могла разобрать речь. Отчего-то зудели щеки, и это все больше раздражало. Аня попыталась закрыть их руками, но почувствовав влагу, испугалась и очнулась.
– Тигр! – закричала она, ощупывая свои щеки. – Тигр!
– Тихо, тихо, Аннушка, нет тигра, не бойся, – знакомый, ласковый голос немного успокоил, Аня открыла глаза.
Расплывчатое пятно перед ее взором шевелилось, она прищурилась, пытаясь сфокусировать взор.
– Саша! – узнав мужа, Аня приподнялась, но он осторожно уложил ее обратно.
– Тихо, родная, не шевелись, – Саша вытер ее щеки варежкой; они горели то ли от снега, в который она уткнулась лицом при падении, то ли от его шлепков, когда он приводил ее в чувство.
– Я говорить, я не стрелять женщина! Я убивать барс!
– Какой барс? – Аня скосила глаза в сторону говорящего и узнала старого удэгейца.
Тибеула Ёминка смирно стоял под прицелом солдата, который с грозным видом наставил на него винтовку.
– Миша, отпусти его! – Саша поднялся с земли, подошел к старику. – Прости, отец, сразу не разобрался, спасибо тебе, ты жену мою спас, – он посмотрел на неподвижное тело пятнистой кошки. – Я и не знал, что он на человека нападает… не тигр вроде…
– Барс не нападать, барс подсматривать за женщина, барс любопытный быть. Он на дереве лежать и подсматривать.
Как ни трагична была ситуация, но объяснение удэгейца никак не вязалось с тем, что случилось.
– Любопытный говоришь! – Саша засмеялся.
Федор спрятал улыбку в усы, а солдатик захихикал, опустив голову. Аня бы тоже рассмеялась, но ей вдруг стало так обидно. Мужикам что? Не сходя с тропы, расстегнули штаны, да облегчились, а женщине каково! Наверное, потому инородцы женщин на охоту не берут, чтобы барсов не смущать!
– Ну что, мужики, назад идти надо, поохотились… – Саша призадумался. – Аню понесем, да барса забрать бы…
– Моя барса сам забирать, вы женщина быстро, быстро нести домой. Моя жена звать. Моя жена лечить женщина, – Ёминка подошел к Ане, присел около нее на корточки, расплылся в улыбке. – Вы охота больше не ходить. Дома сидеть. Вкусную еду готовить, – он два раза хлопнул ее по руке, кивнул, приободряя, и, оставив Анну, пошел готовить волокуши для барса.
Федор увязался за ним.
– Однако, Тибеула, как ты здесь оказался? – как всегда, изобразив недоумение, спросил он удэгейца.
– Ты охотиться, я охотиться. Твоя понимай нету? – срезая тонкие стволики молодых деревьев, старик с хитрым прищуром поглядывал на казака. – Много думать – башка болеть. Ты лучше иди собак искать. Куты-Мафа собака любить, собака сладкий, – Ёминка причмокнул.
– Однако, пойду, – сообразил Федор.
– Иди, иди, быстро иди, – улыбаясь во весь рот, старик махнул вслед казаку и принялся за очередную ветку.
Аня лежала в кровати, и слезы текли по щекам. Она не могла и рта открыть – от любого движения боль ударяла в шею. Саша в тот же день привел Фаину Ефимовну. Та прощупала Анину шею, причиняя еще большую боль, сказала, что перелома нет, а только сильный ушиб, который скоро пройдет, и ушла, наказав прикладывать теплые компрессы. Жену Ёминка Саша звать не стал, сказав, что все знахарские дела по сравнению с медициной – ерунда.
– Вот же напасть какая! – сетовала Клава, полностью взяв хозяйство Анны и заботу о ее сыне в свои крепкие крестьянские руки. – Далась вам эта охота! Говорил старик – нельзя охотиться на тигра! А вы не послушались.
Аня хотела было возразить, да еле проглотив слюну, побоялась еще большей боли.
«Причем тут тигр! – думала она, с тоской глядя в потолок. – Приспичило меня не вовремя, надо было к скале идти дальше, да кто ж знал, что на том дереве барс притаился! Так и не увидела тигра, только след его… – Аня совсем было расстроилась, но вспомнила, как счастливо улыбался Ёминка, когда говорил ей, чтобы дома сидела, на охоту не ходила. – А старик ведь не зря за нами пошел! Боялся, как бы беды какой не случилось, охранял! Только кого: нас или тигра… Права Клава – непростые они люди, удэгейцы…»
Боль в шее не проходила, напротив, она расползлась по плечам и к лицу. Анна страдала: ни рот открыть, ни головой пошевелить.
– Клава, – превозмогая боль позвала она, – поди к Ёминка, пусть жена его придет, пока Саши нет, худо мне.
«Может, она, и правда, лечить умеет, сил нет терпеть!»
– Сейчас, сейчас, – Клава засуетилась, посадила Сашеньку к матери на кровать, дала игрушки и, накинув платок и телогрейку, выбежала из дома.
Старый удэгеец склонился над незадачливой охотницей, всматриваясь в ее лицо. Анна улыбнулась в ответ. Боль от напряжения лицевых мышц отдалась в шею. Анна застонала.
– Сейчас, сейчас, жена Ёминка тебя лечить! Потом хорошо будет, совсем хорошо! Почему сразу моя жена не позвал? – спросил он Клаву.
– Не знаю я, – отмахнулась девушка, внимательно наблюдая за маленькой удэгейкой, которая разложив на столе разные мешочки, брала один за другим и высыпала из каждого понемногу порошка в одну чашку.
Она говорила что-то на своем языке, а Тибеула говорил Клаве, что ей нужно.
– Вода кипятить, чумашка[14 - Чумашкой удэгейцы называют черпак, обычно сделанный из бересты.] наливать, бабушке давать, тряпка мочить, на шея ложить.
Сашенька, испугавшись чужих людей, заплакал было, да Ёминка дал ему игрушку – деревянного тигра.
– Сэвэн. Бери, играть. Сэвэн – амулет, тебя защищать, тебе помогать.
Аня протянула руку, погладила сына по спине, чтобы не пугался старика.
– Теперь иди играть, бабушка мать твоя лечить будет.
К Анне с мокрым полотенцем в руках подошла жена Ёминка. Седые волосы, разделенные прямым пробором, она заплела в две тонкие косички, Которые лежали на плечах, укрытых расшитым халатом, прихваченным с одного бока на крупную костяную пуговицу. Женщина приветливо улыбалась, отчего лица обоих удэгейцев показались Анне одинаковыми: узкие прищуренные глаза, расходящиеся лучики морщин, круглые, как яблоки, щеки. Только одна щека у жены Ёминка отличалась от другой – безобразный шрам разукрасил всю правую половину ее лица.
– Поцелуй тигра! – воскликнула Анна и закричала от боли.
– Куты-Мафа любить моя жена, – согласно закивал головой Ёминка, – Хозяин целовать Летига, давно это было. У стариков жизнь позади! А ты пить чай, тряпка на шея ложить – завтра здоровый быть! У молодого жизнь впереди – ты вперед смотреть!
Глава 5. Рождение дочери
Легко быть зверем и легко быть богом,
Быть человеком – это тяжело.
