– Папа! – с надеждой сказал Сашенька, подняв глазки от книжки.
– Нет, сынок, папа ушел на работу! А мы сейчас посмотрим, кто это к нам пришел, – Анна неуверенно пошла к двери. – Кто там? – крикнула, не торопясь открывать.
– Это я, Клава, меня начальник к вам прислал.
Аня удивилась, потянула на себя дверь. За ней стояла дородная девушка в клетчатом платке.
– Здравствуйте, – растягивая слова, поздоровалась она, – меня Клава зовут, я к вам помочь что по хозяйству… начальник приказал.
Анна рассматривала девушку, пытаясь понять, кто она. С виду – крестьянка, да и говор деревенский. В глаза прямо не смотрит, юлит, вроде как – то в пол уставится, то на нее мельком глянет. Руки сцепила, пальцы мнет.
«Боится меня?!» – осенило Анну.
В незнакомой девушке она не почувствовала той ненависти, которой утром ее с лихвой окатили проходящие мимо женщины. Первое чувство осторожности ушло вместе с тревогой.
– Здравствуй, Клава, проходи, будем знакомы, я – Анна! – Аня протянула ей руку.
Клава растерялась.
– Не положено…
– Это там не положено, а здесь положено! – девушка понравилась Анне, и она решила, что они обязательно подружатся. Это Саша – начальник! А она простая женщина, такая же, как и эта девушка, просто ей больше повезло в жизни.
За окном мягко падал снег. Мороз, еще не сильный, прихватил лужи тонким ледком, который с хрустом разламывался под ногами. Анна скучала по теплым осенним дням Николаева. В середине октября его улицы желтели от падающих листьев, а воздух наполнялся ароматом хризантем. Здесь же, в глухой тайге Уссурийского края, зима, не дожидаясь отмеренного ей календарем времени, стремительно заметала землю, крыши домов и густые кроны исполинских кедров.
В старом казачьем селе, что стоял на берегу красавицы Уссури, широкая долина которой поднималась к покрытым таежным лесом западным отрогам Сихотэ-Алинских гор, Аня чувствовала себя лучше, чем в поселке ссыльных. Здесь среди местных казаков тоже жили несколько поселенцев, но люди больше интеллигентные, они не демонстрировали семье начальника своего отношения.
Саша пропадал на работе, и Анна могла видеть мужа только ранним утром, когда провожала его, стараясь улыбаться изо всех сил, чтобы не показать, как ей одиноко, и ночью, когда он уставший и мрачный возвращался со службы. Веселый нрав Анны, ее кипучая энергия требовали действий, общения и, не получая ничего этого, она тосковала, считая дни до окончания ссылки – так Анна называла свое пребывание здесь. Впрочем, забот ей хватало – она вела нехитрое хозяйство, воспитывала сына, который рос крепким и любознательным мальчиком. Да и с Клавой можно было поговорить о чем-то отвлеченном, не касаясь семьи – так наказал Саша.
Пока стояли светлые дни, Анна брала сына и ходила гулять за село, любуясь красотой таежного края, природа которого удивляла непривычным сочетанием растений. После степного простора Причерноморья, где взгляд легко скользит до самого горизонта, тайга поначалу показалась тесной. Вековые кедры вдали стояли стеной, закрывая горизонт темными кронами. То тут, то там встречались старые раскидистые дубы и орешины, дуплистые липы, а подлесок играл яркостью красок, которые цветистым морем поднимались на сопки, теряясь за их вершинами. Но подступиться к этой красоте оказалось не так просто: тучи комаров окутывали тех, кто только собирался войти в таежный мир. Болотистые берега Уссури плодили жалящих насекомых в великом множестве. Они словно охраняли бесценные богатства природы от человека, потерявшего понимание гармонии и уничтожавшего тайгу так же жестоко, как и своих соотечественников.
Но совсем скоро зима загнала людей в дома. Ноябрьские метели накрыли старое казачье село толстой белой шубой. В домах щедро топили печи: молочные струйки дыма уходили в такое же небо, лишь изредка открывающее неласковое зимнее солнце.
Ранним утром Анна проводила мужа и уселась поближе к печи с рукоделием. Валенки сынишки оказались коротки, и Анна решила добавить сверху полоску меха, отрезав ее от большой шкуры изюбря, подаренной местными охотниками.
«Чудные люди, эти инородцы[7 - Инородцами называли русские путешественники аборигенов Дальнего Востока.]», – думала Анна, с улыбкой вспоминая, как через день после переезда, в еще необжитую избу, что стояла на краю села, вошли трое мужчин. Один выделялся на фоне двух других более высоким ростом и ленивым, даже безразличным взглядом. Это был местный казак – потомок славного казачьего рода, еще в прошлом веке обосновавшегося в Уссурийском крае. Худощавый, бледный лицом, говорил казак мало и протяжно. На вопрос мужа: «Как тебя звать?» он помял шапку в руках, поводил головой, рассматривая пустые стены и, будто вспомнив, ответил:
– Однако, Федор.
Двое других оказались удэгейцами[8 - Удэ, удэге – удэгейцы – коренная народность Уссурийского края, которые живут в тайге на притоках Уссури – Хор и Билим. В. К. Арсеньев назвал их «лесными людьми». Промышляют охотой и рыбалкой.]: оба маленького роста, с круглыми смуглыми лицами и узкими глазами. Один, что помоложе, представился Ваской, и, указывая на второго, сказал с особым почтением в голосе:
– Васко абуга[9 - Васко, Васко абуга – имя Васко, Абуга – отец с удэгейского. У коренных народов Приморья вслух можно было произносить только имя ребенка или молодого человека. Поэтому к старшим обращались как «отец Васко», «дед Васко» или «мать, бабушка Васко». По поверьям удэгейцев, взрослый скрывает свое имя, чтобы обмануть злых духов. По этой же причине за всю жизнь удэгейцы несколько раз меняли имена. При обращении к удэгейцу часто произносилось родовое имя, как Ёминка, которое означает, что этот род идет от тигра или по прозвищу, как Тибеула, что от Тибеу – стриж. Давали такое имя ловкому, быстрому, как стриж, человеку.]!
– Оба что ли с одинаковыми именами… – пожал плечами Саша, не без интереса разглядывая гостей.
– Нет, начальник, – возразил младший удэгеец, – я – Васко, а это, – он ткнул второго пальцем в грудь, – отец Васко. Твоя понимать должен.
– А мне его как называть? По фамилии?
– Тибеула зови. И фамилия есть. Мы из рода Ёминка. Древний род. Охотники мы. Тайга ходить, зверя убивать, начальнику шкура приносить, – он разложил гладкую коричневую шкуру оленя перед Сашей, а сверху кинул две пушистые шкурки соболя.
– Это ни к чему, – Саша было отодвинул подарки, но вмешался старый удэгеец.
– Твоя брать шкуры, жена одежку шить мальчишке. Ёминка зверя промышлять.
Анна погладила мягкий соболиный мех и, почувствовав ладонью ласкающую нежность ворса, с надеждой взглянула на мужа.
– Не обижай старика, начальник, бери, однако, – добавил свое слово Федор.
Саша провел пятерней по волосам, пряча смущение.
– Ладно, спасибо! Только больше не приносите ничего. Не положено. Так вы, значит, в селе живете? – усаживая гостей, спросил он, сменив тему.
– Ёминка в селе зимой жить. Отец мой русский дом строить, там, – старший удэгеец махнул рукой перед собой, – как казаки строить. Летом тайга другой дом жить.
– Кочуешь, значит, охотишься, – подвел итог Саша, – А ты? – перешел он к казаку.
Тот помолчал, раздумывая или придавая себе важности – Аня тогда так и не разобралась в его манерах – и, сомневаясь в своих же словах, ответил:
– А мы… что мы? Живем тута, однако…
Так и познакомились.
Пока Анна приторачивала мех к одному валенку, пришла Клава. Ей тоже нашлось место в одном из домов этого села. Саша подселил ее к немолодой молчаливой женщине, которая в прошлой жизни была врачом. Ее осудили за вредительство, разлучили с семьей. Отработав положенный срок в лагере, она получила призрачную волю – вернуться домой ей не позволили, а поселили здесь и разрешили врачевать. Докторшу звали Фаина Ефимовна. Аня встречалась с ней в поселковой лавке: худая, маленькая, с огромными карими глазами, которые только и оживляли ее лицо, потемневшее то ли от горя, то ли от летнего солнца. Говорила она резким прокуренным голосом, смотрела недобро. Аня обратила внимание на ее ладони – узкие, с длинными пальцами и очень сухой кожей, которая, казалось, может в любой момент лопнуть.
– Что это вы делаете? – снимая шерстяной платок, Клава привычно потрогала печь, убрала стул с дороги и подошла к хозяйке.
– Тише, ты, граммофон, Шурик спит еще, – Анна покачала головой, оглядываясь на зашторенную плотной занавеской постель сына. – Да валенки у него коротки, снег в них набивается, боюсь, как бы не простудился, вот решила пришить мех. Видела, как у местных сделано.
Клава присела рядышком на лавку, подняла конец шкуры, с удовольствием провела рукой по гладкому ворсу.
– Вы бы ему унты[10 - Унты – невысокие сапоги с узкими носами, сшитые из кожи оленя. Украшались национальными орнаментальными вышивками.] сшили лучше, чего шкуру на заплаты изводить!
– Так я не умею! – Аня закрепила нитку и взялась за второй валенок.
– Эка беда! Попросите жену Ёминка. Она быстро сошьет, да и красивые – с вышивкой.
Аня отложила работу, задумалась. Удобно ли ей просить у местных? Ведь не откажут, как же – жена начальника! Но Саша строго-настрого запретил без его ведома ни у кого ничего не брать и не просить, да и лишний раз носа из дома не высовывать.
«Сиди в избе, ребенком занимайся!» – так и сказал.
Но Аню тянуло к людям. Хотелось общения. К тому же на быт удэгейцев посмотреть интересно – когда еще в жизни такое будет? Да и будет ли…
И Аня решилась.
– Знаешь, Клава, а ты права! Где, говоришь, живут Ёминка?
Собрав какие-никакие гостинцы, она укуталась, как баба, и, оставив сына с Клавой, пошла в поселок.
