Часть

Странно, но в тесной каморке 3 на 3 с видом на упадок, моя фантазия разыгралась и влёт писались очерки, стихи, зарисовки, мысли, чувства… В перерывах между творчеством, читал со второй тетрадки стихи некого Кумыса.

Меня никто не беспокоил, кроме медсестры, что приносила таблетки, мерила температуру и дневального, который приносил и уносил еду.

Даже сейчас, спустя столько лет, я вспоминаю с теплотой эту тесную конуру, в которой я стал свободным, как никогда в то время…

«Свобода – это то, что у тебя внутри», как пелось в известной песне.

Что-то в этом есть.

Грохот в дверь палаты перед отбоем.

Кто-то хуярит по ней, гогочет и матерится.

-Эй, ти тхам не сгниль неть? Выхади паабщаемся! – слышу за дверью.

Рядом гогочет второй голос.

-Приехаль в отделение даже не знакомисся э, так нинада, да.

-Мне нельзя пока.

-Эта нам рищать что тибе нельзя. Завтра чтоб вышель, понял да?

-Выйду. Пообщаемся.

-Смотри, если наебал. – слышу твердый сильный третий голос без акцента.

Слышу звук удаляющихся шагов, судя по всему, троих человек, сопровождаемый гоготом, бранью, рычанием…

–Инфекция…-почему-то шепчу я.

Подхожу к окну. На мобильник, времен конца девяностых, кто-то звонит.

Мама.

Говорю ей, что прибавил на службе 2 кг, что ездили на стрельбище и с товарищами по службе катались на танке.

В общем, что день у меня замечательный.

Говорю, что скучаю.

Это уже правда.

Поговорили.

Положил трубку. Отключил телефон.

–Обязательно пообщаемся, суки. – шепчу, так как почему-то стало тяжело говорить.

Сажусь на шконку, беру с тумбы тетрадку со своим творчеством.

Смотрю нанеёс любовью. Тонкая в клетку, 18 (точнее, уже чуть меньше) листов с той самой зеленой обложкой.

Вздыхаю.

-Спасибо за эти дни. Все было круто. Но нам пора прощаться. – целую её, чудом не тронутую в моей части, пролежавшую в тумбе многие месяцы и убираю её в темную глубь тумбочки.

Ложусь на шконку. Смотрю в тёмный потолок. Глубоко вдыхаю и резко, мелкими резкими выдохами выпускаю воздух.

Отлично.

Я настроен.

Чувства ушли, я снова готов сражаться.

Ждать долго не пришлось.

Уже следующим утром они пришли сами вместе с дневальным, что принес завтрак.

Двое джигитов и тот здоровый, с виду русский.

Один южанин нагло падает на мою шконку рядом со мной от чего та с негодованием скрипнула, второй садится на тумбу, забирает у дневального на колени поднос и жрет мой завтрак.

Здоровый, с деревенско-уголовными чертами лица, важно ставит табуретку передо мной, садится и нагло смотрит мне в лицо.

-Ты кто?

Раньше, когда я только пришел в армию, этот вопрос ставил меня в тупик и я мямлил что-то типа «чилавек», но теперь чётко ему отвечаю фамилию, звание, часть, попутно отметив насколько огромные кулаки у крепыша.

-Я, Вася Бурых. Бурый, короче. Я тут главный на этаже. Здесь мне паразиты не нужны, так что порядок такой: платишь налог, ходишь в наряды если отправляю. Если отправляю пять раз подряд, идёшь и радуешься. Все ясно?

-Нет. Что за налог?

-Налог за то, что койку занимаешь и жрёшь здесь. Платишь или деньгами или подгонами.

Джигит, что сожрал мой завтрак, спрыгивает со шконки и лезет в мою тумбу.

-Эй, пилять, поднос забэри, да! – обернувшись орёт в коридор.

Залетает дневальный, съёжившись от внимания троицы, быстро берёт поднос и уматывает.

-Сечёшь? – спрашивает Бурых и смотрит на меня хмуро.

-Все платят?

-Все, кто младшего призыва и кто не мои друзья.

-И они?-киваю я на того, что сожрал мой завтрак.

-Нет, они мои друзья.

-Все?

-Все. Слушай, меня заябывают твои вопросы. Ты всё понял? Пока ты ещё в изоляторе лежишь, в наряды не ходи, но налог плати. Как переведут в общую, будешь и на работы ходить по моему желанию. Усёк?

Киваю. Ситуация для драки невыгодная.

-Эй, ти шчо пушкин? – спрашивает джигит, почти растерянно глядя в тетрадь, что выудил из моей тумбы.

-Да это так, просто выписки, что понравилось в книгах. – отвечаю максимально небрежно, дабы показать похуизм к тетрадке.

Тип не понимающе на меня посмотрел, пролистал снова тетрадь и бросил в тумбу.

-Пэсанина для чмошников, э. – встает уходит.

-Завтра жду первый взнос. – поднял бровь Бурых и тоже вышел, вместе со вторым, что валялся на моей шконке.

-Будет тебе взнос. – шепчу.

Весь оставшийся день я провожу в разведке: хожу в общий туалет, выглядываю в коридор, слушаю голоса, разбалтываю дневального, что приносит еду. Ситуация вполне благоприятная: Бурых уже готовится к выписке, как и его кенты.

В целом, их не так много: всего компашка три-четыре тела, что рэкетирует остальное отделение.

План состряпал быстро, спасибо с измальства игре в шахматы – продумывать действия я умею.

Нога моя не зажила окончательно, я ещё слабовато прихрамывал, потому атаку надо спланировать с учётом моей «дефективности».

Надо не просто зарубиться и разово раскидать. Нет. Мой план – полностью победить их, заставив снять режим рэкета.

Может немного самонадеянно, но я понимаю важность этого сражения.

Если я смогу здесь, то появятся силы сопротивляться в моей части.

По-умному.

Конечно, в моём месте службы все гораздо хуже, но пока надо обрести волю к сопротивлению. Наработаю её здесь.

Война требует вложений. Достаю из загашника мелкие сбережения, ловлю ребят, что едут на работы и прошу их купить то, что мне нужно.

У дневального прошу смартфон дать мне на сутки в аренду (плачу почти все оставшиеся деньги), под предлогом – поиграть в игры, а то в изоляторе скучно.

Он отдает с радостью, т.к. заебался его прятать от Бурых и его друзей, да и «налогов» им он должен уже не хило, хочет расплатиться.

Краду с поста медсестры ключ от вещ. склада, беру оттуда свой ремень. Запираю, возвращаю ключ на место.

Ребята, вернувшиеся вечером дают мне то, что я попросил их купить, сдачу им оставляю.

Прошу их не говорить Бурому о том, что я приобрёл.

Они пообещали молчать. Я прекрасно знаю, что они сдадут меня Бурых, дабы прогнуться, но мне это и нужно.

Всё. Я готов.

Бурый с одним южанином вваливается в палату.

-Ты чё сука! Утаить хотел!!! – ревёт он и пудовым кулаком роняет меня на пол.

Прихожу в себя, встряхиваю головой.

Бурый достает из моей тумбы полторашку «Балтика» и уничтожающе смотрит на меня.

-Сматри, э, он тут квасит пока мы тут с голоду мрём, э! – тип пинает меня по рёбрам.

-Как объяснишь? – Бурый спрашивает угрожающе тихо.

-Это вам…

-Чо, ска, пэздёшь! – чёрный пинает меня и гавкает на южном наречии. -Наипать хотел пидр!

-Я правду говорю, я просто хотел подгон вам сделать…

-Бабки гдэ э?

-Потратил все… на пиво…

-Пиздишь, э!

-Честно.

-В общем. – твёрдо отрезал Бурых. -Завтра ждём двойную оплату, за то, что утаил. Ещё один такой косяк и тебе ногу снова придётся лечить, только уже в травматологии. Усёк?

Подавленно киваю. Они уходят, забирают пиво.

Туалет в армии – место основных мутных движух.

В нём курят втихаря, распивают, расправляются с неугодными, торгуют, лишают авторитета самыми разными способами… ах, да, ещё срут.

Именно по последней причине Бурый спешит по коридору отделения, ведь у него сильно болит живот.

Он бежит не ровно, ведь ещё недавно выпил крепкую «Балтику» почти в одну харю, дав лишь пару глотков Малику.

Бурых влетает в толкан и спускает на ходу штаны, смотрит вожделенно на унитаз…

…мой ремень резко обнимает его толстую шею сзади и моментально начинает затягиваться.

Амбал не сразу понимает, что произошло и удивленно руками перебирает по горлу.

Бурый хрипит, трясется, пердит, выпуская жидкое содержимое кишечника на пол и мне на ногу.. Удержать его сложно, он крупный, я дрищуган.

Потому запрыгиваю ему на спину, продолжая держать концы ремня и ногами «закрываю гард» на его поясе.

Бурых сначала принимает верное решение: руками размыкает «замок» на поясе и толчками сбрасывает меня на ноги. Не дожидаясь, пока он меня совсем растрясёт своей массой, подсекаю и он падает, бьётся головой об унитаз.

Секунда замешательства.

Я выпрямляюсь и ебашу ему в голову кулаком, затем снова хватаюсь за края ремня и продолжаю давить. Он трясётся, локтём бьёт наугад себе за спину и со второго раза попадает мне в нос.

Перед глазами все сверкнуло. Я кричу и затягиваю сильнее. Он встаёт, рукой обхватывает мою ногу и падает на спину, всей своей тушей зажав меня к полу.

Снова «закрываю гард» ногами и усиливаю напор. С его лица стекает кровь на меня. Бурый делает последний рывок руками и одна из лямок вылетает у меня из ладони. Впиваюсь большим пальцем ему в глаз. Враг изгибается и хрипит, пытаясь заорать от боли, схватившись за лицо.

Снова подхватываю утерянный конец ремня и тяну. Бурых обмяк, огромные руки упали.

Сразу сбрасываю его с себя, встаю и пока он откашливается, ебашу ногой ему в голову.

Вырубился.

Тяжело дышу. Бой забрал много сил…

Достаю смартфон дрожащими руками.

Включаю видео. Снимаю его-с голой обосранной задницей, измазавшегося в дерьме и разбитое ебало. Комментирую о том, кто передо мной и чем он занимался в военном госпитале.

Бурых приходит в себя, смотрит на меня и гаджет.

Убираю смартфон.

-Ты чё сука… совсем поехал, дурик?

-Слушай сюда. С этого дня ты меня и никого здесь не трогаешь! И чёрным тоже самое скажешь, смотрю, здесь они тебя слушаются…

-Да я прибью тебя, сука.

-Не прибьешь. Более того, ты послушаешься. Иначе видео с тем, какой ты улетит во все уголки мира.

-Пшел на хуй, ща убью тебя.

-Но самое угарное, что это видео попадет твоим друзьям, и в твою часть, твоим сослуживцам и твоим близким на гражданке. Отвечаю я посвящу всю жизнь, чтобы это видео годами переходило из рук в руки, а потом пришлю твоей будущей жене и сыну.

-Я тебя убью…

-А если со мной что-то случится, то это за меня сделает мой друг. Я уже сказал ему о том, кто ты, дал все твои данные и если я не выйду на связь сегодня вечером или перестану выходить, и не скажу кодовое слово, означающее, что я в порядке, то он начнёт распространять видео везде, где можно. Даже на сайты для пидоров закинет, авось кому-то твоя дерьмовая жопа придется по вкусу. Хули… как говорят, «у каждого свои вкусы» -кому-то и дерьмо десертом кажется.

Он тяжело дышит, кашляет, натягивает лежа штаны, пыхтит.

-Ты сейчас на эмоциях, это нормально. Подумай. Всё что тебе нужно-не трогать здесь никого. Просто лежи себе, жди выписки. Никаких налогов. И об этом никто не узнает. Видос я удалю, как только уедешь отсюда, всего два дня не трогая никого. Думаю, это не сложно? Но один удар, косой взгляд, или кого-то ты или твои овчарки кавказские тронут, я молча отправлю без предупреждений. Всё, думай. Всё в твоих руках.

Пора спешить. Сюда могут войти в любой момент.

Подбираю ремень, выхожу из туалета, иду по коридору в робе заляпанной нашей кровью и его дерьмом. На встречу выгружается из палаты Малик и в развалку идёт мне на встречу. Похоже, собрался по нужде.

Останавливается, удивленно смотрит на меня.

-Э-э, ты чё?…-лишь мямлит он.

Прохожу мимо. Захожу в палату. Смотрю в окно. Достаю смартфон, кладу на подоконник.

Снимаю грязную робу, остальную одежду и бросаю на пол, остаюсь голым. Стою около минуты, смотрю на кучу шмоток с кровью.

В коридоре отдаленно раздаются крики, ругань.

Сажусь на кровать. Руки трясутся.

Беру смартфон, открываю видеозапись.

Нажимаю «удалить».

Откидываюсь назад, закрываю глаза. Ругань в коридоре усилилась и стала ближе.

Сюда идут.

Мне ничего не было.

Бурых заявил, что он упал, как и я.

Однако, у него дежурный офицер заметил состояние алкогольного опьянения и потребовал после выходных выписывать его в срочном порядке (впрочем, он и так собирался на выписку).

Как только его и остальных выписали, меня перевели в общую палату.

Оставшееся время провожу комфортно: болтаю с ребятами, питаюсь вдоволь (набрал с 56 до 60 кг), общаюсь с одним ценителем кино на тему фильмов. Тот ценит работы Стэнли Кубрика и заявил, что его убили жиды из-за фильма «С широко закрытыми глазами», якобы за то, что показал часть правды о глобалистах (типо такие стосы, что устраивают войны, управляют президентами и устраивают сатанинские оргии, ну и ещё в ряде пакостей замешаны).

Чем ближе выписка, тем больше я думаю о своей части.

Честно, но мне страшно.

Меня там помнят и ждут. И победа в военном госпитале над неуклюжим амбалом не даёт гарантий победы в моей части, где целая система надлома человека.

В целом оставшееся время прошло спокойно и комфортно, не считая одного ебануто-комичного случая.

–Они все перепутали. Они термос у «ветрянщиков» оставили! – истерит жирная сестра-хозяйка, та, что отказала мне в помывке при заезде в отделение.

Жму плечами, показывая что не понимаю зачем мне эта информация.

Смотрит на меня, как на лишнехромосомного.

-Иди в отделение ветрянщиков, забери у них термос с супом и сюда тащи, иначе без обеда останемся.

-Эмм.. А они точно мне отдадут его?

-Да! Я позвонила, сказала, отправлю кого-нибудь. Иди быстрей!

Делать нечего, есть охота. Сипую за нашим супом к «кожникам», куда горе-нарядчики по ошибке отгрузили термос.

Захожу в отделение.

Оно изнутри выглядит ещё уебищнее нашего.

Меня встречает кодла одетых как бичи зелено-пегих пацанов.

-Тебе чего? – с тоном визгливого-начальника спрашивает длинный пятнистый тип.

-Я за супом, у вас тут попутали, наш термос оставили.

-Это ты попутал. У нас всё верняк.

-Нет, погоди. Сестра с моего отделения звонила вашим, все оговорено.

-Я хуй знает кому она там звонила, мне никто не звонил.

-Где ваша дежурная?

-Съебалась куда-то. Я за ней не слежу.

Смотрю на стоящий рядом с типом армейский открытый термос, откуда дымится суп.

-Слушай, ну там пацаны жрать хотят.

-Жрать хотят? Пусть жрут котят! – длинный загоготал, довольный своей комедийной рифмой.

По-моему в этот момент на его лице лопнул один прыщ.

Сзади него с интересом столпились измазанные зеленкой пацаны и просто типы покрытые какими-то язвами. Резко стало страшно здесь дышать.

-Слушай, остряк, давай, я возьму бачок, а ты пока насочиняешь шутеечки по-лучше, базар?

Я закрываю термос, не слушая причитания длинного и спокойно уношу его.

-Стой пидор! -хватает меня за плечо и разворачивает.

Тыкаю коротко двумя пальцами ему в глаза свободной рукой и добавляю пинок ногой ему в печень. Тип охает и складывается.

-Э, бля! – толпа пегих напирает на меня, яростно моргая из-под зеленых пятен.

-Ебануться. – говорю вслух и со всех ног бегу с тяжёлым термосом в руке.

За спиной вопли ярости. На бегу оборачиваюсь и вижу толпу пятнистых уродов, несущихся за мной. Из хуёво закрытого термоса вылетают капли супа и пачкают мне штаны.

Ощущая себя героем фильма про живых мертвецов, со всех ног выскакиваю из отделения, несусь по лестнице вверх.

Они не стали преследовать дальше.

Влетаю в своё отделение, весь засранный в каплях жира и с важным видом добытчика, ставлю термос в обеденном зале на глазах у изголодавшихся пацанов.

Жирная сестра-хозяйка:

-Отнеси это обратно. У «гастриков» наш суп, а не «кожных». Ошибочка вышла.

Близится дата выписки.

Дабы дать себе отдохнуть ещё, я всё чаще прижимаю градусник к батарее и слегка завышаю себе температуру (не борщу, выше 37 не делаю).

В какой-то момент вызывает главный военный врач-женщина к себе и сообщает, что из-за температуры у неё подозрения на проблемы с моей щитовидкой, но в этом госпитале нет оборудования для обследования (чего уж сказать, если в этом бомжатнике нет своей столовой). Она выписывает направление на какую-то диагностическую процедуру в госпиталь в Городе, сообщив, что когда появится «номерок» и машина из моей части, тогда меня туда свозят на обследование. В конце сообщает, что меня выписывает.

Что-ж, задержаться не получилось, но хоть выбил себе в будущем лишнюю поездку в большой Город, где я был один раз. Конечно, если доживу до неё.

Оставшиеся дни провожу в написании писем близким.

Накидываю короткий мистический рассказ, основанный на местных байках о потустороннем.

За два дня до моей выписки в отделение заехал Эседов. Дагестанец, моего призыва с моей части, один из немногих, кого не приняли свои и получает пиздюлей почти наравне со всеми русскими.

Эседов сразу принялся рассказывать байки, как достойно вел себя, пока меня не было, как сопротивлялся давлению, рассказал о близких родственниках-генералах и о том, что после срочки его ждёт блестящая и проёбная работа в спец.службах по блату.

-Тэба тама ждут. – в конце беседы сказал он.

-Знаю.-говорю и отворачиваюсь к окну.

-Слышэ. Ест вопрос, всо у тыба спросит хотэл. – сделав голос очень тихим, серьёзно спрашивает Эседов.

-М?-поворачиваюсь к нему.

-Ест тонкая зарадка для Нокиаэ?

Меня выписывают.

Стою в форме. Надеваю ремень, который по краям покрылся трещинами после инцидента с Бурым.

Ни с кем не попрощался, да и никто не хотел.

Еду в буханке обратно в свою часть. Вместо того пузатого водилы за рулем молодой контрактник.

Жаль, был бы тот, я бы правда на него напал скорее всего. Это лучше и логичнее, чем добровольно ехать на свою казнь.

Мои руки трясутся, план действий в голове не вырисовывается.

Мимо, за окном, проносятся мрачные утопические пейзажи: убитые полупустые дома маленького города, из которого я выезжал. Мертвые деревья, пустые люди без огня надежды в будущем.

Покидаем городок и теперь за окном только лысые деревья, грязь, ямы и холмы.

Несмотря на уродство, хочется ехать здесь вечно и смотреть в окно, но путь прошёл быстро.

Буханка заворачивает, трясется по убитой дороге так, что пару раз я был уверен, будто мы переворачиваемся, и подъезжает к КПП моей части.

Шлагбаум поднят. Я снова здесь.

Меня ждут.