Закованные в броню
– Не волнуйтесь, Бартоломео, – хлопнул его по плечу приятель. – Вам тут дела хватит. Остается еще огромная, дикая, языческая Литва!
– К сожалению, должен вас огорчить, – заметил князь Острожский по-итальянски. – Князь Витовт и Литва уже приняли христианство из рук короля Владислава Ягелло и королевы Ядвиги. Он носит христианское имя Александра и, помимо наместничества в Литве, владеет громадной частью земли московитов и крымских татар.
– В самом деле? – упавшим голосом переспросил тот самый итальянский мальчик, которого сосед назвал Бартоломео. – А эта его восточная империя, случайно, не является языческой? Может быть, ему нужна помощь в обращении ее к истинной вере?
Польский князь остался невозмутим, когда спокойно ответил:
– Московия уже давно является христианской державой, правда, ортодоксального образца, а крымские татары Белой и Синей Орды в прошлом веке приняли ислам.
– Какая жалость! – пробормотал молодой итальянец. – Ну что ж, тогда нам остается лишь Жемайтия, если уж во всех других странах, как оказывается, уже имеются свои собственные христианские короли и их посланники, спокойно объясняющиеся на дюжине европейских языков.
Он замолчал, и вниманием польского князя сразу же завладел Генрих де Фалавье, вновь, уже на родном французском, заведший с ним нескончаемую беседу о военных компаниях, в которых он когда-либо участвовал или надеялся принять участие.
Леди Рейвон удалось привлечь внимание красивого поляка лишь ближе к окончанию ужина, когда многие придворные и рыцари уже покинули свои места за столом и небольшими группами разбрелись по обширной зале трапезной. Очутившись рядом с князем Острожским и Карлом фон Ротенбургом, она с чисто женским любопытством мимолетно спросила:
– Говорят, польские леди весьма хороши собой, милорд? Покойная королева Ядвига была красавицей, как и княгиня Анна, жена великого литовского князя.
Князь Острожский внимательно посмотрел на нее и с любезной придворной улыбкой ответил:
– Вы правы, миледи, полячки действительно в большинстве своем красивые женщины. Хотя вы не слишком удачно подобрали примеры: королева Ядвига была дочерью венгерского короля, а жена великого князя, как известно, русская.
– О! – приоткрыла рот от неожиданности леди Рейвон. – Какая глупость с моей стороны! А я уже хотела было упомянуть и княгиню Александру Мазовецкую, но вовремя вспомнила, что она – литовская сестра короля Владислава. Стало быть, мне придется целиком положиться на ваше мнение. Судя по вашему положению и вашей внешности, мой дорогой принц, вы должны быть большим знатоком женской красоты, не так ли?
По устам польского князя скользнула мимолетная ироничная улыбка. Он наклонил голову в знак согласия, но не проронил ни слова, ожидая продолжения, которое последовало незамедлительно.
– Кто из женщин в этой зале нравится вам лично, дорогой принц? – не заставив себя ждать, лукаво спросила англичанка.
– Вы, моя дорогая леди! – склонившись к ее руке в поцелуе, галантно отвечал поляк.
Карл Ротенбург рассмеялся.
– Льстец! – притворно нахмурилась леди Рейвон, тем не менее, чрезвычайно польщенная его заявлением. – Я хотела сказать, кто из молодых женщин в этой трапезной, на ваш взгляд, может сравниться красотой с самыми красивыми из полячек? Кто из них мог бы понравиться лично вам, красивому и благородному молодому человеку королевского происхождения?
Польский князь быстро пробежал глазами по рядам людей, сидевших за длинным, казавшимся бесконечным столом. Его взгляд снова остановился на склоненной долу светловолосой головке племянницы Гневского комтура. И, к величайшему изумлению леди Рейвон и Карла Ротенбурга, он безошибочно назвал ее по имени:
– Фройлян Эвелина Валленрод.
– Вы не слишком оригинальны, мой дорогой принц, – засмеялась англичанка, быстро оправившись от удивления его великолепной памяти. – Эвелина Валленрод нравится всем!
– Вполне вероятно, – согласился поляк. – Думаю, эта девушка обладает тем уникальным классическим типом женской красоты, которая привлекает многих мужчин. А ее холодное высокомерие прямо-таки раззадоривает мое мужское самолюбие.
– Я вас поймала, милый принц!
Леди Рейвон захлопала в ладоши.
– Идемте, я хочу представить вас Эвелине. Она вовсе не высокомерна, а ее холодность объясняется лишь тем, что еще не нашелся тот доблестный рыцарь, которому удалось бы завоевать ее сердце.
Эвелина удивленно подняла глаза, когда леди Рейвон подошла к ней в сопровождении Карла Ротенбурга и польского князя. Память об удивительной темно-бордовой вишне была еще жива в ней, она прекрасно запомнила и этого красивого молодого человека, которого она в тот момент приняла за европейского рыцаря, но который, как оказалось, представлял при орденском дворе интересы польского короля Владислава Ягелло. Она даже вспомнила его имя, но, не подав виду, спокойно и холодно выслушала леди Рейвон, с удовольствием взявшей на себя обязанность представить их друг другу. Затем безразлично взглянула в красивое лицо молодого человека, смутно напомнившее ей кого-то из ее прошлой жизни, сделала легкий реверанс вежливости и сейчас же, пролепетав нечто вежливо-неразборчивое, что правила приличия диктовали говорить в подобных случаях, отвернулась к своему дяде, гневскому комтуру, занятому разговором с рыцарем де Фалавье. Краем глаза она со смутным удовлетворением успела заметить, как изменилось от изумления таким небрежным и холодным приемом лицо польского рыцаря.
– Та-та-та, моя дорогая сводня! – шепнул на ушко леди Рейвон насмешливый Карл Ротенбург. – Боюсь, что ваш фокус не удался. Эвелина остается верна сама себе. Снежная королева! Белая Роза Ордена!
– Это только первый шаг, – огрызнулась леди Рейвон как-то немного рассеянно, потому что взор ее был устремлен на польского посла, на лице которого появилось задумчивое выражение.
«Эта девушка так удивительно похожа на покойную королеву, – размышлял Острожский, продолжая следить за холодным, прекрасным лицом Эвелины, на котором отражалось лишь вежливое внимание к беседе, которую она продолжала поддерживать с дядей и рыцарем Фалавье. – Внешнее сходство, конечно, не так важно, она гораздо красивее молодой королевы, но она принадлежит к тому самому типу женщин, что и Ядвига. И, подобно ей, она вся в сияющих доспехах своего безразличия и ледяной холодности некогда разбитого сердца. Она не похожа на немку, хотя ее немецкий безупречен. Кто она такая? Ее лицо кажется мне знакомым, хотя, возможно, это просто от того, что она так классически, так совершенно и безупречно красива. И абсолютно спокойна. Хотел бы я знать, о чем думает сейчас эта Снежная королева замка Мальборг!».
Эвелина думала о том, что этот странный поляк слишком уж внимательно ее разглядывает. Так внимательно, как будто он ее узнал, или в чем-то подозревает.
К ее величайшему изумлению, как только заиграла музыка, он пригласил ее танцевать. Они стали второй парой, вошедшей в круг после герцога Ульриха фон Юнгингена и графини Амалии Альгейм.
– Я слышал, что вы говорите по-польски, фройлян Валленрод? – любезно спросил ее польский принц после нескольких минут молчания.
– Немного, – ответила Эвелина, поднимая к нему лицо и улыбаясь ему стандартно вежливой придворной улыбкой. – Я несколько лет прожила с дядей в пограничных землях.
– Где именно? – поинтересовался поляк.
– В Гневно, – односложно ответила Эвелина.
– Откуда вы родом, фройлян Валленрод? – спросил он, когда они снова встретились в танце после продолжительных фигур перехода. – Вы не похожи на немку.
– На кого же я похожа? – светлые глаза прекрасной девушки на этот раз с непритворным удивлением остановились на лице польского посла.
Князь Острожский был почти на голову выше ее ростом, и Эвелине пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Его необыкновенные темно-фиалковые глаза сверкнули от удовольствия тем, что ему удалось пробить броню ее холодности и заинтересовать ее. Какое-то время он внимательно рассматривал ее, а потом задумчиво заметил:
– Я бы сказал, что вы больше похожи на уроженку Северной Греции или итальянской провинции Эстии. Или на славянку, возможно, даже полячку.
– Touche, принц! – ее холодное прекрасное лицо внезапно осветила улыбка, от вида которой у Острожского сильнее забилось сердце. – Вы почти угадали. Моя бабка была итальянкой. Только не из Эстии, а из Венеции.
– Вы говорите по-итальянски? – тут же спросил он, изогнув губы в пленительной улыбке.
Эвелина со смутным чувством недовольства отметила, что польский князь, несомненно, не только очень привлекательный, но и довольно наблюдательный и проницательный молодой человек. Если бы он не смотрел на нее с таким явно выраженным определенного типа интересом, она бы с удовольствием использовала шанс поговорить с ним. Но в подобной ситуации, его внимание к ней могло вызвать недовольство комтура Валленрода. Поэтому она постаралась загладить свою невольную ошибку, вернувшись к прежней холодной отстраненности, недвусмысленно прозвучавшей в ее ответе на его вопрос:
– Совсем немного, принц.
– Это значит, так же хорошо, как и по-польски? – приподняв бровь, спросил он.
– Это значит, что вам не стоит надеяться на продолжение нашего короткого знакомства, – холодно сказала она. – Мой дядя очень строг, и я не хочу расстраивать его.
– У вас есть жених, фройлян Валленрод?
От удивления его вопросом Эвелина чуть не наступила на подол своего платья. Посмотрев ему в лицо, она увидела, что он не шутит. Все с той же любезной улыбкой он ожидал ее ответа.
– Я не чувствую призванья к замужеству, принц, – помедлив, сказала она, не глядя на него.
– Я не спрашивал вас о ваших чувствах, фройлян Валленрод, – ей показалось, что в его голосе прозвучала насмешка. – Я спрашивал вас о том, есть ли у вас жених.
– Нет, мой принц.
Эвелина подняла голову и с холодным высокомерным выражением взглянула в его искристые глаза.
– Благодарю.
Его глаза тут же спрятались в тени длинных стрельчатых ресниц, которым могла позавидовать любая девушка.
– Будете ли вы возражать, фройлян Валленрод, если я попрошу у комтура вашей руки? – все так же любезно и спокойно, как будто речь шла о приглашении на следующий танец, спросил он.
Эвелина на секунду замерла от неожиданности. Красивое лицо польского посла оставалось бесстрастно и невозмутимо.
– Мой дядя никогда не согласится на подобный брак, – тщательно подбирая слова, сказала она, в то время как он склонился перед ней в поклоне после окончания танца.
– А вы? Согласитесь ли вы, фройлян Валленрод? – негромко спросил он, предлагая ей руку, чтобы отвести ее на место рядом с ее дядей.
Комтур Валленрод скользнул по завершившей танец паре беглым взглядом и отвернулся к великому маршалу, задавшему ему какой-то вопрос. Эвелина подняла глаза, неожиданно почувствовав на своем лице чей-то внимательный взгляд. Великий магистр Клнрад фон Юнгинген чуть приметно улыбнулся ей, встретившись с ней глазами. На лице его застыло задумчивое и какое-то меланхолическое выражение.
– Фройлян Валленрод? – напомнил о своем вопросе польский князь.
Взглянув на него через бахрому полуприкрывших глаза темных ресниц, Эвелина вежливо ответила:
– Я последую воле моего дяди, дорогой принц.
– У вас нет своего мнения? – удивился польский князь. – Или я вам просто не нравлюсь? Ваша красота сразила меня в самое сердце. Более того, как принц крови, я смогу предложить вам многое в придачу к моей любви и моему поклонению.
– Это что же, любовь с первого взгляда? – с легкой насмешкой, просквозившей в ее голосе, спросила она.
– Почему бы и нет? – в тон ей, ответил он все с той же любезной улыбкой.
– Я вас не знаю и знать не хочу, – сдержанно сказала Эвелина, любезностью своего тона смягчая грубость своих слов. – Я так часто слышу восторженные вопли о любви, что теперь даже не желаю слышать этого слова. Более того, я не верю в любовь с первого взгляда. Вы довольны, любезный принц? Надеюсь, я не вышла за рамки придворной учтивости, удовлетворив ваше любопытство?
– Вы еще больше возбудили его, моя принцесса, – с легкой улыбкой сказал он, вложив в свое обращение к ней тонкий намек двусмысленности.
В этот момент они приблизились к комтуру Валленроду и окружавшим его придворным из свиты великого комтура и великого магистра. Князь Острожский любезно раскланялся с ними, Эвелина со вздохом облегчения сняла с обшлага его рукава свою руку и упорхнула под спасительную тень окружения леди Рейвон и графини Амалии Альгейм.
– Он тебе понравился? Не правда ли, хорош? – живо спросила леди Рейвон, заметив выражение досады, появившееся на подвижном лице Эвелины.
– Даже слишком хорош, – к удивлению англичанки произнесла молодая девушка. – На мой взгляд, у него есть один недостаток. Он идиот!
Леди Рейвон в недоумении вскинула вверх свои тонко выщипанные брови.
– Он показался мне весьма разумным молодым человеком, – рассудительно произнесла она. – Кроме того, он произвел прекрасное впечатление на старого магистра и совет комтуров. Скажу более, он большой поклонник твоей красоты, Эвелина. Он что, позволил себе лишнее?
По губам прекрасной и холодной Белой Розы Ордена просквозила ледяная улыбка:
– Он сказал, что намерен просить у комтура моей руки, Джейн. Вы все еще считаете его разумным молодым человеком?
Глава 4
Турнир
Мальборг, земли Ордена, 5 августа 1404 г
Рыцарские турниры в Мальборге традиционно проходили на противоположном от города-крепости пологом берегу Ногаты. В тот день, с самого утра поглазеть на состязание рыцарей, в котором, как правило, с охотой принимали участие не только европейцы, но и отважные поляки, начал потихоньку стекаться народ, как из самого замка, так и из окрестных земель и комтурств.
Приготовления к турниру начались с первыми лучами солнца. Его распорядители деловито, со сноровкой, свидетельствующей об огромном опыте в подобного рода делах, разметили вбитыми в землю колышками пространство ристалища, вокруг которого вскоре разноцветными пятнами запестрели знамена и вымпелы с гербами участников. С левой стороны ристалища были установлены белые палатки с развевающимися на ветру флажками, предназначенные для облачения и отдыха поединщиков. С противоположной стороны, на короткой стороне прямоугольника, который был образован выделенным ристалищем, возвели высокий помост-трибуну для великого магистра и высших сановников Ордена, а также для наиболее знатных гостей и дам. Вдоль дороги, от главных крепостных ворот Форбурга до самого помоста, был выстроен широкий коридор из нескольких цепей ландскнехтов, по которому они должны были пройти, чтобы достигнуть своих мест.
Давно прошли те времена, когда рыцари Ордена Святой Богородицы были воинами-монахами, сражавшимися в простой черной броне, со шлемами и кольчугами, не украшенными ничем, кроме доблестного духа и сердец, которые скрывались под ними. Могущественный Орден ныне был богат и славен, постоянное участие в придворной жизни Европы сделало его рыцарей уже не только монахами, но и придворными. Их боевая броня, теряя первоначальный черный цвет отречения от всего мирского, все чаще заменялась светлыми миланскими латами, украшенными насечками и сложными узорами, представляющими собой подлинные произведения искусства. На их боевых шлемах как-то незаметно появились традиционные для Европы пышные перья, красиво покачивающиеся при движении богато экипированных всадников, а высшие сановники Ордена и члены капитула стали не только надевать на себя всевозможные драгоценности с символикой крестоносцев, но и позволили себе мирскую, дорогую и соответствующую моде одежду. Кроме того, появление на турнирах дам стало отныне уже не исключением, а правилом. Жены и дочери комтуров, европейских гостей, принцев и королей союзных Ордену земель, стали подлинным украшением довольно многочисленного двора великого магистра. И, несмотря на то, что Конрад фон Юнгинген по своему характеру был человеком совсем иного склада – рыцарем-монахом, подчиняющимся только интересам своего Ордена, среди его окружения в Мальборге существовала партия европеизированных светских рыцарей-придворных, возглавляемых его братом, герцогом Ульрихом фон Юнгингеном. Именно она получила в свое распоряжение проведение рыцарских турниров, и делала это блестяще: о богатстве и живописности рыцарских турниров Мальборга гремела слава по всем европейским дворам.
К полудню колыхающееся людское море уже полностью заполонило все пространство на берегу Ногаты, из окон Высокого замка было видно лишь волнующиеся волны людских голов, посреди которых площадка ристалища казалась лишь зеленым прямоугольником, окаймленным трепещущими на ветру полотнами значков и вымпелов.
Когда часы на башне Форбурга пробили полдень, магистр и гости Ордена прошли на свои места на трибуне. Великий магистр дал распорядителю турнира знак начинать. На поле тут же высыпали герольды и, после громкого туша фанфар, объявили имена и гербы рыцарей, которые изъявили желание ради чести своей страны и любви к своим дамам сразиться со всеми, кто готов принять их вызов. Герольды с противоположной стороны, под взрывы аплодисментов зрителей, объявили гербы и имена участников, принявших вызов. Затем вышедший на середину поля главный распорядитель турнира, также под звук фанфар, объявил условия турнира, суть которых была довольно типичной для европейских стран и сводилась к следующему: каждый участник должен был выиграть не менее трех схваток, а общая победа будет принадлежать той партии, которая выиграет наибольшее число боев. Каждой паре рыцарей было предписано сражаться до первой крови или до тех пор, пока у одного из рыцарей не будет явного преимущества над другим. По условиям турнира, тот из выигравшей партии, кто покажет себя лучшим бойцом, должет был получить Золотой Кубок победителя из рук магистра Ордена, а лучший из партии проигравших награждался поощрительным призом в виде денежного вознаграждения.
Под звуки труб и приветственные клики присутствующих участники турнира от каждой партии двинулись вперед цепью, друг за другом, и остановились, образовав полукруг, перед трибуной магистра.
Леди Рейвон, занимавшая место среди гостей турнира по левую сторону от представителей капитула и магистра, со смешком заметила, имея в виду участников, появившихся на ристалище:
– Выглядит очень забавно, не правда ли? Партия гостей и партия хозяев, рыцарей Ордена.
По одну сторону от нее находилась Эвелина Валленрод, по другую – крестоносец и друг Карла Ротенбурга, брат Зигфрид.
– Посмотрите, Эвелина, – продолжала неугомонная англичанка, – там, в тевтонской партии, если мне не изменяет память, сам Ульрих фон Юнгинген, это ведь его герб? Затем – красные львы на золотом поле. Кто это?
– Барон Карл фон Ротенбург, – услужливо подсказал брат Зигфрид, также пристально наблюдая за разворачивающейся на арене красочной кавалькадой. – Слева от него барон фон Дитгейм, затем Дипольд Кекериц, барон фон Дибер.
– А вон те двое, – леди Рейвон перебила его и с живостью обернулась к Эвелине. – Вы только посмотрите, дорогая моя. Это же поляки? Это польские гербы, не правда ли, Зигфрид? Кто этот рыцарь?
Брат Зигфрид внимательно разглядывал фигуру рыцаря в серебристых доспехах с гербом на щите, который представлял собой голубое поле с перевернутой вниз серебристой подковой.
– Кто бы ни был этот парень, – проговорил он, наконец, – он явно королевского происхождения, и явно поляк. Здесь вы правы, сударыня.
– Может быть, это наш красавец-посол? – заинтересовалась леди Рейвон. – Он ведь, если не ошибаюсь, родственник польского короля?
– Это герб Доленга, – медленно сказала Эвелина, в свою очередь пристально рассматривая изображение на щите серебристого рыцаря.
– Да, кажется, я тоже что-то припоминаю, – сказал брат Зигфрид, не сводя с Эвелины странного взгляда, и процитировал наизусть фразу из своего гербовника, который он с завидным упорством собирал в округе уже в течение 10 лет: – «На голубом поле белая подкова изображена, в ее середине стрела, называемая рогатиной, а над ней золотой крест намалеванный».
– Откуда вы знаете этот польский герб? – заинтересовалась леди Рейвон, также страстная любительница рассуждений на подобную тему. – И вообще, вы сразу сказали, что герб польский.
– Фройлян Валленрод? – вопросительно произнес брат Зигфрид, большой знаток геральдики. – Что вы скажете на это?
– Это проклама, – отворачиваясь от поля и, видимо, уже заранее теряя интерес к происходящему, сказала Эвелина.
Брат Зигфрид несколько раз легонько похлопал в ладоши, подражая аплодисментам.
– Очень хорошо, Эвелина! По-видимому, у вас была возможность как следует познакомиться с жизнью и обычаями польского рыцарства во время вашего проживания в Гневно.
Комтур Валленрод, сидевший по другую сторону от Эвелины на той же скамье, обитой бархатом и гобеленами с эмблемами-гербами Мальборга, бросил на Эвелину предостерегающий взгляд.
– Ну, а что вы скажете о втором гербе? – прекрасно заметив неудовольствие комтура, тем не менее, как ни в чем ни бывало, спросил брат Зигфрид, обращаясь к Эвелине. – Только я что-то не вижу рыцаря с таким гербом на поле.
– Этот герб принадлежит тому же самому польскому рыцарю, – даже не утруждаясь повернуть свою изящную головку в сторону всадников, гарцующих на конях на поле ристалища в предвкушении поединков, холодно и словно безразлично отвечала Эвелина. – Это литовский герб с изображение Погони, и это герб литовского великокняжеского дома. Только не спрашивайте меня, откуда я это знаю, Зигфрид! – предупреждая вопрос крестоносца, быстро сказала она, указывая глазами на мрачное лицо дяди.
– Ну что ж! – сказал молодой монах, поднимаясь с места. – Вы меня ужасно заинтриговали, но если вы больше не хотите говорить со мной об этом, я лучше пойду и спрошу господина гофмаршала. Может быть, он будет более снисходительным и объяснит мне все тонкости польской геральдики.
– Я готова держать пари, что серебристый рыцарь с голубым гербом – очаровательный польский принц! – воскликнула леди Рейвон, вполуха слушавшая их разговор и все это время не сводившая глаз с поля ристалища. – Эвелина, посмотрите, он едет сюда!
Комтур Валленрод недовольно покрутил головой, со стороны это выглядело так, словно ему жал золотой обруч шейного украшения, положенный поверх одежды, возле основания его воротника. В свою очередь, Эвелина, по обыкновению, осталась холодной и бесстрастной.
– Действительно, – только и ответила она англичанке.
Рыцарь в серебристых доспехах, картинно осадив белого арабского жеребца перед барьером из колышков, вымпелов и флагов, ограждавших ряды зрителей от арены, открыл забрало своего шлема и отсалютовал дамам легким кивком головы и поднятым к небу острием меча.
– Это поляк! – с удовольствием воскликнула леди Рейвон. – Я была права!
Она приветственно помахала рыцарю рукой, он еще раз склонился в полупоклоне к гриве своего коня, приложив руку, закованную в сталь перчатки, к своему серцу, но глаза его были устремлены на Эвелину. Леди Рейвон склонилась к ней и негромко сказала:
– Он явно неравнодушен к тебе Эвелина.
Эвелина выразительно указала ей на сидевшего рядом гневского комтура Карла Валленрода, своего дядю. Англичанка понимающе улыбнулась и сказала, обращаясь уже к гневскому комтуру, с самым чарующим выражением, создавать которое она была такая мастерица:
– Сир, вы не позволите своей дорогой племяннице отдать свой шарф нашему милому гостю, господину послу, принцу польского королевского дома. Он явно отличает Эвелину среди других прекрасных дам, и это послужит нашему общему делу – посол будет польщен, а мы, как известно, в настоящее время только и делаем, что пытаемся задобрить короля Владислава Польского.
– Вздор! – буркнул комтур, но, тем не менее, сказал Эвелине: – Хорошо, дайте ему свой шарф. Эти варвары чрезвычайно падки на все блестящее и показное, как сороки.
Эвелина встала и, привлекая внимание польского князя, не спускавшего с нее глаз, подняла руку, в которой затрепетал на ветру ее бледно-голубой шарфик, снятый ею с полуобнаженных платьем плеч. Сорвавшись с места, арабский скакун Острожского, как вкопанный, остановился внизу под трибуной, нетерпеливо перебирая тонкими ногами и пофыркивая. В ту же секунду Эвелина разжала пальцы, и легкое газовое облачко шарфа опустилось почти на плечи поляка. Он взял его в свою закованную в латы перчатку, поднес его к губам, затем поднял голову, и взглянул на Эвелину. Она на мгновение увидела его ослепительную улыбку, блеск темных искристых глаз. Он поднял руку, салютуя ей ее шарфом, а затем прикрепил его к своему боевому копью, чуть пониже значка со штандартом польского короля. Снова отсалютовав ей, князь развернулся и поскакал к центру ристалища, куда уже сзывали рыцарей звуки труб и звонкие голоса герольдов.